практическое занятие по критике 4. пз 3. Занятие 3. Философская критика 1830х годов Критическая деятельность Д. В. Веневитинова
 Скачать 35.82 Kb.
|
|
Практическое занятие №3. Философская критика 1830-х годов Критическая деятельность Д.В. Веневитинова. Разработкой философских основ русской критики и эстетики в середине 1820-х годов активно занимался Дмитрий Владимирович Веневитинов (1805—1827), ставший в 1823 г. секретарем кружка любомудров, в который вошел цвет молодой московской интеллигенции. «Не забываем ли мы, — писал он, — что в пиитике должно быть основание положительное, что всякая наука положительная заимствует силу из философии, что и поэзия неразлучна с философией?». Наиболее важная часть эстетического наследия Д. В. Веневитинова — построенная по принципу триады историко-философская концепция искусства. В «Разборе сочинения г. Мерзлякова» и в письме к А. И. Кошелеву (от 1825 г.) Веневитинов делит «все успехи человеческого познания» и, в частности, развитие искусства на три эпохи: эпическую, лирическую и драматическую. В первую эпоху (эпоху античности) главенствует «не мысль человека, а видимый мир». Искусство, пришедшее на смену объективному искусству древнего мира, субъективно. Настоящая эпоха — эпоха лирическая; особым лиризмом отличается вершинное достижение романтической поэзии — творчество Байрона. Все жанры эпоса и драмы в настоящее время пронизаны лиризмом. Однако искусству предстоит еще пройти третью стадию развития — драматическую, предполагающую слияние, синтез главных начал всех прежних этапов: «В этой эпохе мысль будет в совершенном примирении с миром. В ней... равно будет действовать характер человека и сцепление обстоятельств». В соответствие со своей историко-философской системой Веневитинов пытается привести и свой взгляд на современную русскую литературу, в частности, на творчество Пушкина как ее главы. В «Разборе статьи о «Евгении Онегине»...», являвшемся ответом на статью Н.А.Полевого о пушкинском романе, Веневитинов подверг критике не только суждения издателя «Московского телеграфа», но и его методологию. Если Н. А. Полевой ценил в новом пушкинском произведении свободу вдохновения, антинормативность, то Веневитинов подчеркивал, что критик, отклоняя требования устаревшей поэтики классицизма, не имеет права пренебрегать законами искусства вообще. Истинная критика, замечал он, должна базироваться на современной философии, ибо только она дает возможность правильно мыслить о литературном явлении и правильно воспринимать его. Философия позволяет объяснить явления искусства духом времени, понять их историческую закономерность. Кроме того, она обязывает рассматривать произведение как гармоничное целое, в единстве всех его частей. По мнению Веневитинова, ни одну из данных задач издатель «Телеграфа» не решил, тем более, что он пытался оценить целое произведение лишь по его первой главе. Считая, что неумеренные похвалы вредят поэту, Веневитинов, ощущая новизну творческого начинания Пушкина, побуждает читателей и критиков подойти к нему более вдумчиво и не спешить с приговорами. Написанные им вскоре статьи о второй главе «Евгения Онегина» и об опубликованной в «Московском вестнике» сцене из «Бориса Годунова» (критик в своем разборе учитывал трагедию Пушкина в целом, поскольку слышал ее в 1826 г. в Москве в чтении самого поэта) свидетельствовали о том, что Веневитинов признал оригинальность, полную «независимость» таланта Пушкина и тем самым поставил под вопрос монополию романтической формы. В трагедии Пушкина, получившей самую высокую оценку критика, особое внимание уделялось историзму и объективности повествования: «Личность поэта не выступает ни на одну минуту: всё делается так, как требует дух века и характер действующих лиц». Критические труды И.