Судебный процесс Талаата-паши by Вегнер А. (z-lib.org). 1. выписки из германского уголовного кодекса
 Скачать 1.03 Mb.
|
|
Прокурор: Господа присяжные заседатели! Господа защитники не сказали вам одну вещь, во всяком случае, неясно сказали, что судья вынужден судить согласно закону. Действия судьи должны быть логически обоснованными, ясными и решительными. Он должен только лишь установить, выполняют ли приведенные здесь факты состав преступления, описанный в соответствующем пункте закона? И если это действительно так, тогда судья не может сказать: да, они выполняют состав преступления, описанный в законе, но я не хочу дать наказание. Ибо закон стоит над ним. Разумеется, может быть такой случай, когда скажут; здесь закон несовершенен, он слишком суров. Я согласен с г-ном первым защитником в том, что при совершении деяния должна была быть обдуманность, и совершенно верно, что такое планомерно и обдуманно-подготовленное деяние никогда не является умышленным убийством, если в момент осуществления отсутствовал умысел. Я также согласен, что на основании заключений господ экспертов возможно принять, что при виде пресловутого виновника его горькой судьбы у обвиняемого, страдающего психоастенической эпилепсией, душевной болезнью, обусловленной психическими факторами, возникло сильное волнение, и если вы имеете в виду это, тогда вы должны будете утвердительно ответить на вопрос: является ли это убийством простого вида. Второй защитник высказал здесь несколько мыслей, из которых с несколькими я согласен, а остальным я должен возразить. Вы, конечно, знаете великого поэта Генриха Гейне. Этот поэт настойчиво выступал против неких враждебных жизни принципов, которые он приписывал христианскому учению, и, напротив, прославлял веселую жизнерадостность классической древнегреческой культуры. И один из его известных критиков сказал о нем: когда он состарился и стал более радикальным, то перестал видеть в мире ничего, кроме тощих назареян и жирных греков. Я вспомнил об этом сравнении, когда услышал слова второго защитника о милитаристах и людях права. По-видимому, г-н второй защитник делит мир на милитаристов, у которых какой-то демон вынул из мозга те части, которые управляют чувством справедливости, где находятся сострадание и человечность, и на остальных, у которых эти части еще сохранились. Мне кажется, что такая точка зрения является несколько радикальной, слишком односторонней и наигранной и что многоликость жизни не позволяет нам строить подобные сухие понятия. Тем не менее я оставляю г-ну защитнику его теорию, но должен решительно возразить ему по другому пункту. Ему не понравилось, что убитого я представил как верного союзника немецкого народа. Я должен повторить, что турецкий народ плечом к плечу с немецким народом воевал и, безусловно, может быть назван союзником немецкого народа. Я не считаю достойным отрицать прошлое, пусть даже это политическая точка зрения отдельной личности. Я самым решительным образом должен протестовать против того, что г-н защитник назвал двух представителей этой политики Турции — Энвера-пашу и Талаата-пашу — оскорбительным образом, бежавшими из своей родины преступниками. Но я рад, что по другому пункту могу согласиться со вторым г-ном защитником, а именно, что, конечно же, в юридической казуистике решающим должен быть здравый человеческий рассудок. Хочу выразить надежду, более того, я уверен, господа присяжные, что это качество у вас осталось господствующим, несмотря на массу запуганных моментов научного, медицинского и юридического характера, с которыми вы столкнулись. И я думаю, что если вы будете исходить из здравого человеческого рассудка, то найдете истину. Защитник фон Гордон: Господа, несколько слов. Господин первый прокурор упрекнул нас в том, что мы не сказали вам об одном, а именно: что судья вынужден судить по закону. Да, господа, я постыдился бы сказать вам это, ведь это само собой разумеется! (Оживленив в зале.) Далее, г-н прокурор сказал, что не нужно указывать на наказание, приведенное в законе, то есть в данном случае на смертную казнь. Это, безусловно, ошибка по той причине, что нашим законом за определенные преступления предусмотрена смертная казнь. Следовательно, вы должны сделать вывод «от противного» и решить, какого вида должно быть такое преступление. Такая юриспруденция, основанная на терминах и понятиях, абсурдна, она уже в прошлом, она была отвергнута также Имперским судом во время войны. До войны Верховный суд подверг пересмотру тысячи понятий уголовного и гражданского права, и на их основании тщательно были разработаны новые положения. Но пришла грозная война, и все это было отброшено в сторону. Итак, Верховный суд кое-чему научился и многое подверг переоценке. Я могу прочитать вам одно решение, где наш высший судебный орган искренне признается, что он раньше узко понимал некоторые понятия, что условия жизни, исторические события, сама жизнь многому научили его. Поэтому вы, господа присяжные