дискус. Введение глава трактовки дискурса в современной литературе
 Скачать 1.94 Mb.
|
|
Социокультурный дискурс-анализ Ведущие представители – Норман Фэркло и Рут Водак. Основное внимание концентрируется на взаимосвязи изменений, происходящих в структуре языка и в структуре социокультурных отношений. Главная цель – исследование связи между употреблением языка и социокультурной практикой. Например, Норман Фэркло в ходе дискурс-анализа британских университетских объявлений о приеме на работу демонстрирует связь между текстуальными различиями рассматриваемых обращений и изменениями, происходящими в социокультурной практике. Фэркло обращает внимание на то, что изменения в университетском дискурсе связаны с распространением в общественной жизни потребительской культуры94. Фэркло исследует, как дискурсы продвижения и маркетинга содействуют распространению потребительской культуры в университетах, в других социальных институтах и сферах, которые раньше были организованы согласно другим принципам. Социокультурный дискурс-анализ строится на постулате, который гласит, что дискурс и социокультурная реальность взаимообусловливают друг друга: дискурс формирует общество и культуру, так же как и сам формируется ими; их взаимосвязь диалектична. Это означает, что каждый факт применения языка делает свой небольшой взнос в процесс воспроизводства или трансформации общества и культуры, включая властные отношения. Именно в этом, подчеркивают Фэркло и Уодак, и заключается сила дискурса95. Фэркло и Водак выделяют три главные области социальной жизни, которые определяются дискурсом: 1) представления о мире (дискурс формирует ментальность), 2) социальные отношения между людьми (дискурс производит социальную идентификацию и социальное позиционирование), 3) личная индивидуальность человека (дискурс наделяет человека отличительными чертами). Данные свойства дискурса демонстрируются на примере дискурс-анализа текста радио-интервью с премьер-министром Великобритании Маргарет Тэтчер, взятом журналистом Майклом Чарльтоном на канале BBC (Radio 3) 17 декабря 1985 г.96. Главная идея КДА, конкретно реализованного через дискурс-анализ интервью с премьер-министром М.Тэтчер, сводится к гипотезе о том, что тэтчеризм как политическое течение имеет отчасти лингво-дискурсивный характер. Тэтчеризм описывается как идеологический проект, направленный на построение новой гегемонии или нового доминирующего дискурса согласия. Тэтчеризм рассматривается как попытка трансформации политического дискурса путем комбинации элементов традиционного консервативного дискурса (упор на закон и порядок, семейные ценности), сильное правительство и др.) с элементами либерального политического дискурса (упор на независимость личности, на индивидуального предпринимателя как на двигатель экономики). В исследовании показывается, что в ответах и выступлении Тэтчер консервативный и либеральный дискурсы перемешиваются с дискурсом повседневной жизни, что придает дискурсу Тэтчер популистский характер. В качестве популистского элемента в дискурсе Тэтчер присутствует обращение «вы» (you), которое распространено в разговорной речи и неявно указывает на то, что премьер-министр - обычный человек. В то же самое время политическая риторика Тэтчер авторитарна. Используя местоимение «мы», она делает упор на то, что выступает от лица народа. Местоимение «мы» часто выполняет одновременно функцию «вовлечения» (вовлекает аудиторию в представление о достижении британским обществом более высокого уровня жизни), и функцию «исключения», например, когда под «мы» подразумеваются только те граждане, которые поддерживают политику Тэтчер, и, следовательно, исключаются все те, кто ее не поддерживает. Посредством дискурса формируется представление о Тэтчер, как о сильном политике и одновременно как о лидере, который, будучи наделенным политической властью, не перестает быть женщиной. Это демонстрируется на примере присутствия в риторике Тэтчер одновременно облигаторных модальных выражений («должен», вынужден» и др.), которые говорят о сильной политической власти, и осторожных, «вероятностных» суждений («я надеюсь», «я смогу ответить на этот вопрос лучше, рассказав, что» и др.), которые могут восприниматься как проявление «женственности». Чтобы определить, совершает ли определенное дискурсивное событие (выступление, репортаж, статья и др.) идеологическую работу, не достаточно просто проанализировать тексты, считают Фэркло и Водак. Необходимо также рассмотреть, как эти тексты могут быть интерпретированы и восприняты и какой социальный эффект они производят. Дискурс, отмечают авторы, не создается вне контекста и не может быть понят вне контекста. Высказывания имеют смысл только тогда, когда мы рассматриваем их в контексте определенной ситуации, если мы понимаем основные условия и правила социальной и языковой игры, если мы соотносим их с определенной культурой и идеологией. И, что самое главное, если мы знаем, с каким событием в прошлом и с какими предшествующими дискурсами соотносится данный дискурс. «Дискурсы всегда связаны с другими дискурсами, которые были произведены ранее, а также с теми, которые производятся с ними одновременно и впоследствии»97. Поэтому контекст дискурсивного события включает не только социокультурные параметры, но и интертекстуальность или интердискурс. К примеру, речь Тэтчер содержит отсылки к тому, что она и ее правительство говорили ранее. Она связана с другими речами и заявлениями, с принятыми ранее законами, с репортажами в СМИ, а также с определенными действиями, предпринятыми правительством. В речи Тэтчер можно обнаружить намеки, которые предполагают наличие у слушателей определенных знаний и интертекстуального опыта. Например, чтобы понять, о чем говорит премьер-министр, необходимо иметь представление о том, какова была ситуация в Великобритании в 1940- гг., на которую ссылается Тэтчер в своем выступлении. Необходимо знать, кто такой Рэб Батлер, какое «видение» было у де Голля и т.