В. Киреевского. Журнал «Московский вестник». Оценка зрелого пушкинского творчества, отвергнувшего всякие притязания на значительность, устремленного к «поэзии действительности», являлась для философской критики сложной проблемой, к решению которой, вслед за рано ушедшим из жизни Веневитиновым, устремлен был Иван Васильевич Киреевский (1806—1856). Творчество Пушкина стало для молодого Киреевского главным предметом раздумий, мерой оценки других литературных явлений. В статье «Нечто о характере поэзии Пушкина» (1828) — своем критическом дебюте — Киреевский развивал мысль, что поэт прошел три периода развития — «период школы итальянско-французской» («Руслан и Людмила» и другие ранние произведения), период «байронический» («Кавказский пленник», «Бахчисарайский фонтан», ряд лирических произведений) и вступил в третий, высший период (об этом свидетельствуют первые главы «Евгения Онегина» и опубликованная сцена из «Бориса Годунова»). Если в первый период поэт творил непринужденно, свободно, не привнося субъективных воззрений в художественный образ, то произведения второго, «байронического» периода несли на себе резкий отпечаток личности автора, его «разочарованности» и «сомнений». Несмотря на отмеченное иностранное влияние, критик видит в эволюции пушкинского творчества внутреннюю логику, подчеркивая, что сам дух времени привел поэта к байронизму. Третий период в творчестве Пушкина он связывает с такими свойствами дарования поэта, как «живописность» и способность к передаче национального миросозерцания. В следующей статье «Обозрение русской словесности за 1829 год» к обозначенным качествам критик добавляет третье — «уважение к действительности», равное внимание ко всем сторонам жизни, а не только к вершинным ее явлениям. Рассматривая творческий путь Пушкина как органический процесс, включая его в контекст европейской литературной жизни, Киреевский высоко оценивает многосторонность и объективность поэта, видя в этих свойствах отличительные черты нового периода литературы. Три этапа, аналогичные пушкинской эволюции, И. В. Киреевский различал и в развитии русской литературы первой трети XIX в. в целом («Обозрение русской словесности за 1829 год», 1830). Творчество зрелого Пушкина теперь рассматривалось им как наиболее яркое явление третьего периода, который получал название «периода поэзии русско-пушкинской». Указание на объективность и «уважение к действительности» как главные принципы современной литературы свидетельствовало о том, что русская критика начинала осознавать переход литературы от романтизма к реализму. У И. В. Киреевского форма объективного искусства сменяет все предыдущие как наиболее прогрессивная. Первые критические выступления И. В. Киреевского получили высокую оценку Пушкина, откликнувшегося в 1830 г. специальной статьей на выход альманаха «Денница», в котором среди других материалов было опубликовано «Обозрение...» Киреевского. С деятельностью Киреевского поэт связал начало «истинной критики», а для обозначения своей творческой манеры воспользовался данной им характеристикой, сжав ее в емкую формулу: «Пушкин, поэт действительности...» В течение нескольких лет (1827—1830) главной трибуной любомудров был журнал «Московский вестник». На первых порах издание любомудров поддерживал Пушкин, опубликовавший в нем сцену из «Бориса Годунова» («Ночь. Келья в Чудовом монастыре») и несколько стихотворений, однако вскоре поэт отошел от журнала. Подвергая критике умозрительность любомудров и их пристрастие к «немецкой метафизике», Пушкин в письме к А. Дельвигу (от 2 марта 1827 г.) шутливо и метко замечал: «"Московский вестник" сидит в яме и спрашивает: веревка вещь какая?». «Московский вестник» сыграл значительную роль в истории отечественной критики, став главным проводником идей немецкой литературы, философии и эстетики на русской почве. На его страницах были глубоко рассмотрены многие вопросы искусства (о поисках единых законов изящного, об истине и правдоподобии в искусстве и др.), поставлена проблема литературных жанров — прежде всего романа и драмы («О романе, как представителе образа жизни новейших европейцев» В. Титова, рецензия С. П. Шевырёва на роман В. Скотта «Веверлей», статья Д. В. Веневитинова «Три единства в