Судебный процесс Талаата-паши by Вегнер А. (z-lib.org). 1. выписки из германского уголовного кодекса

• Название: 1. выписки из германского уголовного кодекса
• Дата: 28.03.2023
• Размер: 1.03 Mb.
• Имя файла: Судебный процесс Талаата-паши by Вегнер А. (z-lib.org).doc
• Тип: Кодекс; #1022037
• страница: 15 из 19

Защитник Вертауэр: Господа присяжные, вам передан вопросник, где вы прежде всего найдете вопрос, относящийся к убийству.

Предмет сегодняшнего следствия — это ответить на вопрос — «да» или «нет». О том, что на вопрос об обдуманности вы ответите отрицательно, я считаю излишним говорить. Я буду говорить лишь о том, как ответить на вопрос, касающийся убийства, «да» или «нет». Уже сам вопросник дает вам основание для ответа «нет», потому что там не сказано, что — «убил ли обвиняемый Талаата-пашу?», а «виновен ли обвиняемый в убийстве Талаата-паши?». Эта разница поведет вас в комнату присяжных, и, когда вернетесь из комнаты, тогда она выявится в вашем ответе: во всех стадиях ваших совещаний она всегда будет перед вашими глазами. Это будет соответствовать германскому закону.

В отношении этого пункта германский закон хорош, он стар, более чем 50 лет тому назад составлен, но все же хорош. Когда плохо говорят о немецком судопроизводстве по уголовным делам, то это относится лишь к применению (хорошего) закона. По моему мнению, нет никакой необходимости в изменении этого закона, и я не надеюсь, что реформа, о которой упомянул г-н прокурор, сможет что-либо улучшить. Я считаю существующий закон достаточно хорошим, если каждый будет выполнять свой долг и свои обязанности.

Каждый из нас чувствует, что обвиняемый должен быть оправдан. Затруднения в том, что вы наверняка говорите самому себе: «Поскольку обвиняемый убил человека, то в таком случае не обязаны ли мы его по закону осудить? Мы, судьи германского права, мы присягали содействовать торжеству справедливости, поэтому по закону нельзя оправдать человека, совершившего убийство». Должен вам сказать, что такое заключение было бы неверным, причем с точки зрения закона. Согласно нашему германскому закону вы должны оправдать обвиняемого, и тогда то, что чувствует каждый, случайно будет то, что требует наш германский закон; вопрос заключается только в том, чтобы разъяснить это простыми и ясными словами.

Защита совершенно не намерена несправедливым решением опорочить имя германского права, представителями которого являетесь вы, так же как и мы. Весь мир смотрит на нас, и ваше решение должно быть таким решением, чтобы спустя даже тысячи лет, как справедливое решение, имело бы цену. Поэтому обязанность защитника должна уступить место человеческим обязанностям, а именно: не вводить вас в заблуждение, дабы вы не вынесли несправедливого решения. Но когда по внутреннему убеждению этот человек должен быть оправдан и когда для этого присутствует юрист, чтобы вам сказать, что это соответствует даже самому строгому праву, тогда мы обязаны выполнить это для устранения мнимо существующих затруднений,

Я говорил вам, что вопросник задает вопрос: «Виновен ли обвиняемый?..» Я повторяю, что в этом слове «виновен» содержится ряд обстоятельств, которые охватывают весь Уголовный кодекс. Наш Уголовный кодекс имеет общую и специальную часть. В специальной части рассматриваются отдельные правонарушения: убийство, обман, воровство и др. Там в одной статье говорится: «Лицо, похитившее чужое имущество и т. д, обвиняется в краже...»; в другой статье записано: «...лицо, которое убило человека с умыслом, и т. п., обвиняется в убийстве». Но есть и общая часть, которая поставлена особо впереди всех этих отдельных преступлений и которая относится ко всем частным вопросам, и по этой причине она каждый раз не повторяется.

В ст. 2 этой общей части имеется положение, что никто не может быть наказан, если за подобное преступление ранее не было предусмотрено наказание. Наказания за отдельные преступления предусмотрены в общей и специальной частях. Общая часть содержит несколько статей, которые для сегодняшнего приговора имеют решающее значение, и, как вы видели из имевшихся здесь возражений, они содержат особые спорные моменты, которые подлежат вашему вниманию.

Ст. 51 Общей части устанавливает, что в определенных условиях не имеется наказуемого действия, если даже личность совершила какое-либо из преступлений, предусмотренных особой частью, а именно: кражу, убийство и прочее. Это та статья, которая рассматривает душевную сторону виновного. Вслед за двумя статьями следует еще одна такая статья, предметом которой является необходимая оборона. Под необходимой обороной понимается защита от нападения. Но в третьем разделе той же статьи говорится, что если даже не было необходимой обороны и потерпевший из страха и замешательства превысил пределы необходимой обороны, то в этом случае он также освобождается от наказания. Я возвращаюсь к этим двум статьям, потому что только они имеют существенное значение для вашего решения. Уже указывалось, что, как гласит первое предложение ст. 51, нет наказуемого действия, если виновный был лишен возможности отдавать себе отчет в своих действиях и, как добавляет второе предложение, он действовал в состоянии болезненного нарушения психики. Таким образом, в одной и той же статье слились две совершенно различные между собою вещи — отсутствие возможности отдавать себе отчет в своих действиях и болезненное нарушение психики. Безусловно, есть случаи, когда это одновременно существует. В данном случае это вероятно. Настоящий случай, я бы хотел сказать, оправдывается не только одним, но двумя оправдательными приговорами, настолько ясно изложены эти оба обстоятельства в ст. 51.

Выше упоминалось, что вокруг подобных вопросов могут возникнуть сомнения. Если спросить человека, имело ли место происшествие, которое уже в прошлом, а он сам не был очевидцем этого, то любой может ответить положительно или отрицательно. Но может быть и такой ответ: «Я этого не знаю». Если, например, задать вопрос: «Совершено ли такое изобретение?», то один может сказать: «Да, я это наверное знаю», другой может решительно заявить: «Ничего подобного», третий может ответить: «Я не знаю, я этим вопросом не занимался». Точно так же и в данном деле.

Нужно иметь в виду, что юриспруденция — это не искусство магии, а применение здравого человеческого смысла. Когда человек переходит границы этого и начинает заниматься юридической казуистикой, с этого момента он вступает на ошибочный путь. Чем более просто и открыто будем смотреть на дело, тем легче будет принять решение.

15 марта 1921 года имел место поступок этого молодого человека. Теперь вас спрашивают, можно ли принять во внимание статью 51, то есть имело ли место тогда состояние невменяемости или болезненное нарушение психической деятельности? Обвиняемый уже высказался, свидетели тоже высказались, эксперты сообщили свои мнения, так что вы выслушали всех возможных людей. Допустим, что вы скажете — «Обвиняемый был совершенно здоров» Возможно, кто-нибудь из вас скажет: «Он не был здоров, его психика была под болезненным влиянием». Но может быть также, кто-нибудь из вас скажет «Мы этого не знаем, это для нас осталось под сомнением».

Здесь уже упоминалось об одном решении, которое было вынесено Имперским верховным судом по подобному делу Верховный суд, конечно, выносит как правильные, так и ошибочные решения. Если решение по своему содержанию правильное, то тогда можно сослаться на него, но не потому, что Верховный суд имеет авторитет, так как в области правовой науки нет вообще других авторитетов, кроме того, что является истинным в области права.

