ак. Assassins Creed 2 Ренессанс. Высоко в небе, на башнях палаццо Веккьо и Барджелло, то вспыхивало, то затухало пламя факелов. Чуть севернее редкие фонари освещали площадь перед собором
 Скачать 1.67 Mb.
|
|
– Ты безумец! – встрепенулась Кристина. – Почему ты до сих пор не бежал из Флоренции? – Потому что у меня остались здесь незавершенные дела, – мрачно ответил Эцио. – Я к тебе ненадолго. Не хочу навлекать подозрения на твою семью. Если власти узнают, что ты меня укрывала… – (Кристина молчала.) – Принеси мне сумку, и я уйду. Кристина сходила за сумкой, но прежде, чем отдать ее Эцио, спросила: – А что с твоей матерью и сестрой? – Спрятаны в надежном месте. Но сейчас моя главная забота – похоронить отца и братьев. Я не допущу, чтобы их, как бродяг и преступников, сбросили в общую яму и засыпали известью. – Я знаю, куда их повезут. – Откуда? – Все только об этом и говорят. Близ ворот Святого Николая есть место, где хоронят нищих и бродяг. Тела твоих родных привезут туда. Для них уже и яма вырыта. Но ночью никто хоронить не будет, поскольку телеги с известью приезжают только утром. Ах, Эцио!.. – Я должен сделать все, чтобы достойно проводить отца и братьев в последний путь, – со спокойной решимостью произнес Эцио. – Я не смогу заказать для них заупокойную мессу, но хотя бы избавлю их тела от поругания. – Я пойду с тобой! – заявила Кристина. – Нет! А что, если тебя схватят вместе со мной? – (Кристина опустила глаза.) – И потом, я должен позаботиться о безопасности матери и сестры. И лишить жизни одного негодяя. Это тоже мой долг перед семьей. – Он помолчал. – А после всего этого я покину Флоренцию. Возможно, навсегда. Скажи, ты поедешь со мной? Кристина отпрянула. По ее глазам было видно, что в ней борются противоположные чувства. Она искренне любила Эцио и наверняка мечтала связать с ним свою жизнь. С момента их первого поцелуя прошло не так уж много времени, но для Эцио все это было как будто в другой жизни. События последних дней сделали его значительно взрослее, тогда как Кристина по-прежнему оставалась юной мечтательной девушкой. Мог ли он требовать от нее такой жертвы? – Я бы хотела, Эцио, ты даже не представляешь, как бы я хотела уехать с тобой… Но моя семья… Это погубило бы моих родителей. Эцио посмотрел на нее с нежностью и еще раз убедился: оставаясь ровесниками по возрасту, они теперь жили в разных мирах. Он не был рад своему внезапному взрослению, но судьба не спрашивала его мнения на этот счет. Прежней семьи, служившей ему опорой, у него больше не было. Остались лишь долг и ответственность. Тяжелая ноша для семнадцати лет. – Я напрасно тебя спросил. И потом, кто знает? Может быть, однажды, когда все беды будут позади… Эцио снял с шеи тяжелый серебряный кулон на тонкой золотой цепочке. Кулон не отличался вычурностью линий: всего лишь серебряная буква «А» – начальная буква их фамилии. – Я хочу, чтобы это осталось у тебя. Возьми. Тихо всхлипывая, Кристина взяла кулон, проведя пальцами по теплому серебру. Ей хотелось подобрать какие-то слова, чтобы оправдать свое решение… Но когда она подняла глаза, Эцио на балконе уже не было. Кристина даже не успела поблагодарить его за подарок. Ворота Святого Николая, или Порта Сан-Никколо, находились на южном берегу реки Арно. Эцио сразу нашел унылое место, где была вырыта глубокая яма, рядом с которой лежали тела покойников. Это место охраняли двое унылых солдат. Судя по лицам – новобранцы. Свои алебарды они не столько носили, сколько волочили по земле. При виде их мундиров внутри Эцио снова вспыхнул гнев. Первой мыслью было убить караульных. Но сегодня он вдоволь насмотрелся на смерть. И потом, чем провинились перед ним эти простые деревенские парни? Тем, что устали заниматься тяжелым крестьянским трудом и подались в караульные? У Эцио сжалось сердце, когда он увидел тела отца и братьев. С них даже не были сняты веревки. Сторожить покойников ночью караульные не собирались – вряд ли они сбегут. Отложив алебарды, непутевые стражники улеглись и вскоре захрапели. Теперь ничто не мешало Эцио перенести тела отца и братьев в открытую лодку, которую он предварительно наполнил хворостом. Был третий час ночи. На востоке уже розовела узкая полоска зари, когда Эцио завершил свое скорбное дело. Стоя на берегу, он смотрел, как пылающая лодка медленно уносит тела дорогих ему людей вдаль, к морю. Молодой человек провожал ее взглядом, пока мерцающий огонек не растаял в темноте… Он вернулся в город. Твердая решимость заглушала в нем горечь потери. Ему предстояло еще много дел. Но вначале он должен отдохнуть. Эцио вернулся в сторожку и улегся спать, соорудив из мешков подобие постели. Он знал, что вряд ли проспит больше нескольких часов. Как и вчера, это была скорее дрема, чем сон. Эцио погружался в нее с мыслями о Кристине. Он примерно знал, где находится дом Паолы – сестры Анетты, но