драме» и др.). Особенно велики заслуги критиков «Московского вестника» в осмыслении художественного историзма, выдвинутого на первый план в статьях С. П. Шевырёва о «Веверлее» В. Скотта, С. Аксакова о «Юрии Милославском» М. Загоскина и В. Ушакова о «Дмитрии Самозванце» Ф. Булгарина. Воспринимая роман в качестве всеобъемлющего рода поэзии, критики журнала требовали от европейских и первых русских романистов живого изображения «мира действительного» и глубокого проникновения в человеческие характеры. Если И. В. Киреевский связывал «уважение к действительности» с творчеством Пушкина, то С. П. Шевырёв увидел воплощение этой главной тенденции современного литературного развития в романистике В. Скотта. Переход от «идеального» к «действительному» и «историческому» ощущался критиками журнала как насущная задача времени. Эстетические и литературно-критические взгляды Н.И. Надеждина. Литературная критика на страницах журнала «Телескоп» и газеты «Молва». Стремление построить здание литературной науки и критики на прочном фундаменте законов, открытых современной философией, наиболее ярко выразилось в литературно-критической деятельности Николая Ивановича Надеждина (1804—1856). Н.И.Надеждин — одна из самых сложных и противоречивых фигур в журналистике пушкинской эпохи. Будучи убежденным монархистом, многократно заявлявшим на страницах издаваемого им журнала «Телескоп» (1831—1836) о своей преданности режиму, он в то же время с неподдельной горечью писал о глубоком застое русской жизни, о равнодушии правящих кругов к интересам и нуждам народа. Надеждин грубо и бестактно нападал на Пушкина — автора южных поэм и «Евгения Онегина», но он же активно вступился за пушкинского «Бориса Годунова» в ту пору, когда остальные критики увидели в трагедии свидетельство падения таланта Пушкина. Нельзя не вспомнить и о том, что дебют Надеждина-критика состоялся в «Вестнике Европы» Каченовского, журнале, имевшем репутацию оплота староверов, а финалом его систематической журнальной деятельности стала публикация знаменитого «Философического письма» П.Я.Чаадаева, послужившая поводом для закрытия «Телескопа». Сын сельского дьякона, Надеждин за годы обучения сначала в Рязанской духовной семинарии, а затем — в Московской духовной академии овладел исключительной филологической культурой и глубокими познаниями в области философии. Первые статьи Надеждина, опубликованные в «Вестнике Европы» — «Литературные опасения за будущий год» (1828), «Сонмище нигилистор» (1829), «Борский», соч. А. Подолйнского» (1829), «Полтава», поэма Александра Пушкина» (1829) и др., — поразили читателей не только строгостью критических приговоров, но и необычной формой. Тяжеловесные по стилю, пересыпанные сентенциями из древнегреческих и латинских авторов, они, как правило, имели форму диалога, вставленного в бытовую сценку. Главным героем являлся здесь экс-студент Никодим Надоумко с Патриарших прудов, вступающий в спор то с поэтом-романтиком Тленским, то с бывшим корректором университетской типографии, большим любителем чтения Пахомом Силичем. Через все статьи проходила мысль о бедственном положении современной литературы, которое автор связывал с господством в ней романтизма и в критике романтического направления не останавливался даже перед самыми большими авторитетами — Пушкиным, Байроном, В.Гюго. Споря с романтиком Тленским, защищающим безусловную свободу творчества, Никодим Надоумко указывал на существование законов, скрытых в самой природе искусства. Художник, по его мнению, подчинен не внешним правилам, но тому, что он стремится выразить и воплотить в произведении — идее, материалу. В природе, окружающей нас, есть разумное гармоничное единство, и главная задача художника— найти скрытую гармонию и скрытую разумность вещей. Подвергая резкой критике «желтенькие, синенькие и зелененькие поэмки, составляющие теперь главный пиитический приплод наш», автор имел в виду не только второстепенных поэтов-романтиков типа А. Подолйнского, но и Пушкина, Баратынского, некоторые