Судебный процесс Талаата-паши by Вегнер А. (z-lib.org). 1. выписки из германского уголовного кодекса
 Скачать 1.03 Mb.
|
|
Защитник фон Гордон: У вас не было впечатления, что он уже нашел квартиру? Ведь тогда он не мог бы точно сказать, что в субботу переедет. Ведь он так и сказал? Свидетель: Да, так сказал. Защитник фон Гордон: Госпожа Диттманн, когда обвиняемый снял у вас квартиру, то квартира ведь еще не была свободна? Он переехал в тот же день или же через несколько дней? Свидетельница г-жа Диттманн: В воскресенье утром, через несколько дней после найма, приблизительно через 3-4 дня, потому что комната еще была занята. Председатель (переводчику): Скажите обвиняемому, что г. Апелян показал, что он слышал о трех случаях припадка и что он сам г. Апеляну причину переезда на Аугсбергерштрассе объяснял состоянием здоровья. (Переводится.) Защитник фон Гордон: Сколько человек бывало на уроке танцев? Свидетель: Около 60-70 человек. Защитник фон Гордон: Пытался ли говорить с барышнями? Стеснялся или был смел? Свидетель: Вообще не был смел, постоянной девушки не было у него, он танцевал с разными девушками, разговаривал с ними, потому что надеялся таким образом научиться немецкому. Эксперт Липманн: Он вам не казался очень замкнутым? Свидетель: Конечно, он был очень замкнут и не был так жизнерадостен и свободен, как другие. Эксперт Липманн: Разве не странно, когда вы говорите, что о резне вы совершенно не разговаривали, что он, который так сильно от этого пострадал, не затрагивал эту тему? Свидетель: Как-то во время нашей беседы, когда читали книгу д-ра Лепсиуса об Армении, вдруг он вырвал книгу из моих рук и сказал: «Оставь, не будем бередить старые раны». Эксперт Липманн: Следовательно, избегал и не хотел о них вспоминать? Свидетель: Он отобрал у меня книгу и сказал: «Отложим книгу и будем веселиться». Эксперт Кассирер: Может быть, свидетелю известна другая особая причина, из-за которой случился этот приступ во время урока танцев? Свидетель: Нет, он лишь сказал, что нехорошо себя чувствует, и захотел уехать домой. Эксперт Кассирер: Во время приступа он кричал или стонал? Произносил ли какие-либо слова? Свидетель: Нет, громких криков не было, но были стоны. Эксперт Кассирер: Он дрожал при этом? Свидетель: Да. На губах была пена. Эксперт Кассирер: Имела ли цвет пена? Свидетель: Нет. Эксперт Кассирер: Сколько времени его лихорадило? Свидетель: Приблизительно 10 минут. Эксперт Кассирер: Потом он сразу очнулся? Свидетель: Да. Эксперт Форстер: Вы сказали, что для припадка особой причины не было. Но разве не могло быть, чтобы обвиняемый немного раньше по какой-либо причине вспомнил резню, а вы об этом не знали? Председатель: Припадки ведь случались несколько раз? Эксперт Кассирер: Свидетель говорит, что причины не знает, но разве существование определенной причины невозможно? Разве не могло случиться, что обвиняемый немного раньше в воображении увидел трупы людей и в связи с этим вспомнил о резне? Известно ли вам что-либо об этом? Свидетель: Нет. Но раньше он мне говорил, что до начала припадков он чувствует какой-то запах, а потом падает на землю. Эксперт Штермер: Позвольте вам напомнить, что в армянском консульстве вы мне говорили, что приступы начинались громким пронзительным криком. Свидетель: Я не могу точно сказать, были ли это крики или стоны, во всяком случае, он начинал ловить руками воздух вокруг себя и затем падал на землю. Больше ничего я не могу добавить. Свидетель Левой Эфтиян, 21 год, Берлин, армяно-григорианская церковь (после присяги). Председатель: Когда вы из Парижа прибыли в Берлин? Свидетель: В феврале 1920 года. Председатель: С того времени живете у ваших родственников? Свидетель: У зятя Терзибашяна, который живет на Ораниенштрассе в доме 75. Председатель: Он там имеет табачную лавку? Свидетель: Да. Председатель: Его жена — ваша сестра тоже живет там? Свидетель: Да. Председатель: Ваша сестра тоже из Эрзинджана? Свидетель: Нет, из Эрзерума. Председатель: Действительно ли, что