история россии. Наумов Виктор. Царевна Софья - royallib.com. Виктор Наумов царевна софья

• Название: Виктор Наумов царевна софья
• Анкор: история россии.софья
• Дата: 12.10.2021
• Размер: 1.92 Mb.
• Имя файла: Наумов Виктор. Царевна Софья - royallib.com.doc
• Тип: Документы; #246226
• страница: 4 из 25

— Ты ли еси прямой царевич Иоанн Алексеевич? Кто тебя из бояр изменников изводит?
— Я ни от кого никакой себе злобы не имел, — смиренно отвечал царевич, — и никто меня не изводит, и жаловаться ни на кого не могу.
Стрельцы оказались в опасной ситуации: они подняли бунт против изменников, явились с оружием в царскую резиденцию для защиты государей. За такое дело можно было поплатиться головой. Зачинщики бунта решили не отступать и продолжали настаивать на измене Нарышкиных и Матвеева. Из толпы слышались обвинения, будто Иван Нарышкин «корону, диадиму и платье царское в Мастерской палате надевал на себя и приличным к достоинству царскому себя быть применял». Явная нелепость этих оговоров никого не останавливала, и толпа «непрестанно кричала о выдаче им бояр Ивана Нарышкина и братьев его и боярина Матвеева».
Артамон Сергеевич сам вышел за решетку крыльца, спустился вниз и встал перед разъяренной людской массой. При виде такой смелости стрельцы приумолкли и позволили пожилому сановнику обратиться к ним с речью. Матвеев «говорил им без всякого себе ужасного смертного часа страха, с прямонадежным о всенижайшем их стрелецком подданстве и о покорении пред своими природными и законными государем царем и государынею царицею, с разумным напоминанием прежних их служеб всех и верности». Стрельцы заколебались, некоторые даже начали просить Матвеева выхлопотать им прощение царицы. Но всё дело испортил самоуверенный и вздорный князь Михаил Юрьевич Долгорукий, управлявший Стрелецким приказом с начала 1682 года вместо больного престарелого отца. Заметив признаки раскаяния, он также спустился с крыльца и грубо, «жестокими словами» приказал бунтовщикам убираться из Кремля в свои слободы, угрожая в случае неповиновения расправой. Взбешенные стрельцы, ненавидевшие своего спесивого и злого начальника, набросились на него в едином порыве, швырнули на подставленные копья, а затем бердышами разрубили его тело на куски.
Первая кровь опьянила бунтовщиков, и теперь остановить зверскую расправу над мнимыми «изменниками» было уже невозможно. Стрельцы первым делом схватили Матвеева, вернувшегося на Красное крыльцо. Пытаясь его спасти, Наталья Кирилловна с царственными отроками вцепились в него изо всех сил, но «стрельцы, с свирепым стремлением и с тиранским нападением, бесстыдно оторвав его, Матвеева, от рук их царских величеств, похитили, и хотя милосердо ее величество государыня царица его не хотела отдать, но невозможно было». Боярин князь Михаил Алегукович Черкасский на мгновение вырвал Матвеева из рук стрельцов и от непомерного усилия упал вместе с ним на дощатый настил, прикрыв его своим большим телом от нападавших. Разумеется, силы были слишком неравны; обагренные кровью бунтовщики, «радостно и сладостно желательные его, боярина Матвеева, ни в чем им не повинного, из-под него, боярина князя Черкасского, вырвав, разодрали на нем, помянутом князе, платье». Несчастного Артамона Сергеевича «бросили с Красного крыльца на площадь против Благовещенского собора, и с таким своим тиранством варварскими бердышами всё его тело рассекли и разрубили так, что ни один член целым не нашелся».: #c_64
Однако расправа только началась. В озверевшей толпе раздавались призывы:
— Пришла уже самая пора, кто нам надобен, разбирать!
Дальнейшие действия не носили стихийного характера — стрельцы руководствовались заранее составленным списком «бояр-изменников», которых следовало предать смерти. Автор недавнего исследования о политических событиях 1682 года М. М. Галанов пришел к выводу, что этот список был составлен совместными усилиями Милославских и стрельцов при участии Хованских.: #c_65 Однако думается, что роль в этом деле князя И. А. Хованского была столь же значительна, как и роль И. М. Милославского.
Очередной жертвой «стрелецкого буйства» стал стольник Василий Ларионович Иванов, убитый на Красном крыльце. Лично против этого молодого человека стрельцы, по-видимому, ничего не имели, зато ненавидели его отца — думного дьяка Лариона Ивановича (с ним разделались через несколько часов). Вслед за тем они растерзали своего подполковника Григория Горюшкина. Наталья Кирилловна поняла, что не в силах ничего изменить, взяла за руку маленького царя Петра и ушла с ним в Грановитую палату «с ужасом и с плачем горьким».
Бунтовщики ворвались в царские палаты и принялись разыскивать попрятавшихся Нарышкиных и других «бояр-изменников». Вооруженные люди «с озорнической наглостью» бегали не только по парадным палатам Кремлевского дворца, но и по комнатам царевен и дворцовым церквям, рылись в постелях, шарили под кроватями, тщательно обыскивали все уголки алтарей. В церкви Воскресения Христова стрельцы обнаружили карлика царицы Натальи, крошечного толстого человечка по прозвищу Хомяк.
— Где ты знаешь утаенных царицыных братьев Нарышкиных? — спросили они грозно.
У карлика не было ни мужества, ни сил для геройства. Он тут же показал на алтарь, под престолом которого прятался двадцатилетний Афанасий Кириллович Нарышкин, средний брат царицы. Стрельцы выволокли молодого человека «на паперть той же церкви и бесчеловечно рассекли и тело его оттуда на площадь соборной церкви с высоты ругательски скинули».
Бунтовщики не останавливались перед угрозами в адрес представителей царской власти. Ворвавшись в Грановитую палату, где «в великом страхе» сидели Наталья Кирилловна с Петром и Иваном, они «бесстыдно» говорили вдовствующей царице:
— Не укроешь брата и отца и неволею отдашь в наши руки!
«Изменников» искали не только в Кремле, но и по всей Москве. В тот же день в Замоскворечье стрельцы внезапно напали на дом комнатного стольника Ивана Фомича Нарышкина, двоюродного брата Натальи Кирилловны, который «лютомучительной смерти был предан». Впоследствии Андрей Матвеев ярко описал весь ужас того дня: «Из оного нечестивого своего зверства, многоплодовитого уже кровью, те крамольники стрельцы, еще не удовольствуясь, яростно и свирепо в великих своих собраниях по вельможеским домам, безобразно пьянствуя, бесчеловечно шатались». Уцелевшие на полях сражений, погибли в своих особняках от рук московских бунтарей талантливый полководец боярин князь Григорий Григорьевич Ромодановский и его сын Андрей, по вине которых якобы «они, стрельцы, будучи под городом Чигирином в полках, под командою его, князя Ромодановского, великое себе озлобление и тягостные несли обиды».
Также в своих домах были убиты думные дьяки Ларион Иванович Иванов и Аверкий Степанович Кириллов. Иванов в 1670–1672 годах возглавлял Стрелецкий приказ, а с 1676-го являлся руководителем внешней политики России. Злопамятные стрельцы утверждали, что он в прежней должности «напрасно их теснил», хотя с того времени прошло уже десять лет. Кириллов же как фактический глава Большого прихода будто бы по собственному измышлению «накладывал на соль и на всякие съестные харчи пошлины гораздо тяжелые». Как видим, скорые на расправу бунтовщики были подогреваемы как старыми личными обидами, так и общим для городских низов социальным недовольством.
Московские посадские люди принимали в вышеописанных трагических событиях пассивное участие — собирались толпами поглазеть на зверские убийства, а стрельцы во время казни очередной жертвы громко спрашивали их: «Братцы, любо ли?» Горожане должны были махать шапками и кричать: «Любо!» Тех же, кто «от жалости сердечной умалчивал или вздыхал», стрельцы нещадно избивали. Аналогичная ситуация имела место и в боярских усадьбах: служители должны были громко выражать одобрение казням господ, иначе могли убить их самих.