д. Задача еще более усложняется, когда Тэтчер ссылается на «традиционный консерватизм», имея в виду, что тэтчеризм от него существенно отличается. В ходе изучения любого дискурса важно учитывать пласты исторических знаний, составляющих его контекст. Водак в этой связи был разработан дискурсивно-исторический метод, суть которого – в раскрытии дискурсной истории каждого структурного компонента дискурса. Впервые дискурсивно-исторический метод Водак и ее коллеги по Венской группе (F.Menz, B.Matouscheck и др.) применили при исследовании антисемитизма в Австрии в послевоенное время. Эти материалы сегодня используются учителями школ, которые хотят обсудить в своих классах различные виды антисемитского дискурса. Они используются при организации выставок, посвященных второй Австрийской республике, где широко практиковался антисемитский дискурс. Авторы дискурсивно-исторического метода привлекались в качестве экспертов по антисемитскому дискурсу при анализе одной из колонок в крупнейшем австрийском таблоиде, в котрой отрицался Холокост. С просьбой провести данную экспертизу к ним обратилось еврейское сообщество. Экспертное мнение показало, что статья определенного автора в данной газете не была случайной, а соответствовала обычной ее практике. К сожалению, в суде дело было проиграно из-за финансовой мощи и власти хозяев таблоида. В ходе дискурсивно-исторического анализа прослеживается процесс образования стереотипного антисемитского образа врага или портрета противника, выявляются предубеждения, входящие в расистский дискурс. Дискурсивно-историческая методология составлена так, чтобы позволить проводить анализ неявно высказываемых предубеждений, выявлять коды и намеки, которые читатели могут расшифровать и понять только тогда, когда ознакомятся с историческими обстоятельствами, составляющими контекст дискурса. Для обозначения взаимосвязи социкультурных процессов, с одной стороны, и свойств текста, с другой, Фэркло и Уодак вводят понятие «порядок дискурса» («orders of discourse»). В вышеприведенном анализе интервью с Тэтчер данный подход ставит своей целью показать, что изменения в британской политике, в отношениях между политиками и СМИ, изменения в британской культуре частично реализуются через изменения в порядке политического дискурса. К примеру, Тэтчер в беседе с журналистом устанавливает такой порядок дискурса, при котором не журналист, а она сама начинает управлять ходом и тематикой разговора. Социо-когнитивный дискурс-анализ Представлен, прежде всего, исследованиями Ван Дейка. Большинство критических работ Ван Дейка посвящены теме воспроизводства национальных предубеждений и расизма в дискурсах СМИ, институциональных дискурсах и дискурсах политических элит. Расизм определяется Ван Дейком как система доминирования и социального неравенства. Доминирование трактуется как злоупотребление властью одной группы над другой, которое проявляется, с одной стороны, в различных формах дискриминации, маргинализации, исключения, становления под сомнение, жесткости по отношению к эмигрантам и меньшинствам, с другой стороны - в предубеждениях и стереотипных верованиях, т.е. в идеологических структурах. Например, «если «белые» как группа обладают большей экономической, политической, социальной или культурной властью в обществе, и они злоупотребляют этой властью, ограничивая «не-белых» в правах, держа их подальше от страны, города, дома, компании, магазина, университета, работы, газеты или научного журнала, тогда мы имеем дело с проявлением расизма. Обладать властью значит обладать предпочтительным доступом к контролю за невосполнимыми социальными ресурсами»98 . Дискурс расизма, по Ван Дейку, это деятельность, которая связывает практику социальной дискриминации с идеологией расизма. В дискурсе расизма действие осуществляется посредством текстов и устных высказываний. Дискурс расизма - это коммуникативно-когнитивные и социально-институциональные каналы, через которые расистские предубеждения артикулируются и воспроизводятся в обществе. Его проводниками являются учебные учреждения, учебная литература, ежедневные общения в семье, в рабочих коллективах. Главной и наиболее влиятельной формой институциализации практики и дискурса расизма являются СМИ. Выбор заголовков, проблем, источников и цитат серьезно смещен в сторону доминирования «белой» группы. Повседневная жизнь и проблемы меньшинств («небелых») редко освещаются в СМИ. Наоборот, их негативные поступки (преступления, наркотики) преувеличиваются, а вклад в развитие культуры и жизнь общества, кроме спортивных достижений и развлечений, игнорируется или умалчивается. Исследования, отмечает Ван Дейк, показали, что повседневные представления белых людей об иммигрантах и меньшинствах обычно основаны не на личном опыте, а на информации, почерпнутой из СМИ и из разговоров. Институциональный расизм осуществляется в школах и университетах (на уроках, в учебных пособиях, в должностных назначениях, в участии в исследовательских проектах и др.). «Суть большинства уроков, учебников и рассказанных детских историй сводится к тому, что Мы (белые европейцы) самые продвинутые, современные, умные и т.