путешествие с дикими гусями. Заправка. Дания Форбэнеде йодебранере1! прорычал Ян и зло ткнул сигаретой в пепельницу
 Скачать 0.56 Mb.
|
Рождество Под подушкой давно стало влажно, жарко и душно, когда со стороны кухни послышались шаги. Я замер под пледом, подтянув колени к подбородку. Даже дышать перестал. На диван Ник не стал садиться. Подтянул поближе кресло или стул, судя по звуку. Откашлялся. Вздохнул. – Рис подгорел. Я потянул забитым соплями носом. Точно, воняет. Да мне пох. Пусть хоть вся хата пеплом рассыплется вместе с моим позором. – Денис, э-э... – снова начал студент. – Мы, конечно, можем сделать вид, что ничего не произошло. Так будет, наверное, легче всего. Но я считаю, нам нужно поговорить. Серьезно. Я сильнее придавил подушку к уху. Тебе надо, вот ты и говори. Ник снова откашлялся. – Я знаю, не мне тебя учить, но... Пойми, не нужно предлагать свое тело, чтобы к тебе хорошо относились. Чтобы любили. Тело – не разменная монета. Это очень личное и очень твое. Только ты имеешь право распоряжаться им. Знаю, это священное право у тебя насильно и надолго отобрали. Но теперь оно вернулось к тебе, и не стоит разбрасываться... – Я и не разбрасывался! – Голос из-под подушки прозвучал зло и глухо. – Ты сам сказал, что я могу распоряжаться... ну это, как сам захочу. Вот я и распорядился! Ник засопел. Наверное, ему очень хотелось наорать на меня, но он сдерживался: – Ты уверен, что это было твое желание? Или ты сделал это, потому что думал, этого хочу я? – А ты не хотел?! – Я сдвинул подушку с одного глаза. Ровно настолько, чтобы растерянное лицо студента оказалось в фокусе. – Кто там говорил про «отпраздновать вдвоем»? И еще про это... как его... эмоциональное увлечение? А все эти подарки? – Я дернул бирку, свисающую с ворота новой футболки. – Рождество это гребаное. Я думал, я тебе нужен. По-настоящему! Особенно теперь, когда твоя Магда кривозубая свалила. Пока я толкал эту речь, физиономия Ника медленно принимала морковный цвет. В горле у него что-то сипело, пальцы впились в джинсы на коленях так, что потертая ткань начала трещать. Я уже испугался, что он вот-вот задохнется, но ему как-то удалось спустить пар. – Запомни, Денис, – голос его звучал почти нормально, только очень низко. – Никогда не говори плохо о моей девушке. Даже если она бывшая. Это, во-первых. Во-вторых, не увлечение, а эмоциональное вовлечение. Это всего лишь значит, что я – эмпат и сопереживаю людям. А в-третьих, я натурал. Но даже если бы был голубым, как василек... – студент вцепился пальцами в торчащий клок волос. – Господи, Денис, ты же ребенок! А я твой опекун. Пипец! Меня будто тонким слоем по унитазу размазали и сверху хлоркой засыпали. Прав я был все-таки насчет замерзших воробышков. Эмпат хренов меня подобрал. Отогрел. Накормить хотел. Просто так. Из жалости. А теперь вот жизни учит. И думает, я буду вокруг него прыгать и громко пищать от восторга. Я снова накрыл подушкой лицо. Видеть не хочу этого... добродеятеля! – А ты откуда знаешь, – говорю, собирая остатки гордости, – что я против своего желания на кухню голым приперся? Может, ты мне нравишься. И что мне теперь, в монастырь уйти? Молчание по ту сторону смоченного соплями плюша затянулось. Я тихонько приподнял подушку. Ник сидел, уткнув локти в колени и спрятав лицо в ладонях. По ходу, тут я его все-таки уел. – В Дании нет действующих монастырей, – сообщил он ладошкам. – Но есть хорошие школы-интернаты. Наверное, там тебе будет лучше. С ребятами твоего возраста. Ты наверняка встретишь там классного парня и... – Ник! – Я попытался выбраться из складок пледа, но только больше в нем запутался. – Подожди, какой интернат! Студент поднял сразу как-то осунувшееся, бледное лицо, но глаза так и остались прикованными к коленям: – Хороший. Ты же понимаешь, Денис, что при таком раскладе будет неправильно, если ты останешься у меня. Завтра я позвоню... – Не надо! – Я рванулся из пледа, не удержался на краю и рухнул с дивана прямо под ноги студенту. – Я это все прямо сейчас придумал, правда! То есть ты, конечно, отличный парень, даже слишком, но... Блин, я вообще даже не знаю... в смысле, я не уверен, что я гей. Теперь морда у Ника пошла пятнами. Наверное, ему очень хотелось убить меня на месте, но он просто смотрел сверху вниз, смотрел, пока я не отвел глаза, а мой нос не выдал жалостный хлюп. Тогда он нагнулся и помог мне наконец выпутаться из пледа. – Не знаю, как ты, а я зверски хочу есть, – парень поднялся и поставил стул на место. – Если тебя устроит подгоревший рис с тунцом из консервов, можем накрыть стол здесь. На балконе стоит пластиковая елка с гирляндой. Притащишь ее сюда? – Он ткнул на тумбу рядом с телеком. Я кивнул и облегченно метнулся к балконной двери. О моем «подарочке» мы больше не говорили. Пахнущий гарью рис с соевым соусом и тунцом из банки показался мне королевским блюдом. Мы лопали его, развалившись на диване. По ящику шел совершенно отстойный рождественский концерт: в зале одни спящие старички, весело только ведущим, да и то, потому что им за это платят. Рядом с телеком подмигивала огоньками кривоватая елочка. Ник болтал о том, о сем, будто