Страшный день завершился тем, что бунтовщики расставили «многолюдные караулы» в Кремле, Китай-городе и Белом городе, приказали никого «без воли их отнюдь не пропускать», а затем с чувством выполненного долга разошлись по домам. Вероятно, они действительно ощущали себя защитниками престола и отечества от «изменников» и «лихоборов». Дело в том, что перечисленные выше убийства вовсе не носили случайный, стихийный характер. Почти все казненные вельможи заранее были внесены в составленный кем-то список, и стрельцы методично следовали ему.
На следующее утро многолюдная вооруженная толпа стрельцов явилась в дом восьмидесятилетнего, разбитого параличом боярина князя Юрия Алексеевича Долгорукого. Убийцы его сына изображали раскаяние и просили у старика прощения. Хозяин дома принял их учтиво, и стрельцы вышли от него «с приятным довольствием» — видимо, не были оставлены без угощения. Когда дверь за ними закрылась, старик не удержался от слез и в сердцах сказал невестке:
— Хотя щуку они и съели, но зубы ее остались. Впредь, если Бог поможет учинить, то они, воры и бунтовщики, сами все по Белому и Земляному городам в Москве на зубцах перевешаны будут.
Слуга Долгорукого побежал за стрельцами и пересказал им горькие слова старого князя. Пришедшие в ярость мятежники вернулись, вытащили несчастного старика из постели, поволокли на улицу и зарубили бердышами, а затем бросили обезображенное тело на навозную кучу.
Тем же утром, в одиннадцатом часу, стрельцы с громкими криками и барабанным боем вновь явились к царскому дворцу. Их встретил «съезд всех бояр и прочих палатных людей», которые вынуждены были заночевать в Кремле, поскольку караульные никого не выпускали. Бунтовщики «свирепо просили о безотложной и скорой выдаче им боярина Ивана Кирилловича Нарышкина», грозя:
— Если его в будущий день нам в руки не выдадут, мы всех бояр побьем жестокою смертию!
В первом часу пополудни стрельцы на некоторое время ушли из Кремля, расставив повсюду свои караулы. Тем временем Иван Кириллович с двоюродными братьями, комнатными стольниками Василием Федоровичем, Кондратием Фомичом и Кириллом Алексеевичем Нарышкиными и Андреем Артамоновичем Матвеевым прятались «по разным тайным и неведомым местам при комнатах государыни царевны Натальи Алексеевны», восьмилетней сестры Петра I. Наталья Кирилловна договорилась со своей падчерицей Марфой, старшей сестрой Софьи, о переводе Нарышкиных и юного Матвеева в ее дальние деревянные апартаменты, обращенные глухой стеной к Патриаршему двору. При этом Иван Нарышкин собственноручно подстриг наголо себя и товарищей, чтобы их труднее было узнать.
Приближалось время возвращения мятежных стрельцов в Кремль после обеденного отдыха. Постельница Клушина, верная и деятельная помощница царицы Натальи, хотела запереть Нарышкиных и Матвеева в чулане приходных сеней, но семнадцатилетний Матвеев, самый молодой, однако при этом самый разумный из скрывавшихся, растолковал товарищам, что стрельцы первым делом будут взламывать запертые двери. Все согласились с его доводом и укрылись, тесно прижавшись друг к другу, в самом темном углу заваленного перинами и подушками чулана и оставив дверь приоткрытой. Появившиеся вскоре стрельцы многолюдной толпой пробежали по переходам с яростными криками; некоторые на секунду задерживались у незапертого чулана, тыкали копьями в наваленные у входа подушки, сквернословили и кричали:
— Уже наши там везде были, и изменников тут нет!
Нарышкины и Матвеев простояли в чулане, боясь шелохнуться, до вечера. Когда стрельцы разошлись из Кремля, «все те смерти обреченные особы» простились друг с другом «с горькослезною своею печалию» и разбрелись по разным убежищам.
На следующее утро, 17 мая, по-прежнему пьяные и еще более озверевшие стрельцы, по словам Матвеева, скорее «весьма отчаянные бестии, нежели люди», вновь наводнили Кремль, «с великим криком и невежеством запальчиво» требовали выдать Ивана Кирилловича и Кирилла Полуектовича Нарышкиных, а в противном случае угрожали всем боярам расправой. Наталья Кирилловна и другие члены царского семейства пытались образумить мятежников. Неизвестный автор летописной повести из Соловецкого собрания приводит речь одной из «царственных особ», обращенную к стрельцам:
— Кто вам внушил, что царевич Иоанн Алексеевич убиен был, и в какие времена Иоанн Нарышкин в царские одежды облачался или нас бесчестил, бил и за власы драл? Сие внушил вам ненавистник всех православных християн диавол. Пожалуйте, умилитеся над нами для образа пречистыя владычицы нашея Богородицы! Уже вы с теми управились, кто вам был досаден и надобен, а Иоанн Нарышкин чем вам досадил? Безвинного просите, ей-ей!
По содержанию речи нетрудно установить оратора. Как отмечалось выше, в канун восстания по Москве распространялись слухи, что Нарышкины били и драли за волосы царицу Марфу Матвеевну и царевну Софью Алексеевну. Следовательно, с опровержением этого нелепого обвинения могла выступить только одна из них. Совершенно очевидно, что эту роль взяла на себя не робкая пятнадцатилетняя Марфа, а отличавшаяся ораторскими способностями Софья. Переговоры со стрельцами привели к частичному успеху: они согласились пощадить Кирилла Полуектовича и троих его младших сыновей. Однако мятежники оставались непреклонны в требовании выдать им Ивана Кирилловича, по-прежнему угрожая в противном случае расправиться со всеми боярами.: #c_66
Делегация перепуганных вельмож явилась к царице Наталье и умоляла ее пожертвовать братом ради общего спасения. Решающим оказалось слово царевны Софьи, заявившей мачехе с жесткой прямотой:
— Никаким образом того избыть невозможно, чтоб твоего брата стрельцам в этот день не выдать; разве общему всех и себя бедствию им, стрельцам, допустить.
Андрей Матвеев видит в этих словах подтверждение причастности Софьи к организации стрелецкого мятежа: «…впервые публично царевна София Алексеевна на себя тогда оказала подозрение».: #c_67 Но можно ли считать их достаточным доказательством для обвинения в участии в заговоре? Софья в данном случае кажется не коварной и жестокой интриганкой, а всего лишь твердой и решительной реалисткой, заявившей о необходимости предотвратить дальнейшее кровопролитие с помощью неизбежной жертвы.
Наталья Кирилловна вынуждена была принять страшное решение. Вместе с Софьей она пошла в церковь Спаса Нерукотворного Образа на Сенях, близ Золотой решетки Теремного дворца. В храме уже собралось множество стрельцов. Туда же вскоре был приведен Иван Нарышкин, державшийся с беспримерным мужеством. Царица Наталья, по-видимому, пребывала в шоковом состоянии; она не плакала, но и не имела сил произнести хотя бы слово утешения обреченному брату. Эту задачу взяла на себя Софья, которая, как пишет Матвеев, «под видом наружным зело в скорбном об нем, Нарышкине, сожалении, объявила ему необходимую причину той выдачи его им, стрельцам».
— Государыня царевна Софья Алексеевна! — ответил Иван Кириллович. — Воистину не бояся на смерть свою иду, токмо усердно желаю, чтоб моею невинною кровию все те бывшие кровопролития до конца прекратилися!
Священник совершил над ним обряды покаяния, причастия и елеопомазания, и страдалец «к смертному своему пути предуготовил себя». Софья сняла со стены храма и подала Наталье Кирилловне образ Пресвятой Божией Матери:
— Вручи сию икону брату своему. Они, стрельцы, объявления той святой иконы устрашатся и, от того запросу своего устыдяся, его, господина Нарышкина, отпустят.