д., в отличие от Других, т.е. меньшинств в наших странах, таких же как народы Третьего мира»99. Ведущими практиками дискурса расизма, как и всякого другого дискурса, выступают социальные институты и группы, формирующие общественное мнение. К их числу относятся элиты (политические, информационные, научные и др.). Элиты, которые контролируют наиболее важные формы общественного дискурса (политики, журналисты, профессора), несут за него ответственность, контролируют его вклад в воспроизводство расистских представлений и верований. Расистские представления и верования в значительной степени приобретены из дискурса, поскольку непосредственным источником расистской дескриминации чаще всего оказываются дискурсивные практики. «Всех нас учат быть расистами (или не-расистами) посредством детской литературы, игр, телевизионных передач, учебников, разговоров с друзьями, новых информационных или аналитических статей и т.д… Дискурс дискриминации сам по себе – это практика расизма»100. Детальный анализ дискурсивных практик расизма предполагает изучение того, как формируются их социокогнитивные основания. К социокогнитивным основаниям дискурса расизма Ван Дейк относит индивидуальные и социальные представления в форме верований, предрассудков и идеологий. Методы дискриминации в верованиях и предрассудках основаны на поляризации между теми, кто входит в группу (Мы), и теми, кто в нее не входит (Другие). На уровне текста и разговора мы находим знакомую поляризацию между Нами и Ими, где наши хорошие черты подчеркиваются, а плохие замалчиваются. Для Других же применяется обратная модель: плохие черты акцентируются, а хорошие игнорируются. Мы можем увидеть это в таких мелочах, как местоимения, активных и пассивных предложениях, в метафорах (например «вторжение» для иммиграции). Мы видим это в преобладающем количестве изображений белых людей (хороших, храбрых) в учебниках, в способах обращения или необращения к меньшинствам на страницах учебников и т.д. Дискурс расизма может быть амбивалентен, что находит отражение в известных оборотах, типа: «Я не расист, но…». Эта стандартная формула дискурса расизма включает два противоположных по смыслу когнитивных момента: 1) осознание антирасизма как нормы положительного самоопределения; 2) негативное представление о Другом. Анализ парламенских дебатов и других политических дискурсов, отмечает Ван Дейк, показывает, что в то время, как, с одной стороны, расизм не признан официално, дискурс элит все более и более представляет эмигрантов, меньшинства и беженцев как угрозу государства всеобщего благоденствия, западной культуре и, конечно, экономическому, политическому и социальному доминированию тех граждан, которые подпадают под понятие «Мы». Сосредотачиваясь на незаконной эмиграции, преступлениях, терроризме, отсталости и общих отрицательных свойствах, приписываемых Другим, политический дискурс элит производит и распространяет социальные предубеждения и идеологии, которые, в свою очередь, приводят к ежедневной дискриминации в сфере труда, жилья, образования, культуры, в отношении к эмигрантам и т.д. Дискурсивный элитный расизм, подчеркивает Ван Дейк, это не только слова или идеи, но и распространяющаяся влиятельная социальная практика, приводящая к конкретным формам этнического неравенства. Основной способ выступления против такого расизма элит заключается в практиковании последовательных и критических антирасистских дискурсов или альтернативных дискурсов мультикультурного типа. Без такого дискурсивного инакомыслия возможно повторение ужасов этнических и расовых конфликтов, истребительных войн ХХ-го столетия. В современном мире, в Европе и других странах, считает Ван Дейк, нет никакой альтернативы мультикультурному и многоэтническому обществу без расизма101. В настоящее время исследователями, идентифицирующими себя с КДА, все больше внимания уделяется изучению политического дискурса и властной силы медиадискурса с учетом все возрастающей роли культурно-информационных ресурсов в установлении режима правды. Cвои взгляды на политический дискурс и на методы его исследования представители КДА обобщили в одной из своих коллективных работ, которая называется «Политика как текст и разговор. Аналитические подходы к политическому дискурсу» («Politics as Text and Tolk. Analitic Approaches to Political Discourse»), опубликованной в 2002 г. в серии «Дискурсивные подходы к политике, обществу и культуре» (Discourse Approaches to Politics, Society and Culture). В редакционной статье Пол Чилтон и Кристина Шаффнер поддверждают, что для КДА политическими дискурсами являются прежде всего текстуальные, речевые и медийные репрезентации политических идей, политических деятелей, политических элит и политических институтов. В то же время, авторы отмечают, что общая картина исследовательской ситуации в КДА в плане разработки теоретико-методологического инструментария анализа именно политического дискурса выглядит довольно эклектично. Поэтому вопрос об изучении природы политического дискурса весьма остро стоит на повестке дня современных исследований, проводимых с позиций критического дискурс-анализа102.