никогда там не бывал и саму Паолу тоже ни разу не видел. Анетта его вынянчила. Уж если кому и доверять, то в первую очередь ей. Знает ли Анетта о казни его отца и братьев? Должна знать. Другой вопрос, рассказала ли она об этом матери и Клаудии. К дому Паолы Эцио шел с величайшей осторожностью, кружа и петляя. Часть пути он проделал по крышам, пригибаясь к черепице. Это позволяло ему не показываться на людных улицах, где Уберто Альберти наверняка расставил своих дозорных. Молодой человек не мог забыть как вероломства «старого друга», так и последних слов отца. О какой фракции говорил он на эшафоте, кто такие эти «мы»? И что заставило Альберти обречь на смерть одного из своих давних друзей и союзников? Эцио знал, что дом Паолы стоял на улице, что находилась к северу от собора. Однако он не знал, какой именно дом на этой улице ему нужен. На некоторых из домов были вывески, однако Аудиторе не мог себе позволить долго изучать их все, поскольку боялся быть узнанным. Эцио уже собирался уйти, как вдруг увидел Анетту, которая шла со стороны площади Сан-Лоренцо. Спрятав лицо под капюшоном, молодой Аудиторе двинулся ей навстречу. Он заставлял себя идти обычным шагом, ничем не выделяясь среди прохожих. Эцио прошел мимо Анетты и чрезвычайно обрадовался тому, что женщина его не узнала. Пройдя еще немного вперед, он затем вернулся и встал у бывшей домоправительницы за спиной. – Анетта! – тихо позвал молодой человек. Ей хватило ума не обернуться. – Эцио! Вы в безопасности. – Я бы так не сказал. А что с матерью и сестрой? – За них можете не волноваться. Они под защитой… Ох, Эцио! Бедный ваш отец… Бедный Федерико!.. И… – она всхлипнула, – малыш Петруччо. Я возвращаюсь из Сан-Лоренцо. Поставила свечку святому Антонию за упокой их души. Говорят, герцог скоро вернется. Быть может… – Скажи, мать и Клаудия знают о казни? – Мы решили, что им пока лучше не говорить. Эцио задумался. – Пожалуй, так действительно лучше. Я сам им скажу, когда настанет время. Ты отведешь меня к ним? Я ведь даже не знаю, как выглядит дом твоей сестры. – Я как раз туда иду. Идите за мной, только держитесь в нескольких шагах. Эцио выждал немного и пошел за Анеттой, стараясь не терять ее из виду. Внешне дом Паолы, как и многие флорентийские дома, был больше похож на крепость. Но, войдя внутрь, Эцио немного растерялся. Он оказался в очень просторной, богато убранной передней с высокими потолками, которую вполне можно было бы назвать залом. Здесь царил полумрак и было душновато. Эцио поразило обилие темно-красных и темно-коричневых бархатных портьер, которые перемежались восточными шпалерами с изображением сцен немыслимой роскоши и телесных утех. В канделябрах горели свечи. В воздухе разливался аромат благовоний. Мебель состояла из мягких кушеток с дорогими парчовыми подушками и низких столиков, на которых поблескивали серебряные графины с вином, бокалы венецианского стекла и золотые чаши с засахаренными фруктами. Но больше всего молодого человека удивили обитатели этого странного зала: дюжина привлекательных девушек в желтых и зеленых платьях. Их шелковые и атласные наряды были сшиты по флорентийской моде, но подолы имели боковые разрезы, доходящие до бедра. Еще одной особенностью платьев был глубокий вырез, не столько будивший воображение, сколько обозначавший место, где взгляд не должен задерживаться. Присмотревшись к портьерам, Эцио заметил, что они закрывают собой двери в трех стенах. Он не знал, на чем остановить взгляд. – Ты уверена, что мы не ошиблись домом? – спросил он Анетту. – Ma certo![41] А вот и моя сестра. Вы с ней еще не знакомы. К ним вышла изящная женщина лет сорока, выглядевшая слишком хорошо для своих лет. Она была одета наряднее других и красива, как principessa[42]. В ее глазах таилась печаль, что только усиливало распространяемую ею чувственность. А притягательность этой женщины была очень велика. Невзирая на все недавние события и грустные мысли, обуревавшие его, Эцио почувствовал возбуждение. Подойдя, женщина протянула ему руку. У нее была узкая ладонь и длинные, унизанные кольцами пальцы. – Здравствуйте, мессер Аудиторе, – произнесла она, благосклонно глядя на Эцио. – Анетта всегда была очень высокого мнения о вас. Теперь я вижу, что не напрасно. – Спасибо за добрые слова, госпожа, – ответил Эцио, покраснев, как мальчишка, и мысленно отругав себя за смущение. – Пожалуйста, зовите меня Паолой. Эцио поклонился: – Госп… Паола, вряд ли мне хватит слов, чтобы поблагодарить вас за заботу о моей матери и сестре. – Это все, чем я могла им помочь. – Они у вас, в этом доме? Я могу их повидать? – Их здесь нет. Это место вряд ли подошло бы им в качестве укрытия. Среди моих посетителей есть люди, принадлежащие к самой верхушке городской власти. – Так это место… простите… Это место – то, что я думаю? – Ну конечно! – засмеялась Паола. – Но я надеюсь, что