произведения ссыльных поэтов-декабристов. Поэзия, подчеркивал он, должна вести к высоким целям, а не шататься по цыганским таборам, разбойничьим вертепам и т. д. В статьях Надеждина периода «Вестника Европы» романтизм трактовался как тяготение к аффектации и экстравагантности в выборе художественных крллизий, в характере композиции и стиля (разорванность сюжетной линии, сознательно демонстрируемая импровизационность повествования). Вопросу обуздания романтического своеволия Надеждин придавал политическую окраску, сближая романтизм с либерализмом (эта мысль впервые прозвучала в выступлениях Н. А. Полевого) и предлагая, вроде бы шутливо, учредить уголовную поэтическую палату, чтобы судить авторов за проступки их героев. Критика Надеждиным пушкинских «южных» поэм, творчества Байрона («зловещего светила» европейской поэзии), Гюго свидетельствовала о том, что он решительно порывал с политическим свободомыслием, с вольнолюбивыми традициями русского романтизма. Примечательно, что Надеждин энергично напал не только на южные поэмы Пушкина, но и на «Графа Нулина», «Домик в Коломне», очередные главы «Евгения Онегина», т. е. на произведения уже иного, не романтического характера. У современников создавалось впечатление, что молодой критик готов крушить все подряд, что у него нет положительной программы. Все это вызвало колкие упреки в адрес Надеждина со стороны О. М. Сомова, Н. А. Полевого, любомудров, Пушкина. Вскоре, однако, прояснилось, что суждения критика опирались на целостную эстетическую систему, разработанную и обнародованную в его магистерской диссертации «О происхождении, природе и судьбах поэзии, называемой романтической». Диссертация Надеждина — крупное явление в истории русской эстетики и критики, ее основные положения стали платформой литературно-критической деятельности Надеждина в «Телескопе» и во многом — платформой ранних литературно-критических выступлений Белинского. Опираясь на высшие достижения немецкой идеалистической философии и эстетики, критик разрабатывал в ней теорию происхождения и изменения художественных форм, обосновывая при этом мысль о новом синтетическом искусстве, которое, в силу объективных причин, должно прийти на смену классицизму и романтизму. Немецкая философия обогатила Надеждина идеей объективной необходимости, предостерегавшей личность от субъективизма и произвола как в общественном поведении, так и в духовной деятельности, а также идеей исторического развития искусства, диалектической смены одной его фазы другой. Выдвинув тезис «Где жизнь, там и поэзия», ставший центральным в русской эстетике последующих десятилетий, автор диссертации характеризовал три главных стадии в развитии художественного сознания человечества: классическую, соответствующую античной эпохе, романтическую, включающую период средневековья и Возрождения (до XVI века), и стадию нового искусства, обнимающую всю последующую художественную историю. Причины перехода от классицизма к романтизму он усматривал в важнейших исторических и культурных сдвигах — в переходе от язычества к христианству, от старых общественных и семейных отношений к новым, феодальным. «Снимая» крайности классицизма и романтизма, искусство нового времени, по мысли Надеждина, должно изобразить всю полноту действительности — как мир «физический», так и мир духовный — и проникнуть субъективной мыслью до объективных законов бытия. Если предшественники критика связывали идею синтеза с искусством будущего, то он применял ее к современной эпохе. Не укладывающиеся в эти рамки явления автор диссертации рассматривал как псевдоклассицизм или как псевдоромантизм. Концепция диссертации Надеждина вызвала яростные споры, упреки в схематизме, в абсурдности идеи синтеза классицизма и романтизма, однако после ее обнародования сама проблема — классицизм или романтизм — была снята. С этой поры спор романтиков с классиками начал восприниматься как анахронизм, поскольку громко была заявлена мысль о необходимости создания нового искусства. Идеи, изложенные в диссертации Надеждина, получили развитие в его журнале «Телескоп» и газете «Молва». В «Телескопе» — «журнале современного просвещения» — печатались публицистические и научные статьи, проза и поэзия, была прекрасно поставлена критика и библиография. Здесь сотрудничали Загоскин, Лажечников, К.