Андрей Матвеев попытался объяснить мотивы поведения Софьи в тот страшный момент: «Царевна та под видом же внешним, пред народом, будто бы оправдывая себя, показывала, что она принуждена была необходимостью выдачу ту учинить… Но во всём том внутри глубокая происходила политика италианская; ибо они иное говорят, другое ж думают и самим делом исполняют». Здесь явно прослеживается намек на приверженность Софьи идеям Макиавелли. Естественно, что Матвеев, в первый день бунта потерявший отца, был озлоблен против Софьи, в которой ему, как и всем идеологам петровского царствования, априорно виделось главное действующее лицо заговора, повлекшего за собой «стрелецкое буйство». Однако для строгого приговора, вынесенного им, нет достаточных оснований. Обращение к другим источникам позволяет совершенно по-другому оценить позицию царевны в ходе описываемых событий. Выше уже отмечалось, что она с присущим ей красноречием уговаривала стрельцов пощадить Ивана Нарышкина, настаивая на его невиновности. В тот момент ей не было нужды кривить душой, поскольку толпы разъяренных бунтовщиков не способны были оценить «политику италианскую».
Наталья Кирилловна вручила икону брату, по-видимому, в самом деле надеясь, что святой лик остановит убийц. Надежда была напрасной: для осатаневших от злобы, водки и крови бунтарей не было уже ничего святого. Другого брата царицы, Афанасия, стрельцы не постыдились вытащить из-под алтаря и зарубить прямо на церковной паперти.
Царица с братом замерли, растягивая мгновения последнего прощания. Трагическую сцену прервал боярин князь Яков Никитич Одоевский — человек прямой и честный, но трусливый и суетливый:
— Сколько бы вам, государыня, ни жалеть, отдавать вам его нужно будет, а тебе, Ивану, отсюда скорее идти надобно, нежели нам всем за одного тебя здесь погубленным быть.
Иван Нарышкин в сопровождении Натальи и Софьи твердым шагом подошел к порогу Золотой решетки. Едва отворились двери, как «варвары и кровопийцы, не усрамяся их царских лиц», набросились на свою жертву, «как львы, готовые на лов». Они протащили Ивана Кирилловича через весь Кремль в Константиновский застенок[3 - Располагался в Константино-Еленинской башне Кремля.], где подвергли самым изощренным пыткам, требуя признания в государственной измене. Нарышкин мужественно вынес все истязания и твердо отвел от себя ложные обвинения.
«И по тиранском оном мучении, — рассказывает Матвеев, — вывели его, господина Нарышкина, из Кремля за Спасские ворота, на Красную площадь. И тут, по своему обыклому жестокосердию, обступя вкруг со всех сторон вместе, на копья выше себя подняв кверху и вниз опустя, руки и ноги и голову ему отсекли, а тело его с криком многонародных голосов своих, по зверскому неистовству и по лютому человекоубийству, на мелкие части рассекли и с грязью смешали».: #c_68
Однако убийства на этом не прекратились: черный список содержал еще немало обреченных на «побиение» жертв. В тот же день в церкви Святителя Николая на Хлынове, между Тверскими и Никитскими воротами, был схвачен боярин Иван Максимович Языков, которого выдал слуга его приятеля, случайно встретившийся ему по пути к убежищу. Языков за молчание подарил слуге дорогой перстень, но тот сразу же побежал к стрельцам с доносом. Ивана Максимовича схватили и привели на Красную площадь, где подняли на копья и зарубили бердышами. Таков был конец выдающегося государственного деятеля.
Вскоре там же были казнены немецкие доктора Даниил фон Гаден и Иоганн Гутменш, обвиненные в отравлении царя Федора. Останки всех убитых 15–17 мая по-прежнему валялись в грязи — стрельцы не позволяли родственникам хоронить их. Лишь преданный слуга Артамона Матвеева арап Иван не побоялся гнева убийц — среди дня открыто пришел на площадь и собрал куски тела своего господина в простыню. Стрельцы при виде такой самоотверженности не стали ему препятствовать. Иван принес останки Матвеева домой и организовал их погребение на приходском кладбище церкви Святителя Николая на Покровке. После этого случая стрелецкие предводители разрешили похоронить тела других казненных. Сильвестр Медведев утверждает, что в данном случае они откликнулись на просьбу царевны Софьи.
Можно с уверенностью утверждать, что руководителем заговора, приведшего к кровавому стрелецкому бунту, являлся боярин Иван Михайлович Милославский, «муж прехитрого и зело коварного в обольщениях характера», «в злобах лютый супостат», привыкший делать «всякие человекам пакости». Однако по большей части он оставался в тени. Основную роль в деле агитации в стрелецких полках взял на себя боярин князь Иван Андреевич Хованский. По отзыву С. М. Соловьева, это был «человек энергический, смелый, но без рассудительности, природа порывистая, беспокойная, заносящаяся, верно очерченная в народном прозвище Тараруй»[4 - Болтун, пустомеля.]. «Приверженец старины во всём», он ненавидел вошедших в правящую верхушку представителей незначительных дворянских родов Нарышкиных, Матвеевых, Апраксиных, Языковых и Лихачевых. Считая себя обделенным почестями и не имея никакой правительственной должности, Хованский охотно примкнул к заговору. В силу увлекающейся харизматичной натуры он сразу выдвинулся на первый план в переговорах со стрельцами и быстро завоевал у них популярность. Судя по всему, князь Иван Андреевич был хорошим оратором, что обеспечило успех его агитации в полках столичного гарнизона. Неизвестный польский дипломат приводит в дневнике обращенную к стрельцам речь князя, которая, судя по характерным деталям, воспроизведена с большой точностью:
— Вы сами видите, какое тяжелое ярмо наложено было на вас и до сих пор не облегчено, а между тем царем вам избрали стрелецкого сына по матери[5 - Кирилл Полуектович Нарышкин в свое время был стрелецким полковником.]. Увидите, что не только жалованья и корму не дадут вам, но и заставят отбывать тяжелые повинности, как это было раньше; сыновья же ваши будут вечными рабами у них. Но самое главное зло в том, что и вас, и нас отдадут в неволю к чужеземному ворогу, Москву погубят, а веру православную истребят. В особенности обратите внимание на то, что у нас не было долгое время царя, да и теперь иметь его не будем, если нагрянут те государи, которые имели этот титул[6 - Намек на Смуту начала XVII века, когда на русский престол был приглашен сын польского короля Владислав, и перспективу новой польской интервенции в случае ослабления царской власти при малолетнем Петре.]. Мы заключили вечный мир с королем польским под Вязьмой по Поляновский рубеж, с клятвой отказавшись навеки от Смоленска; а теперь Бог покровительствует нам, отдавая отчизну в наши руки, а потому необходимо защищаться не только саблями и ножами, но даже зубами кусаться, и, сколько сил Господь Бог даст, необходимо радеть о родной земле.: #c_69
Как видим, оратор старался играть на патриотических чувствах слушателей, призывая их не к бунту, а к выступлению во имя защиты отечества и восстановления справедливости.
Помощником Ивана Андреевича Хованского был его старший сын Андрей, столь же заносчивый и еще более неосторожный. По отзыву Матвеева, он «самомнительный был человек, токмо по фамилии своей княжеской всякого властолюбия суетного желал, но высокоумно безосновательную голову имел».
Рост популярности Ивана Хованского в стрелецкой среде вполне устраивал Милославского, предпочитавшего руководить заговором, оставаясь в тени. Матвеев сравнивает его с обезьяной из басни Эзопа, которая вытаскивала каштаны из раскаленной жаровни лапами пойманной ею кошки: «…так точно с тем же действием он, господин Милославский, людей тех, безрассудливых Хованских князей, равно как обезьяна, в свои лукавые руки яко кошек помкнул и сделал участниками гнусных своих дел».
Мемуарист перечисляет еще нескольких участников заговора: комнатного стольника Александра Милославского, «злодейственного и самого грубиана», а также племянников жены Ивана Милославского — стольников Ивана и Петра Толстых, «в уме зело острых и великого пронырства и мрачного зла в тайнах исполненных». Из стрелецких командиров к ним примыкали подполковники Иван Цыклер, «коварный, злокозненный человек», и Иван Озеров «из подлого новгородского дворянства».