оно весьма отличается от жалких клоповников возле гавани! Время для нашей… работы еще очень раннее, однако мы стремимся всегда быть наготове. К нам иногда заглядывают и по пути на службу. Правда, сегодня пока никого. Так что вы пришли очень удачно. – И все-таки где моя мать? Где Клаудия? – Не волнуйтесь, Эцио. Они в надежном месте, но проводить вас туда я не могу. Зачем рисковать их безопасностью? Паола подвела Эцио к дивану. Они сели. Анетта, отодвинув портьеру, исчезла за одной из дверей. – Вам троим лучше при первой же возможности покинуть Флоренцию, – продолжала Паола. – Но вначале вам нужно хорошенько отдохнуть. Особенно это касается вас, Эцио. Отдохнуть, набраться сил, поскольку вас ждет долгая и утомительная дорога. Быть может, вы хотели бы… – Вы очень добры, Паола, – деликатно перебил ее Эцио, – и я был бы рад согласиться на ваше предложение, но сейчас я никак не могу здесь остаться. – Почему? Куда вы направляетесь? Разговаривая с Паолой, Эцио все больше обретал столь нужное ему спокойствие. Мысли уже не неслись лихорадочным потоком. Потрясение и страх оставались позади. Он принял решение. Он нашел цель. То и другое было окончательным и бесповоротным. – Я намерен убить Уберто Альберти, – сказал Эцио. Его слова насторожили Паолу. – Мне понятно ваше желание отомстить. Но гонфалоньер – могущественный человек, а вы, Эцио, не являетесь опытным убийцей. «Жизнь заставила меня набраться опыта», – подумал Эцио. – Простите, но мне сейчас не до наставлений, – как можно вежливее произнес молодой человек. – Однако я могу помочь вам набраться опыта, – не обращая внимания на его слова, сказала Паола. – С чего бы вам учить меня убивать? – недоверчиво спросил Эцио. – Чтобы вы научились выживать, – ответила она. – Это я и так умею. Паола лишь улыбнулась: – Я догадываюсь, что́ вы чувствуете сейчас. Уверена, у вас есть прекрасные природные способности. Так позвольте мне их отшлифовать. Считайте мои уроки еще одним оружием в вашем арсенале. Обучение началось в тот же день. Себе в помощь Паола взяла девушек, которые не были заняты с посетителями, а также слуг, пользовавшихся ее доверием. За домом, в саду, огороженном высокими стенами, она собрала двадцать человек, разделив их на пять равных групп. Казалось, сад полон гуляющей публики. Люди встречались и расходились, оживленно разговаривая и смеясь. Некоторые девушки дерзко поглядывали на Эцио и улыбались. Но молодой человек, на плече которого и сейчас висела драгоценная сумка, оставался невосприимчив к их чарам. – Осторожность крайне важна для моей профессии. Мы должны уметь свободно ходить по улицам, но так, чтобы все нас одновременно видели и не замечали. Вам тоже необходимо обучиться нашему искусству смешиваться с толпой. – Эцио уже собирался возразить, но Паола махнула рукой, показывая, что еще не закончила. – Предвижу ваши возражения. Анетта говорила мне, что вы не отличаетесь беспечностью, однако лишние навыки вам не помешают. А сейчас выберите себе одну из групп и постарайтесь стать неотличимым от них. Двигайтесь так, чтобы я вас не замечала среди других. Вспомните, как в день казни вас едва не схватили. Слова Паолы больно ужалили Эцио, но он напомнил себе, что эта женщина хочет ему помочь, и быстро успокоился. Ее задание не показалось молодому человеку таким уж трудным, поскольку он считал себя достаточно сведущим в искусстве маскировки. Но под пристальным взором Паолы быть незаметным оказалось сложнее, чем он ожидал. Эцио то задевал кого-то плечом, то спотыкался о чьи-то ноги. Это заставляло девушек и слуг разбегаться в разные стороны, делая Аудиторе заметным для потенциальных врагов. Сад Паолы был чудесным местом, полным сочной растительности и солнечного света, но для Эцио он превратился в лабиринт опасных городских улиц, где каждый прохожий мог оказаться его противником. Паола была беспощадна, и ее замечания уязвляли его самолюбие. – Осторожнее! – то и дело говорила она. – Нельзя идти напролом!.. Где ваша галантность?.. Мои девушки не заслуживают такого обращения!.. Ваши движения не должны пугать!.. Как вы собираетесь смешиваться с толпой, если вы расталкиваете окружающих?.. Эцио, я ожидала от вас большего! На третий день занятий поток колких замечаний поиссяк, а утром четвертого дня Эцио ухитрился несколько раз пройти у Паолы под самым носом, оставшись незамеченным. Минут через пятнадцать она крикнула: – Эцио, я сдаюсь! Я не смогла вас увидеть. Где вы? Довольный собой, Эцио появился из-за спин ее девушек, являя собой точную копию слуг Паолы. Улыбающаяся женщина захлопала в ладоши. Остальные тоже зааплодировали. Однако на этом уроки не закончились. – Итак, смешиваться с толпой вы научились, – утром следующего дня объявила Паола. – Теперь я покажу вам, как применять эти навыки для… воровства. – Эцио начал возмущаться, но Паола пояснила: – Это умение может вам очень пригодиться. Без денег человек – ничто, а вам далеко не всегда удастся их честно заработать. Я знаю, что вы себе не позволите ограбить бедняка или друга. Представьте умение воровать… дополнительным лезвием в перочинном ноже, которым можно не пользоваться, но при этом все же неплохо иметь его про запас. Научиться залезать в карманы чужих людей было непростой задачей. Эцио наметил себе жертву: девушку с кошельком на поясе. Некоторое время он шел рядом с нею, но стоило ему сунуть руку в ее кошелек, как девушка завопила: «Al ladro!»