Аксаков, Кольцов, Тютчев, Н.Павлов, молодые Н.Станкевич и Огарев. В первый год издания (1831) Пушкин опубликовал в журнале два памфлета, направленных против Булгарина. С публикации на страницах «Молвы» «Литературных мечтаний» началась систематическая деятельность Белинского. Лейтмотивом многочисленных статей Надеждина, опубликованных в «Телескопе>> и «Молве» («Борис Годунов. Сочинение А. Пушкина. Беседа старых знакомцев», 1831; «Рославлёв, или Русские в 1812 году» (М.Н.Загоскина), 1831; «Марфа Посадница Новогородская», 1832; «Летописи отечественной литературы», 1832; «Театральная хроника», 1836 и др.) стало требование объективности искусства и критика субъективно-романтических тенденций в литературе. Самыми перспективными жанрами Надеждин считал драму и роман, отдавая предпочтение последнему: роман синтетичен по своей природе, он соединяет в себе объективность и «историческую изобразительность» эпоса, «живую деятельность» драмы и лирическое одушевление, способность персонажей к самораскрытию. Роман удобен для изображения действительности, поскольку не боится показа прозаических сторон жизни, способен вобрать в себя мелочи повседневности, однако эти мелочи достойны изображения лишь в том случае, если просвечены высокой идеей. Надеждин замечал, что современные романисты должны обращаться к русской истории и находить в ней такие моменты, когда открывалось ее национальное содержание. Критерии объективности, философской значительности, целостности в изображении действительности, применяемые Надеждиным в оценке текущей литературы, порой приводили к парадоксальным ситуациям. Высокую оценку критика получал М.Н.Загоскин, автор исторических романов «Юрий Милославский» и «Рославлёв», сумевший найти, по его мнению, «высокие» моменты в истории. С другой стороны, Надеждин обнаруживал непонимание пушкинского «Евгения Онегина». Называя роман «поэтической безделкой», видя в нем лишь игру фантазии, «арабеск мира нравственного», он подчеркивал его фрагментарность — результат неумения воспроизвести частные явления действительности в свете гармоничного и философски-значительного целого. Отсутствие философских идей, лежащих на поверхности, помешало Надеждину увидеть новаторский характер любимого детища Пушкина. Иной была оценка пушкинского «Бориса Годунова», в котором Надеждин усмотрел свидетельство перехода поэта на уровень философско исторического творчества. Критик глубоко истолковал разомкнутость действия «Бориса Годунова». По его мнению, читателей и критиков не должно смущать наличие в пьесе двух центральных героев — Бориса Годунова и Отрепьева. Единство действия основано на воссоздании образа времени, исторической эпохи: «Не Борис Годунов, в своей биографической неделимости, составляет предмет ее, а царствование Бориса Годунова, эпоха, им наполняемая, мир, им созданный и с ним разрушившийся, — одним словом, историческое бытие Бориса Годунова». Литературная теория Надеждина, несмотря на ее тяготение к философски-значительному, заключала в себе элементы «натурализма». Из понятия объективности современного искусства критик вывел требование «правдоподобия и сбыточности происшествий», предполагающее верность художника всем «мельчайшим подробностям жизни», в том числе географическим, историческим, психологическим. Следуя этому критерию, Надеждин педантично регистрировал различные отступления от естественности и правдоподобия. Так, в статье о пушкинской «Полтаве» он недоумевал, как может семидесятилетний старик испытывать страстную любовь, почему Мазепа, любя Марию, пожертвовал ее отцом и т. д. Гораздо большей глубиной, нежели суждения о Пушкине, отличались надеждинские оценки творчества Гоголя. По справедливому