При рассмотрении особенностей нарративного дискурса мы будем опиратья на теоретические исследования трех крупных специалистов в области нарратологии – на работы Ролана Барта, Франклина Анкерсмита и Хейдена Уайта. Все три автора и внесли значительный вклад в изучение исторического дискурса, а именно, дискурса исторических повествований. Другими словами, в фокусе их внимания были рассказы о прошлом. Под нарративом же они подразумевали, прежде всего, текст, в которомсодержатся рассказы, предлагающие ту или иную интерпретацию прошлого. «Исторические нарративы, - подчеркивает Ф.Анкерсмит, - это интерпретации прошлого»103. Понятые как интерпретации прошлого, нарративы трактуются как способы видения прошлого. Они – не отражения прошлого, а его сконструированные образы или модели. Понятые в таком ключе, нарративные интерпретации приобретают сходство с дизайнерскими разработками. «В этом отношении, - пишет Анкерсмит, - нарративные интерпретации походят на модели, используемые дизайнерами одежды для демонстрации достоинств своих костюмов. Язык используется для показа того, что принадлежит миру, отличного от него самого»104. Логика нарратива есть логика номинализма или нейминга. Нарративные интерпретации связаны с конструированием метафор, дающих название значимым исторических событиям. К примеру, в историческом дискурсе метафорическими конструктами выступают такие понятия, как «Ренессанс», «общий кризис семнадцатого столетия», «индустриальная революция», «холодная война», и др. В целях дальнейшего развития теории нарратива Анкерсмит предлагает добавить к двум уже имеющимся словарям изучения прошлого (первый - словарь описания и объяснения, второй - словарь интерпретации) добавить третий словарь: словарь «репрезентации». «В отличие от словаря описания и объяснения, словарь репрезентации способен принять во внимание не только детали прошлого, но также и способ, которым эти детали были объединены в границах всей тотальности исторического нарратива»105. Фраза «a представляет b» относится к семиотическому плану ментальных операций. Это значит, например, что нарисованный круг может репрезентовать и солнце, и букву «о» и цифру «ноль». Все зависит от рядов контекста дискурса и стереотипных способов символизации. Нарратив, который применяет историк для описания, объяснения и интерпретации прошлого есть в то же время, по Анкерсмиту, сконструированная по определенным правилам репрезентация прошлого. Эта репрезентация состоит из утверждений, которые в своей совокупность создают то, что Р.Барт назвал «эффектом реальности»106. Суть эффекта реальности – в устранении означаемого из нарративного дискурса с целью создания иллюзии тождества реальности с ее интерпретацией. Согласно Р.Барту, нарратив не является образом реальности, он только создает коды для ее обозначения: «исторический дискурс не следует реальности, а всего лишь обозначает ее, все время твердя это было, хотя такое утверждение всякий раз может быть лишь означаемым – изнанкой всего исторического повествования в целом»107. Процедура означивания в нарративном дискурсе всегда нацелена на «наполнение» реальности смыслом. То, что принято называть объективным фактом, считает Барт, на самом деле представляет наполненный идеологическим смыслом семиотический конструкт. Факт – всего лишь элемент исторического дискурса, а не часть объективной реальности. Еще Ницше писал: «Не бывает фактов как таковых. Чтобы мог появиться факт, всегда нужно сперва ввести како-то смысл». Отсда – вывод: «исторический дискурс по самой своей структуре…представляет собой прежде всего идеологическую, точнее, воображаемую конструкцию…»108 . Структурный анализ нарративного дискурса представлен в известной работе американского исследователя Х.Уайта «Метаистория: Историческое воображение в Европе Х1Х века». Согласно Х.Уайту, построение нарративных дискурсов подчинено не законам логики, а поэтическим техникам, прежде всего, технике образования тропов или образных риторических фигур. Именно тропы, считает Уайт, выступают основными механизмами смыслопорождения и смыслонаполнения нарративных дискурсов. Применение тропологических фигур выступает главным отличием нарративного дискурса от дискурса научного, построенного по логико-дедуктивному принципу. Историческое творчество, т.