[43] – и бросилась прочь. В другой раз Аудиторе удалось украсть несколько монет. Он остановился, наслаждаясь успехом, однако через мгновение ему на плечо легла чья-то тяжелая рука. «Ti arresto!»[44] – пробасил слуга, игравший роль городского стражника. Он добродушно улыбнулся, а вот лицо Паолы было мрачнее тучи. – Запомните, Эцио: вам ни в коем случае нельзя задерживаться на месте кражи. Украли – и исчезли. Молодой Аудиторе учился все быстрее и успешнее, понимая, что никакие навыки не будут лишними для его миссии. Когда ему удалось незаметно забраться в кошельки десяти девиц (причем последние пять краж остались не замеченными суровой наставницей), Паола объявила, что учеба завершена. – Идите работать, девушки, – сказала она своим помощницам. – Игры кончились. – Так рано? – сетовали девушки, неохотно покидая сад. – Он такой милый, такой невинный… Но Паола была непреклонна. В саду они остались вдвоем. Как всегда, рука Эцио сжимала висевшую на плече сумку. – Итак, незаметно подкрадываться к врагу вы научились, – сказала Паола. – Осталось найти для вас подходящее оружие. Меч для подобных дел слишком заметен. – И что вы мне посоветуете? – Вряд ли сыщется что-то лучше этого! В руках у Паолы появилось ломаное кинжальное лезвие и наруч, взятые Эцио из отцовского сундука. То и другое лежало у него в сумке, с которой он не расставался. Оторопев, молодой человек проверил свою драгоценную ношу – сумка была пуста. – Паола, как, черт побери, вам удалось… – …выкрасть их? – засмеялась она. – Да с помощью все тех же навыков, которым я учила вас. А это пусть послужит вам дополнительным уроком. Научившись успешно чистить чужие карманы, вы научитесь оберегать свои от тех, кто владеет тем же искусством! Паола протянула ему наруч и щербатое лезвие. – Думаю, здесь все держалось на этом странном механизме, – сказал Эцио, угрюмо глядя на отцовское наследие. – Сейчас он сломан, а без него это всего лишь кожаный нарукавник и заурядное лезвие без эфеса. – Согласна. Здесь нужен исправный механизм. Но вы ведь уже знакомы с мессером Леонардо? – С каким Леонардо? Да Винчи? Да, мы встречались однажды… – Эцио замолчал, не желая погружаться в болезненные воспоминания. – Но как живописец поможет мне починить неведомое оружие? – Он не просто живописец. Отнесите ему эти части, и сами в этом убедитесь. В словах Паолы был смысл, и Эцио кивнул: – Пожалуй, я сейчас же к нему и пойду. Но прежде можно вас кое о чем спросить? – Разумеется. – Что заставило вас так охотно помогать мне – совершенно чужому человеку? Паола грустно улыбнулась. Вместо ответа она закатала левый рукав своего богатого платья, обнажив бледную, изящную руку. На ней чернели длинные шрамы, тянувшиеся крест-накрест. Эцио все понял: в свое время эту утонченную женщину пытали. – Мне тоже знакомо предательство, – сказала Паола. И Эцио понял, что встретил родственную душу. 5 От дома наслаждений сестры Анетты до оживленной улочки, где находилась мастерская Леонардо, было недалеко. Однако путь Эцио лежал через просторную, запруженную народом Пьяцца дель Дуомо (или Соборную площадь). Оказавшись там, он по достоинству оценил уроки Паолы: Эцио видели и в то же время не замечали. С момента казни отца и братьев прошло целых десять дней. Наверное, Альберти решил, что молодой Аудиторе давным-давно покинул Флоренцию, но Эцио не собирался испытывать судьбу. Предатель, видимо, тоже, о чем свидетельствовало скопление гвардейцев на площади и вокруг нее. Здесь же наверняка толкались и осведомители гонфалоньера, переодетые простолюдинами. Эцио шел опустив голову; особенно когда проходил между собором и баптистерием, в наиболее людном месте площади. Он миновал колокольню Джотто, возвышавшуюся над городом без малого полторы сотни лет, и красную громаду купола собора (творение великого Брунеллески), даже не подняв головы. Зато восхищенные путешественники (судя по речи – французы и испанцы) вовсю глазели на это чудо архитектуры. В сердце Эцио шевельнулась гордость за свой город. Вот только его ли это теперь город?.. Отогнав мрачные мысли, молодой человек быстро прошел остаток площади и свернул на нужную улицу, к мастерской Леонардо. Ему сказали, что художник дома и находится на заднем дворе. Войдя в мастерскую, Эцио заметил, что хаоса в ней заметно прибавилось с момента его последнего