Но если сказанное Верховным судом является правильным и, после того как мы проверим, наш человеческий здравый рассудок подскажет нам, что это правильно, что решение объективно верно, то в таком случае подобное решение, как существенное обстоятельство, со спокойной совестью можно использовать.

Согласно судебной практике Верховного суда в Ольсхаузенском уголовном кодексе записано следующее (5-е изд., 1897, том I, с. 186, прим. 10):

Если точно установлена невменяемость как причина, освобождающая от уголовной ответственности, то при этом условии недостаточно общего утверждения о преднамеренности, а скорее всего требуется обоснование в соответствии со ст. 266 Уголовно-процессуального кодекса.

Необходимо точно установить, что виновный в момент совершения деяния не находился ни в одном из состояний, предусмотренных ст. 51.

Недостаточно утверждать, что судебное разбирательство не имеет никаких оснований для признания невменяемости: надо, наоборот, чтобы было положительным образом утверждено, что виновный во время совершения деяния не был ни в одном из состояний, предусмотренных ст. 51 (Имперский суд по уголовным делам, т. 21, с. 131).

Значит, нужно, чтобы было подтверждено, что тех препятствующих влияний не было. Если окажутся сомнения — существовали они или нет, то обвиняемый должен быть оправдан.

Вот таково руководящее указание, в котором до сих пор никто не сомневался, потому что оно действительно соответствует здравому человеческому рассудку. Значит, если на основании данного судебного разбирательства у вас возникают сомнения, обладал ли обвиняемый в 11 часов 15 марта 1921 года, в момент совершения выстрела, свободной волей, разве только что эта воля вследствие невменяемости или в результате болезненного нарушения психики отсутствовала, то вы в этом случае должны сказать: «У нас есть сомнения». Но даже если у вас имеются сомнения в этом отношении, то вы должны его оправдать. Если кто-либо из вас скажет: «Я уверен, что он не обладал нужными душевными силами», а другие скажут: «Мы сомневаемся, обладал ли он необходимыми душевными силами», то тогда эти голоса сольются друг с другом, и это будет совершенно достаточно, чтобы обвиняемому вынести оправдательный приговор. Лишь те могут дать положительный ответ на поставленный вопрос, которые могут заставить себя сказать: «Мы заявляем, что человек этот в момент совершения деяния полностью был в состоянии вменяемости в смысле ст. 51; ни невменяемость, ни болезненное нарушение не мешали ему сознавать значение своих действий и сознательно руководить ими».

Позвольте для облегчения вынесения вашего приговора дополнить здесь тем, чего не было сказано экспертами. Необходимо выяснить, какие были душевные ощущения, чувства у Тейлиряна в момент совершения им выстрела; необходимо вам самим себе выяснить, в чем заключается сущность тех душевных воздействий, под влиянием которых было совершено физическое действие, то есть в какой момент наступили отсутствие сознания своих действий 74 болезненные нарушения психической деятельности.

Собственно говоря, об этом медицинские эксперты должны были в соответствии с ныне господствующим мнением разъяснить, что действия, руководимые волей, вызываются впечатлениями, которые существуют в голове данного лица и которые из так называемой большой коры головного мозга по так называемому пирамидному пути передаются в центр спинного мозга, чтобы оттуда придать действию внешнее проявление. Если я кого-нибудь хочу убить, то в большой коре моего мозга должна быть к этому воля; я должен эту волю передать посредством пирамидного пути в центр спинного мозга, а последний должен давать команду руке подняться, глазу увидеть и прицелиться и руке нажать на спусковой крючок. Таков нормальный процесс. Но если этот нормальный путь свободной воли нарушен по причине какого-либо болезненного явления или на мгновение, всего лишь на одно мгновение в коре большого мозга приостановилась сознательная деятельность, то в этом случае свободной воли уже нет, то есть отсутствие сознания или болезненное нарушение психической деятельности исключили свободу воли.

Это то самое, о чем здесь уже читал г-н д-р фон Гордон. Я хотел бы еще раз процитировать здесь это важное место. Но хочу себе позволить не упоминать слова «Wollungen». Оно означает то же самое, что и побудительная причина или мотив. Вообще-то это старое немецкое явление — стремление не употреблять ясные конкретные технические понятия и заменять их искусственными словами-уродами. Не надо следовать этому примеру. Поэтому в этой цитате я буду говорить «мотив» или «побудительная причина» вместо «желание». Конечно, существует слово «Wollung» (кипение, волнение, бурление. — Прим, пер.), но цитируемое предложение, в котором употреблено слово «wollung», трудно понять. Итак, я вместо него буду говорить «побудительная причина» или «мотив».

Это важное место у Эбермайера, в комментарии к Имперскому уголовному кодексу на стр. 183, гласит: «...Под свободой воли в смысле ст. 51 понимается способность человека определить среди различных побудительных причин, образующих процесс формирования воли, и плодов своего воображения и эмоций, сопротивляющихся внутри его или, наоборот, стремящихся друг к другу, свое окончательное конкретное желание с ясным содержанием, принять «решение» как выражение способности личности управлять частичными процессами внутри себя». Эта способность должна быть исключена, а не только ослаблена или уменьшена, так как отдельные побудительные причины, возникшие под воздействием чувств и представлений, трудно подчинить целому и объединить в общей воле всего Я. Одна только слабость воли не исключает возможности свободы воли, пока представления и т.п. еще нормально действуют как мотивы и не исключают вследствие болезненного нарушения психической деятельности по типу механических причин воздействие, проявляющееся как выражение воли».

«Если отсутствует способность к концентрации всех своих сил в такой мере, чтобы объединить отдельные побудительные причины в одно единое желание с новым содержанием, то свобода воли отсутствует. Если же все-таки решение принимается, то это уже происходит не таким образом, что Я управляет отдельными мотивами и обобщает их, а некоторые отдельные мотивы довлеют над остальными, и из их элементов вырабатывается решение, подчиняющее себе Я».

Техника формирования воли здесь, конечно, такая же, как и при самоопределении (Биндинг, «Нормы» II, с. 81), лишь с той разницей, что не само Я как совокупность душевных сил определяет содержание волевого решения, а один отдельный элемент воли — чувство или впечатление. Свобода воли недостаточна, если в результате болезненных нарушений влияние на волю определенных впечатлений или чувств (или посторонних впечатлений) окажется настолько сильным, что определимость воли путем разумного взвешивания исключена. Лишь в том случае, когда творцом решения является совокупность душевных сил, все свое Я, то тогда лишь все поступки, исходящие от этого Я, можно приписать Я как целостности.

Таким образом, я изложил одну из самых трудных медицинских и юридических проблем. Однако я думаю, что к ней можно подойти так, чтобы каждый здравомыслящий человек мог ее понять, одобрить и следовать ей. Вы видите, что юриспруденция совершенно согласна с тем, что говорит здравомыслящий человек. Если что-либо в коре головного мозга или на пирамидном пути, в центральной нервной системе оказалось под болезненным влиянием или в большой коре оказались неразумные посторонние впечатления, которые совершали насилие над формированием воли, то в таком случае данное лицо больше не обладало свободной волей, значит, были навязчивые или болезненные впечатления, которые снимают ответственность с обвиняемого как не полностью и не совсем вменяемость.