Сложнее установить имена рядовых стрельцов, непосредственных агентов Милославского и Хованского в полках. Матвеев называет троих: Бориса Одинцова, Обросима Петрова и Кузьму Чермного. Однако, думается, в данном случае мемуарист допускает неточность. Если Одинцов в самом деле участвовал в организации стрелецкого бунта и впоследствии был казнен вместе с князьями Хованскими, то Петров и Чермный в майских событиях вряд ли были активными действующими лицами, о чем свидетельствует тот факт, что во время производившегося в декабре тщательного «перебора» стрелецких полков с высылкой неблагонадежных из Москвы в пограничные города эти двое были оставлены в составе столичного гарнизона, более того, вскоре вошли в круг доверенных людей нового начальника Стрелецкого приказа. Скорее всего, Матвеев путает с майским бунтом 1682 года участие Петрова и Чермного в событиях августа — сентября 1689 года. Подобные неточности неудивительны, поскольку Андрей Артамонович создавал свои мемуары спустя почти три десятка лет после описываемых событий.
Борис Одинцов и другие выборные стрельцы, оставшиеся неизвестными, приходили по ночам в дом Милославского «на тайные разговоры» и «рапортовали» ему о своей деятельности, сводившейся главным образом к агитации в стрелецких полках в пользу царевича Ивана:
— Бояре неправедно учинили, выбрав меньшего брата на царство, обошедши старшего!: #c_70
Если объединение Милославских, Хованских и Толстых в заговоре с целью провозглашения Ивана царем и физического устранения конкурентов в придворной борьбе не вызывает никаких сомнений, то роль царевны Софьи относится к числу дискуссионных проблем. Но прежде чем сопоставлять и оценивать различные мнения историков, рассмотрим имеющиеся в нашем распоряжении скудные источники, касающиеся этого запутанного вопроса.
Некоторые иностранные современники прямо говорят о Софье как об истинной руководительнице заговора. Неизвестный польский дипломат утверждает, что царевна «с преданными боярами» Милославским и Хованским «составила думу, как бы посадить на трон царевича Ивана». Однако это свидетельство обесценивается дальнейшим рассказом поляка о том, как Иван Нарышкин, «желая проникнуть в их тайные замыслы, стал напрашиваться» в эту тайную «думу» с категорическим заявлением:
— Я боярин да думный дворянин, мне пригоже быть там!
Старательное описание автором этой неправдоподобной ситуации совершенно подрывает доверие ко всему его сообщению. Не более убедительно и другое заявление польского анонима: «…царевна Софья распустила по городу слух, приказав своим прислужникам кричать по улицам, что Иван Нарышкин убил царевича Ивана, задушив его, а сама между тем скрыла его в своих покоях».: #c_71 Другие источники подтверждают, что слух об «убиении» Ивана Алексеевича молниеносно распространился по Москве и послужил сигналом к началу стрелецкого восстания. Но был ли он пущен по приказу Софьи? В подобном утверждении можно усомниться из-за маменькой детали: не было никакого смысла прятать Ивана в покоях царевны, поскольку в пределах дворца скрыть истинное положение вещей было невозможно.
Современный исследователь М. М. Галанов недавно опубликовал несколько ранее неизвестных иностранных источников о событиях 1682 года. Наибольший интерес среди них представляет отправленное в конце мая донесение польского резидента в Москве Станислава Бентковского королю Яну Собескому с подробностями о ходе и итогах стрелецкого мятежа. Резидент со всей определенностью утверждает:
«Источником и первопричиной того бунта и страшной резни была царевна Софья, дочь старого царя и родная сестра Федора и Ивана». Он пишет, что Софья решила «погубить Петра и вдохновить его противников, а также отомстить за смерть брата Федора, так как уже было необходимо выявить суть дела, а именно: было ли отравление. Уговорить стрельцов на восстание послали одного стольника и налили яд в пивные кружки, и когда они собрались выпить, стольник сказал им:
— Наше боярство хотело сгубить много душ и может взять себе много воли, если оставить их без присмотра, и много наших может погибнуть, а бояре приказали сделать так, чтобы вас погубить, как царя с царицей (первой женой Федора Алексеевича Агафьей Грушецкой, которая якобы тоже была отравлена. — В. Н.) погубили. Предупреждаю вас, что в том вине есть яд.
Для пробы дали выпить одну кружку стрельцу, и он тут же умер. Тот же стольник указал им на доктора. Они тут же схватили двух мужчин, которые выдали бояр, входивших в совет. Сперва жестоко убили доктора, потом кинулись на бояр, которых посекли на куски, отрубив головы, руки и ноги, и побросали в болото…»: #c_72
Нелепость сообщения Бентковского и его слабая осведомленность о реальных событиях 15–17 мая видны невооруженным глазом. История с наполненными ядом пивными кружками настолько неправдоподобна, что можно только удивляться, как дипломат решился сообщить подобную глупость своему королю. Вне всякого сомнения, Бентковский стал жертвой дезинформации, поверив распространяемым врагами Софьи ложным слухам.
Примечательно, что спустя 17 лет австрийский дипломат Иоганн Корб озвучил ту же нелепую легенду в несколько ином виде в сочинении «Главные события из внутреннего быта московитян»: «В 1682 году междоусобицы, питаемые женским честолюбием, ожесточили народные стороны друг против друга, вследствие чего произошли жестокая резня, убийства, грабеж и разбой. Московитяне… приписывают коварным козням царевны Софьи столь великие несчастия». Корб утверждал, что при погребении царя Федора Софья не только заявила об отравлении его боярами, но и сама при этом подлила «сильнейшую отраву» в водку, которой угощались во время траурной церемонии стрельцы-телохранители, а затем предупредила:
— Не пейте водки, которую будут вам раздавать, так как в ней подмешаны смертоносные соки. Кто из вас дотронется до вина, тот умрет; ему угрожает та же самая судьба, жертвой которой сделался царь Федор Алексеевич. Все бояре суть отравители; я призываю вас на помощь против их козней, другого нет средства к спасению, как только решиться на более смелое, чем их, предприятие: отомстить за убийство государя и за покушение на вашу собственную жизнь.
Один из телохранителей будто бы не внял этому предупреждению и, «выпивши отравленное вино, весь распух и скончался», после чего стрельцы уверились в правоте Софьи. «Тогда они стали ругать бояр, делать воззвания к духу усопшего царя, проклинать отравителей, наводить ужас на всю чернь и поднимать ее на вельмож». Далее австрийский дипломат описывает ход стрелецкого восстания с множеством вопиющих ошибок и неточностей, доказывающих, что он имел весьма смутные представления о событиях семнадцатилетней давности и пользовался совершенно ненадежными источниками информации — по-видимому, главным образом рассказами сторонников Петра I, старавшихся как можно сильнее очернить Софью.
Из русских современников только Матвеев касается вопроса об участии царевны в заговоре, отводя ей руководящую роль в подготовке антинарышкинского переворота и утверждая, что она содержала «в кабинете своем» «самый великий и зело глубокий» секрет и «оное секретное действие чрез дивные и вельми хитрые от двора ее, царевнина, политические маневры и интриги или пронырства и чрез злокозненных ее фаворитов или временщиков тайнодействие происходило». Однако при этом мемуарист не приводит никаких конкретных фактов, пишет лишь о том, что постельница Софьи вдова Федора Семенова дочь Родимица ходила по стрелецким полкам «с многочисленною суммою денег» и с обещаниями прибавки жалованья и повышений в чинах. Однако можно поставить под сомнение даже факт такого малозначительного участия царевны в майских событиях, предшествовавших стрелецкому бунту. По свидетельству Сильвестра Медведева, Федора Семенова дочь являлась постельницей не Софьи, а ее сестры Марфы. 25 мая она была по непонятной причине арестована стрелецким караулом у Николаевских ворот Кремля. Из данного факта можно сделать вывод, что постельница не была известна в стрелецких полках, иначе ее как эмиссара царевны Софьи никто не осмелился бы тронуть.