посещения, – так, например, с потолка теперь свисало еще более странное деревянное сооружение, похожее на скелет громадной летучей мыши. К одному из мольбертов был прикреплен большой лист пергамента со сложным узором из узелков; в уголке было что-то написано неразборчивым почерком Леонардо. Аньоло и второй помощник художника – Инноченто – пытались навести в мастерской некое подобие порядка, нумеруя предметы и записывая их в каталог. – Вы проходите, – сказал Аньоло, указывая нужную дверь. – Маэстро не будет возражать. Эцио застал Леонардо за любопытным занятием. Во Флоренции повсюду можно было купить певчих птиц в клетках. Горожане вешали эти клетки себе на окна, наслаждаясь трелями, а когда птички умирали, тут же покупали себе новых. Вокруг Леонардо стояло не менее дюжины таких клеток. Выбрав одну, художник открывал плетеную дверцу, поднимал клетку на вытянутых руках и смотрел, как сидевшая там коноплянка, робко потолкавшись возле открытой дверцы, выпархивала на свободу. Леонардо провожал ее взглядом и нагибался за следующей клеткой. Не успев открыть ее, он заметил Эцио. Тепло улыбнувшись, Леонардо поспешил к нежданному гостю и крепко его обнял. Улыбка была недолгой. Художник, конечно же, знал о случившемся. – Эцио, друг мой! Вот уж не ожидал увидеть вас здесь после всего, что выпало на вашу долю. Но я рад, очень рад вашему приходу. Поскучайте еще несколько минут. Это не займет у меня много времени. Одну за другой Леонардо открывал дверцы клеток, выпуская на волю дроздов, снегирей, жаворонков и соловьев, которые стоили намного дороже остальных птиц. Каждого выпущенного пленника он провожал внимательным взглядом. – Чем это вы занимаетесь? – спросил удивленный Эцио. – Всякая жизнь драгоценна, – бесхитростно ответил Леонардо. – Мне невыносимо сознавать, что из-за сладкозвучных голосов люди отнимают свободу у наших пернатых собратьев. – Это единственная причина, заставляющая вас выпускать птиц? Леонардо улыбнулся, но прямого ответа на поставленный вопрос не дал. – Я отказался и от мяса. Почему несчастные животные должны умирать лишь оттого, что нам нравится их вкус? – Но тогда разорятся крестьяне, выращивающие скот. – Они могли бы выращивать пшеницу. – Многие сочли бы это скучным занятием. К тому же возникли бы излишки зерна и неизбежное затоваривание. – Я все время забываю, что вы – finanziatore[45]. И вдобавок забываю об обязанностях гостеприимного хозяина. Начал болтать о своем и даже не спросил о цели вашего визита. Что привело вас ко мне? – Леонардо, мне нужна ваша помощь. – В чем? – Мне от отца… кое-что досталось в наследство. Но, увы, в неисправном состоянии. Я бы хотел, чтобы вы починили эту вещь, если вам нетрудно. Глаза Леонардо вспыхнули. – Конечно. Пройдемте сюда, в мой кабинет. В мастерской работать решительно невозможно. У этих мальчишек не закрываются рты. Иногда я удивляюсь: и зачем только я их нанял! Эцио улыбнулся. Он начинал догадываться об истинной причине и в то же время чувствовал, что первой любовью Леонардо была и всегда будет работа. – Прошу сюда. Комнатка, называемая Леонардо кабинетом, была еще захламленнее, чем мастерская. Книги, предметы и листы, испещренные неразборчивыми каракулями, громоздились повсюду. Эцио казалось, что хозяин кабинета должен был бы выглядеть под стать обстановке. Однако, как и в прошлый раз, костюм Леонардо был безупречен, как и аромат, исходивший от него. Художник принялся разгребать пространство чертежного стола, складывая книги в стопки и выстраивая горки из листов. – Простите, что заставляю вас ждать. Но теперь у нас есть оазис посреди этой пустыни! Показывайте ваше наследство. Или, может, вы хотите выпить вина для начала? – Нет, благодарю. – Что ж, тогда показывайте! – с нескрываемым нетерпением попросил Леонардо. Эцио осторожно выложил лезвие, наруч и механизм, завернутый им в лист тонкого пергамента, взятый в сундуке. Леонардо тут же попытался соединить все части механизма в единое целое, но у него ничего не вышло. На лице художника промелькнуло отчаяние. – Увы, Эцио, – вздохнул он. – Этот механизм стар, очень стар. Но принцип его действия и сам замысел превосходят даже наше время. Удивительно! – Леонардо поднял голову. – Ничего подобного я еще не видел. Говорю это не столько с восхищением, сколько с сожалением. Боюсь, без чертежей изготовителей этого механизма я вряд ли смогу вам помочь. Леонардо взял пергамент, намереваясь снова завернуть в него принесенные части, но, всмотревшись в знаки, начертанные на нем, радостно воскликнул: – Постойте-ка! Он разгладил пергамент, прищурился, затем потянулся к полке, где лежали старинные книги и манускрипты. Вытащив две книги, Леонардо перенес их на стол и принялся листать. – Что вы делаете? – спросил Эцио, начинавший терять терпение. – Интересно… Очень интересно… – бормотал Леонардо. – Похоже, что вместе с этим устройством вы