После подобных правовых разъяснений вы можете быть в состоянии со всей ясностью и легко судить о данном деле. Это приблизительно так, когда на вершине горы, на которую хотят подняться, закрепляют прочный канат. Когда канат закреплен проводником, каждый, кто осторожно взбирается по канату, может с некоторой вероятностью сам добраться до вершины.

Хочу еще добавить то, что вот уже много тысячелетий в народе вошло в притчу. Говорят: «У меня потемнело в глазах». Это значит, что в тот момент свободное сознание нарушено. В этом состоянии человек сделает то, что в ином случае не сделает, не будь такого момента.

Хочу привести еще одно решение Имперского суда в поддержку сказанного. Один человек, который находился в оппозиции к церкви, пошел в церковь. Выступал священник, и все, что он говорил, полностью противоречило мнению этого человека. Он его внимательно слушал, напряжение стало возрастать, перешло в ярость, и в конце концов он настолько забылся, что громко заорал: «Замолчи, это неправда!» Этого человека обвинили в нарушении литургии, но он был оправдан потому, что под влиянием сказанного священником кровь настолько сильно ударила ему в голову, что с ним случилось нечто вроде потери сознания, что и толкнуло его на этот шаг.

Теперь все то, что было сказано и выяснено об Обвиняемом во время судебного разбирательства, и то, что может послужить точкой опоры для вашего решения о том, обладал ли он в 11 часов 15 марта свободной волей, — все это можно изложить отдельными объективными пунктами. Внутренняя борьба среди экспертов вас не касается, потому что ваш приговор, не будучи связан с врачами, должен зависеть от того, какое будете иметь суждение о предмете свободного судебного разбирательства. В объективном отношении, если вы хотите разобраться, какие душевные переживания имел обвиняемый в момент совершения поступка, повлиявшие на принятие решения, то вы должны учесть, что он принадлежит к одному из южных народов, который, как известно, легче возбудим, чем хладнокровный северянин. Кроме того, та страна имеет кровавые традиции, на что указал также г-н прокурор. Известно, куда бы ни ступила нога турок, всегда они перед собой несли кровавое знамя.

В 1683 году мы видели турок даже под Веной; и если бы они после этого пришли сюда, то в Германии тоже мало что осталось бы. С этими южными народами связаны определенные кровавые традиции, не только у турок, но и у армян тоже.

Потом вы слышали, что обвиняемый перенес тиф, и вы, конечно, знаете, что, если кто-либо болел малярией или тифом, то он очень часто годами не может считаться нормальным.

Потом обвиняемый из-за болезни желудка или по иной причине пил коньяк в непривычных для себя дозах, так что и в этом отношении его душевная уравновешенность не была нормальной.

К этому объективно добавляется то, как мы уже слышали, что армяне и турки вновь, как и тогда, находятся в состоянии официально объявленной войны. Где бы эти два народа ни встречались, они видели друг в друге врага, и оба в определенной степени считали себя вправе выступать друг против друга как воюющие... Если обвиняемый сам сказал: «Он чужеземец и я чужеземец, это не относится к Германии», то ему оставалось лишь добавить: «...Кроме того, мы между собой находимся в состоянии войны и мести». (И это объясняет оценку происходящего прохожими, которые, естественно, бросились на обвиняемого и избили его.)

Далее. Вы слышали также, что Талаат был приговорен к смертной казни. Судебные приговоры или признаются, или не признаются. Если мы не хотим признать приговор другого суда, то в этом случае мы не можем требовать, чтобы другие признавали наши приговоры. Смертный приговор Талаату был вынесен военным трибуналом. Я — не любитель фронтовых и военных судов: я считаю обычный суд вполне хорошим, и потому нет надобности в подобных специальных структурах. Но там, где есть фронтовые и военные суды, там, безусловно, есть и честные судьи, которые выносят справедливые приговоры. У меня нет ни малейшего сомнения в том, что те высокопоставленные и образованные судьи в Константинополе, которые с большой тщательностью разбирали дело и судили тех злодеев, вынесли справедливый судебный приговор. Еще меньше можно говорить, что приговор был вынесен под дулами пушек английских судов. Я никогда не слышал, чтобы английские судьи такими путями влияли на правосудие, наоборот. Про Англию можно говорить как угодно — хорошо или плохо, — но английское правосудие всегда служило примером во все времена и для всех стран.

Поэтому было бы неправильно сказать, что приговор военного трибунала был вынесен под давлением пушек английских судов. Было бы правильнее исследовать причины этого судебного приговора, тогда увидели бы, что, согласно показаниям одного из свидетелей, резня армян и четыре других пункта обвинения, каждый в отдельности, полностью подтвердились и соответственно с этим всем обвиняемым по этому делу был вынесен смертный приговор. В отношении одного из приговоренных, который тогда находился в Константинополе, приговор был приведен в исполнение.

Лично я ненавижу смертную казнь, точно так же как и всякое убийство, и не верю в успех борьбы с убийством, пока выносятся и приводятся в исполнение смертные приговоры. Я считаю, что вообще и ни при каких обстоятельствах убивать нельзя. В результате этого приговора тем не менее Талаат вынужден был бежать и скрываться под фальшивым именем, чтобы приговор в отношении его не был применен. Относительно правильности этого приговора у меня нет никаких сомнений. Согласно приговору было подтверждено, что Талаат был виновен во всех этих злодеяниях. Но этот приговор имеет влияние на армянина: каждый армянин, справедливый и здравомыслящий, должен сказать самому себе: «Этот человек был приговорен судом к смертной казни, значит, он совершил эти преступления и заслужил смертную казнь».

Далее следует учесть и ту идею, которая связана с вынужденной обороной. Эти личности — Энвер-паша и Талаат-паша — жили в Германии под фальшивыми именами. Тут говорили, что они «гости Германии». Против этого я со всей решительностью должен возразить: я не могу поверить, чтобы германское правительство позволило бы этим преступникам, бежавшим из своей родины, скрываться у нас под фальшивыми именами. Ведь совсем недавно один из этих людей бежал отсюда. Как пишут газеты, Энвер недавно направился в Россию выковать с большевиками новые программы, цель которых — воевать с армянами и уничтожить их. Если бы Талаат последовал за Энвером, что он, несомненно, хотел бы, то через неделю-другую имели бы место новые ужасы в отношении армян. Когда кто-то как спаситель своего народа убивает такого человека, совершившего опасные и страшные преступления против его народа, то, безусловно, он думал так: «Этот человек — враг армянского народа, если он выедет из Германии и присоединится к Энверу и к большевикам, то вновь будут вырезаны наши жены и дети!» Таким образом, в деянии обвиняемого есть в широком понимании, хотя и не в юридическом, вынужденная самооборона. Он определенно почувствовал эти опасения, когда перед собою увидел этого человека — Талаата-пашу. Это тоже объективная предпосылка к тому, чтобы теперь перейти к более обстоятельному разбору мнений судебно-медицинских экспертов.

