Волкова Дарья в золотых чертогах Валгаллы
 Скачать 395 Kb.
|
|
Глава 13. Верхом на радуге или зачем Хеймдаллю золотые зубы Хеймдалль— страж богов, охраняющий мост-радугу Биврёст на границе Асгарда и Мидгарда от великанов-ётунов. Он видит и днем и ночью на расстоянии ста миль и слышит, как падают листья, как растёт трава в поле и шерсть на овцах. Он надежный стражник, поскольку совсем не нуждается во сне. Также, возможно, он был «прародителем человечества». Его зубы из чистого золота, а у его пояса висит золотой рог Гьяллархорн, звук которого будет слышен во всех уголках мира. Звук его рога возвестит о начале Рагнарёка. — Что, это так просто? — А это кажется простым? — Ну, ты ничего не сделал и… Ты, правда, за день заработал пятнадцать тысяч? — Это немного. Глеб неверяще качает головой и потрясенно смотрит на экран ноутбука. — Да за что? Как? — Деньги должны работать — это же азы экономики. — И много у тебя там работает? — На РТС? Трешка крутится. — Три тысячи? Булат хохочет. — Чудак-человек. Три миллиона. Российских деревянных. — Ну, да, конечно… Как всегда… Нужны миллионы… — Иначе никак, Глебыч. Без старт-апа нельзя. Это ж азы экономики… — Что все заладил — азы да азы… — морщится Глеб. — Что, простым смертным это недоступно? — Почему? Доступно. Мы вон семинары проводим регулярно. По обучению игра на бирже. — Семинары… А мне нельзя… персональных занятий? — смущенно спрашивает Глеб. — Как особо… «одаренному»… лоху? — Глебыч, да для тебя — все что угодно! Что, попробовать хочешь? Научиться? — Хочу. — Да не вопрос. Но старт-ап все равно нужен. Глеб в задумчивости трет лоб. — Есть у меня… идея. * * * Мать была только рада, что он переехал жить к ней. А вот от идеи продать квартиру Глеба пришла в ужас. Да еще чего ради — в какие-то авантюры ввязаться! Но Глеб уперся и сделал по-своему. Продал квартиру, продал мотоцикл. И засел за компьютер. Булат стал у них дома частым гостем — уж больно душевные пироги пекла Валентина Ивановна. Так вот, под пироги и пиво, и проходило обучение доктора Самойлова совсем не медицинской науке — игре на бирже. * * * — Глеб, вот скажи мне — почему? — Ну, мне показалось… — Перекрестился? — Сабанаев, чего пристал?! — Я! Не! Понимаю! Откуда ты знал?! — Ну… я почитал аналитику… потом по телевизору в новостях услышал… а еще к матери соседка приходила…они там на кухне говорили… — Ты покупаешь акции, исходя из того, что сказала ваша соседка?! — Да нет! — Глеб с досады от невозможности объяснить запускает руки в волосы. — Ну, просто… Все как-то вместе сложилось… И я подумал… и купил. — Что ты подумал? — Не знаю, бл*дь! Подумал, что нужно купить! Именно эти фьючерсы. — Ты собака, Самойлов! Натуральная собака! Рыжая! Все понимаешь, а сказать не можешь! Ну, что, поздравляю тебя… — А что голос такой похоронный? — Ты, падла, гений! Без всякого образования… Интуит хренов. Я завидую. — Правда? — Нет. На самом деле, я за тебя очень рад, Глеб. Если это то, что тебе действительно нужно. Откуда он знает — нужно ему это или нет? В материальном плане — безусловно. И так — адреналина он хапнул, когда в эту авантюру ввязался… Зато теперь… Увлекательное это дело, нервы щекочет. И получается ненадолго забыть… * * * — Глеб, здравствуй! Его тошнит уже от одного звука ее голоса. Выдыхает шумно, пытаясь справиться с собой. В конце концов, в первую очередь, виноват он сам. Взрослый мужик, понимал, что делал. Но слышать ее не хочет! — Что тебе нужно? — Глеб… — Оксана растеряна. Тот эпизод был, конечно, весьма неприятен, но уж столько времени прошло, пора бы и забыть… — Ты сердишься на меня, что ли? До сих пор? Из-за того?.. Он закрывает глаза. Кулаки сжать, разжать, несколько