принесли страницу из Кодекса. – Из чего? – не понял Эцио. – Страницу из старинной книги. Рукописной, поскольку печатать книги тогда еще не умели. Поверьте мне, этой странице не одна сотня лет. Может, у вас есть и другие страницы? – Нет. – Жаль. Нельзя вырывать страницы из книг. Особенно из таких. – Леонардо задумался. – Если только все вместе… – Что? – Так, мысли вслух… Но содержание этой страницы зашифровано. Впрочем, если мое предположение верно… судя по рисункам… Эцио ждал дальнейших объяснений, однако Леонардо как будто погрузился в свой мир, забыв о госте. Молодому человеку не оставалось ничего другого, как ждать. А да Винчи снимал с полок и доставал из-под развалов еще какие-то книги и свитки, что-то сверял, перепроверял и делал пометки. Писал он левой рукой, зеркально переворачивая буквы. «Значит, я не единственный, кому приходится жить, постоянно оглядываясь», – подумал Эцио. Наверное, если бы церковь пронюхала, чем синьор да Винчи занимается в мастерской, новый друг Аудиторе не избежал бы допроса у инквизиторов. Наконец Леонардо поднял голову. – Замечательно, – пробормотал художник и повторил уже громче, чтобы разбудить задремавшего было Эцио: – Замечательно! Если переместить буквы, а затем выбрать каждую третью… Он принялся за работу, пододвинув к себе наруч, лезвие и механизм. Нагнувшись, Леонардо выдвинул из-под стола ящик с инструментами, разыскал тиски, приладил их и снова забыл о присутствии Эцио, с головой уйдя в работу. Прошел час, второй… Эцио безмятежно спал, убаюканный тихими поскрипываниями и постукиваниями инструментов мастера. И наконец… – Эцио! Просыпайтесь! – Что? – Смотрите! Леонардо указал на стол. Кинжальное лезвие теперь было соединено со странным механизмом, а тот, в свою очередь, прикреплен к наручу. Старинная вещь выглядела так, словно Леонардо только что сам ее изготовил, но поверхность не блестела. – Я решил сделать ее матовой, – пояснил Леонардо. – Как римские доспехи. Блестящие предметы отражают солнце и потому способны выдать своего хозяина. Эцио взял незнакомое оружие, повертел в руках, удивляясь его легкости. Лезвие из прочного металла было прекрасно сбалансировано. Ничего подобного молодому человеку еще не приходилось видеть. Перед ним был пружинный кинжал, который легко было спрятать в рукаве. Достаточно лишь согнуть руку, и лезвие бесшумно выскользнет из наруча, готовое полоснуть по чужому горлу или проткнуть чужое сердце. – А я считал вас миролюбивым человеком, – сказал Эцио, вспомнив отпущенных птиц. – Идеи захватывают, – без тени улыбки ответил ему Леонардо. – Какими бы они ни были. – Он нагнулся к ящику с инструментами, достал молоток и стамеску. – Так, если не ошибаюсь, вы правша? Тогда будьте любезны положить ваш безымянный палец правой руки на эту доску. – Что вы задумали? – Прошу прощения, но иначе вы не сможете пользоваться клинком. Это требует от своего владельца некоторых жертв. – Каких еще жертв? – насторожился Эцио. – Клинок устроен таким образом, что безымянный палец владельца оказывается помехой. Его требуется отсечь. Эцио оторопел. Перед его мысленным взором встали следующие картинки: дружеское расположение Альберти к его отцу, умело разыгрываемое гонфалоньером; лживые заверения Альберти после ареста отца, накануне суда; суд, казнь; его собственное положение преступника, на которого объявлена охота… – Я готов, – сказал Эцио и стиснул зубы. – Пожалуй, я лучше воспользуюсь топориком. Рана будет аккуратнее. – Топорик лежал у Леонардо в ящике стола. – Укладывайте палец… così[46]. Эцио собрал все свое мужество в кулак. Леонардо поднял топорик. Аудиторе закрыл глаза. Лезвие просвистело в воздухе и с шумом вонзилось в дерево. Боли Эцио не почувствовал. Неужели, когда отсекают пальцы, совсем не больно? Он открыл глаза. Топорик застыл в доске рядом с его пальцем. – Грязный подонок! – Эцио был потрясен и взбешен жестокой, бессмысленной шуткой. Леонардо поднял руки в примирительном жесте: – Успокойтесь, друг мой! Это была всего лишь шутка. Жестокая, согласен. Но я не мог удержаться. Хотел проверить вашу решимость. Однако я вас не обманул. В прошлом скрытые клинки действительно требовали от своих владельцев подобной жертвы – что-то вроде обряда посвящения. Я сумел кое-что изменить в механизме, и потому вам незачем расставаться с безымянным пальцем. Взгляните! Лезвие выскальзывает на безопасном расстоянии от ваших пальцев. Еще я добавил откидной эфес. При выдвинутом лезвии он не будет лишним. Главное, помните: когда выталкиваете лезвие, держите пальцы веером – тогда ваш безымянный ему не помешает. Но я бы посоветовал вам надевать перчатки. Лезвие у этой старинной штучки очень острое. Эцио был слишком изумлен, чтобы долго сердиться на Леонардо. И конечно же, он был очень благодарен этому удивительному человеку. – Уму непостижимо, – повторял Аудиторе, то выдвигая, то убирая