Мы видели спор экспертов об эпилепсии. Эксперты — помощники судьи. Они в силу своей компетентности должны говорить лишь то, что может помочь правосудию. Если из-за обвала какого-либо дома будет убит человек, то кто-то может утверждать, что в этой смерти виновен архитектор. Но я никогда не поручил бы эксперту дать заключение, виноват ли в этом архитектор. Это не его дело. Он может лишь сказать, как построен дом — с соблюдением соответствующих норм и правил или нет. Обвал дома мог зависеть и от других причин. Точно так же и судебно-медицинский эксперт не может сказать, что в отношении данного деяния должна быть применена статья 51, потому что ответ на вопрос об отсутствии сознания в момент убийства должен дать психолог, а не судебно-медицинский эксперт. Последний на арену появляется лишь в том случае, когда вопрос касается болезненного нарушения психической деятельности. Дело врача — болезнь, а не ее влияние в данный момент. Если дело касается болезни, тогда я должен спросить врача и тогда он мне пусть говорит все, что ему известно об этом из своей науки. Но вмешиваться в профессию юриста он не имеет права. Применима ли статья 51 или нет — вопрос этот не касается судебно-медицинских экспертов. Я должен признаться, что в нашей юридической практике часто по практическим соображениям мы спрашиваем врача:

«Вы имеете в виду сообщить ваше мнение только о болезни обвиняемого или также и о том влиянии, которое оказала болезнь на его волю? Вы считаете, что должна быть 51-я статья?»

Я последнего вопроса никогда не задал бы, и если бы какой-либо министр юстиции спросил меня, в чем должно было бы выразиться первое его дело по вступлении на пост, я бы ему ответил: «Запретите задавать вопрос медицинским экспертам, нужно или можно применять 51-ю статью, и запретите медицинским экспертам отвечать на этот вопрос». Врач, вооруженный познаниями своей науки, обязан исследовать и описывать болезнь со всеми подробностями, но он никакой связи не имеет с тем вопросом, который мы должны решать, ему о нем говорить нечего.

Вы слышали уже от экспертов, за исключением первого эксперта г-на тайного советника Штёрмера, о том, что они неохотно подходят к этому вопросу, потому что у них, у врачей, иная точка зрения на волю, на ее ограниченность и на прочее, чем у юристов. Но в конце концов, однако, каждый из них ответил, не приняв на себя ответственности за ответ с юридической точки зрения. Часть из них ограничилась ответом: «да», а другая — «нет». И лишь первый судебный эксперт однозначно сказал, что 51-ю статью применять нельзя. Против господина тайного советника Штёрмера я ничего не имею; я очень уважаю и ценю его. Но его мнение неприменимо, в чем вы и сами могли убедиться: результаты его исследований об эпилепсии неправильны. Он установил физическую эпилепсию, в то время как все остальные господа, так же как и все мы едины в том, что здесь речь идет о душевной эпилепсии. Он не полностью изучил причины душевной эпилепсии и поэтому ошибся в диагнозе. Я признаю, что его экспертиза проработана очень точно и тщательно, но это не запрещает сказать мне, что она ошибочна. Бывает так, когда обстоятельно изучаешь вопрос и тем не менее высказываешь ошибочное мнение. А иной может истину выявить в течение получаса. О том, что мнение г-на тайного советника Штёрмера неверное, справедливо сказали, причем в весьма подобающей форме, его же господа коллеги. Эти эксперты говорят, что обвиняемый страдал душевной эпилепсией, то есть физический организм был связан с душевными нарушениями, которые неоднократно вызывали эпилептические припадки.

Здесь совершенно правильно было подчеркнуто, что мы не можем знать, был ли такой припадок у обвиняемого ночью или рано утром накануне убийства.

У больного такие припадки могут приходить и уходить без ведома больного; только потом больной чувствует слабость или нечто вроде этого.

На мой вопрос: вы уверены, что накануне ночью имел место припадок? — д-р Штёрмер так же ясно ответил: «Нет, этого я не могу знать, обвиняемый не говорил, что у него был припадок, я тоже не знаю, был или нет. Но, конечно, мог быть». В этом отношении весьма важны, господа, слова одного из заседателей — врачей, а именно, что подобные припадки могут иметь место и без ведома самого больного. Но и в этом случае следы припадка могут сохраняться довольно долго, даже днями. Следовательно, совершенно необязательно, чтобы этот припадок имел бы место непосредственно перед убийством: ночью или рано утром. Мы слышали об одном артисте, с которым случались эпилептические припадки. Однажды он вдруг не явился в театр, уехал, исчез и никто не знал, где он. А он, оказывается, сумел купить железнодорожный билет, уехать, остановиться в гостинице, не ведая вследствие своего эпилептического состояния, что с ним происходило! Он оказался лишенным некоторых предпосылок психического и душевного порядка, очевидно, по причине болезненного нарушения сознания. Вопрос г-на заседателя г-ну тайному советнику Штёрмеру: «Уверены ли вы, что перед совершением убийства имел место припадок эпилепсии?» — затронул саму суть проблемы, попал точно в цель, и, когда д-р Штёрмер ответил: «Я этого не знаю», мне стало совершенно ясно его заключение.

Другие господа эксперты более широко подошли к вопросу, но не в смысле усердия, а с точки зрения применения научного опыта.

Наконец, вы знаете, что обвиняемый получил тяжелый удар по голове и что в то утро, перед убийством, он выпил коньяка, так как чувствовал себя скверно.

По словам врачей, у обвиняемого психическая эпилепсия, у него были психоастенические припадки. Собственно, этими иностранными терминами ни на кого нельзя произвести впечатления, но то, что хотят выразить, в сущности, правильно. Эксперты говорили, что после той резни в 1915 году, жертвой которой стали его родные, обвиняемый, придя в себя после обморока, почувствовал трупный запах и в дальнейшем, когда в его воспоминании всплывали картины этих ужасов, он снова чувствовал этот запах. По мнению врачей, это признак того, что у обвиняемого душа травмирована настолько, что, когда ему являются те картины, он перестает быть хозяином своей воли. Если я хозяин своей воли, то, обнюхивая чернильницу, не буду чувствовать трупного запаха. Но если я знаю, что этой чернильницей был убит человек, и потом, обнюхивая, мне будет казаться, что я чувствую трупный запах, то я уже больше не хозяин своей свободной воли.

Как вам известно, существуют так называемые «припадки головокружения»; есть люди, которые думают, что и в самом деле голова кружится. Когда они взбираются на гору, то они должны за что-то держаться, хотя никакой опасности падения нет. Таким образом, существуют представления, которые нельзя в себе подавить. Кто-то, скажем, смотрит в окно вниз, и у него появляется мысль «ты должен броситься вниз!». В таких случаях лучше всего закрыть окно и отойти от него, потому что кто может сказать, что такой человек, будучи психически больным, не бросится вниз, потому что душевное принуждение непреодолимо. Господа эксперты это нам прекрасно истолковали, так что мы уверенно можем последовать за ними.

Теперь вопрос в следующем: что же произошло в душе обвиняемого? Что за навязчивое представление овладело им?» На это лучший ответ дал он сам: «При виде Талаата».