е. письмо историка, по Уайту, соединяет в себе элементы научного и нарративного типов дискурсов109. Согласно Уайту, стиль нарративного дискурса определяется тремя стратегическими установками, благодаря которым осуществляется эффект объяснения реальности. Таковыми являются: 1) стратегия построения сюжета; 2) стратегия интерпретации; 3) стратегия объяснения посредством идеологического подтекста110. Предложенная Уайтом структурная модель нарративного дискурса, на наш взгляд, может стать основой для стратегического проектирования дискурса PR-коммуникации в плане ее стилистического самоопределения. В этой связи рассмотрим более подробно основные нарративные стратегии, которые выделяет в своей работе Уайт, а затем приведем конкретные примеры того, как данные стратегии могут быть реализованы в PR-сценариях. По Уайту, все стратегии нарративного дискурса можно разделить на четыре типа. Так, например, выделяются следующие четыре типа стратегии сюжетопостроения: 1) Романтическое повествование, 2) Сатира, 3) Комедия, 4) Трагедия. Исследователь обозначает четыре стратегии интерпретации: 1) стратегия Формизма, 2) стратегия Органицизма, 3) стратегия Механицизма, 4) стратегия Контекстуализма. Выделяется также четыре идеологических стратегии: 1 Анархизм, 2) Консерватизм, 3) Радикализм, 4) Либерализм. При соединении определенных типов стратегий сюжетопостроения, интерпретации и идеологии, считает Уайт, образуется особый нарративный стиль. В основе выделенных стратегий сюжетопостроения лежат известные архетипы, характерные для определенного жанра драматургического произведения. Архетипом Романтического повествования выступает формула «Добро побеждает Зло», а также многочисленные ее варианты: «хорошие парни побеждают плохих парней», «силы света побеждают силы тьмы» и т.п. При этом подразумевается, что триумфу Добра над Злом предшесмтвует решающая битва. Данный архетип заимствован из волшебной сказки и в этой связи стратегия романтического повествования всегда содержит обещание Чуда. Указанный архетип лежит в основе христианской мифологии, где рассказывается о чудесном воскрешении Христа. Он также ассоциируется с легендой о Граале – таинственном сосуде, ради приближения к которому и приобщению к благим действиям которого средневековые рыцари совершали свои героические подвиги. Архетипическая схема Романтического повествования символизирует выход героя за пределы окружающего мира, которым он первоначально порабощен, но затем герой преодолевает его цепи и в финале одерживает победу над собой и над внешним миром. Иначе говоря, романтический герой переживает драму искупления. Архетип Сатиры является точной противоположностью архетипа Романтического повествования. Стратегия Сатиры – не драма преодоления и искупления, а драма обреченности, связанная с опасением, что человек скорее пленник этого мира, чем его господин. Данный архетип сводится к признанию, «что в конечном счете человеческое сознание и воля всегда неадекватны задаче преодоления безусловной темной силы смерти – беспощадного врага человека»111. Сатира демонстрирует совершенно иной тип надежд, возможностей и истин, которые представлены в других сюжетных драматургических стратегиях. «Она смотрит на эти надежды, возможности и истины Иронически, в атмосфере, порожденной пониманием предельной неадекватности сознания для того, чтобы счастливо жить в мире или полностью его понимать. Сатира предполагает предельную неадекватность видения мира, драматически представленных в жанрах Романа, Комедии и Трагедии. Сатерический способ репрезентации…демонстрирует убеждение, что мир стал стар…Тем самым она подготавливает сознание к отказу от всех утонченных концептуализаций мира и предвосхищает возврат мифического постижения мира и его процессов»112. Архетип Трагедии выражается следующей формулой: «Герой умер, но дело его живет». Архетип Комедии Следует отметить, что коммуникативный проект имеется не только у субъекта публичного выступления (ведущего коммуникатора), но также и у его аудитории (публики). В комплекс коммуникативного проекта публики входят ее коммуникативные запросы и ожидания, которые принимаются во внимание ведущим коммуникатором при разработке сценария.