лезвие клинка. Вскоре он мог делать это с закрытыми глазами. – Невероятно! – Согласен, – подхватил Леонардо. – Вы уверены, что у вас больше нет ни одной страницы? – Там, где я брал эту, других не было. – Если вдруг они вам где-то попадутся, пожалуйста, принесите их мне. – Даю вам честное слово. А сколько я должен за?.. – Нисколько. Я имел удовольствие познакомиться с удивительным механизмом. Поэтому никаких… Их разговор был прерван громким стуком в дверь мастерской. Леонардо поспешно покинул свой кабинет. – Именем флорентийской гвардии приказываю: отворяйте! – послышалось снаружи. – Сейчас открою! – крикнул Леонардо и шепнул Эцио: – Не выходите из кабинета. Он открыл дверь и встал в проеме, загораживая вход в мастерскую. – Это вы будете Леонардо да Винчи? – громко и грубо спросил стражник, явно привыкший вламываться в чужие дома. – Что вам угодно? – поинтересовался Леонардо, выступая вперед и поневоле вынуждая незваного гостя отступить. – Я уполномочен задать вам несколько вопросов, – объявил стражник. Леонардо успел выйти из мастерской и обогнуть стражника. Тому не оставалось ничего другого, кроме как снова попятиться и встать спиной к проему. – В чем дело? – Согласно доносу, вы недавно якшались с заклятым врагом нашего города. – Кто, я? Якшался? Какая нелепость! – Когда вы в последний раз виделись или говорили с Эцио Аудиторе? – С кем? – Нечего тут кривляться передо мной, словно портовая шлюха! – отбросив вежливость, закричал рассерженный стражник. – Мы знаем: ты водил знакомство с той семьей. А мать этого щенка покупала твою мазню. Может, тебе освежить память? Древком алебарды стражник ударил Леонардо в живот. Застонав от боли, художник скрючился и упал. – Ну что, теперь разговорчивее станешь? – Стражник пнул его тяжелым сапогом. – Терпеть не могу художников. Все вы охочи до мальчишечьих задов. Пока длилась эта отвратительная сцена, Эцио сумел неслышно подобраться к двери и встать у стражника за спиной. Улица была пуста – отличная возможность испытать новую игрушку. Молодой человек поднял руку. Лезвие клинка неслышно выскользнуло из паза. Вспомнив наставления Леонардо, Эцио растопырил пальцы и ударил стражника в шею. Заточенное лезвие было пугающе острым – яремную вену оно перерезало без малейших усилий. Стражник умер раньше, чем его тело упало в уличную пыль. Эцио помог Леонардо встать. Ошеломленный художник пробормотал слова благодарности. – Я не хотел его убивать, но… сами понимаете… – Иногда жизнь не оставляет нам выбора. Впрочем, мне пора бы привыкнуть, – вздохнул да Винчи. – Вы о чем? – Меня допрашивали по делу Сальтарелли. Эцио вспомнил, как около месяца назад молодого натурщика Якопо Сальтарелли анонимно обвинили в мужеложстве, а Леонардо и еще троих – в сводничестве. Дело развалилось за отсутствием доказательств, однако репутация самого натурщика и четверых его «покровителей» оказалась запятнанной. – Я сам не порицаю мужеложства. Кажется, немцы называют таких людей Florenzer[47]. – Художник грустно посмотрел на труп стражника. – И тем не менее эта страсть здесь считается противозаконной, – сухо продолжал он. – За это штрафуют. А когда городом правят такие, как Альберти… – Что нам делать с трупом? – Будем считать его… жертвой несчастного случая, – ответил Леонардо. – Помогите втащить его в дом, пока никто не видит. Пусть полежит вместе с другими. – Несчастного случая? – растерянно переспросил Эцио. – С какими другими? – У меня есть глубокий погреб. Там довольно холодно. Трупы выдерживают неделю. Мне время от времени привозят из больницы… бесхозные трупы. Разумеется, в неофициальном порядке. Я вскрываю их и изучаю внутренности. В научных целях. – (Эцио с нескрываемым любопытством посмотрел на друга.) – Я ведь вам говорил: мне хочется понять устройство всего. Они втащили убитого стражника в мастерскую, где Аньоло и Инноченто взяли труп из их рук и поволокли по узкой каменной лесенке в погреб. – А вдруг начальство его хватится и пошлет других стражников узнать, почему он не вернулся? Леонардо пожал плечами: – Я скажу, что ко мне никто не приходил. – Он подмигнул. – И потом, Эцио, у меня в городе есть весьма влиятельные друзья. – Завидую вашей уверенности, – хмуро откликнулся молодой человек. – Только я вас попрошу нигде не упоминать о случившемся. – Конечно, я буду молчать. Спасибо вам, Леонардо. Вы мне очень помогли. – Мне было очень интересно повозиться с этой штучкой. И не забудьте… – В глазах художника вспыхнул голодный огонек. – Если вы когда-нибудь найдете другие страницы Кодекса, пожалуйста, принесите их мне. Вдруг и там окажутся какие-нибудь удивительные чертежи! – Обещаю! Эцио возвращался к дому Паолы в приподнятом настроении, что не мешало ему сохранять бдительность. Увидев его, женщина облегченно вздохнула: – Я думала, вы вернетесь раньше. – Леонардо любит поговорить. – Надеюсь, он не ограничился