Прибыв в Берлин, он о Талаате не думал, не думал о нем и после того, как прожил месяц,. Но когда однажды, проходя по Гарденбергштрассе, он увидел тех трех турок и заметил, как один из них поклонился другому и назвал его «паша», а потом, сличив с фотографией в одной из газет, узнал, что «паша» и был Талаат, то Талаат-паша превратился для него в то, что для другого так называемый красный лоскут. Вновь этого человека он увидел утром в день убийства; тот сошел вниз, вышел на улицу. Какие представления могли возникнуть в его голове, когда он схватил револьвер, спустился вниз и произвел выстрел? Это те представления, которые были связаны с личностью Талаата.

Я не хотел бы в зал суда вносить политику. Но не могу не отметить, что это сделал орган государственного обвинения, который высказал некоторые суждения в пользу Талаата. Было сказано, что здесь убит «союзник Германии». Это неправда. Талаат и его комитет были союзниками бывшего прусского и германского военного правительства. Союзниками германского народа эти люди никогда не были. Но, поскольку было сказано, что Талаат был союзником Германии, я не хочу упустить возможность и считаю своим долгом особо подчеркнуть то, что эти младотурецкие авантюристы никогда не были союзниками германского народа. Правда, они свергли старое турецкое правительство и ценою моря крови в течение десяти лег держали власть в своих руках. Правда и то, что тогдашнее германское правительство заключило союз с ними; но ведь в то же время оно заключило союз и с Лениным и Троцким, которых повозили по Германии для того, чтобы сделать революцию в России. Это правительство запрашивало также Хаазе, мол, не знает ли он и в других странах каких-либо революционеров или анархистов, которых можно было бы подстрекнуть на революцию. Но, чтобы Талаат был союзником немецкого народа, я с этим никогда не соглашусь. Талаат лично мог быть честным человеком, но он был членом кабинета милитаристов, а милитаристом является тот, кто противник права. Милитарист — это не профессиональный военный. Можно быть офицером или солдатом, постоянно носить форму, всегда иметь дело с оружием и в то же время не быть милитаристом. Офицер и солдат тоже способны сохранить в себе принципы права и справедливости и выполнять свои служебные обязанности. Но, с другой строны, есть бесчисленное множество, если только не все, милитаристов, которые никогда не носили военную форму, но которые сидят перед чернильницей, пишут статьи и исступленно защищают знамя насилия. Милитарист — человек насилия в противоположность человеку справедливости. Последний справедливость ставит выше всего на свете. Если он верующий, для него вслед за Богом следует справедливость, а потом человек. Если он неверующий, то человек, как святыня, у него на первом месте. Милитарист мыслит иначе: он человек насилия, и право для него имеет ценность постольку, поскольку его можно «согласовать», как это принято говорить, «с военной необходимостью». Милитаристы не связаны ни с какой-либо определенной нацией, ни страной или границей. Они имеются среди всех народов земного шара. Они составляют единую касту, касту милитаристов, касту людей насилия в противовес касте людей справедливости. Мы и сами сейчас ужасно страдаем из-за милитаристов, которые, должно быть, и на той стороне Рейна тоже имеют влияние. Кто знает, что мы еще должны испытать от рук насильников? Мы тоже у себя имели людей насилия. Мы ряд людей направили в Турцию для обучения вооруженных сил, что совершенно не было нашим делом.

Милитаристов мы видели и в России, и сейчас эти большевики настоящие милитаристы, которые там возглавляют власть. Везде мы находим милитаристов. У них человеческая внешность, они имеют мозги, но в их мозгах отсутствует тот орган, который представляет справедливость. Милитаристы противостоят всем нациям точно так же, как существуют высокоразвитые животные, которые никогда не будут иметь чувствующего человеческого сердца. Они хотят войну, они хотят насилие, и эти люди насилия, а не турецкий народ, уничтожали армянский народ. Лишь в мозгу милитариста могла родиться эта самая чудовищная мысль: приказ о выселении народа. Если, как здесь отмечали, младотурецкий комитет был убежден, что хороших жандармов больше нет и в качестве жандармов находились лишь одни подонки, то в этом случае он не имел права отдавать приказ о выселении, а если комитет тем не менее издал такой приказ и дело о выселении возложил на этих людей, то он и является ответственным за последствия выселения.

Я вопрос ставлю совершенно иначе: безусловно, я считаю жандармов, которые сопровождали, ответственными за те зверства, но они не настолько виновны, как находившееся в Константинополе то лицо, которое дело о выселении передало в руки таких людей. Вся вина полностью лежит на правительстве, которое дало приказы о выселении и осуществило их при помощи сомнительных элементов.

Я придерживаюсь той точки зрения, что отдельный человек не решает вопрос о том, пойти ему на войну или нет. Когда объявлена война, этого отдельного человека призывают и уводят. Если судьба войны оборачивается против его народа, а сам он оказывается в плену, то враг при этих обстоятельствах должен знать, что не пленный начинал войну, а в соответствии со своим долгом он действовал как представитель своего народа. Свят каждый пленный, потому что он как представитель своего народа ради защиты своего дома и родины был обязан идти на войну, а теперь, по несчастью, оказался в плену. Тот, кто назовет пленного «сволочь», или поднимет руку на него, тот, с моей точки зрения, не может иметь места в обществе порядочных людей, потому что в каждом пленном я уважаю представителя его народа, который ради своей родины пошел воевать, но имел несчастье попасть в плен.

Это должно было знать правительство в Константинополе. Если бы даже армяне сговорились с другими народами, если бы даже какие-то ослепленные руководители совершили измену и присоединились к русским, то младотурки знали, что существуют тысячи женщин и детей, которые об этом ничего не знали, и что первым условием приказа о выселении должно было быть строгое указание проявить заботу о женщинах, детях и о тех мужчинах, которые никакого отношения к изменникам не имели.

Если бы я не был противником смертной казни, я бы при всех обстоятельствах счел справедливым таковую в отношении того лица, которое, по соображениям «военной необходимости», дало приказ, не приняв на себя ответственности за последствия такового в отношении невинных. Я считаю чистейшей болтовней, когда вне этого зала говорят, что армяне были в союзе с русскими и что этого требовала «военная необходимость». В конце концов, там у всех вместе нечего было кушать. Если бы даже там какая-либо часть народа осталась в отдельных горных деревнях, то это абсолютно не противоречило бы «военной необходимости». Если взглянете на карту Кавказа и Араратской области, то там вы увидите обширные пространства значительно больших размеров, чем Германия, но очень мало деревень. Там более двух тысяч лет проживает несчастный народ; от него ниже, с одной стороны, распространяются те плодородные поля, которые всегда вызывали аппетит у народов, имеющих захватнические устремления, с другой — ужасная пустыня, подобно Сахаре. А выше находятся те горные перевалы, которые всегда находились в руках иноземцев. Кто владел этими горными перевалами, тот и был хозяином этой долины. Жители этой долины — армянский земледелец — были их добычей.

Более 1500 лет Армения разделена на три части. Одна часть принадлежит России, другая — Турции, третья — Персии. Иноземные племена одно за другим острием меча проходили через Армению. Те самые племена, которые опустошали Переднюю Азию, Венгрию и дошли до Рейна, люди, подобные Аттиле, которые продолжают жить в наших детских воспоминаниях, которые совершали ужаснейшие злодеяния в Армении, чтобы уничтожить этот народ.

Вот на этот несчастный народ земледельцев и ремесленников и напало младотурецкое правительство. Собственно, младотурецкий означает пантюркский, а пантюркский означает насилие, милитаризм. Причины здесь были не только религиозные, но и политические. О последних мы уже слышали.

Когда 1 августа 1914 года вспыхнула война, младотурецкий комитет рассудил так: «Теперь мы можем покончить с армянами, ни одна из великих держав мира не сумеет помочь им». Мы от г-на д-ра Лепсиуса слышали, что раньше всегда та или иная великая держава помогала Армении. Заключались международные соглашения об улучшении положения армян, дабы гарантировать им права стать нацией. Но вот началась великая война, и теперь можно было покончить с армянами. Но это была не единственная причина. Мы услышали здесь, что те два семейства, которые избегли резни в Эрзинджане, должны были стать магометанами, чтоб остаться в живых (так косвенным образом было отвечено на вопрос одного из господ присяжных). Были также и религиозная вражда и фанатизм. Хотели вырезать христиан, хотели оставить лишь армян, принявших магометанство, потому что считали, что пантюркскую идею насилия легче осуществить в пределах господства Корана.

Пантюркская империя и все ее завоевания основаны на идее военной силы, а эта идея несовместима с учением Старого и Нового заветов, а также Корана при правильном его понимании и, прежде всего, с заповедью «люби ближнего как самого себя». Поэтому младотурки воспользовались случаем, чтобы уничтожить находящийся на дальней границе единственный христианский народ. Этого они не осмелились сделать в отношении армян, проживающих в Константинополе; здесь они даже назначали на работу в министерствах христиан и евреев. Но в отношении отдаленных границ младотурки в телеграммах, направленных некоторым вали (губернаторам), которые здесь имеются, приказывали, чтобы армянский народ был выслан в Ничто! Возможно, что подразумевалось духовное Ничто или пустыня, le desert, как это называют по-французски. Помимо этого, они приказывали переводить в другие районы тех губернаторов, которые были хорошо настроены к армянам, а если и это не помогало, смещать их со своих постов. Итак, перед нами убийство целого народа, ответственность за уничтожение которого лежит на младотурецком комитете, в частности на его наиболее влиятельном министре Таланте.

В 11 часов 15 марта 1921 года у обвиняемого в мыслях подводился итог тысячелетним мучениям его народа, о которых он, как выпускник реальной школы, был хорошо осведомлен. К этому нужно добавить, что в феврале школа была закрыта и он слонялся без дела до мая; что он после майского приказа о депортации армян и оставлении турок стал очевидцем того, как караваны жителей его города варварски уничтожались недалеко от города на расстоянии получаса пути. Эти ужасные картины резни оказали сильное влияние на его психику. Все это утром 15 марта вновь предстало перед его глазами. Возьмите случай с Вильгельмом Теллем. Гесслер издевался и высмеивал народ, водрузил знак рабства и принуждал Телля сразить стрелой яблоко, поставленное на голове собственного сына. Этот правитель из крови пантюркистов, людей насилия. Та мысль, которая тогда возникла у Вильгельма Телля, встала в виде образа перед глазами Тейлиряна. Какой суд присяжных мира мог бы судить Телля за то, что он своей стрелой свалил наземь правителя? Я спрашиваю, есть ли еще какое-либо более человечное дело, чем то, с которым мы здесь столкнулись? Всенародный мститель за миллион убитых стоит здесь перед человеком, который является ответственным за убийство этого народа, за все его страдания. Разве это не душевное принуждение? Может быть, нам еще нужен и образ матери, чтобы иметь также внешние медицинские представления о принуждении? У нас имеется и это. Обвиняемый является одновременно и представителем своей семьи, своей матери. Мать ему сказала: «Ты мне больше не сын». Он был охвачен этими мыслями, когда схватил револьвер и бросился вниз. Он бросился вниз, чтобы тем самым противопоставить дух справедливости принципу насилия. Он спешит вниз, он представитель человечности против представителя бесчеловечности, представитель святого права против мрачного беззакония. Он явился как представитель угнетенных против символического представителя угнетателей! Он явился от имени одного миллиона убитых против того, который вместе с другими грешен в этих злодеяниях! Он явился как представитель своего отца, которому было 55 лет, и матери, которой было 52 года, — это я подчеркиваю, потому что здесь ранее было отмечено, что Талаат-паша находился во цвете лет, своих сестер, зятя и братьев, и, наконец, как представитель ребенка своей сестры, которому было 2,5 года! За ним стоит весь армянский народ, которому тысячи лет, вплоть до самого маленького младенца. Он несет в душе знамя справедливости, знамя человечности, знамя мести за честь своих сестер и родственников. С этой мыслью он пошел против того, кто осквернил честь его семьи, приказал уничтожить благополучие всех, приказал физически уничтожить целый народ. Обвиняемый превратился в душевнобольного человека, и вам, господа присяжные, предстоит решить, что произошло в его душе и в мозгу во время совершения убийства, был ли он тогда хозяином своей воли.

Господа, я твердо убежден в том, что у вас еще до того, что мною было высказано, уже создалось о нем мнение: «Не установлено, что он владел своей волей».

Если мои слабые слова что-либо и прибавили, то они только имели цель дать правовые основания, чтобы вы знали, как вы должны судить также и с юридической точки зрения.

Господа, примите во внимание, что взоры человечества направлены к вашему решению, что око справедливости в абсолютном согласии с чувством человечности ждет вас. Скажите со всей ясностью: «Он невиновен», а остальное не наше дело!

Защитник Нимайер: Господа присяжные, мы должны ответить лишь на один-единственный вопрос, потому что лишь этот единственный вопрос стоит прежде всего перед нами. Этот вопрос следующий: «Виновен ли Согомон Тейлирян в совершении убийства, должен ли он сложить голову на плахе и искупить содеянное 15 марта?»

Две задачи должен решить каждый из вас в отдельности. Прежде всего, по возможности в соответствии с истиной, нужно в самом себе восстановить то, что было в действительности, причем в смысле положений Уголовного кодекса. Второй вопрос — это вникнуть, в чем смысл вашей судейской деятельности. А это двояко. Уголовный кодекс, кроме ограниченного количества статей, о которых до сих пор говорилось, имеет еще много других. Статьи состоят из абзацев, абзацы из предложений, предложения — из частей, части из слов, а слова из слогов. Между статьями и внутри каждой статьи проходит бесконечная масса вещей, которые мы называем нитями юриспруденции. И на этих нитях, если они юридические и кажутся нам проявлением правосудия, системой его осуществления, как раз можно споткнуться, если в них верить. Сам черт может сослаться на святое писание, мол, там ведь сказано! Нет почти ни одного понятия, ни одного толкования этих юридических предписаний, статей, которые нельзя было бы защитить различными логическими обоснованиями. Если бы вопрос заключался лишь в этом, то я не имел бы чести находиться здесь, и мои коллеги-защитники, и друзья обвиняемого не доверили бы мне участвовать в защите. Смысл моей службы здесь — суметь использовать то общее, которое имеется в задаче учителя права и в задаче суда присяжных. Призвание юриспруденции в том, чтобы выявить взаимосвязи и мертвым статьям придать живой смысл. В большинстве случаев нам удается только подготовить так, чтобы оно отвечало смыслу жизни, смыслу государственности, смыслу права, смыслу общества, смыслу человеческого общежития.

Суд присяжных — самый древний суд на свете. Германцы, римляне, англичане начинали с суда присяжных. Римский судья, германский шеффен были присяжными, непрофессиональными судьями, а юрист являлся лишь руководителем суда. Трезвое понимание того, что строгая разграничивающая, обоюдоострая логика, действующая как водораздел в юридических понятиях и статьях, хотя и необходима для техники, разъяснения, подготовки, инструкции, но она не может стать последним решающим фактором для осуществления правосудия — в этом основной смысл суда присяжных, причем в отношении обеих сторон задачи: оценки состава преступления, независимо от правил формальных доказательств, и с другой стороны — оценки смысла правового положения, то есть оценки действия, оценки цели, оценки взаимосвязи между содеянным и решением.

Теперь, поскольку мне нужно остановиться на отдельных вопросах технического характера, я постараюсь быть очень кратким и буду говорить об обстоятельствах дела лишь в той мере, в какой мне покажется необходимым.

Я буду говорить не столько о намеренности содеянного или о смягчающих вину обстоятельствах, сколько о возможности помилования, которое могло бы исправить ту несправедливость, которую мы здесь могли бы совершить. Я не буду говорить о моменте обдумывании деяния. У меня нет ни малейшего сомнения в том, что в тот момент, когда совершилось убийство, никакого обдумывания не было, даже если раньше и было бы самое подробнейшее обдумывание. То обстоятельство, что при отрицании обдуманности может быть признано наличие смягчающих обстоятельств, не должно играть роли при решении главного вопроса. Это было бы тем удобством — здесь можно применить самое резкое выражение, — это было бы отсутствием той добросовестности, которая валит ответственность на более поздние стадии, на последующие судебные инстанции. Здесь же, напротив, требуется ответить «да» или «нет» на вопрос о преднамеренности убийства.

Вопрос о вменяемости я считаю уже выясненным, и прежде всего, по двум причинам. Одна из них — это та, что эксперты сказали, в частности, тот эксперт, который об обвиняемом говорил в самом невыгодном свете. «Какое было душевное состояние в момент совершения поступка, этого я не знаю, этого никто не может знать». Я имею в виду г-на Штёрмера, который решительно заявил это. То же самое сказал и профессор Кассирер. Раз этого никто не знает, тогда не надо так решать, когда решают, зная, как это должно было быть. Вторая причина заключается в том, что обвиняемый осуществил свой поступок без какого-либо плана. Было бы понятно, если бы он продолжал преследовать Талаата-пашу; мог бы представиться более благоприятный случай, чем тот, который представился на улице Гарденбергштрассе. Однако этого я не желаю более подробно освещать. С моей точки зрения, полностью выяснено, что в этот момент исключалась не только преднамеренность, но и свобода воли. Но больше всего я придаю значение следующему соображению.

Та статья закона, на основании которой вы должны дать ваше решение, говорит следующее: «Лицо, совершившее умышленное убийство человека, карается смертной казнью, если оно совершило это убийство с заранее обдуманным намерением».

Представьте себе, что на вопрос вы ответите «да», представьте себе, что голова Согомона Тейлиряна пала под топором палача, и, наконец, представьте себе, что в изменившейся обстановке кто-то возбудил обвинение против палача, обвиняя его в совершении убийства с заранее обдуманным намерением. Ведь «лицо, совершившее умышленное убийство человека, карается смертной казнью, если оно совершило это убийство с заранее обдуманным намерением».

Должны ли вы, господа присяжные, приговорить палача к смертной казни, сказав в вашем решении: «Да, он виновен в смерти!» Здесь в Берлине 40 лет тому назад был учитель права, который серьезно настаивал на этом. Здесь не учтена одна маленькая деталь, которая отсутствует во многих статьях Уголовного кодекса, а именно, что наказуемость зависит от противоправности и сознания противоправности! Добавьте к вышесказанной статье закона одно лишь слово, «кто противоправно и т.д. ... убьет человека», и тогда это будет точно. И тогда все будут согласны с тем, что всюду для наказуемости деяния требуется его противоправность. Кроме того, с правильной точки зрения, наряду с противоправностью должно быть и сознание противоправности. То, что подсудимый объективно действовал не по закону, а вопреки закону, это может с первого взгляда показаться несомненным, но все-таки это не совсем без сомнения. Не совсем без сомнения потому, что событие произошло в то время, когда между армянами и турками было состояние войны, и они оба с точки зрения международного права должны быть признаны врагами. Поэтому, разве не следует принять во внимание статью 4 Имперской конституции, согласно которой общепринятые принципы международного права являются составными частями германского права! В этом смысле и те основные принципы международного права, которые относятся к определенным государствам, могут быть признаны общепринятыми принципами международного права. Мне нет необходимости подробно останавливаться на этом. Здесь вопрос состоит в том, что в данном случае у обвиняемого сознание противоправности имеет относительно национальную окраску.

У восточных народов сознание правомерности или неправомерности действия окрашено совершенно иначе, чем у нас. При определении душевного состояния Тейлиряна и, в частности, сознания противоправности у него, мы должны исходить из того, что у восточных людей, к числу которых принадлежат и армяне (хотя последние являются христианами приблизительно с 300 года н.э.), право, религия и нравственность составляют единое целое. Каждая турецкая секта имеет другое право. Персидские шииты имеют шиитское право, потому что для них действителен лишь Коран (подобно тому, как для протестантов Священное писание — без преданий), без Сунны (преданий). У турок-ханефитов, помимо Корана, существует также и Сунна. Таким образом, правовое сознание различно по той причине, что у них различны вероисповедания и различны религии. Точно так же и у восточных христиан: религия — и в этом как раз причина и следствие данного дела — у них стала истиной и действительностью жизни совершенно иначе, чем у нас. Ислам — это более сильное и действенное качество жизни, это более, чем правда и действительность, чем когда-либо и где-либо было христианство, не считая отдельные религиозные общины, где действительно религия и жизнь одно и то же.

Армяне — народ особенно религиозный. Их обряд, их тесная зависимость от религии вплоть до обычных их привычек в определенной степени похожи на ислам своими омовениями и молитвами. Армяне совершенно религиозны, и я не могу не заступиться за Армению. Два-три злобных выражения, которые, как разменная монета, переходят из рук в руки, создали об армянах дурную репутацию, а именно: «Один грек проведет трех евреев, один армянин — трех греков», и другие подобные слова. Однако есть и персидская притча — персы знают армян лучше всех — гласит: «Хлеб бери у курда, но спи в доме армянина!» Смысл в том, что перс — исламист и не имеет права брать хлеб из руки армянина, поэтому он его берет у курда. Но воспользоваться он должен гостеприимством не своих единоверцев, а армян, потому что армянин не украдет. Сохранность собственности, добросовестное отношение к чужой собственности нигде так не бросается в глаза, как у армянина.

Мы услышали, как на вопрос господина председателя — признает ли обвиняемый себя виновным? — он сказал «нет», а потом, когда господин председатель спросил его: «Почему себя не признаете виновным?» — обвиняемый ответил: «Моя совесть спокойна». Для него нравственная и правовая истины равнозначны. Он не понимает, даже не может себе представить, что то, что в нравственном отношении правильно, может быть с правовой точки зрения неправильным; он не может себе представить, что за то, что в нравственном отношении хорошо, его могут приговорить к смерти. Я совершенно убежден в этом и думаю, что и вы все должны быть убеждены, что чистая совесть, которая у обвиняемого, безусловно, имеется, при совокупности всего содеянного им, под тяжестью которого он сейчас оказался, начиная с первого момента и при всех обстоятельствах, — эта чистая совесть, формулируя юридически, есть твердое сознание того, что он действовал в соответствии с законом, ни в коем случае не против истинного, подлинного права, которое для него является единственной ценностью.

Душевное состояние обвиняемого, то глубокое влияние, которое произвело на него пережитое, а потом и то окончательное расстройство, к которому привели его душевные и чувственные переживания и видения, — все это опять-таки теснейшим образом связано с существующим у армян чувством семьи. Племянник обвиняемого, который вчера прибыл и сегодня должен был быть допрошен, к сожалению, по этому поводу не может быть допрошен. Но в этом вы не должны усомниться, и присутствующие здесь эксперты тоже могли бы, безусловно, убедительным образом заявить нам, что семейная жизнь у армян стоит особо высоко, и если вы вспомните то выражение, которым обвиняемый ответил на поставленный ему вопрос — хороши ли были его отношения к семье, родителям... — не знаю, может быть, помните то характерное вздрагивание, которое прошло на его лице. А переводчик тогда больше ничего не сказал, это, я думаю, самым потрясающим образом показало, в частности, отношение обвиняемого к своей вырезанной семье!

Далее, к этому надо присовокупить отношение обвиняемого к своему народу, который для него является продолжением его семьи. Армяне — это великая семья. Они были великим государством. Затем они были в рамках турецкого государства всегда большой терпеливой семьей. Потом, когда началось отделение народов от Турции — в 1820 году, — освободились греки благодаря участию всей Европы, в 40-х годах — египтяне, потом дунайские княжества, болгары, румыны, сербы, черногорцы, албанцы, — в то время армяне вели себя спокойно и терпеливо. Порта не только не могла жаловаться на них, но никогда и не жаловалась. Лишь потому, что армяне были благонадежной и верной частью турецкого государства, Порта еще в 1860 году дала им Национальное представительство в Национальном Собрании, в Константинополе, что также характерно для Востока с точки зрения сочетания церковного и национально-политического, так как оно называется Национальным Собранием, но по своей форме представляет собой, церковное собрание. В то время, когда балканские народы разрушали свои цепи, армяне проявляли терпение, потому что надеялись, что в дальнейшем для них будут введены реформы, будут гарантированы их жизнь и имущество, и они получат возможность в определенной степени участвовать в управлении своей внутренней жизнью. Они вели себя спокойно.

Состояние изменилось лишь после Берлинской конференции 1878 года, когда все народы что-то получили, когда всем раздел европейской Турции стал уже очевидным, Турция испугалась и не скрыла того, что теперь армяне, будучи единственными под властью Турции, могут стать опасными. И вот, без всякого повода со стороны армян, турецкое правительство организовывает первые ужасные преследования и резню. Без всякого повода! Тогда армяне стали организовываться. Они создали комитеты в Париже и в Женеве, чтобы добиться тех реформ, которые им были обещаны 61-й статьей Берлинского договора.

И вот началось. Я не собираюсь подробно проследить за событиями. В 1899 году я два раза был в Константинополе, и то, что я услышал от очевидцев резни в августе 1896 года, на меня произвело ужасное впечатление. И когда 16 марта я прочел о событии, происшедшем на Гарденбергштрассе, перед моими глазами предстали три картины, от которых я долго не мог избавиться. Ни одну из них я лично не видел, однако они так ясно предстали передо мною, как будто я их видел лично:

26 августа 1896 года, когда армяне готовили восстание, о котором полиция дала знать турецкому правительству, последнее в лице султана Абдула Гамида ничего не сделало, чтобы помешать восстанию, что очень легко можно было сделать. Наоборот, оно с радостью приветствовало это восстание. Правительство организовало группы людей, вооруженных дубинками, которым было приказано убивать всех армян, которых они увидят на улицах, начиная с полудня 26 августа. Немецкие женщины и дети рассказывали мне, что они сами видели эти убийства, но самая типичная картина заключалась в том, что, когда эти вооруженные дубинками люди в широких шароварах с обнаженной верхней частью тела, сопровождаемые турецкими полицейскими, нападали на армян, последние становились на колени, подымали руки к небу, склоняли головы и позволяли себя убивать. В результате у девяноста из ста убитых головы оказались в ранах.

Вторая картина — как в 1908 году Талаат-паша пришел к власти. Он пришел в министерство с несколькими друзьями, своими политическими соратниками, к великому везиру, который ждал его. Последний закурил сигарету, опустил руки в карманы и сказал: «Что это вы делаете? Вам ведь известно, что мы этого не одобряем?» В ту же секунду раздался выстрел, и тот, кого Талаат-паша хотел убрать, упал без чувств с простреленным горлом.

Далее следует третья сцена, имевшая место 15 марта 1921 года, о которой мы все знаем. Мы можем как угодно возражать против этого, но этот судебный процесс не такой, как другие, он выходит за рамки этого зала и заставляет нас обратить наши взоры на широкие взаимосвязи, попытаться понять другие народы, других людей, другие условия и быть справедливым по отношению к ним. Мы вынуждены осуществлять судопроизводство III окружного суда и данного суда присяжных в смысле широкого и ясного освещения сущности права и задач человечества и их взаимосвязей, и если это произойдет, то я не поверю, что вы приговорите Согомона Тейлиряна к смерти. Если же это вы сделаете, то, я думаю, все мы знаем, что после этого случится: в этом случае он с внутренней убежденностью, с безгранично чистой совестью и благородным намерением, которые проявились в том, что он не захотел сказать лишнего слова, и даже тогда, когда ему внушали: ты должен говорить, он, имея необыкновенно стыдливую душу, заявил: «Я не хочу говорить, я не желаю вновь бередить это, мне лучше тут же умереть». Он это сказал без волнения, да, я говорю, что он должен будет объявить: «Если так, тогда мне лучше умереть!» Он сложит свою молодую голову, голову мученика, на плахе, мать явится ему и поможет ему, и он умрет блаженной смертью. Ему это можно даже пожелать. Оправдание его не оживит его родителей, братьев и сестер; оправдание не вернет ему здоровье, он больше никогда не будет таким, как другие.

В заключение я повторяю слова г-на первого защитника: «Вы не можете Тейлиряна признать ответственным. Он поступил так, как должен был поступить, сделал то, что не мог не сделать. Принуждение, которому он следовал, вы можете назвать более чем демоническим или нравственным, возвышенным или состоянием, возникшим на патологической, соматической или эпилептической основе, — я считаю, что все эти соображения должны быть учтены каждое в отдельности. Но потом, когда они будут учтены, понадобится вновь вспомнить все обстоятельства дела и спросить себя: какое воздействие будет иметь приговор? Каким будет его воздействие, не в политическом отношении или в данный момент, а каким будет его воздействие в смысле высокой справедливости, каким будет его воздействие в смысле тех благ, ради которых мы живем и которые делают жизнь достойной того, чтобы ее прожить?