заседатели, тоже должны всегда поступать так, что не может быть вынесено какое-либо решение, если оно внутренне неправильно, если оно неприемлемо для вашей совести. Почему? Потому что недопустимо, чтобы у нас несправедливость стала бы справедливостью. Никакая игра с понятиями не должна стать причиной для вынесения такого приговора, который каждый здравомыслящий человек воспринимал бы как объективную несправедливость. Теперь о третьем вопросе, о котором говорил господин прокурор. В основном я предоставляю это моему уважаемому коллеге (г-ну советнику д-ру Вертауэру), но хочу кратко высказать свою точку зрения. Вы, г-н старший прокурор, сказали, что мы не должны отрицать прошлое, что турецкий народ бок о бок воевал с нами. Тут я с вами согласен. Однако турецкий народ не виновен в этих ужасных избиениях, он осуждает их, как каждый, естественно, чувствительный человек. Это систематическое уничтожение не было взрывом народных страстей, а тщательно рассчитанной, административно-политической мерой руководящих кругов, которая была приведена в исполнение подонками, и прежде всего турецкими жандармами, облик которых был здесь достаточно очерчен. Турецкий народ стоит выше этого, и мы с признательностью будем помнить о том, чем он был для нас в трудные времена и чем были мы для него. Но речь здесь идет не об этом. Защитник Вертауэр: Если согласно ст. 190 Уголовного кодекса утверждаемый или разглашаемый о ком-либо факт является наказуемым действием, то правда считается доказанной, если оскорбленное лицо за эти действия было по закону осуждено. И, наоборот, правда отсутствует, если оскорбленное лицо до утверждения или разглашения факта было по закону освобождено за эти действия. Приговором, вступившим в силу 10 июня 1335 года (по турецкому летосчислению), Талаат-паша вместе с Энвером-пашой, Джемал-пашой и Назимом был признан публичным военным трибуналом, состоявшим из известнейших судей, после подробного исследования доказательств виновным в совершении подлого преступления — резни армян и наказания невинных. Этот приговор имеет законную силу. И обвинять меня в том, что я оскорбляю этих осужденных, называя их преступниками, людей, которые на основании закона были обвинены в самых гнусных злодеяниях, неправильно и противоречит германскому законодательству. Упрекать меня в этом — значит не знать германского права. Мне неизвестно, пользовались ли эти бежавшие из своей родины преступники, которые скрывались здесь под чужим именем, защитой того или иного милитариста. По этому поводу я ничего не могу сказать, потому что вопреки сказанному г-ном прокурором я не желаю в это дело примешивать политику. Далее, прокурор говорил, что турецкий народ был верным соратником и бок о бок стоял с германским народом. Это, разумеется, правильно, и никто не утверждал противоположного. Турки тоже храбрые солдаты. Однако турецкий народ не ответствен за войну так же, как и германский народ. Согласно конституциям, существовавшим в этих странах, народы не имели никакого влияния на объявление войны, которая имела место без учета мнения народа, народы только выполняли долг. Здесь люди вроде Энвера-паши, Талаата-паши и других являются предметом вопроса не по поводу объявления войны, а потому, что они предприняли депортации, и осуществили в отношении армянского народа такие гнуснейшие злодеяния, подобных которым не знает история человечества. Я уже ранее говорил вам, господа присяжные, ваше решение из-за этих подлых злодейств, возможно, и через тысячи лет еще будет предметом внимания. Я не в состоянии понять, как можно в этот вопрос примешивать политику. В этом мире подлости и низости прекращается всякая политика, и я не могу понять, как можно произвести какое-либо слово в пользу приказов о депортации. Ведь и германский народ незаслуженно обвиняют в издании подобных приказов о депортации! Лишь только безоговорочный отказ от подобных принципов, осуждение подобных подлых и преступных приказов может обеспечить то уважение к нам, право на которое, по моему мнению, мы имеем. Сказанное мной, что милитаристы — люди насилия, с которыми не нужно смешивать военных людей, — распространено по всему свету, среди всех народов — это вовсе не новость. Меня удивляет, что господин прокурор сказанное мною по этому поводу воспринял как нечто новое. Тот, кто, как и германский народ, страдает от поступков милитаристов, тот должен согласиться с тем, что в этом вина милитаристов. И справедливо поступит тот, кто возненавидит и пожелает искоренить их. Однако речь идет не об искоренении или уничтожении милитаристов в смысле насилия, потому что, как я уже сказал, святость человека, который создан по образу Божьему, подвергается грубому и жестокому обращению со стороны лиц, охваченных идеями насилия. Милитаристы находятся вне народа. У них нет родины, нет нации, они не имеют человеческих чувств. У них только чувство насилия, и цель этого насилия — уничтожить право. Это вы увидели в данном деле, где двое представителей двух противоположных взглядов оказались друг против друга. С одной стороны — представитель насилия, с другой стороны — представитель угнетенных, который предрешает ход справедливости. Вот о чем я позволил себе подробно сказать. В самом деле, когда перед таким представителем справедливости встал тот другой представитель, то у этого кровь бросилась в голову и он перестал соображать, что он делает. Суд должен судить справедливо, воздать обвиняемому по справедливости. Мы, защитники, здесь неоднократно подчеркивали, что мы не о пощаде молим, мы не руководствуемся чувствами, а хотим, чтобы ваше решение было основано на уголовном праве. А уголовное право в данном случае отрицает вопрос вины, потому что в тот момент, когда обвиняемый спускался на улицу и направлял револьвер на свою жертву, он не был виновен. Он не был виновен потому, что его воля не была здоровой, свободной и независимой. Я уже говорил вам образно, что не он спускался на улицу, а в нем спускались века, миллионы убитых. Он, можно сказать, пред собою нес знамена мучеников, знамя своей обесчещенной семьи. Как часто вы вынуждены бываете судить мужа из-за того, что, вернувшись домой, он видит измену жены и убивает ее! Кому в голову может прийти осудить его? Но в отношении обвиняемого речь идет не о супружеской неверности, а о том, что были обесчещены его сестры, убиты отец, мать и братья, вся его процветающая семья была уничтожена. И он поднялся против преступника, который виновен во всех подлых злодействах, изобличен и осужден. И тут он потерял свое кристальное сознание, прицелился, спустил курок револьвера — и вот, к несчастью, опять убит человек. Вот что вам следует тщательно расследовать, руководствуясь медицинской наукой, руководствуясь наукой справедливости, однако прежде всего руководствуясь вашим чувством здравого рассудка. Поэтому у нас имеется одно лишь желание, и, может быть, здесь мы с господином прокурором будем единого мнения: предоставьте действовать безоговорочно вашим чувствам, движимый сознанием юридической убежденности в глубоко обоснованной справедливости. И когда после этого вы скажете «да» или «нет», то все мы согласимся с вами. Лишь одного мы хотели бы избежать — чтобы вы не подумали, что раз убит человек, то тот, который совершил убийство, должен быть признан виновным. Тогда окажется что вы не желаете принимать во внимание всю Общую часть Уголовного кодекса, которая составлена вполне справедливо. Сравнение с Генрихом Гейне, которое привел господин прокурор, на меня не подействовало, потому что я меньше поэт, чем г-н прокурор (оживление в зале). Ссылка на наше правительство, которое заключило союз с Талаатом-пашой и с Энвером-пашой, на меня тоже не действует, потому что, прежде чем заключить этот договор, никто моего мнения не спрашивал, так же как и мнения немецкого народа. Все это принадлежит прошлому. Единственная вещь, которая на меня может подействовать, это если вы замените правду ложью, если вы сформулируете вопрос так: «Убил ли обвиняемый?», а не так, как мы хотим: «Виновен ли обвиняемый в совершении убийства?» То, чего в конце концов добивается прокурор, обуславливает вопрос: «Убил ли обвиняемый?» Мы же хотим, чтобы вы сами себя спросили: «Виновен ли обвиняемый в совершении убийства?» Мы просим вас удовлетворить нашу просьбу. Защитник д-р Нимайер: Я хотел бы высказать свою точку зрения о политической стороне вопроса, которого коснулся г-н прокурор. Господин председатель в первый день судебного заседания сказал, что данное дело мы не будем разбирать иначе, чем другие дела, значит, совершенно так же, как и любое другое дело; иначе говоря, настоящий процесс не должен стать политическим процессом. В отношении защитников, я надеюсь, вы засвидетельствуете, что они избегали всего того, чего могли избегнуть, чтобы настоящий процесс не превратился в политический процесс в известном пресловутом смысле этого слова. В противном случае это означало бы, что мы не заботимся о торжестве справедливости, что мы действуем вопреки немецкому характеру. Я думаю, что мы остались реалистами. Если бы вы ознакомились с тем огромным материалом, который мы могли бы вам представить, вы бы полностью убедились в нашем самом добросовестном самоограничении. Однако разрешите мне тем не менее сказать кое-что, к чему меня спровоцировал и вынудил г-н прокуpop. В течение войны в Турции германские военные и другие органы, как внутри страны, так и за ее пределами, умалчивали и скрывали армянские ужасы образом, граничащим с пределом допустимого. Безусловно, немцы старались в некоторой степени приостановить ужасы, но турецкое население про себя сказало: «Не может быть, чтобы все это имело место без согласия немцев. Ведь немцы сильны». Значит, мы, немцы, перед Востоком и перед всем миром вместе с турками стали ответственными за армянские ужасы. Имеется обширная литература в Америке, во Франции и на Востоке, которая сводится к тому, что настоящими Талаатами в Турции были немцы. Если Согомон Тейлирян будет