Правда, Матвеев сообщает еще и о том, что Федора Родимица в награду за подкуп стрельцов и агитацию в полках была летом 1682 года выдана замуж за бесспорного участника заговора, подполковника Ивана Григорьевича Озерова «со многим богатством сверху». Однако и этот факт не позволяет утверждать ничего определенного о позиции Софьи в момент подготовки переворота. Можно лишь подчеркнуть, что даже самая активная деятельность одной постельницы (если таковая действительно имела место) не могла оказать существенного влияния на 19 стрелецких полков общей численностью свыше четырнадцати тысяч человек. Скорее всего, Федора была вознаграждена выгодным браком с новгородским дворянином и получила большое приданое от царевны Софьи за другой поступок, относящийся к 25 мая (об этом будет рассказано ниже).
Мнения историков о причастности Софьи Алексеевны к заговору и бунту мая 1682 года разделились. Подавляющее большинство авторов уверены в ее виновности. Достаточно назвать имена таких светил науки, как М. В. Ломоносов, Н. Г. Устрялов, М. П. Погодин, С. М. Соловьев, В. О. Ключевский, М. М. Богоявленский, наш современник Н. И. Павленко. Автор последней крупной работы о политических событиях 1682 года М. М. Галанов на основании новых источников высказал твердую убежденность в виновности Софьи по всем статьям сурового приговора, вынесенного ей большинством историков. Главный пункт обвинения заключается в том, что царевна добилась власти путем чудовищного по масштабам кровопролития. Не довольствуясь этим давно оглашенным вердиктом, исследователь добавил еще несколько более мелких обвинительных статей. Защитники же Софьи на этом «судебном процессе» не столь многочисленны: Н. Я. Аристов, И. И. Буганов и А. П. Богданов. В недавнее время солидарность с наиболее аргументированной точкой зрения В. И. Буганова выразил М. Ю. Зенченко.
Историки готовы спорить снова и снова; между тем истина, как часто бывает, находится посередине. При выяснении картины событий можно, как бы это ни казалось странным, совместить рациональные зерна обеих противоположных концепций.
Нет никаких сомнений, что Софья боролась за права устраненного от престола брата Ивана, поскольку от этого зависела ее собственная судьба. Ей не приходилось ждать ничего хорошего от царствования юного Петра под эгидой Нарышкиных. Судя по всему, она знала об организованной Милославским и Хованским агитации среди стрельцов в пользу царевича Ивана и одобряла ее, однако понятия не имела о составленном ими проскрипционном списке и планировавшихся массовых убийствах, на которые никогда не дала бы согласия. Во время мятежа Софья до конца пыталась спасти жизнь Ивана Нарышкина, несмотря на то, что он был ее политическим противником. Она сумела уберечь от смерти Кирилла Полуектовича Нарышкина, убедив стрельцов ограничиться его пострижением в монастырь. Наконец, по просьбе Софьи мятежники дали согласие на захоронение останков жертв. Что же касается итогов переворота, то Софья обрела не столько власть, которая еще в течение полугода оставалась почти эфемерной, сколько тяжелую обязанность спасать царскую семью, Москву и всю Россию.


Загадки установления регентства
Общеизвестно, что 29 мая 1682 года царевна Софья была провозглашена регентшей при несовершеннолетних братьях — царях Иване и Петре Алексеевичах. Этот факт признается неоспоримым такими крупными историками, как Н. Г. Устрялов, С. М. Соловьев, И. Е. Забелин, М. М. Богословский и С. К. Богоявленский.: #c_73 Все указанные авторы ссылаются на акт «О совокупном восшествии на Всероссийский престол государей царей Иоанна Алексеевича и Петра Алексеевича и о вручении, за малолетством их, управления государственными делами сестре их, царевне Софии Алексеевне. — С присоединением краткого титула, каковый должно употреблять в государственных актах». Акт датируется 26 мая, а «краткий титул» (образец указа от имени Софьи и ее братьев) — 29 мая 1682 года. С последней датой и принято связывать официальное установление регентства. Впервые акт был опубликован в 1828 году в Собрании государственных грамот и договоров, хранящихся в архиве Коллегии иностранных дел, а двумя годами позже — в Полном собрании законов Российской империи.: #c_74
В первой части этого законодательного акта сообщается, что патриарх Иоаким и «весь Освященный Собор, и сибирские и касимовские царевичи, и бояре, и окольничие, и думные люди и стольники, и стряпчие, и дворяне московские, и жильцы, и дворяне из городов и всяких чинов служилые люди, и гости и гостиныя и суконныя сотен торговые люди и чернослободцы били челом государям царевичам» Ивану и Петру Алексеевичам, «чтоб они государи изволили… самодержавный скипетр и державу восприяти, кто из них государей изволит». Понятно, что обращение Земского собора к царевичам должно было состояться 27 апреля 1682 года, в день смерти их брата Федора; однако начальные абзацы документа с сообщением о его кончине отсутствуют.
Царевич Иван заявил о своем отказе от престола в пользу младшего брата Петра, «потому что у него государя здравствует мать его благоверная государыня царица и великая княгиня Наталия Кирилловна». Как видим, проблема преемственности самодержавной власти была напрямую связана с возможностью установления регентства матери младшего царевича. Таким образом, Петр был провозглашен царем. Но 26 мая тот же Земский собор обратился к царевичу Ивану Алексеевичу с просьбой утвердиться на российском престоле совместно с братом «для всенародного умирения», поскольку из-за устранения старшего царевича от престолонаследия «чинится Российского Царствия в народех ныне распря». «По тому челобитью» Иван и Петр «на… престоле учинилися и самодержавный скипетр и державу восприяли… обще».


«И советовав они великие государи с матерью своею, с великою государынею царицею и великою княгинею Наталиею Кирилловною, и с своими государскими тетками, и сестрами с благородными государынями царевнами, а также о Святем Дусе со отцем своим и богомольцем с великим господином, святейшим Иоакимом, патриархом Московским и всея Руссии, и со всем Освященным собором, и говоря со своими государскими бояры и с окольничим и с думными людьми, и по челобитью их и всего Московского государства всяких чинов всенародного множества людей, изволили великого своего и преславного Российского царствия всяких государственных дел правление вручить сестре своей, благородной государыне, царевне и великой княжне Софии Алексеевне, со многим прошением, для того что они, великие государи, в юных летех, а в великом их государствии долженствует ко всякому устроению многое правление».

Царевна «по многом отрицании», то есть после неоднократного отказа от предложенной чести, «к прошению братии своей, великих государей… склоняяся, и на челобитье бояр, и окольничих, и думных и всего Московского государства всяких чинов всенародного множества людей милостивно призирая, и желая Российское царствие в державе братии своей великих государей соблюдаемо быти во всяком богоугодном устроении, правление восприяти изволила».
Далее в акте сообщается, как Софья решила организовать свою регентскую власть:


«…Указала она, великая государыня благородная царевна, бояром и окольничим и думным людем видать всегда свои государские пресветлые очи, и о всяких государственных делех докладывать себе государыни, и за теми делами изволила она государыня сидеть з бояры в полате».

«Для совершенного в государственном правлении утверждения» Софья приняла тройную формулу царских указов, в которых ее имя значилось наряду с именами царствующих братьев:


«190 (7190, то есть 1682 от Рождества Христова. — В. Н.) майя в 29 день великие государи, цари и великие князи Иоанн Алексеевич, Петр Алексеевич, всея Великия и Малыя и Белыя Рос[с]ии самодержцы и сестра их великая государыня, благородная царевна и великая княжна София Алексеевна всея Великия и Малыя и Белыя Рос[с]ии указали и бояре приговорили».