замечанию И. И. Замотина, «на Гоголе Надеждин сосредоточил все свои лучшие упования». В его доброжелательном отклике на «Вечера на хуторе близ Диканьки» приветствовалось обращение писателя к отечественному материалу, к богатейшим фольклорным источникам, отмечалась особенность его повествовательной манеры — сочетание лиризма с простодушным комизмом. Иной характер комизма увидел Надеждин в «Ревизоре». В статье «Театральная хроника» — отклике на московскую премьеру «Ревизора» — он дал Гоголю высокое звание «великого комика жизни действительной», а его произведение назвал «русской, всероссийской пьесой», возникшей «не из подражания, но из собственного, может быть горького, чувства автора». Критик подчеркивал, что комедия Гоголя «смешна, так сказать, снаружи, но внутри это горе-гореваньице, лыком подпоясано, мочалами испутано». Стремление Гоголя к романтическому универсализму, высокому учительству оказалось близко общей литературно-эстетической позиции Надеждина. Однако критик высоко оценивал не только гоголевский комизм, позволяющий увидеть просвечивающий сквозь дрязги жизни высокий идеал, но л социальную направленность «Ревизора», замену драматургом традиционной любовной интриги острой общественно значимой пружиной действия. Одним из первых Надеждин подошел к мысли, что в критике действует социальный критерий оценки. Он писал, что светская публика, «богатая, чиновная», не может верно оценить конфликт и персонажей комедии, так как «различие необъятное» смотреть на нее «сверху или снизу», т. е. с галерки или с первых рядов партера. Философское умонастроение критика соединялось в статье с демократическим пафосом. К середине 1830-х годов важное место в литературно-критических спорах заняла проблема народности. Следует заметить, что данную проблему Надеждин ставил принципиально иначе, чем представители романтической критики, связывая ее не столько с принципом национальной характерности, сколько с проблемами историософскими (статья «Европеизм и народность, в отношении к русской словесности» и др.). В историческом бытии народов Надеждин видел столкновение самобытности с подражательностью, усматривая и в отечественной истории драматичную борьбу русской народности с европеизмом, которая в конечном счете должна завершиться их примирением. Этот процесс, по мысли критика, осложняется не только рабским подражанием иноземному, но и ошибочным отождествлением народности с простонародностью: «Многие под народностью разумеют одни наружные формы русского быта, сохраняющиеся теперь только... в низших классах общества». Между тем народность — это «совокупность всех свойств, наружных и внутренних, физических и духовных, умственных и нравственных, из которых слагается физиономия русского человека...». По мнению Надеждина, в интенсивном развитии нуждается и само народное начало, без чего Россия не может выйти на авансцену истории, причем развитие самобытности надо начинать с обработки и создания русского литературного языка. Веря в идею русского мессианизма, критик, однако, считал, что первую роль в судьбах человеческих Россия, только еще приобщившаяся к ним благодаря реформам Петра, сможет сыграть лишь в далеком будущем, когда возвысится и в полной мере обнаружится «субстанциальное начало» русской нации. Надеждин — во многом трагическая фигура в истории отечественной критики и журналистики. Одним из первых это отметил Н.Г.Чернышевский, признававший в издателе «Телескопа» выдающегося деятеля русской культуры и одновременно подчеркивавший, что Надеждин-философ и критик появился «слишком рано», когда общество еще не было готово к восприятию его идей. Главные заслуги Надеждина связаны с критикой им субъективно-романтических тенденций в литературе пушкинской поры и обоснованием «поэзии действительности». Критики-любомудры и Надеждин обогатили русскую эстетику и критику идеей самодвижения искусства, естественной смены его форм, выявили закономерность синтеза художественных форм на современном этапе историко-культурного развития. |