с обвиняемым вы имели частые общения в Берлине? Свидетель: Да. Председатель: Вы обучались танцам с ним вместе у учителя Фридриха? Свидетель: Да. Председатель: Посещали ли его в его квартире на Аугсбургерштрассе? Свидетель: Два или три раза. Председатель: Приходил ли обвиняемый к вашим родственникам на Ораниенштрассе? Свидетель: По крайней мере, раз в неделю. Председатель: Там с вашими родственниками беседовал? Свидетель: Да. Председатель: Замечали ли у него припадки и болезнь? Свидетель: Он сам рассказывал, что у него нервная болезнь. Всегда был грустен. Председатель: На что он жаловался? В чем проявлялась его болезнь? Было ли видно по лицу, что рассеян, меланхоличен и грустен? Свидетель: Он был грустен. Председатель: Во время танцев совершенно не бывал веселым? Свидетель: Поэтому мы его туда и водили, а с другой стороны, чтобы он научился говорить по-немецки. Председатель: Почему же он был грустен? Характер у него такой? Свидетель: Да. Председатель: Говорил ли он о своем печальном прошлом, о своих погибших родителях, братьях, сестрах, о резне? Свидетель: Моя сестра часто затевала разговор об этом, но он не хотел говорить. Председатель: Когда вернулась ваша сестра? Свидетель: Год тому назад. Председатель: Много ли родственников вы потеряли во время резни? Свидетель: Мои родители тоже были убиты во время резни. Я прибыл в Константинополь из Эрзерума в 1912 году и три года посещал школу, до 1915 года. Потом началась война, и я не смог вернуться на родину. Но мы узнали, что депортации населения уже начались. Лишь потом я узнал, что во время этой резни убиты мои родители и родственники, и спаслись только два брата и сестра. Председатель: Во время какой резни были убиты ваши родители? Свидетель: В Эрзеруме. Председатель: Когда была эта резня? Свидетель: В 1915-1916 году, точную дату не знаю, Председатель: Вы об этом слышали от своих братьев и сестры? Свидетель: Сестра моя знает лучше, потому что она в это время была в Эрзеруме. Председатель: Знаете ли вы что-либо о болезни и эпилептических припадках обвиняемого? Свидетель: Слышал о припадках, но не присутствовал при них. Слышал, что он меланхоличен. Председатель: Кроме случая во время танцев, иного случая не видели? Свидетель: Нет. Председатель: Он говорил, что часто бывали такие припадки? Свидетель: Да, говорил, что болен. Я от него самого слышал даже подробности о припадках на улице и как он тогда упал. Председатель: Знали ли, что он хотел уехать от госпожи Штельбаум? Свидетель: Нет. Председатель: Этот неожиданный переезд вас не удивил? Ведь он проживал у вашего соотечественника Апеляна? Свидетель: Он говорил, что хочет выехать, потому что там не было электрического освещения. Председатель: Вы не помните, когда он это вам сказал? Свидетель: Незадолго до переезда. Председатель: Он сразу после этого переехал? Свидетель: Через месяц. Председатель: Он переехал на Гарденбергштрассе в начале марта. Следовательно, когда же он с вами об этом говорил? Свидетель: В начале февраля. Председатель: О том, что хочет переехать? Свидетель: Сказал, что хочет переехать. Председатель: О происшествии что-нибудь знаете? Свидетель: Нет. Председатель: Знали, что Талаат-паша в Берлине? Свидетель: Я не имел понятия об этом. Председатель: Если никогда и не знали, но из разговоров окружающих могли бы знать? Свидетель: В Константинополе так говорили. Председатель: Вы прибыли в Берлин из Парижа в конце января 1920 года и с тех пор находитесь в Берлине? Свидетель: В 1918 году, когда было заключено перемирие, уже говорили, что Талаат-паша находится в Берлине, но никто этого точно не знал. Председатель (переводчику): Скажите обвиняемому, что свидетель показал, что сам обвиняемого в припадках не видел, что его каждую неделю навещал и о резне с ним не говорил (переводится). Защитник фон Гордон (свидетелю): В ваших кругах Талаат-паша считался единственным ответственным за армянские ужасы? Не могу понять, как может быть, чтобы при наличии подозрения армян никто не потрудился