Законодательный акт о регентстве завершался сообщением, что «бояре и окольничие и думные и ближние люди поздравляли» Софью, Ивана и Петра по случаю создания триумвирата.: #c_75
Достоверность содержащихся в акте сведений вызывает определенные сомнения. Проблематичен сам факт созыва Земского собора как при провозглашении царем Петра, так и при последующем установлении его совместного правления с Иваном под опекой Софьи. В решении вопроса о регентстве роль юных братьев явно преувеличена. Маловероятно, что отроки решили вручить сестре бразды правления после совета с Натальей Кирилловной, которая вряд ли была готова так легко расстаться с прежней властью. Наконец, обращает на себя внимание несколько странный вид образцового указа: в титуле Софьи Алексеевны после известной формулы «всея Великия и Малыя и Белыя России» не хватает обычного в таких случаях слова «самодержец». Но его и не могло быть, поскольку Софья в начале своего правления самодержавной властью не обладала. Неуклюжая форма указа отразила неопределенное положение правительницы. По верному замечанию Л. Хьюз, именно в таком виде «тройной царский титул, предположительно составленный 29 мая, никогда не употреблялся».: #c_76
Действительно, все варианты формуляра законодательных актов периода регентства отличаются от вышеприведенного образца. Первые известные указы от имени Софьи, датируемые октябрем — декабрем 1682 года, содержат титул в сокращенном виде. Самый полный его вариант: «Великие государи и сестра их великая государыня, благородная царевна и великая ж княжна София Алексеевна».: #c_77 В июле 1683 года в законодательной практике окончательно утверждается следующая форма тройного титула: «Великие государи, цари и великие князи Иоанн Алексеевич и Петр Алексеевич, всея Великия и Малыя и Белыя России самодержцы, и сестра их, великая  государыня благородная царевна и великая княжна София Алексеевна».: #c_78 В отличие от образца 29 мая 1682 года этот вариант вполне логичен.
С марта 1686 года формуляр указов меняется в соответствии с упрочением личной власти правительницы: «Великие государи, цари и великие князи Иоанн Алексеевич, Петр Алексеевич и великая государыня княжна София Алексеевна всея Великия и Малыя и Белыя России самодержцы».: #c_79 Тем самым за царевной, наряду с ее братьями-монархами, юридически закреплялась самодержавная власть.
Был ли законодательный акт об установлении регентства в самом деле официально утвержден и обнародован в мае 1682 года? Даже внешние особенности опубликованного текста позволяют в этом усомниться. Важнейший документ государственного значения не имеет начала и открывается отточием, после которого следует отрывок первого предложения. Вероятно, публикация акта выполнена по черновому, не до конца оформленному тексту.
Для лучшего понимания сути данного законодательного акта необходимо обратиться к его архивному подлиннику,: #c_80 что было в свое время сделано только двумя историками — А. П. Богдановым и А. С. Лавровым. При сравнении подлинника XVII века с публикацией выясняется, что опубликованный текст смонтирован из черновиков двух различных документов. Как верно отметил А. С. Лавров, при издании оказались опущенными целые абзацы.: #c_81
Первый текст, повествующий о провозглашении царем Петра и последующем избрании на царство Ивана, заканчивается кратким сообщением об установлении регентства Софьи Алексеевны. Примечательно, что дата этого важного события опущена — остается неизвестным не только число, но и месяц вручения правления Софье:


«И […] в […] день великие государи цари и великие князи Иоанн Алексеевич, Петр Алексеевич всеа Великия и Малыя и Белыя России самодержцы, советовав во Святем Дусе с отцем своим и богомольцем с великим господином святейшим Иоакимом патриархом Московским и всеа Рос[с]ии вручили правление государством сестре своей государской благоверной государыне царевне и великой княжне Софии Алексеевне».: #c_82

Этот фрагмент не был включен в опубликованный текст акта. Его место занял второй документ, полностью посвященный обстоятельствам вручения правления царевне Софье. Два его первых предложения, зачеркнутые в архивном подлиннике, также не вошли в публикацию. Между тем они могут оказаться крайне важными, поскольку содержат ссылку на источник приводимых далее сведений — книгу Разрядного приказа:


«В Розряде в записной книге, в которой записаны великих государей избрание и царскими венцы венчание и законных браков сочетание, написано: РЧ ([7]190, то есть 1682. — В. Н.) апреля в КЗ (27. — В. Н.) день по воле Всемогущаго Бога великий государь царь и великий князь Федор Алексеевич всеа Великия и Малыя и Белыя Рос[с]ии самодержец, оставя Земное царствие, переселился в вечное блаженство Небесного царствия. А по отшествии его государеве от сего света к оному некончаемому блаженству при помощи того ж Всемогущаго Бога на прародительском Российского царствия престоле учинилися и державу обще восприяли братья его государевы великие государи цари и великие князи Иоанн Алексеевич, Петр Алексеевич всеа Великия и Малыя и Белыя Рос[с]ии самодержцы».: #c_83

Последующий текст полностью соответствует приведенному выше опубликованному законодательному акту — от рассказа о вручении юными царями правления Софье Алексеевне после совещания с Натальей Кирилловной, царевнами, архиереями и членами Боярской думы до заключительных слов о поздравлении думными чинами монархов и регентши.
Необходимо отметить сомнительность делопроизводственного источника, на который ссылается составитель акта. Структура приведенного выше зачеркнутого фрагмента текста не соответствует практике скрупулезного подневного описания событий дьяками Разрядного приказа. В настоящей записной книге не мог быть пропущен тот факт, что после кончины Федора царем сначала был провозглашен Петр.
Мысль о фальсификации рассматриваемого акта впервые высказал А. П. Богданов, который отнес его возникновение ко времени не ранее конца 1687 года. Автором этого документа историк считает Федора Леонтьевича Шакловитого, стремившегося любыми способами упрочить власть Софьи.: #c_84 Начиная с 1686 года в этом направлении были достигнуты такие заметные успехи, что сторонники царевны даже вынашивали планы ее коронования. Но прежде необходимо было создать прочную правовую основу регентства, представив вручение Софье правления результатом «всенародного» прошения. Этой задаче было посвящено уже упоминавшееся обширное сочинение Медведева «Созерцание краткое лет 7190, 91 и 92».: #c_85
Сильвестр подробно рассказывает об апрельских и майских событиях 1682 года: кончине Федора, воцарении Петра, стрелецком восстании, провозглашении царем Ивана. Ключевым моментом повествования является 26 мая 1682 года, когда стрельцы и солдаты «усоветоваше» вручить правление «благоверной премудрой государыне царевне и великой княжне Софии Алексеевне». «И по оному их благому совету и тщанию сотворися, — пишет Медведев, — а како то бысть и чесо ради, — и о том изъявляет писание в Розряде в записной того года книге сице (то есть так. — В. Н.)». Далее текст почти полностью соответствует второй части архивного подлинника акта от 26–29 мая 1682 года: он начинается с тех же двух предложений о кончине Федора и совместном воцарении Ивана и Петра и заканчивается образцом указа от имени царствующих братьев и Софьи.: #c_86 В «Созерцании» отсутствуют только заключительные слова акта — о поздравлении триумвирата Боярской думой.
А. С. Лавров объясняет текстологическое совпадение акта и фрагмента сочинения Медведева тем, что авторы этих документов использовали один и тот же источник — несохранившуюся записную книгу Разрядного приказа.: #c_87 Однако тщательное сопоставление текстов не позволяет согласиться с этой версией. Язык Медведева заметно более архаичен, что вполне естественно для священника; в акте вместо его слов «благородней», «склоняющися», «призирающи», «желающи» написано «благородной», «склонялся», «призирая», «желая». Священнослужителя особенно выдает церковнославянское «сице». В акте вместо этого видим: «…по сему образцовому письму»; затем эти слова исправлены на «нижеобъявленному написанию».: #c_88
Если бы разрядная запись действительно существовала, она лексически была бы ближе законодательному акту, чем документу из сочинения Медведева. Но представляется невероятным, чтобы автор «Созерцания краткого», заимствуя выписку из делопроизводственного источника, намеренно изменял слова и обороты в сторону большей архаичности. Процесс работы над текстом мог быть только обратным. Вывод очевиден: Медведев сам сочинил документ и постарался придать ему форму выписки из разрядной книги, но не вполне преуспел, оказавшись не в состоянии точно передать непривычный для него мирской язык приказного делопроизводства. А затем Шакловитый или кто-то из близких к нему приказных служителей отредактировал текст акта.