раз. Только бы не сорваться. — Просто… скажи… что тебе нужно! — Ну, знаешь ли! — не выдерживает она. — Хамить не надо! Что ты о себе возомнил? Сережка приезжает, собираемся встретиться группой, узким составом. Выпить, пообщаться. Не желаешь? — Я твоим обществом сыт! По горло! Того раза хватило! Бросает трубку. Почти сразу становится стыдно. Ну что он, в самом деле. Как ребенок. Разбил свою жизнь он самолично: мог все это тогда прекратить, сразу. А Оксана виновата лишь в том, что присутствовала при крушении его мечты. Но ему остро нужно кого-то еще ненавидеть. На его одного этой ненависти, жалости и презрения слишком много. * * * — Глеб Николаевич, за старшего в лавке остаешься. Я уезжаю. Симпозиум костоломов. — Сергей Ильич, — привычно заныл Глеб, устраиваясь напротив стола заведующего отделением, — ну что сразу я? Вон Алексей Михайлович — он и старше, и опытней. — Так! Объясни-ка мне, любезный! — Колесников-старший обошел стол и, подойдя к двери кабинета, щелкнул замком. Ничего хорошего такое начало разговора не сулило. — Ты у нас холостой? Холостой! Живешь с матерью, стало быть — накормлен, обстиран. Женской лаской не обделен, я не слепой. Куда тебе энергию девать, коню такому? Глеб молчит, ошарашенный таким поворотом разговора. Потом собирается с мыслями и пытается снова высказать то, что пришло в голову. — Ну, Алексей Михайлович во всей этой бюрократии всяко лучше меня разбирается… — Может, и разбирается. Но не он же будущий заведующий травматологическим отделением. Смысл сказанного до Глеба доходит не сразу. А потом — поток бессвязного: — В смысле? Как? Когда? А кто?.. Я не понял… — Все ты понял, — досадливо морщится Сергей Ильич, — не включай дурачка, все равно не верю. — Я, правда, не понимаю… — Глеб, то, что я тебе сейчас скажу, должно остаться между нами. Что-то потом станет известным само собой, а об остальном, надеюсь, ты не станешь распространяться. Верю в твою порядочность. Самойлов медленно кивает в ответ. Ему категорически не нравится тон заведующего и общее направление беседы. — У меня диагностировали деформирующий артроз кистей, — неожиданно, как обухом по голове. — Как сам понимаешь, оперировать мне с таким диагнозом нельзя. Да я и не могу уже. Не хочу рисковать. Сам, наверное, заметил, что я в операционной уже несколько месяцев не появляюсь. Глеб мычит что-то неразборчиво. Занятый своими внебольничными делами, он как-то упустил из виду все, что не касалось его непосредственной работы в отделении. А ведь правда… Раньше он регулярно ассистировал старшему Колесникову — у него стоило учиться, хирург-травматолог от Бога. Собирается наконец-то с мыслями. — А это точно деформирующий артроз? Может, ревматоидный артрит? — Не учи батьку детей делать! — рявкает заведующий. — Мне диагноз поставили специалисты в этом деле, не чета тебе! — Извините… — Да, ладно, ты тоже… извини меня. Я… Впрочем, не о том сейчас речь. Работать заведующим травм. отделением, не будучи при этом оперирующим хирургом — это не по мне. Неправильно. И… так тут обстоятельства сложились… Кадровые перестановки там наверху, слышал, наверное? — Слышал. — В общем, ухожу на административную работу. Мне предложили должность зам. главврача по лечебной части. — Них**себе!! — непроизвольно вырывается у Глеба. Такое развитие событий в отделении не предполагал никто. Все были твердо уверены, что только-только отметивший пятидесятилетие талантливый врач и хороший организатор Сергей Ильич Колесников просуществует в должности заведующего отделением еще с десяток лет. Зачем что-то менять? От добра добра не ищут. И вот вам, пожалуйста… — Самойлов, за базаром следи, — не зло осаживает Глеба заведующий. — Извините, — в который раз повторяет тот. — Так что, возвращаясь к нашим баранам — учись принимать дела. — Да почему я?! — уже взвыл Глеб. — Я так решил. — А Алексей Михайлович?.. — Да что ты заладил — Алексей Михайлович, Алексей Михайлович… Он человек… консервативный… и медленно думающий… При нем тут болото будет. — А при мне — фейерверк! — Так, Самойлов, не вынуждай меня начинать петь тебе хвалебные оды! — Я не… — Глеб Николаевич! Ты врач хороший, сам же тебя всему учил. И человек ответственный. В голове у тебя порядок. А самое главное, знаешь, что? — Что? — мрачно переспрашивает Глеб. — Человек ты неравнодушный. За дело болеешь. — Вот так всегда… Ни одно благое дело не должно остаться безнаказанным. — Не ной! Раз до сих пор не ушел, значит, не можешь по-другому. Глеб вздыхает. Колесников знает его как облупленного, не обманешь. — Не могу. — В таком разе, прекрати ломаться, как девственница на первом свидании. — А Макс? — с угасающей надеждой спрашивает Глеб. — Не смеши меня, — морщится Колесников. — Если он мой сын, это еще не значит… Парень он толковый, но ветер еще в голове. — А у меня, значит, нету ветра в голове? — Так, все хвалить тебя больше ну буду. Надоело. Давай уже, Глеб, принимай по-мужски то, что тебе положено. — А и вправду — не положить ли на это все?.. — Глеб! Не зли меня! Я на тебя рассчитываю. Ты ж не всерьез? Вздыхает. — Выбора у меня нет, я так понимаю? — Нет. Ничего, сдюжишь. Вон какие плечищи себе отрастил — халаты рвутся. Да и не за тридевять земель ухожу — в соседний корпус. Если что — помогу. * * * — Так, Пипеткин, что за дела?! — Я ж вроде Пилюлькин был?.. — Какая, нах*р, разница?! Глебыч, какого черта вчера не приехал? Мои ребята тебя ждали! — Булат, извини… Дела срочные… — Какие у тебя, нахрен, дела?! — Тебе напомнить? Я, между прочим, заведующий отделением! И у меня, между прочим, дел до х*ра! — Глеб, ну мы же договаривались… — Я извинился. Не мог. Никак. И позвонить не мог. Вопрос был срочный. — Что у тебя там может быть срочного? — Проверка из Фонда — это раз. Операция. Срочная. Это два. Мои архаровцы парню после аварии ногу попытались спасти. Не получилось. Сепсис. Чуть не потеряли. Пришлось экстренно выправлять ситуацию. — Удачно хоть? — Угу. Ногу по самые трусы оттяпал. — Глеб?! — Ты сам спросил… Булат качает головой. Вот сколько лет он уже Глеба знает? Года три, наверное. И за это время он стал ему настоящим другом. И все-таки он никак не мог привыкнуть…Что этот человек, которого он когда-то учил играть на бирже, который теперь сам время от времени консультировал его ребят, с которым он выпил вместе не один десяток литров пива и не только пива… И этот же самый человек запросто отрезает людям ноги. И делает прочие недоступные его пониманию вещи. Хотя… кто-то же должен это делать… — Я смотрю, ты совсем к нашему непростому делу охладел? Что, после того, как заработал себе на квартиру и BMW — уже не так интересно? — Интересно заработать первый миллион. Потом — рутина. — Ах ты, акула империализма! — фыркает Сабанаев. — От акулы слышу. Ладно, созвонимся. Ко мне пришли. В дверной проем протискивается сестра-хозяйка. — Глеб Николаевич! Ну, помогите! Никакой управы на этого ирода нету! — Ирод — это кто? — Да, Евгений Геннадьевич, чтоб ему пусто было! Со свету меня сживет со своими требованиями бесконечными! Глеб вздыхает. Вот они, будни зав. отделением. Ни разу не скучно. * * * Вещи бросил прямо на пол в коридоре. Устал смертельно. Прошелся по пустым комнатам. Переехал всего месяц назад, руки так и не доходят заняться покупкой мебели — кровать только вот приобрел, да еще так — по мелочи. Матушка все пилит, действительно, она права — надо выкроить время. Он бы так и жил с матерью — его все устраивало. До поры до времени. Сначала все было замечательно, да и уходить ему было уже некуда. А потом началось. — Глебушка, познакомься, это Кристиночка. Пойдемте, чаю попьем с пирогами …. — Глеб, у Анны Тимофеевны такая дочка симпатичная. И тоже врач, как и ты. — Да ну? — не отрываясь от компьютера. — Да. Врач-косметолог. Они к нам на обед придут в субботу. — Я дежурю. — Ну, значит, — не сдается мать, — в воскресенье. …. — Сынок, у нашей соседки, Наташи, кран течет. — Пусть слесаря из ЖЭКа вызовет. — Да там, может, ничего серьезного… — Мам! — взрывается Глеб. — Я врач, а не сантехник! — Ты мужчина, — вздыхает мать, садится рядом, складывает руки на коленях. — Очень внуков хочется, сынок. А ему хочется биться головой о стену. Поток этих матримониальных поползновений матери можно было прекратить одним-единственным способом. И он купил квартиру. На этот раз уже в новом доме, двухкомнатную, с модной планировкой. Только вот обжить ее никак не получалось. Масяня, предательница, осталась с матерью. И вечерами ему совсем не хотелось возвращаться домой. В пустую гулкую квартиру. Задерживался допоздна на работе, благо новая должность — даром, что полгода уже на ней мается, а все привыкнуть не может — давала для этого кучу поводов. Хлопот и проблем столько, что все никогда и не переделаешь. Раньше домой его тащило желание побыстрее сесть за компьютер и начать трепать себе нервы, рискованно, ох, как рискованно играя на бирже. Сколько раз его за это Булат пилил! Но Глеб ни разу не прогорел по-крупному. Мелкие просчеты были, но в целом… Он заработал денег. У него собственная вполне приличная квартира в престижном районе. У него дорогая машина. На бирже крутятся деньги, вложенные в надежные «голубые» фишки. Острота ощущений, желание доказать, прежде всего, самому себе, что он может — все это ушло. Что осталось? Ни-че-го. Разве что — он научился как-то существовать, не вспоминая о ней ежедневно, еженощно, ежечасно. За три года — сомнительное достижение. Но уж какое есть. Глава 14. Последняя остановка — Гимле (не путать с Гимли!) ГИМЛЕ или Вингольв — в германо-скандинавской мифологии прекрасный чертог, куда уходят души умерших (в переводе «защита от огня», «чертог блаженства»). Он считался более высокой наградой, чем Вальгалла. По легенде во время Рагнарека только Гимле не тронет огонь Сурта. Она задерживается на работе, чтобы переждать пробки. Не любит стоять в пробках. А кто любит? Никто. Уж лучше она поработает. Дела есть всегда. Да кого она обманывает? На работе задерживается, чтобы не ехать домой. Что там делать? Потолок изучен до последней микроскопической трещинки. Телевизор вызывает глухое раздражение. Компьютер надоедает за рабочий день до изжоги. Что делать? Что угодно, лишь бы не жалеть себя! И не давать никому жалеть себя. Пару месяцев назад к ней по делам заезжал Сабанаев. Сидели в кабинете, пили кофе. Булат трещал как сорока, а у нее осталось четкое ощущение, что он хочет ей сказать что-то важное, а вместо этого — говорит о всякой ерунде. Во время разговора заходил шеф, что-то ему нужно было от Юли. А после ухода Тихонова Булат сказал уж совсем несусветное: — Юль… По-моему, тебя уже даже твой начальник боится… После этого она Сабанаева практически выставила. Нечего всякую чушь нести и смотреть на нее, не пряча жалости во взгляде. Ей это не нужно! Воспоминания о визите Булата портят и без того не радужное настроение. Смотрит на часы. Так, ну что ж, можно ехать домой. Да нет, не «можно». Нужно. Нужно ехать домой. На полупустой парковке сигнально-оранжевая машина более чем заметна. Свой Мерседес Юля продала. Месяц промучилась и продала. Слишком много тяжелых воспоминаний связано. Каждый раз, глядя через лобовое стекло, она видела его лицо. И это было невыносимо. Продав Мерс, Юля в ближайшем к дому автосалоне купила себе бюджетную Opel Astra. Да, для ее статуса не совсем то, но ей по фигу. Зато цвет… В природе оранжевый цвет предупреждает о том, что обладатель его, как правило, ядовит, и как следствие — в пищу непригоден. Не трогайте меня. Я ядовитая и совершенно несъедобная. Подавитесь. Потихоньку едет в уже порядком истончившемся потоке машин. Надо что-то приготовить на ужин. Не хочется, ничего не хочется. Бокал коньяку вместо ужина? Такая перспектива кажется весьма соблазнительной. А потом внезапно вспоминает — двадцать девятое! Сегодня — двадцать девятое… проклятое двадцать девятое. Каждый месяц… вспоминала… не давала себе забыть. Тот день, когда она собственными руками похоронила свою любовь и надежду на счастье. Была ведь надежда? Была. А она… она… сцепляет зубы и зажмуривается от острой ненависти к себе, собственной глупости. Горе от ума. Как можно было ТАК поступить со своей любовью?! Упустить шанс, она была уверена — единственный шанс, быть рядом с тем, кто предназначен тебе. С губ срывается стон бессильной злости. На себя злости, только на себя… А вот не надо было зажмуриваться, когда ты за рулем! Даже ненадолго, даже на секунду. Глаза открывает и успевает заметить два ярко-красных стопа практически уже перед капотом. Педаль тормоза в пол, да толку-то? Глухой удар, по счастью, не сильный. Но все равно — сухой треск чего-то там ломающегося, понятно, впрочем, чего — бамперы, фары… Из черного джипа впереди вылезает здоровенная мужская фигура в темном пальто. Юля пытается разглядеть, что ж она там «поцеловала». BMW, X3 или X5. Под стать водиле, который со всей силы хлопает дверью автомобиля, раздраженным движением закидывая шарф за спину. Страшный серый волк… Сейчас будет высказываться на тему женщин за рулем. Да и пофиг. Или поругаться с ним? Хоть какое-то развлечение… С этой мыслью она выходит из машины. Очередной мозговыносительный день завершился совсем уже неожиданно. Неприятно-неожиданно. Глядя в зеркало заднего вида на ярко-оранжевую машину, догнавшую его перед пешеходным переходом, Глеб был уверен — за рулем… дама, скажем так. Вот зараза! На улице холодно, промозгло… Устал, как собака, голодный тоже как собака, в кои-то веки хочется домой, а теперь вместо этого черт знает сколько времени придется потерять, дожидаясь приезда служивых и оформления всяческих бумажек… Ну почему нельзя было, купив права, прикупить заодно и немножко мозгов? Он злой просто до черта! И не настроен быть вежливым и корректным. Скажет все, что думает. Они стояли возле ее машины и смотрели друг на друга. Два неглупых человека с высшим образованием. За плечами — три года одиночества друг без друга, вышептанных в пустоту слов, пролитых в подушку слез. Три бесконечных года и все, что они могут сказать другу: — Глеб… — Юля… Одновременно. И смотрят друг на друга, не отрываясь. Ты стал еще шире в плечах. Или это из-за пальто? Шикарное пальто, кстати. Стильное, дорогое. Не брит. Рыжая щетина, колючая, она помнит. А стрижка все та же, при которой и расческа не нужна. Только вот глазами ты улыбаться перестал. Бледная. Почти такая же, как при их первой встрече. Губы без помады. Горькие складки в уголках. А когда ты была со мной, был и румянец на щеках, и улыбка на этих красивых губах. А вот морщин в уголках рта и глаз — не было. Смотрят. Не в силах оторвать друг от друга взгляд. Не могут насмотреться. И все же она первая отводит взгляд. Смотрит на его машину. Нервно прокашливается. — BMW. Хорошая машина. Откуда? Сама тут же морщится. Ой, какой бестактный вопрос. Какой вопрос, такой и ответ. — Угнал. — Глеб, извини, я не… — А ты, по-моему, не очень выгодно машину поменяла, — перебивает ее он. — Что? — растерянно. — А ты, про эту… Я не могла… Я не… В общем, так получилось. Молчание на дороге, в потоке объезжающих их машин быстро становится неловким. И первая не выдерживает она. — Глеб, надо комиссаров вызвать… — Что? — Ну, надо ж как-то ситуацию, — кивает головой в сторону машин, — разрешить. — Ситуацию разрешить? — переспрашивает он недоверчиво. — Ну да… Знаешь, что? — вдруг резко, решившись. — Без комиссаров разберемся. Поехали! — Куда? — Ситуацию разрешать! Садись, — кивает на ее машину, — и езжай за мной. Ей почему-то даже не приходит в голову с ним спорить. Ехала, предельно сосредоточившись на управлении машиной. Чтобы не думать ни о чем. О нем, о том, что он хочет ей сказать, о том, что она может сказать ему. Престижный район, новый дом. Глеб подходит к ее машине. — Пойдем? У нее возникает не поддающееся никакому рациональному объяснению чувство, что сейчас он возьмет ее за руку. Но нет. Идут рядом, не касаясь друг друга. Ему впервые стыдно за то, какой у него дом. Полупустая квартира, почти без мебели, и при этом все равно — бардак, потому что некогда. Раньше, в те благословенные времена, когда они были вместе, он, дурак, бардаком в квартире перед ней бравировал. Теперь же — действительно стыдно. Если б он только знал, если бы он мог предположить… Забирает у нее плащ, мечется по квартире в попытках его где-то разместить, нормального шкафа с плечиками у него до сих пор нет. В итоге — аккуратно раскладывает на кровати. Пусть хоть плащ ее… Возвращается в гостиную, видит — Юля стоит посреди комнаты. Блин, даже предложить сесть некуда! Если только… Узенький диван, который ему всучила матушка, столик на колесах. Черт, надо же угостить чем-то… Чаю… даже сахара дома нет! Неожиданно вспоминает — ему ж вчера кто-то из пациентов презент вручил! Он даже не заглянул в пакет, что там. А в пакете очень кстати оказывается бутылка Otard V.S.O.P. Он торопливо ищет бокалы — надо же, даже есть специальные, коньячные. Откуда? Не помнит. С бокалами в руках подходит к сидящей на диванчике Юле. Места там не очень много. Ничего, он постоит. А она подвигается в сторону, кивая. Что он, дурак, что ли, чтобы отказываться? Садится рядом, так головокружительно близко к ней. Бокал ей отдать, пока не расплескал. Руки дрожат какого-то черта. — Глеб, я же за рулем… И пофиг! Выпей и останься у меня! Как бы он хотел иметь право сказать ей это… Вместо этого: — Чуть-чуть. Не страшно. Можно же… за встречу. Отпивают. Она — глоток, он — залпом, как водку. Коньяк не больно обжигает желудок, мягким огнем согревает. Сейчас он придумает и скажет что-то умное. Что-то стоящее. Да хотя бы что-нибудь. А вместо этого… Она поднимает взгляд, до этого момента старательно упертый в дно бокала в руках. И он ловит этот взгляд. И уже не может отпустить его. Тонет в этих прозрачных светло-голубых родных… Какого черта! В одно движение руки сметает в сторону столик, падает на колени перед ней, лицом в тонкую юбку. Тогда это надо было делать, тогда надо было на колени вставать и прощения просить, вымаливать, тогда! А сейчас он просто прижимается к ее острым коленкам лицом. И никакая сила не сможет его заставить оторваться от них. Пальцы легко касаются его волос. Потом, осмелев, привычным и незабытым движением — ото лба к макушке. Смотрит завороженно, как жесткие «рыжики» упрямо возвращаются на место. И имя его, как заклинание, как молитву: — Глеб… Глеб… Глебушка… Глеб поднимает голову. Он стоит на коленях, она сидит на диване. Но лица — близко, рядом. Обхватывает ее лицо руками, большими пальцами ловит слезинки. Говорить не может. Только притянуть к себе и — поцеловать. А она — руками за большую широченную спину. Губы его твердые на ее губах. И щетина. Колючая. Родная. У него дрожат руки. У нее — губы. Но он все равно держит ее дрожащими пальцами за локти, боясь отпустить. И, боясь упустить, торопится сказать, пока еще видит в ее глазах отблеск тех самых, давнишних, чувств: — Юленька, прости меня… — Не надо… — Надо. Прости меня. Пожалуйста. — Давно уже, — рукой гладит колючую щеку. Его судорожной вздох в ее прижатые к его лицу ладони. — Юля… Как же мы так?.. Всхлипывает. — Не знаю. Он не выдерживает, снова со стоном — ей в губы. И шепчет вперемежку с поцелуями и ее слезами: — Не плачь… Не надо… Какая разница… Это уже не важно… Она эхом, неловко и тоже дрожащими пальцами расстегивая первую пуговицу на его рубашке: — Не важно… А что важно? Вдохами, выдохами: — Люблю тебя. — Люблю тебя. * * * Постигает ее медленно, сантиметр за сантиметром, вспоминая, какая она — узенькая, влажная, обжигающая. — Быстрее! — стонет она на выдохе. — Юленька… — ответным стоном. — Маленькая моя… Я боюсь… сделать тебе больно. — Не бойся… Она хочет его — внутри, совсем, полностью, до боли. Пусть. Выгибается навстречу. А он что? Он же не железный, он живой. И он подается ей навстречу. Оказываясь внутри, совсем, полностью. А вот боли нет. Только сладость обладания и единения. * * * — Даш, привет. — Так, Глабадий, если вопрос срочный, то биссстро, отшень биссстро. В операционную бегу. Дашка в своем репертуаре… Даже не поздоровалась. Ну, если отшень биссстро… — Мы беременны. Неясный шум в трубку. — Самойлов, твою мать! Чуть не упала! — Ты сама просила биссстро. — Как ты… Ты ж не женат, вроде? — Женюсь, женюсь. Какие могут быть игрушки… — Хм… Ну, если беременны — будет тебе игрушка… Через несколько месяцев. Глеб довольно хохочет. — Слушай, я тут уже до операционной дотопала. Ну ты даешь… Как зовут хоть счастливцу? — Юля. — Юля, значит… Глеб, я тебе перезвоню потом, ага? А то у меня уже женщина на столе лежит. И, знаешь, что? — Что? — Я за тебя рада. Очень. — И я за себя очень рад. Нажимает отбой. — Все, Юль, у тебя есть самый лучший на свете доктор. — Есть, — утыкается ему губами в шею. — У меня есть самый лучший на свете доктор. Глеб счастливо смеется. — Я не себя имел в виду, — обнимает ее, теплую, нагую, прижимает к себе крепче. — Ты, правда… рад? — Я люблю тебя, дурочка. — Я не дурочка. Я заместитель директор банка! — Ты дурочка. И я дурак. Но у нас получилось… Вовремя спохватиться. — Правда. Получилось, — она прижимается к нему еще плотнее. — Юль… — шепчет ей в висок: — Давай сына Николаем назовем. В честь деда. — А если девочка?.. — Ну… — Глеб начинает медленно целовать, двигаясь от виска к губам, — непросто будет девочке с таким именем. Ловит губами ее тихий смех. У них получилось. Все. МоралитЭ. Бывают обстоятельства. Бывает невзаимность. Бывает быт. Непонимание. Деньги. Работа. Обязательства. Гордость. Конфликты. Усталость. Все бывает. Но одно прошу, умоляю, заклинаю помнить. Не отрекаются, любя. Примечания 1 МРТ — Магнитно-Резонансный Томограф, очень востребованный в диагностике прибор. (обратно) Оглавление Глава 1. Танец валькирий Глава 2. Локи Глава 3. Светлоокая Брунгильда Глава 4. Кольцо Нибелунга Глава 5. Копье Зигфрида Глава 6. Гибель богов Глава 7. На драккарах Глава 8. Похороны вождя Глава 9. Рагнерек Глава 10. О чем знают норны Глава 11. Все дороги ведут в Нифльхейм Глава 12. Охота Одина Глава 13. Верхом на радуге или зачем Хеймдаллю золотые зубы Глава 14. Последняя остановка — Гимле (не путать с Гимли!) |