проверить, что этот виновник армянских ужасов Талаат-паша в Берлине? Никому не было дела до этого? Ведь это должно было вас очень заинтересовать. В последнее время тоже шли разговоры о пребывании Талаат-паши в Берлине? Вы об этом слышали лишь в Константинополе? Свидетель: Я не знал, что Талаат в Берлине. Обвиняемый: Я тоже не знал. Председатель: Обвиняемый, но вы встречали Талаата? Почему же после этой встречи вы об этом важном случае не рассказали своим соотечественникам? Обвиняемый: Боялся, что будут смеяться надо мной. Председатель: Как? Ведь Талаат вообще считался виновником. Свидетель Терзибашян всегда хотел говорить об этом, почему же ему не сообщили? Обвиняемый: Да, я об этом не говорил. Председатель: Почему скрыли? Обвиняемый: Не был заинтересован. Председатель: Но это интересует нас. Обвиняемый: Если бы я о нем заговорил, то стали бы задавать кучу вопросов. Председатель: Значит, не хотели, чтобы ваших соотечественников охватило беспокойство и они стали бы осаждать вас интересующими их вопросами? Обвиняемый: Я был в таком состоянии, что не хотел, чтобы об этом говорили. Вызывается свидетель — тайный советник юстиции, Участковый судья Шульце. Свидетель Шульце: Считаете ли вы важным, чтобы сегодня здесь досконально выяснить то, о чем обвиняемый предварительно говорил на первом допросе? Предлагаю отказаться от этого. Защитник фон Гордон: Согласны. Прокурор: Прошу допросить господина тайного советника Шульце. (Суд решает допросить его.) Свидетель, тайный советник юстиции Шульце, Шарлоттенбургский участковый суд, 53 года, протестант (после присяги). Председатель: Вы в свое время производили первоначальный ответственный допрос обвиняемого. Прошу доложить об этом суду. Свидетель: Я почти в точности помню показания обвиняемого. Он без труда признался, что убил Талаата умышленно, заранее обдумав убийство. Когда я спросил о причинах, то он сказал, что Талаат — это тот человек, по приказу которого его родственники или часть родственников в Армении были убиты. Поэтому он решил отомстить за своих близких и с этой целью он прибыл в Германию, в Берлин. Председатель: Когда он принял такое решение? Свидетель: На родине. Приобрел револьвер и сумел разыскать местожительство Талаата. И когда ему это удалось, он снял комнату против квартиры Талаата, чтобы наблюдать за ним и подстеречь его. Он следил в окно, и когда в день происшествия увидел, как Талаат вышел, схватил револьвер и последовал за ним. Чтобы избегнуть ошибки, он прошел мимо Талаата, потом, возвратившись, подошел вплотную лицом к лицу, еще раз посмотрел ему прямо в глаза и после того, как убедился, что это сам Талаат, выстрелил сзади в голову. Таковыми были его показания. Председатель: Позаботились ли вы, чтобы следствие проводилось самым тщательным образом, чтобы не было недоразумений? Свидетель: Да. Председатель: Что об этом скажет переводчик: сказанное правильно? Переводчик Калусдян: Да, но в то время обвиняемый не в состоянии был соображать. Председатель: Допрос состоялся 16 марта. Переводчик: Тогда голова еще была перевязана. Председатель: Господин тайный советник, сказанное вами теперь в основном совпадает с вашим протоколом от 16 марта. Защитник фон Гордон: В то время обвиняемого лихорадило? Свидетель Шульце: Говорил, что толпа истязала его и на голове у него была рана. Тем не менее он казался спокойным. Председатель: Обвиняемый, вы признались 16 марта, что после бегства в 1915 году из Эрзинджана решили убить Талаата? Обвиняемый: Не помню, чтобы я говорил подобное. Председатель: Значит, вы не хотели сказать, что это преступление давно было вами запланировано? Обвиняемый: Нет, как я мог это сказать? Председатель: Но тогда вы действительно так сказали. Вас допрашивали через переводчика? Обвиняемый: Может быть, что-либо подобное и была сказано, потому что голова была ранена и перевязана. Председатель: Значит, вы хотите сказать, что, возможно, потому что голова была ранена? Но ведь имеется существенная разница между решением, принятым за 14 дней до события, и решением, имевшим место за несколько лет до этого, связанным с поездкой в Берлин и приобретением револьвера за несколько лет вперед. Это ведь существенное различие. Вы не понимали значения сказанного тогда вами? Обвиняемый: Я больше ничего не помню о сказанном в тот день, на все вопросы просто отвечал — «да». Председатель: Господин тайный советник Шульце, задавали ли вы в этом смысле вопросы обвиняемому и отвечал ли он на них «да»? Свидетель: Нет, нет, обвиняемый сам от себя говорил все это и явно признался, что снял комнату напротив квартиры Талаата-паши, чтобы было удобно наблюдать и следить за ним. Председатель: Обвиняемый это подтверждает и сегодня, но не признает, что к этому делу стремился и готовился несколько лет. Свидетель: Как упомянуто в протоколе, в то время обвиняемый заявил, что в Берлин прибыл, чтобы учиться, а также для удовлетворения своей жажды мести. Председатель: Есть необходимость огласить протокол? Защитник фон Гордон: Нет необходимости. Хотелось бы спросить обвиняемого: не потому ли, что, испытывая удовлетворение от совершенного, в то время он говорил: «Это совершил я, конечно, я это совершил, потому что поклялся». Может быть, преисполненный этим внутренним удовлетворением, когда об этом событии шел разговор, вы на все отвечали утвердительно? Может быть, говорили: этого дела я добивался годами и доволен, что я его совершил»? Обвиняемый: Не знаю. Защитник Нимайер: Ведь допрос велся через переводчика. В таком случае допрос можно вести по-разному: либо допрашиваемому предоставляется возможность свободно говорить, а затем переводчик связно излагает сказанное, либо через переводчика обвиняемому лаконично задаются определенные вопросы и ответы получаются также через переводчика. Сегодня здесь перед нами наглядный пример подобного допроса через переводчика. Но здесь благодаря умению (искусству, находчивости) переводчика все протекает так быстро, что можно подумать, что отвечает сам обвиняемый. Г-н Захарянц хватает слова с уст обвиняемого. Вряд ли мне доводилось видеть такую ловкость со стороны переводчиков. Обычно перевод протекает медленно, шаг за шагом, лаконично. Хотелось бы знать, тогда допрос через переводчика проходил так же? Свидетель: Насколько мне помнится, я позволил обвиняемому спокойно говорить и рассказать, как все происходило, потом, возможно, задавал отдельные вопросы. Вообще допрос происходил так: подробности не помню, но, во всяком случае, я предоставлял возможность говорить спокойно и поручал переводчику задавать вопросы и сообщать мне ответы. Спрашивал также о мотивах преступления. Защитник фон Гордон: Разрешите спросить, г-н переводчик был очень возбужден? Помните это обстоятельство? Свидетель: Переводчик в своем деле мне очень понравился. Защитник фон Гордон: Не восторженно ли он говорил об обвиняемом? Прошу описать это еще раз. Свидетель: Переводчик был совершенно спокоен, но для обвиняемого он принес очень много сладостей, конфет, шоколада и просил его принять их. Я спросил: «Что же вы убийце даете сладости?» На что он возразил: «Как вы сказали? Убийце? Это большой человек, которым мы все восхищаемся». Защитник фон Гордон: Это показание очень важно! Председатель: Из свидетелей осталось допросить еще господина и госпожу Терзибашян и обоих переводчиков, следовательно, только четырех свидетелей, если защита согласится отказаться от допроса других свидетелей. Защитник фон Гордон: Сожалею, что сегодня на это не можем дать ответа. Учитывая интересы обвиняемого считаем это невозможным. Завтра утром об этом посоветуемся. Эксперт Штёрмер: Я получил открытку от заместителя председателя медицинского совета, завтра я должен буть на заседании совета, прошу это учесть. Завтра в 10ч. я отсюда должен уйти. Кроме того, я страдаю ишиасом, который опять дает себя чувствовать, поэтому мне надо еще успеть к врачу для вспрыскивания, чтобы избавиться от болей, иначе я и сегодня не смогу присутствовать. Завтра же мое присутствие под вопросом. |