Несомненно, с этим связаны два основных расхождения в рассматриваемых источниках. В «Созерцании» после сообщения о том, что Иван и Петр «изволили… правление вручити сестре своей… Софии Алексеевне», следует дополнение в духе искусного панегириста Медведева: «А ея, великую государыню, благоволила Божия Премудрость упремудрити паче инех, и кроме ее правити Рос[с]ийское царствие никому невозможно». В тексте законодательного акта этот пассаж отсутствует, вероятно, по причине излишней льстивости.
Тщательная редакторская правка особенно заметна в другом фрагменте текста, который в сочинении Сильвестра выглядит как «София Алексеевна… желающи Рос[с]ийское царствие в державе братий своих, великих государей цело соблюдаемо быти во всяком богоугодном устроении и правлении, той превеликий труд восприяти изволила». В акте слова «братий своих» заменены на «братии своей», слово «цело» опущено как излишнее по смыслу, «желающи» заменено на «желая»; в обороте «во всяком богоугодном устроении и правлении» слова «и правлении» исключены, а вместо «той превеликий труд» написано «правление». Всё вышесказанное исключает возможность существования некоей разрядной записи как первоисточника обоих текстов и дает возможность утверждать, что документ из сочинения Медведева стал протографом акта об установлении правления Софьи.
Правовые основы регентства Софьи Алексеевны стали предметом специального изучения на государственном уровне весной 1766 года, когда управляющий Коллегией иностранных дел граф Н. И. Панин обратился с соответствующим запросом к начальнику Московской конторы коллегии М. Г. Собакину. Панина особенно интересовало наличие актов, объясняющих, «когда и как соправительство царевны Софии установлено было». Поиск документов надлежало провести в московском архиве Коллегии иностранных дел, который Собакин возглавлял с 1741 года до января 1766-го. Он прекрасно разбирался в составе архивных материалов и имел в своем подчинении таких высококвалифицированных архивистов, как новый директор архива Г. Ф. Миллер, Н. Н. Бантыш-Каменский и М. Н. Соколовский.
Под руководством Собакина служащие архива провели тщательное выявление документов в фондах Посольского приказа, Мастерской и Оружейной контор, на основании которых Собакин в ответном письме Панину сделал важный вывод: «…видно, что торжественного постановления о соцарствии царевны не было, и приступила она к тому, входя от времени до времени по малу».: #c_89
Таким образом, разыскания архивистов XVIII века подтвердили отсутствие официально утвержденного законодательного акта о регентстве Софьи Алексеевны. Однако остаются непроясненными два момента. Во-первых, непонятно, почему Собакин не обнаружил или не сообщил Панину о том самом черновом акте, который подробно рассматривался выше. Ведь этот документ, вошедший впоследствии в состав коллекции «Исторические и церемониальные дела», хранился именно в московском архиве Коллегии иностранных дел. Во-вторых, в письме Собакина содержится загадочное пояснение: «А когда и каким образом царевна София Алексеевна вступила в правительство Российского государства, о том упоминается в записной книге под № 18, которая послана из архива при репорте в Коллегию 25 марта 1762 г.»: #c_90
Значит, записная книга Разрядного приказа с рассказом об обстоятельствах установления регентства Софьи всё же существовала? А. С. Лавров уверен в этом. «К сожалению, — сетует он, — обнаружить саму записную разрядную книгу не удалось. Ее следы затерялись еще в 1760-х гг. …Судя по тому, что в фонде Разрядного приказа книгу с соответствующей записью обнаружить не удалось, на свое место она не вернулась».: #c_91
Между тем в фонде Разрядного приказа упоминаемой Собакиным книги быть и не могло. Она была отослана в вышестоящую инстанцию из московского архива Коллегии иностранных дел, а материалы Разрядного приказа хранились в другом ведомственном архивном учреждении — Разрядно-Сенатском архиве. Тогда о каком же документе могла идти речь в письме Собакина?
Если объединить первую и вторую загадки, ответ напрашивается сам собой: в марте 1762 года московский архив отправил в коллегию всё тот же черновик поддельного акта об установлении регентства Софьи. Документ был неточно назван в рапорте архива записной книгой (а не выпиской из записной книги) на основании приведенного выше заглавного абзаца сто второй части: «В Розряде в записной книге… написано». Собакин не имел возможности сообщить Панину о содержании этого документа, поскольку к весне 1766 года его не было на месте; он был возвращен из коллегии к 1770 году, когда его описал и скопировал переводчик архива Мартын Соколовский.: #c_92
Думается, приведенный выше анализ поддельного законодательного акта, составленного на основе сфабрикованной Сильвестром Медведевым разрядной записи, позволяет окончательно развеять историографический миф об официальном установлении регентства Софьи Алексеевны 29 мая 1682 года. А. П. Богданов прав, утверждая, что майское восстание не дало Софье формальных признаков власти. К аналогичному выводу пришла и Л. Хьюз, отметившая, что «в 1682 г. Софья, несомненно, сосредоточила власть в своих руках, но ее статус правительницы не был оформлен законодательно».: #c_93
Добавим еще два аргумента в поддержку этой версии. В царской грамоте на Дон от 27 июня 1682 года о приведении казаков к присяге на верность царям Ивану и Петру ничего не говорится о регентстве Софьи, а сама она упоминается при перечислении членов царской семьи только на седьмом месте — после вдовствующих цариц Натальи Кирилловны и Марфы Матвеевны, теток Анны Михайловны и Татьяны Михайловны и старших сестер Евдокии и Марфы.: #c_94
Примечательно также свидетельство Андрея Матвеева, что Софья при братьях вступила «к вспоможению государственного их обоих величеств правления». Очень важно дальнейшее замечание: «И в скором времени потом умалися прежнее самодержавие царицы государыни Наталии Кирилловны». Обратим внимание: власть матери царя Петра не исчезла совсем, как должно было случиться при официальном установлении регентства Софьи Алексеевны, а всего лишь «умалилась». Потребовалось еще несколько месяцев, чтобы положение правительницы Софьи окончательно закрепилось.


Столп для надворной пехоты
После убийств 17 мая «стрелецкое буйство» прекратилось, и дальнейшие действия восставших осуществлялись в мирной форме. На следующий день выборные от всех стрелецких полков явились во дворец уже без оружия, но выдвинули категорическое требование:
— Бьем челом великому государю царю Петру Алексеевичу и государыням царевнам, чтоб указал великий государь деда своего, боярина Кирилу Полуехтовича Нарышкина, постричь в монастырь.
К стрельцам на Постельное крыльцо вышла Софья. Неизвестный очевидец событий, описавший их позже в летописи, сообщаем: «И царевна стрельцам говорила многое время, что, не слышать издали»; а царский дед в это время «стоял на нижнем рундуке» в ожидании решения своей участи. Автор этого рассказа, несомненно, находился в толпе народа на площади перед дворцом, поэтому и не мог расслышать слов Софьи. Вероятно, некоторые выборные требовали казни Нарышкина, но царевна уговорила сохранить ему жизнь. Летописец сообщает: «…стрельцы пошли, и боярин Кирила Полуехтович трожди [бил] стрельцам в землю челом, а за что, не ведомо, не слышать, что говорили».: #c_95 В тот же день Кирилл Полуектович был пострижен в Чудовом монастыре под именем Киприан, а на следующий день вместе с младшим сыном Федором под конвоем из пятидесяти стрельцов отправлен к месту ссылки — в Кирилло-Белозерский монастырь.