Существование в современной гуманитаристике многочисленных концепций и теорий дискурса, а также возникновение и развитие течений, специализирующихся на дискурс-анализе, свидетельствует о том, что дискурс выступает сегодня одним из наиболее востребованных и актуализированных предметов теоретического анализа. Наряду с общими теориями дискурса в настоящее время активно разрабатываются частные теории дискурса, представляющие собой ответ на вызовы современной социальной, политической и культурной практики. Во многих работах дискурсы рассматриваются как пароли идентификации: вы таковы, каков ваш дискурс. Идентификация и позиционирование называются важнейшими функциями дискурса. Современная жизнь бросает вызовы старым идентичностям и взывает к новым дискурсам. Вот почему в глобализирующемся мире востребованными становятся исследования дискурсов кросскультурной и транснациональной кооперации. В центре внимания ученых оказываются дискурсы новой российской, европейской, латиноамериканской и иных идентичностей. Вопрос «кто мы?» - сегодня является едва ли не самым главным, центральным в дискурсивном пространстве мировой общественной мысли. С развитием масс-медийных технологий и массовых коммуникаций дискурсы становятся все более медиатизированными. Мультимединые дискурсы в силу своей синтетической аудивизуальной природы несут в себе мощный эмоциональный заряд, который вовлекает в коммуникацию чувственные и иррациональные компоненты сознания, к тому же, оказывает скрытое воздействие на подсознание, что создает благоприятные условия для реализации манипулятивных стратегий. Вот почему синтез зрелища и музыки, т.е. аудиовизуальность, в наше время все чаще становится атрибутом не только массовой культуры, но и политики. Расширение пространства массовых коммуникаций и появление все новых видов дискурсов, активно влияющих на различные стороны общественной жизни, предполагает активизацию научной деятельности в области мультидисциплинарного изучения дискурсов. И действительно, в последнее время ученые разных стран и разных специальностей все чаще стали собираться на конференции для обсуждения с междисциплинарных позиций проблем исследования дискурса. Особенно большое внимание сегодня уделяется исследованиям политического дискурса и медиадискурса. В июле 1997 г. в Бирмингеме (Великобритания) состоялась крупная международная конференция, посвященная проблемам анализа политического дискурса. С 2001 г. Европейским центром политических исследований (ECPR) в рамках проводимых им форумов постоянно работает специализированная секция, на которой обсуждаются теории политического дискурса и дискурс-анализа. Теоретико-методологические вопросы применения дискурс-анализа при исследовании политических процессов стали предметом интересной дискуссии, проходившей в дни работы Третьего Всероссийском конгрессе политологов (Москва, 28-29 мая 2003 г.). Содержание многих тезисов, направленных в качестве заявок для участия в работе Четвертого Всероссийского конгресса политологов (Москва, 20-22 октября 2006 г.), свидетельствует о том, что вопросы теории дискурса и дискурс-анализа неизменно продолжают оставаться в фокусе пристального внимания отечественных исследователей. Проблемы теории и методов анализа разнообразных дискурсов регулярно освещаются на страницах периодических академических и общественно-политических изданий, в числе которых - отечественные журналы «Вопросы философии», «Полис», «Политические науки», а также научно-практический альманах «Дискурс-Пи» (выпуски 2001-2006 гг.), издаваемый Институтом философии и права УрО РАН. Возникновение и теоретико-методологическое расширение исследовательского поля, центральным ядром которого выступает понятие дискурса, позволяет сделать вывод о том, что мы являемся свидетелями формирования новой междисциплинарной науки, которую предлагаем назвать термином «дискурсология».
Предметную область дискурсологиикак новой научной дисциплиныдолжны составить, прежде всего, вопросы общего порядка, рассматривающие основные характеристики дискурса, его структуру и функции. Общая теория дискурса предполагает широкое применение разнообразных подходов. С позиции коммуникативнойпарадигмы дискурс рассматривается как коммуникативное событие, сообщение, обладающее определенными коммуникативными свойствами и функциями. Дискурс выступает носителем и ретранслятором смыслов, ценностей, идей, образов, мнений, интерпретаций и прочих ментальных и виртуальных образований. В то же время, согласно кратологическогму подходу, дискурс представляет собой мощный властный ресурс, посредством которого социальные институты и индивиды осуществляют свою саморепрезентацию, легитимацию, идентификацию, конструирование и продвижение тех или иных образов реальности, производят позиционирование в социокультурном, политическом и экономическом пространстве. Коммуникативные и властные свойства дискурса прочно соединены с его семиотическими характеристиками. С позиций семиотики дискурсы - это знаковые системы, которые выступают не только в виде разнообразных текстов, языков, символов, мифов, идеологий, иконических образов, но также в виде вещей, предметов массового потребления. В обществе массовой культуры и массового потребления получают широкое распространение новые виды дискурсов. Таковыми являются дискурсы моды и модельного бизнеса, телевидения и рекламы, шоу-бизнеса и шоу-политики, Интернета и сотовой связи. В качестве знаковых систем все виды дискурсов в дискурсологии подлежат семиотическому структурному анализу, примером которого могут служить работы известных семиотиков (Р.Барт, У.Эко, Ю.Лотман и др.). При разработке общей структурной модели дискурса необходимо соединить в одно методологическое целое коммуникативный, кратологический и семиотический подходы к дискурсу. Иначе говоря, структурно дискурс должен представлять собой единство трех структурированных конструкций: 1) структуры коммуникации, 2)структуры властных отношений, 3) структуры семиотической системы. Все три структурных измерения дискурса, на наш взгляд, обнаруживают общие моменты пересечения при том условии, если дискурс рассматривать как символический капитал.