ничего не случилось. Я узнал, что Бандерас не родился трехногим – он попал под машину год назад. Вообще-то, это был пес Магды. Породистый, с родословной. Она назвала щенка Бандерасом в честь любимого актера. Но после несчастного случая как-то охладела к собаке. Не пойдешь же с инвалидом на выставку? Экстерьером не похвастаешься. Можно было, конечно, просто усыпить пса, но у Ника язык не повернулся попросить об этом врача. Так вышло, что именно он гулял с Бандерасом, когда все случилось, и именно он повез собаку в клинику. В общем, после выздоровления кобелек плавно перешел в собственность спасителя. Ник не возражал. Еще студент рассказывал о своей семье. Оказалось, родители его развелись пару лет назад. Мать снова вышла замуж – за датчанина. Отец уехал в Лондон, где ему предложили хорошую работу. Завтра, в первый день рождества, нас ждало продолжение банкета. Мы должны были быть у матери Ника уже в полдень. – А она... ну, знает про меня? – Забеспокоился я. – Только то, что ты под моей опекой на каникулах, – успокоил меня Ник. – Многие датчане берут на каникулы или выходные детей из неблагополучных семей. Тут нет ничего особенного. – То есть я теперь из неблагополучной семьи? – Хмыкнул я, наворачивая тунца. Студент пожал плечами: – Как тебе больше нравится: папаша-алкоголик или замотанная мать-одиночка, которая не справляется с сыном-тинейджером? Я закатил глаза: – Может, лучше – наркоман, бросивший школу и пойманный за кражу? – Мою маму мало чем удивишь, – Ник собрал стопкой пустые тарелки. – Жалеть она тебя точно не будет, учти. У нее старая закалка. Давай-ка, отнеси это на кухню и помой. А я пойду пока перекурю. Ну вот, совсем я студента довел. Скоро по пачке в день пыхать будет. И зачем это он на лестницу курить пошел? Балкон же есть. Хотя на площадке теплее, конечно. Когда я вернулся в комнату, на тумбе у елочки выстроился ряд коробок с бантиками – некоторые из них я уже видел в багажнике. Опять?! Вот значит, как мы курим, да?! Увидев выражение моего лица, Ник поднял руки, будто сдаваясь: – Это вообще не от меня! Правда! Сам посмотри, что на карточках написано. Я с подозрением ощупал первый сверток – маленький и легкий. Действительно, на нем болтался картонный квадратик, на котором аккуратным почерком значилось по-русски: Денису от Милы. От Милы?! Но как?! По ходу, студенту придется кое-что объяснить! – Я заезжал в Грибсков, – разродился наконец Ник. – И ребята передали подарки для тебя. Они не успели отдать, сам понимаешь. Так ты не посмотришь, что там? – Он кивнул на сверток. Я аккуратно разорвал бумагу со снежинками и шариками. Ух ты! Крутейшие перчатки без пальцев! Черные, длинные, с красиво вывязанными узорами. К ним прилагалась открытка с танцующим снеговиком. «Привет, Денис! Надеюсь, мой подарок не кусается. Я старалась подобрать шерсть помягче. А то у тебя вечно руки обветренные. Носи и вспоминай меня. Все ребята передают тебе привет. Постарайся не драться в новой школе. Хотя бы не в первый день, ладно? Напишу тут свой номер. Заведешь телефон – звони. Счастливого рождества и с наступающим, Мила». Ах...еть! Я цапнул большую коробку, косо перевязанную серебряной ленточкой. Судя по наклейке сердечком она была от Ахмеда. – А он нашел мой подарок? – Я повернулся к Нику, тряся коробкой: шуршит, не шуршит? – Ловца снов? – Студент улыбнулся. – Нашел там, куда ты положил. Под подушкой. Только не понял сначала, что это такое. Подумал, украшение. На шею надел. Вот тут меня от ржача пополам сложило. Ахмед – настоящий индеец, это жесть. – А к-кто, – кое-как удалось выговорить мне через клокочущий в горле смех, – ему объяснил? Нашелся добрый человек? – Один из учителей, – хихикнул Ник. – Кстати, очень красивая вещь получилась, Ахмед мне показывал. Как ты только такое придумал! Я смущенно отвернулся: – Да я не сам... В интернете нашел, как делать. – Всего-то и пробить: «Что помогает от плохих снов». – А перышки в лесу собрал, делов-то. Так как, понравилось ему? – Очень. Ловец теперь над кроватью у парня висит. В коробке Ахмеда оказался холст в красивой рамке. Наверное, сириец ее выпилил в мастерской. Холст был пустой. Такой намек: давай, Денис, рисуй. У тебя неплохо получается. А что в этом подарке? Уж не краски ли? Написано: от Абдулкадира. В коробочке оказалось... печенье. Зайчики, елочки и звездочки, пахнущие ванилью. – Ребята сами его пекли, – пояснил Ник. – Кто на каникулы не уехал. Меня снова согнуло в приступе смеха. Брутальный Абдулкадир вырезает формочкой зайчиков из теста. Это еще жестче, чем его брат в перьях. – Можно? – Ник подошел и запустил лапищу в печенье. Я шлепнул ему по пальцам, но студент все равно успел ухватить елочку и отправить себе в рот. – Вкуснятина! – Он похлопал себя по животу. – Чаю или кофе? В последней коробке нашлись-таки краски с набором кистей. Это было уже от Ника, но у меня сил не осталось на него ворчать. До глубокой ночи мы валялись на диване, щелкая с одной рождественской комедии на другую. Русских каналов у Ника не было, зато имелась целая коллекция видеофильмов, и под конец мы перешли на них. Пока я не вырубился на диване, даже не раздеваясь. |