одними разговорами? – Нет, конечно. Смотрите! Эцио продемонстрировал Паоле действие скрытого клинка, церемонно взмахнув рукой. На его лице играла мальчишеская улыбка. – Впечатляет, – лаконично ответила женщина. – Еще как! – восхищенно подхватил молодой Аудиторе. – Нужно лишь немного поупражняться, чтобы ненароком не оттяпать себе пальцы. Лицо Паолы вновь сделалось серьезным. – Что я могу сказать вам, Эцио? Вы основательно подготовились. Я передала вам полезные навыки. Леонардо починил ваше диковинное оружие. – Она вздохнула. – Теперь у вас есть все необходимое для осуществления задуманного. – Да. – Улыбка сползла с лица молодого человека. – Вот только как мне подобраться к этому мессеру Альберти? Паола задумалась. – Кстати, герцог Лоренцо вернулся. Он раздосадован самоуправством Альберти, и прежде всего казнями. Но не в его власти открыто обвинить гонфалоньера. Так что на помощь Медичи надеяться бесполезно… Есть другая возможность. Завтра вечером маэстро Верроккьо будет показывать одну из своих последних работ. Местом выставки он избрал двор монастыря Санта-Кроче. Там соберется вся флорентийская знать, включая Альберти. Вам бы тоже не мешало… взглянуть на шедевр Верроккьо. Эцио узнал, что скульптор покажет бронзовую статую Давида – библейского героя, с которым отождествляла себя Флоренция. Ей противостояли сразу два Голиафа: на юге – Рим, а на севере – жадные до чужих земель французские короли. Статую заказало семейство Медичи для палаццо Веккьо, куда ее собирались перенести сразу после выставки. Свою работу маэстро Верроккьо начал три или четыре года назад. Ходили слухи, что голову Давида он скопировал с головы своего тогдашнего ученика – некоего Леонардо да Винчи. Флорентийская знать с нетерпением ждала открытия выставки, обсуждая, во что нарядиться для торжества. Но у молодого Аудиторе были заботы поважнее нарядов. – Позаботьтесь о моей матери и сестре, пока меня не будет, – попросил он Паолу. – Позабочусь как о собственных родственниках. – Если со мной что-то случится… – Верьте в себя, и с вами ничего не случится. На следующий день Эцио пришел к базилике Санта-Кроче заблаговременно. С утра он усиленно готовился, упражняясь со скрытым клинком, пока не достиг удовлетворяющих его результатов. Перед глазами мелькали сцены казни отца и братьев, а в ушах звенел жестокий, неумолимый голос Альберти, произносящий слова приговора. Подойдя к месту выставки, Эцио заметил впереди двух человек, окруженных небольшим отрядом телохранителей. На мундирах этих двоих были нашиты эмблемы: пять красных шаров на желтом фоне – герб рода Медичи. Идущие о чем-то спорили. Эцио приблизился, чтобы расслышать их разговор. Оба остановились перед портиком церкви. Молодой человек растворился в темноте и замер. Разговор велся вполголоса и, похоже, был неприятен обоим. Одним из споривших был Уберто Альберти, другим – худощавый мужчина лет тридцати, на волевом лице которого выделялся крупный нос. Его плащ и шапочка были красного цвета. Поверх плаща он накинул серебристо-зеленую мантию. Герцог Лоренцо – Il Magnifico[48], как называли его сподвижники. Этот неофициальный титул заставлял морщиться семейство Пацци и их сторонников. – Вы не можете упрекать меня в содеянном, – говорил Альберти. – Я действовал на основании полученных сведений и неопровержимых доказательств. Я руководствовался законом и не выходил за пределы собственных полномочий! – Нет, гонфалоньер, вы именно что вышли за пределы собственных полномочий. Вы воспользовались тем, что меня не было во Флоренции. Вы допустили самоуправство, и я более чем недоволен вами. – Да кто вы такой, чтобы говорить о пределах? Вы захватили власть над Флоренцией, сделались флорентийским герцогом, не получив на то официального согласия Синьории и вообще кого бы то ни было! – Ничего подобного! Альберти саркастически рассмеялся: – Ну конечно! Я и не ожидал услышать от вас что-либо иное! Вы – сама невинность! Очень удобная позиция. В Карреджо вы окружили себя людьми, большинство из которых считаются опасными вольнодумцами: Фичино, Мирандола и этот пресмыкатель Полициано! Нам представилась возможность проверить, далеко ли простирается ваше влияние. Так вот, оказалось, что в действительности его… нет. Мне и моим союзникам это послужило ценным уроком. – Да. Вашим союзникам. Семейству Пацци. Признайтесь, ради них все и затевалось? – Советую выбирать выражения, ваша светлость, – сказал Альберти, отрываясь от разглядывания своих ногтей. – Это может привлечь нежелательное внимание. Но в его тоне звучала неуверенность. – По-моему, это вам надо выбирать выражения, гонфалоньер. Передайте этот совет и вашим сторонникам. Считайте мои слова дружеским предостережением. Сказав это, Лоренцо вместе с телохранителями скрылся в дверях церкви. Альберти поплелся следом. Эцио показалось, что гонфалоньер осыпает себя проклятиями. |