Введению в научный оборот понятия «символический капитал» мы обязаны, прежде всего, П.Бурдье. Под символическим капиталом Бурдье понимал следующее: «любое свойство (любой вид капитала: физический, экономический, культурный, социальный), когда оно воспринимается социальными агентами, чьи категории восприятия таковы, что они в состоянии узнать (заметить) и признать, придать ценность этому свойству. (Пример: честь в средиземноморских странах является типичной формой символического капитала, который существует только через репутацию, т.е. представление о ней, составленное другими в той мере, в какой они разделяют совокупность верований, способных заставить их заметить и оценить качества и определенные поступки как достойные или бесчестящие.) Говоря точнее, это форма, которую приобретает любой вид капитала, когда он воспринимается через категории восприятия, являющиеся результатом инкорпорации делений и оппозиций, вписанных в структуру распределения этого вида капитала»113. В смысловом содержании понятия «символический капитал» мы обнаруживаем одновременно все три ипостаси дискурса. Коммуникативный план в символическом капитале выступает в виде ориентации на сообщение и восприятие определенных ценностей, имеющих неутилитарный характер. Семиотический план представлен в самом символическом характере капитала. Слово «символическое» указывает на знаковый характер капитала. Ну а слово «капитал» прямо говорит о властном ресурсе, сконцентрированном в символическом капитале. Власть символического капитала такого же свойства, что и власть дискурса, а именно, символический капитал, как и дискурс, выполняют функции структурирования, упорядочивания картины мира, а также функцию позиционирования, определения соотношения и иерархии субъектов в этом мире. Кроме того, если трактовать дискурс как символический капитал, то через данное определение мы можем обнаружить еще ряд дополнительных аспектов, характеризующих дискурс. Капитал, если следовать теории капитала К.Маркса, есть основное понятие политической экономии, представляющее собой категорию для обозначения процесса самовозрастания стоимости или ценности путем вложения капитала во все новые средства производства и превращения его в процессе обмена в товар и деньги. Движение и возрастание капитала в марксистской политэкономии рассматривается через призму классовых противоречий, связанных с неэквивалентным обменом между буржуазией и пролетариатом. По аналогии с политической экономией Маркса Ж.Бодрийяр выстраивает политическую экономию знака, где «главным действующим лицом» уже выступает символический капитал, а главным видом обмена – символический обмен114. Сам процесс символического обмена, по Бодрийяру, представляет собой двойное социальное принуждение: «принуждение давать и принуждение брать». Принудительная сила символического обмена представляется Бодрийяром в качестве силы, порождающей противоречия между участниками обмена, связанные с возникающими в результате многоступенчатого обмена различными статусными позициями. Данная социальная логика в современной теории обмена, по мнению Бодрийяра, не артикулируется в соответствующем дискурсе. Обмен предметами, символизирующими социальные ценности и отношения социального неравенства, как правило, натурализуется посредством употребления понятия «потребность», которое трактует обмен как естественный, присущий природе человека процесс. В итоге происходит мифологизация процесса обмена и предметов обмена. Политическая экономия знака призвана, по Бодрийяру, обнаруживать за мифологизированными знаковыми формами социально-противоречивую суть дискурса обмена и дискурса предметов обмена. Иначе говоря, «дискурс должен быть прочитан в своей классовой грамматике, классовых акцентах, в противоречиях, возникающих между индивидом и его социальным положением или между целой группой и ее социальным положением, в противоречиях, проговариваемых в самом дискурсе предметов»115 . Дискурс, следовательно, выступает силой, осуществляющей производство отношений символического обмена, имеющих социально-классовый и статусный смысл. Руководствуясь вышесказанными соображениями, можно, на наш взгляд, дать следующее общее определение дискурса: Дискурс – это символический капитал, производящий и транслирующий смыслы и способы означивания разнообразных реалий. Дискурсы конкурируют между собой, предлагая в форме символически-знаковых образований (вербальных и невербальных) различные интерпретации феноменов и процессов, выступают различными способами позиционирования, репрезентации и идентификации социальных акторов. Дискурсы формируют и структурируют знаково-символическое пространство, обитают и функционируют в данном пространстве. Дискурсное знаково-символическое пространство пронизывает все другие пространства социального мира – политическое, экономическое, социокультурное, информационное. Дискурсы – агенты смыслопорождения в сферах политики, экономики, культуры, общественных отношений. Главным адресатом дискурсного воздействия выступает общественное сознание. Дискурсы осуществляют обработку общественного сознания, внедряя в него определенные нормативные и ценностные установки, образы и картины действительности. Иначе говоря,дискурсы формируюту социальных субъектовментальные образы мира (внешнего и внутреннего) и его оценочные матрицы. Дискурсы, порождаемые и транстлируемые конкурирующими социальными акторами, представляют собой конкурирующие знаково-символические системы. В результате, одним и тем же событиям и явлениям даются различные интерпретации и оценки. Общественное мнение формируется под воздействием наиболее сильных дискурсов, т.