Приведенное выше свидетельство очевидца показывает, что Софья, как и во время трехдневного мятежа, продолжала выступать в роли главной представительницы царского семейства, удерживая восставших от дальнейших расправ. Как верно заметил С. М. Соловьев, «Софья выдвинулась сама собою на первый план, и никто ей не мешал: это было единственное лицо из царского дома, которое хотело управлять, и всё волею-неволею обращалось к ней, к ней обращались и стрельцы со своими просьбами или требованиями, и, разумеется, Софья спешила удовлетворить их».: #c_96
Вне всякого сомнения, царевна проявляла властные полномочия не только для удовлетворения стрелецких требований, но и для руководства государственным аппаратом, который после трехдневного перерыва начал работать бесперебойно. Уже 17 мая вместо погибших и опальных сановников были назначены новые руководители основных государственных учреждений. Во главе важнейшего в условиях восстания Стрелецкого приказа был поставлен князь Иван Андреевич Хованский — единственная в тот момент фигура, которая удовлетворяла требованиям мятежных стрельцов. Историк С. К. Богословский пишет, что Хованский вступил в управление Стрелецким приказом «неизвестно по чьему указу». Однако Андрей Матвеев утверждает, что еще в дни кровавых расправ 15–17 мая Иван Михайлович Милославский, «в сторону уклоняся тайно», представил «царевне Софии Алексеевне, чтоб тогда всё правление то стрелецкое поручить… боярам, князю Ивану Андреевичу и сыну его князю Андрею Ивановичу Хованским».: #c_97 Сам Милославский возглавил Рейтарский, Пушкарский и Иноземный приказы. Таким образом, два организатора дворцового переворота взяли под контроль армию и стрелецкое войско. Князь Василий Васильевич Голицын был назначен начальником Посольского приказа и примыкавших к нему финансовых учреждений. Молодой князь Андрей Иванович Хованский встал во главе Судного приказа.
В то же время новые назначения коснулись и лиц, прежде поддерживавших разгромленную группировку Нарышкиных: боярин князь Иван Борисович Троекуров получил в свое управление Поместный приказ. Ямской приказ, прежде соединенный со Стрелецким, стал теперь самостоятельным учреждением, и во главе его был поставлен Иван Федорович Бутурлин-Сухорукий. Чуть позже крупные государственные посты получили два виднейших представителя Боярской думы, не участвовавшие в борьбе придворных группировок. Престарелый князь Никита Иванович Одоевский 20 мая был назначен руководителем Большой казны и Большого прихода, а в июне боярин Петр Васильевич Большой Шереметев возглавил Оружейную палату. Оценивая эти назначения, С. К. Богоявленский заметил: «Никогда еще высшая московская бюрократия не имела столь ярко выраженного аристократического характера, не включала в свой состав так много представителей знатнейшего боярства, как после восстания стрельцов, направленного против самовластия бояр».: #c_98
Между тем мятежное стрелецкое войско продолжало диктовать правительству свои требования, причем часто оказывалось, что они соответствуют интересам «партии» Милославских. 20 мая стрельцы подали челобитную, «чтоб великий государь указал сослать в ссылку» постельничего Алексея Лихачева, окольничего Павла Языкова, чашника Семена Языкова, всех Нарышкиных, Андрея Матвеева и других лиц, неугодных Милославским.
В то же время торжествующие мятежники не забывали и о собственных интересах. Днем раньше стрельцы, солдаты и пушкари били царю челом о выплате «заслуженных денег» с 1646 года. По подсчетам просителей, не стеснявшихся выдвигать непомерные требования, задолженность государства составила 240 тысяч рублей. Кроме того, Софья Алексеевна еще раньше распорядилась о пожаловании стрельцам по десять рублей на человека, что в целом составляло около 20 тысяч. Таких средств в казне не оказалось, поэтому было «велено сбирать со всего государства, брать и посуду серебряную и из нее делать деньги».
Подробное описание последующих майских событий, имевших исключительно важное значение для формирования новой высшей власти, привел в «Созерцании кратком» Сильвестр Медведев. По его словам, 23 мая выборные от стрелецких полков явились в Кремль и, «пришедше на Красное крыльцо, велели боярину князю Ивану Хованскому доложить государыням царевнам, что во всех их стрелецких полкех хотят, и иных чинов многия люди, чтобы на Московском царстве были два царя, яко братия единокровнии: царевич Иоанн Алексеевич, яко брат больший, и царь да будет первый; царь же Петр Алексеевич, брат меньший — и царь вторый». В случае отказа выполнить это требование стрельцы угрожали, что снова явятся «вооружася» в Кремль «и от того будет мятеж немалый».
Хованский поспешил довести стрелецкий ультиматум до сведения «государынь царевен», а те распорядились немедленно собрать «всех бояр, окольничих, думных и ближних людей», то есть Боярскую думу в полном составе. Обращает на себя внимание свидетельство Медведева, что в течение первой недели после прекращения вооруженного стрелецкого бунта Софья еще не выделилась в полной мере — все царевны вместе олицетворяли собой верховную власть. Примечательно, что обе вдовствующие царицы с этой властью уже не отождествлялись. Недолгое регентство Натальи Кирилловны закончилось с разгромом «партии» Нарышкиных в дни мятежа.
По зову царевен Боярская дума собралась в Грановитой палате. Туда же были приглашены «всяких чинов люди» — стольники, стряпчие, жильцы, московские и городовые дворяне, дети боярские, гости, выборные от посадов и от полков. Разумеется, призвали и патриарха Иоакима со всем Освященным собором.
Собравшиеся начали обсуждать вопрос о возможности установления власти двух монархов. Одни говорили, что двум царям «в едином государстве быти трудно». Другие возражали:
— Дело будет полезно государству, если два царя яко единокровные братья восцарствуют и отеческий свой и прародительный престол Московского государства удобно управят. При наступлении на Российское благочестивое государство всегда готовая будет оборона и правление чинное: если один царь противу неприятеля пойдет, другой останется в царстве своем на престоле царском и будет править государством.
Сторонники второй точки зрения подкрепляли ее примерами из всемирной истории, в которой случаи дуумвирата не были редкостью. После подробного обсуждения собравшиеся постановили провозгласить совместное царствование Ивана и Петра. Отроки были поставлены «в соборной церкви на царском месте равно», но прославляли сначала старшего, хотя младший был утвержден в качестве царя раньше. Освященный собор пропел «благодарственное Господу Богу молебное пение» и возгласил «многая лета благочестивым царям». После этого архиереи, царский «синклит» и «вси людие чинами своими особь» (то есть все чины по отдельности) поздравляли государей с восшествием на престол и объявляли свое усердное желание служить им обоим («купно»).
Всё это время стрелецкие выборные оставались на площади перед царским дворцом, ожидая решения собора. Вышедший к ним князь Иван Хованский оповестил о благополучном исходе дела и поинтересовался, «всё ли у них смирно». Выборные уверили начальника Стрелецкого приказа в своей лояльности и спросили его о самочувствии государей, на что получили ответ, что вся царская семья «милостию Божиею в добром здоровье».
Тут на авансцену политической жизни снова вышла Софья — на этот раз без сестер: «выборных изволила призвать и службу их похваляла; а впредь де за их службу им их государская милость будет». Таким образом, царевна недвусмысленно дала понять, что весьма одобряет инициативу стрельцов в деле провозглашения двоецарствия.
Спустя два дня стрелецкие выборные вновь явились «за переграду» царского дворца и «велели сказать князю Ивану Хованскому, чтобы он к ним вышел». Появившемуся вскоре боярину выборные сообщили довольно странное известие, в котором вновь всплыло имя постельницы Федоры Родимицы, названной Андреем Матвеевым доверенным лицом царевны Софьи.
— Государыни царевны Марфы Алексеевны постельница Федора Семенова дочь, — рассказывали стрельцы, — сидя за караулом у Николаевских ворот, говорила, что великий государь царь и великий князь Иоанн Алексеевич болезнует о своем государстве, да и государыни царевны о том сетуют.
Выборные потребовали, чтобы Хованский пересказал их разговор Софье Алексеевне, и попросили разрешения видеть «государские очи». Извещенная царевна приказала явиться в «государские палаты» по одному человеку от каждого полка. Стрелецких выборных приняли Иван Алексеевич и все царевны, которые «стрелецкую и солдатскую службу милостиво похваляли и о приходе выборных спрашивали». Стрельцы, повторив странные речи постельницы, спросили: