Волкова Дарья в золотых чертогах Валгаллы
 Скачать 395 Kb.
|
|
Волкова Дарья В золотых чертогах Валгаллы Золотистый бог Локи. И сверкающая Снежная королева. Сколько ступеней разделяет их? И суждено ли ему подняться к ней? А, быть может, ей придется спуститься? Роман о том, как рушатся стены… и ломаются копья… если любовь настоящая. Глава 1. Танец валькирий Вальки́рия(др. — исл. valkyrja — «выбирающая убитых») — в скандинавской мифологии — дочь славного воина или конунга, которая реет на крылатом коне над полем битвы и подбирает воинов. Ветер горстями кидал снег в лицо. От жалящих попаданий колючих снежинок не спасал даже глубоко надвинутый на глаза капюшон пуховика, отороченный по краю пушистыми останками какого-то зверя. Высоко поднимая длинные ноги, Глеб пробирался через сугробы, короткой дорогой от остановки до подъезда. Выйдя, наконец, на расчищенную площадку перед домом, остановился, притопывая и хлопая себя руками, чтобы отряхнуть снег. Подходя к двери подъезда и доставая из кармана ключи, автоматом отметил слегка припорошенную снегом женскую фигуру на лавочке. Не сидится ж людям в такую погоду дома. Мало того, что буран, так еще и холодно, в районе минус пятнадцати. Из квартиры навстречу промерзшему Глебу дохнуло теплом. И маленьким, но невероятно стремительным телом, которое с истошным мявом кинулось ему под ноги. Весу-то всего три килограмма, но энергия такая, что он покачнулся. В воздух полетело заковыристое ругательство. Еще же с утра помнил, что у Масяни жрачка кончилась! И так скотинка целый день дома голодная просидела, и еще он с пустыми руками домой приперся. Вздохнув, Глеб вышел обратно. Благо, магазин в двух шагах от дома. Возвращаясь с пачкой «Вискаса», у подъезда Глеб замедлил шаг. Нет, в этом явно есть что-то ненормальное. Неподвижная фигура на лавочке, еще больше присыпанная снегом, была как будто из другой реальности. Человек, у которого все в порядке, не будет сидеть полчаса, если не больше, на улице. В минус пятнадцать. Когда на улице снег и буран. А ему-то какое дело? Глеб вздохнул. «А кто давал клятву Гиппократа?». Впрочем, дело не в клятве даже. Кто к ней всерьез относится? Дело больше в том, что когда Господь Бог благоразумие раздавал, Самойлов где-то в другом месте ошивался. Глеб подошел к скамейке, рукой в теплой, кожаной, на меху перчатке очистил место от снега. Присел рядом. — У вас все в порядке? Да уж, вопрос на миллион! Фигура шевельнулась, опущенная голова поднялась. Открывшееся лицо Глебу не понравилось категорически. Может, дело в искажающем свете фонаря над подъездом, но голубая бледность, покрасневшие глаза и сосульки на ресницах вместе представляли собой довольно жалкое зрелище. Если не сказать еще хуже. — У меня все в порядке, — кажется, синие губы двигаются с трудом. Ну, да, полный порядок. Заметно невооруженным взглядом. — Погода неподходящая для того, чтобы сидеть часами на улице. У вас лицо синее. Молчание. — Ждете кого-то? Пройдите в подъезд, погрейтесь. Я вам дверь открою. — Спасибо, — голос сиплый. — Я уже сейчас пойду. Глеб резко поднялся. Вот и отлично. — Учтите, у меня окна во двор. Если через пять минут вы не уйдете, выйду с лопатой и закидаю вас снегом. Чтоб глаза не мозолили. Второй раз Глеб уже был готов к натиску Масяни и даже не шелохнулся. Разулся, помыл руки, наспал кошке корма. Есть не хотелось, у родителей его накормили до отвала, еле отбился от пакета «с собой», пообещав прийти на обед в субботу. Нажал на кнопку включения компьютера. Погонять монстров пару часов и спать. Может, чаю? Мысль о горячем чае совершенно непоследовательно натолкнуло его на другое. Подошел к окну. Вот зараза! Так и есть. Сидит, чучело бестолковое. Ну что за дура! Неужели то, что какой-то подлец ее бессовестно бросил, предал, обидел, изменил — нужное подчеркнуть, стоит того, чтоб заработать себе воспаление легких? В том, что причина именно в этом, Глеб нисколько не сомневался. У баб иных поводов для печали не водится. Пошел на кухню и нажал на кнопку чайника. Натягивая пуховик и ботинки, в который раз порадовался хранящемуся в папке с документами свидетельству о разводе. Мужчины и женщины — две разные расы, чудом оказавшиеся на одной планете. И кроме секса, их не связывает ничего. Теперь придется идти, спасать глупого представителя другой расы. Ведь он же давал клятву Гиппократа. — Я вас предупреждал, — с этими словами Глеб, не церемонясь, схватил глупое создание за плечи и резко дернул вверх. Никакой реакции не его действия не последовало. Вот и отлично! Отряхивая с девушки снег, Глеб хлопал по ее плечам, рукам, спине, возможно, излишне энергично, но он был зол. Раздосадован, точнее. Вот что за человек он! Умудряется найти себе приключения на пороге собственного дома! Схватил за руку, потащил к подъезду. Как кукла, честное слово. Впрочем, некстати проснувшемуся профессионалу внутри сильно не нравились эта вялость и апатия. Ладно, дома, при хорошем свете, разберемся. А дома ее еще и раздевать пришлось. И разувать. Провел на кухню, усадил на стул. Ну и что, что бардак и посуда несколько дней не мыта? Он к себе в гости никого не звал! Достал последнюю чистую кружку. Так, лимон, сахар, пакетик чая и кипяток. Разгреб завал на столе перед ней, поставил кружку. — Пейте. Никаких, как говорит один его коллега, реакция. Глеб берет ее руки в свои и содрогается от ледяного холода тонких пальцев. Твою мать! Приседает на корточки, прикасается к ступням в тонких, почти невидимых колготах. Кто, бл*, такое носит зимой! Ноги еще холоднее рук. — Пейте, — повысив голос, рявкает он. Девушка вздрагивает. Наконец-то. Глеб поднимается с колен, берет кружку, сует в ледяные руки. — Ай, горячо! — Хорошо, значит, чувствительность есть, — он ставит кружку на стол и тыкает в нее пальцем. — Пейте! Живо. А я пока таз принесу. — Зачем? Все всем надо знать, мрачно думает Глеб, набирая в таз горячей воды. Приносит на кухню. Отлично, прогресс налицо. Кружка уже в руках. Ставит таз у ног пострадавшей за любовь. — Ноги в воду! — А?.. Он забыл про колготки… Такие заметишь, только когда трахать начнешь. Глеб усмехается своим мыслям. — Снимайте, я выйду. Две минуты у вас. Уже в дверях кухни оборачивается. — Пальцы слушаются? Может, помочь? — Спасибо, я справлюсь. На кухню вернулся как раз в тот момент, когда серая шерстяная узкая юбка уже опустилась до середины бедра. Господи, коленки какие красные! И бедра все в красных пятнах… Глеб останавливает ее руки и рывком поднимает юбку выше. — Что это у вас? — опять приседая на корточки, спрашивает резко, не задумываясь о том, какую реакцию могут вызвать его такие, наверняка странно выглядящие со стороны, действия. Впрочем, у его «гостьи» заморожено все, включая чувство стыдливости. Не делает никаких попыток одернуть юбку. — У меня аллергия на холод. Холодовой дерматит. Господи, покарай дур! — Ноги в таз!!! Живо! Хоть послушная дура. Глеб полез в шкаф, достал початую бутылку коньяку. Щедро плеснул себе в кружку. Он заслужил. Пил коньяк, контролируя, как это чучело уничтожает чай. Дисциплинированно. И на том спасибо. Надо будет еще одну порцию соорудить. И чуть коньку плеснуть. — Вы доктор? — А? — Глеб удивился. Первые слова, которые она сама, по собственной инициативе, произнесла. — С чего вы взяли? — Не знаю, — выражения бледно-голубых, в тон цвету губ и лица, глаз не понять. — Вернее, знаю. Вы точно доктор. Экстрасенс, мля. — Доктор, доктор, — бормочет Глеб. — Но не психиатр, учтите. И тут его «пациентка» начинает смеяться. Впрочем, смех тут же переходит в кашель. Еще этого только не хватало! — С чего вы взяли, что мне нужен психиатр? — голос после приступа кашля хриплый. — С того, — отвечает Глеб, вспоминая, где лежит фонендоскоп. Он, конечно, не терапевт, но пользоваться «слушалкой» умеет. Хрипы, если они есть, должен услышать. — Вот скажите мне, неужели он того стоит? — роется в одном из шкафов, в другом. — Кто стоит? — Тот, из-за которого вы так упорно пытаетесь заработать себе воспаление легких. Да где же этот чертов фонендоскоп! — Причем тут он? — неожиданно задумчиво отвечает девушка. — Просто за некоторые уроки жизнь берет очень высокую цену. С фонендоскопом в руках Глеб удивленно поворачивается. Неожиданно. Он уже морально приготовился к слезам и исповеди на тему «Все мужики козлы». — Знаете, я, конечно, не настаиваю, но, по-моему, вы уже расплатились за урок. Ничто не может стоить дороже жизни. Кофточку снимите. — Зачем? — Насиловать буду, — мрачно отвечает Самойлов. Огромные голубые глаза распахиваются еще больше. «Красивые» — неожиданно замечает он. — Я же доктор. Легкие прослушаю. Кашель мне ваш не нравится. Послушно расстегивает пуговицы одна за другой. — Вы терапевт? «Педиатр, мля. Гомеопат». Грудь хороша, ничего не скажешь. Особенно в контрасте с тонкой грудной клеткой. Вид съежившихся от холода сосков, прекрасно видных под прозрачной, затканной алыми сердечками тканью, самым недвусмысленным образом заставляет вспомнить, что личной жизни он в последнее время уделял непозволительно мало внимания. «Самойлов, ты же давал клятву Гиппократа», — в который раз за этот богатый событиями вечер говорит себе он. Прижимает фонендоскоп к тыльной стороне руки. Вроде не холодный. — Хорошо вдохните. Не выдыхайте. Еще раз. Теперь спиной. Черт его знает, вроде есть хрипы. Он же не спец. — Одевайтесь. Делает еще одну кружку чая. — Пейте, я сейчас. Выходит в комнату, достает из кармана телефон. — Жека, привет, консультация нужна. Смотри, картина такая. Выслушав всю историю, Ложкин начинает ржать. — Самойлов, тебе даже на работу ходить не надо. Она тебя сама находит. Так, температура есть? Глеб возвращается на кухню, прикладывает руку ко лбу Снегурки. Она пытается отпрянуть, он, привычно прижав телефон головой к плечу, фиксирует еще и затылок. Ой, горячо… Явно выше положенных тридцать шесть и шесть. Отпускает руки, игнорирует удивленный взгляд. — Есть. Даже жар, скорее всего. — Скорую вызывай, тебе там ловить нечего, — командует Женька. — Если все так, как ты описываешь — это крупозная пневмония. — Сегодня наша больница дежурит, я ничего не путаю? — Ага, больше тебе скажу, я на дежурстве сегодня. Скажи фамилию — лично твою девушку встречу. — Издеваешься? — Что, даже фамилия не знаешь? — А оно мне надо? — резонно интересуется Глеб. Глава 2. Локи Локи(др. — исл. Loki, также Loki Laufeyjar sonr — Локи, сын Лаувей) — божество (предположительно бог огня) в германо-скандинавской мифологии, происходит из рода ётунов, но асы разрешили ему жить с ними в Асгарде за его необыкновенный ум и хитрость. Он и повелитель огня (даже в христианском средневековье дух домашнего очага Локки почитали шведы и норвежцы), и отец лжи, и самый лучший из шутов, когда-либо существовавших. Такое сочетание коварного насмешника и дурашливого паяца в одном божественном образе — устойчивый мифологический типаж, так называемый трикстер, «пересмешник», трюкач. — Да, Станислав Владимирович, вам просто повезло… — Что, нет перелома? — в голосе крепкого бородача явственно слышится облегчение. — Не скажу, что в первый раз такое вижу, но пяточная кость такой толщины — большая редкость. Была бы обычная — точно сломали бы. Тот самодовольно улыбается. — Но на вашем месте я бы больше не предпринимал попыток пятками доски ломать. Везение не бесконечно. — Да какой разговор, доктор. Такого страху натерпелся, когда вы про гипс сказали. Мне на полгода в гипс никак нельзя. Вот дурак пьяный. — Все так говорят. — А что, доктор не пьет? — Вы знаете, практически нет. — А хороший коньяк? Глеб вздыхает. Некоторые предрассудки неистребимы. * * * Юля лежит на животе. Потому что на спине — не может. Ее жизнь, до последнего времени представлявшая собой последовательное приведение в исполнение собственноручно разработанного ею прекрасного перспективного плана, сорвалась с резьбы. И теперь все в ней не так. До обидного неправильно. Или до смешного. Да уж, когда за разбитое вдребезги сердце отдувается попа — это смешно. Обхохочешься. Юля вспоминает, как тихо умирала неделю назад. «Извини, но я понял, что не подхожу тебе». «Ты достойна лучшего». «Нам лучше какое-то время не встречаться». Три года вместе. Так близко она никого к себе не подпускала. Юля вспоминает, какие слова ему говорила. Что позволяла делать с собой. Что делала сама. Казалось, они будут вместе всегда. А теперь… Как противно, Господи! И как стыдно. Но умереть больше не хочется. Уколы в задницу каждые четыре часа очень эффективно излечивают от любовной тоски. И на смену ей приходит злость. Ярость. Я не буду тебе мстить. Я тебя уничтожу. Тебя и твою… Юлия Джириева уверена — Вадим бросил ее не просто так. Даже если упорно отрицал наличие другой. Теперь больше всего ее бесит эта ложь. Эти насквозь фальшивые ненастоящие слова. «Ты достойна лучшего». Не любишь — так и скажи! А сама-то? Любишь? Юля в задумчивости переворачивается на спину и стонет от резкой боли. Будь ты проклят, Вадим! Как от тебя болит ж*па! Открывается дверь и в палату заходит медсестра. — Ну, красавица, заголяй попку. Юля опять стонет. И за что ей эти приключения… — На ночь сетку нарисуй, — деловито советует медсестра, выбрасываю ампулу и упаковку от шприца. — Места уже живого нет. Все в шишках. Или давай постовой сестре скажу — тебе компресс сделают. — Скажите, — вяло отвечает Юля. Дверь опять открывается. Ее лечащий врач. Благообразный, представительный, седобородый. Прямо доктор Айболит. Борис Петрович. — Ну-с, Юленька, снимок значительно лучше. Задавили мы вашу подлюку пневмонию, хотя до полного выздоровления еще далеко. Но, главное, — антибиотики эффективные подобрали. — А что, бывает по-другому? — удивляется Юля. — Ох, сейчас чего только не бывает, — по-стариковски вздыхает Борис Петрович. Любит он это дело — изображать из себя этакую убеленную сединами премудрость. Убелен, конечно, нечего сказать, но крепок телом, умом остер. — Все вокруг нас этими антибиотиками напичкано. Уже и не знаешь, как на них организм среагирует. Вы, видно, не злоупотребляли лекарствами, питаетесь здоровой пищей. Вот поэтому ваш организм хорошо отреагировал. — Долго мне еще в больнице?.. — задает Юля терзающий ее вопрос. — Ну, еще недельку точно. Потом — посмотрим. Давайте-ка я вас послушаю. Юля задирает пижаму. Во-первых, тела своего стыдиться не привыкла. Во-вторых, это ж доктор. После ухода Бориса Петровича, все так же лежа на животе, Юля вспоминает другого доктора. Даже имени его не знает. Мысленно называет его Локи. И даже себе не может объяснить, почему. Может, потому что он веселый. Непонятно, почему она так думает. Нет, конечно, смешного в той ситуации было мало. Но по каким-то его словам ей показалось, что он очень смешливый и самоироничный человек. С хорошим чувством юмора. А может, потому, что он рыжий. Настоящий викинг. Здоровенный, плечистый, с огромными, как лопата, ладонями. Квадратное скуластое лицо, крупный, слегка курносый нос. Тяжелый подбородок с ямочкой посредине. За все время, которое они провели вместе, он ни разу не улыбнулся, но Юле почему-то кажется, что при этом на щеках тоже должны появляться ямочки. И глаза. Юля вспоминает его глаза. Желто-коричневые. Яркие. В ее тогдашнем перемороженном состоянии он весь казался ей сотканным из солнца. Золотистые глаза. Отливающие золотом русо-рыжие волосы. Очень коротко стриженые, так, что на макушке торчат, как у ежика. Наверняка, очень жесткие. Или, может, он — Локи, потому что бог. Совершил достойное божества деяние. Спас простую смертную. Как пояснил ей Борис Петрович, Юля была в нескольких часах от необратимых изменений в легких. На фоне сильнейшего переохлаждения и стресса крупозная пневмония подобна лесному пожару в жаркое лето. Даже самые эффективные антибиотики могут уже не спасти. Где и как ей теперь искать своего спасителя? * * * Глеб морщится. Все-таки у них в терапии сплошной дурдом. То ли дело в травматологии. Все лежат по кроваткам, такие тихие, смирные. Достает телефон. — Жека, ну ты где? Жду возле ординаторской. — Щас-щас, Глебыч, айн момент. Подожди чутка. Какая-то баба рядом стервозно орет на кого-то по телефону. * * * — Юлия Юрьевна, но я же без вас не могу, — ноет Рома Серебряков, ее заместитель. — Рома, я тебе русским языком, как для олигофрена, все объяснила. Что непонятного? — Владимир Георгиевич не пропустит… — Тихонов — не твоя забота. С ним я договорюсь… Делай, как я тебе сказала. Отчет мне потом перешлешь. Ясно? — Ясно, — обреченно бубнит Серебряков. — Еще вопросы? — Что ж вы так орете, сударыня? — голос раздается из другого мира, где нет идиотов-заместителей. Юля отнимает трубку от уха и поворачивает голову. Он. Локи. * * * Она. Синелицая снежная королева. Снегурочка, мля. Выглядит значительно лучше. Правда, по-прежнему бледная. Но хоть не синяя. Тонкие черты лица, огромные голубые глаза в обрамлении черных густых ресниц. Цветом таких же, как и длинные, ниже плеч волосы. Высокая. И худенькая. Непонятно, откуда при этом наросла такая аппетитная грудь. — Здравствуйте, доктор, — Юля бросает взгляд на бейдж. — Глеб Николаевич. Вы ко мне? — Нет. Юля растеряна, а доктор Глеб молчит, разглядывая ее как энтомолог — редкий экземпляр бабочки. — Я… — Господи, она растеряна, — должна поблагодарить вас. Если бы не вы… Он отмахивается. — Не о чем говорить. Всего и делов — скорую вызвать. Хотите — научу, как это делается? Да он ехидный сукин сын! — Нет, я так не могу. Мне необходимо вас отблагодарить. Доктор, вы коньяк пьете? Ну, как сговорились! — Нет. — А какой именно коньяк вы не пьете? Хенесси ХО достаточно неприемлем? И тут он улыбается. Совсем чуть-чуть. Но достаточно, чтобы на щеках появились очаровательные ямочки. — Хотите поблагодарить меня? Хорошо. Поправляйтесь и забудьте все, что вас так расстроило. — Нет, так… — Евгений Петрович, ну наконец-то! Сколько можно тебя ждать. |