е. таких, которые в конкурентной борьбе с другими дискурсами в итоге оказались наиболее убедительными, впечатляющими, эмоционально и интеллектуально заряженными, энергетичнски емкими. Дискурсная конкуренция особенно остро протекает в культурно-политической сфере. Достаточно вспомнить дискурсную войну, которая разгорелась весной 2007 года вокруг памятника советскому солдату в Таллине. Одна сторона, представленная российскими политиками и СМИ, транслировала дискурс, который означивал данный памятник как символ освобождения Эстонии и всего мира от фашизма, другая (эстонские националистические политики и медиа-каналы) – как символ советской оккупации. В последнее время в международной политике с новой силой разгорелся спор вокруг способов означивания фактов массовых убийств армян в Османской империи в период Первой мировой войны. В США данный дискурсный момент стал предметом политических дебатов между президентом Бушем и конгрессменами от демократов, которые призывали президента признать, что этнические чистки армян следует обозначить понятием «геноцид». Глава комитета по международным делам Палаты представителей США Томас Лантос заявил: «Ни у кого не вызывает сомнения факт этнических чисток. Вопрос в одном – стоит ли называть их словом «геноцид». Надо взвесить наше желание быть солидарными с народом Армении и осудить этот исторический кошмар, имя которому действительно геноцид» 116. Перед голосованием за резолюцию, использующую понятие «геноцид», Буш выступил против ее принятия, мотивируя тем, что она может серьезно навредить отношениям США с Турцией как «ключевому соратнику» по НАТО и союзнику в борьбе с терроризмом. И действительно, как только голосование в Конгрессе подтвердило факт принятие нового дискурса в оценке этнической чистки армян, Турция отозвала из Вашингтона своего посла. Можно также привести примеры из внутрироссийских споров вокруг того, каким образом следует оценивать и обозначать октябрьские события 1917 года. По данному вопросу пришли в столкновение целые дискурсные комплексы, связанные с той или иной системой идейно-политических установок. Левый политический дискурс означивает, как раньше, так и сегодня, приход большевиков к политической власти в России и последующие за этим события понятием « Великая Октябрьская революция». Правый политический дискурс транслирует иную систему означивания, согласно которой указанное событие трактуется как политический переворот, означающий откат России с цивилизационного пути развития к тоталитаризму. Отсюда – попытки переименовать дату 7 ноября в «День примирения и согласия», а также - лишения ее статуса государственного праздника. Можно еще в качестве примера недавней дискурсной конкурентной борьбы привести дискуссию в государственной Думе и СМИ вокруг символического ряда Знамени Победы. Сохранение на нем знака «Серп и Молот» одними участниками дискуссии интерпретировалось как сохранение исторической памяти о советском народе, одержавшем победу над фашизмом. Другие участники дискуссии прелагали общественности такой дискурс, согласно которому советская символика трактуется как исторически и политически устаревшая, и потому неуместная на знамени главного всенародного праздника Новой России. Кроме общей теории дискурса в структуру дискурсологии как науки должны войти частные теории дискурса, изучающие те или иные его разновидности. В основу выделения в рамках дискурсологии ряда частно-теоретических образований должна лечь определенная видовая типология дискурса. 1.7.3. Основные виды дискурсов Какие же виды дискурсов уже сегодня оказываются в фокусе внимания исследователей? Анализ современной литературы позволил сделать вывод, что наиболее часто в фокусе дискурс-исследований оказываются следующие разновидности дискурса:
- институциональные дискурсы (дискурсы образовательных, медицинских, и научных учреждений, административный дискурс, армейский дискурс, церковно-религиозный дискурс и др.),
Типология дискурсов может быть проведена по самым различным основаниям. Таковыми могут быть, к примеру, дисциплинарные признаки, поскольку становление и развитие научных дисциплин сопровождается формированием специализированного дискурса. В качестве критериев выделения различных дискурсов могут выступать также каналы и способы коммуникации. В этой связи в особую группу принято выделять разнообразные медиадискурсы. Существует также такой критерий дискурсной типологии как публичность и приватность коммуникации. На его основании выделяются публичные и бытовые дискурсы. PR, как известно, представляет собой публичную коммуникации управленческого типа. В этой связи изучение особенностей PR-дискурса логично предполагает проведение теоретического анализа его коммуникативно-структурных характеристик. |