оправдан, то тогда такое представление во всем мире изменится. Весь мир будет приветствовать такой приговор акт истинной высочайшей справедливости! Председатель (переводчику): Объявите обвиняемому, что все его три защитника требуют его оправдания, и спросите, хочет ли еще что-либо сказать со своей стороны. (Переводит.) Обвиняемый: Из сказанного господами защитниками я ничего не понял, но убежден, что то, что они сказали, уже достаточно. Мне нечего добавить. Председатель: Теперь мне остается сделать господам присяжным необходимое юридическое наставление. Эту свою обязанность я хочу выполнить в нескольких словах. Наш Уголовный кодекс исходит из того, что нормальному человеку присуща свободная воля. Поэтому ст. 51 Уголовного кодекса говорит, что нет наказуемого действия в том случае, если совершивший его был в невменяемом состоянии или в состоянии временного болезненного нарушения психической деятельности, которое исключает свободу воли. Свобода воли существует тогда, когда человек благодаря своему разуму, своей личности в состоянии руководить своими действиями, своими инстинктами, своими порывами что-то совершить. Отрицать это в значительной мере — значит отрицать и возможность формирования свободной воли. Закон требует, чтобы то состояние, наличие которого вы у него установили, было таким, чтобы оно не только затрудняло формирование воли, тормозило ее или отрицательно воздействовало на нее, но и исключало ее. Следовательно, вы должны спросить себя: имелось ли у обвиняемого во время совершения им убийства 15 марта 1921 года в результате установленной у него эпилепсии и остальных моментов, которые вы почерпнули из заключений экспертов, а также с учетом его личности и пережитого им, такое состояние, при котором он уже не мог контролировать все участки своего сознания, все области своего внутреннего мира чувств и представлений. Если вы признаете, что значительная часть его сознания или определенные стороны его психики были до такой степени нарушены, что он уже не был в состоянии свободно формировать свою волю, тогда вы на основании статьи 51 должны отрицать уголовную ответственность обвиняемого и вынести ему оправдательный приговор. Это первое исследование, которое вы должны провести и в этом случае, потому что вопрос начинается словами: «Виновен ли обвиняемый?..» Но если вы не признаете наличия такого бессознательного состояния и подобного болезненного нарушения психической деятельности по той причине, что вам покажется, что деяние по всей своей совокупности не дает вам права на такое суждение, а признаете, что имелась лишь ограниченная вменяемость, то в этом случае вы обязаны выяснить, не было ли прочих признаков умышленного убийства? По этому поводу нет необходимости долго говорить. Вы должны спросить себя: намеревался ли обвиняемый убить Талаата и понимал ли он, что убивает человека? Косвенный умысел, о котором мы раньше говорили, здесь не играет роли. Если это здесь вообще станет предметом обсуждения, тогда вы должны будете на вопрос о вине дать положительный ответ, если, конечно, 51-ю статью не будете считать решающей. Однако заранее обдуманное намерение, которое обосновывает вынесение решения об убийстве при отягчающих обстоятельствах, никакой связи не имеет с умыслом. Оно имеет более широкий смысл. Тогда у вас должна быть убежденность в том, что обвиняемый в момент убийства, когда сделал свой выстрел, действовал обдуманно. Но это вы можете сказать в том случае, если скажете: «Он не был в состоянии внутреннего раздражения, он все-таки был в состоянии взвесить все «за» и «против». Но если вы примете состояние внутренней раздраженности, которое исключает возможность спокойного взвешивания, тогда вы, несомненно, должны дать отрицательный ответ на вопрос об обдумывании в момент совершения убийства. Здесь был затронут еще вопрос о том, что у обвиняемого отсутствовало сознание противоправности своих действий. Господа, я думаю, что вам нет необходимости этим заниматься. Сознание противоправности при умышленном убийстве не рассматривается как признак состава преступления. Оно не относится к умыслу. Вы должны расследовать, знал ли он, что убивает, и хотел ли он его убить? Кроме того, я прошу обратить внимание на то, что лишь за убийство с заранее обдуманным намерением существует смертная казнь, а за убийство при смягчающих обстоятельствах дается минимум наказания — лишение свободы сроком на шесть месяцев. Итак, я прошу вас приступить к делу и ответить на поставленные перед вами вопросы, предварительно избрав обычным путем одного из вас, который будет руководить совещанием и голосованием. Вы знаете, что для решения «Виновен!» необходимо большинство в количестве двух третей. Закон требует, чтобы это было выражено таким образом: «Да, более чем семью голосами». Значит, для того, чтобы сказать, что при данных обстоятельствах существует уголовная ответственность с исключением ст. 51, необходимо, чтобы минимум восемь человек ответили — «да». Если на вопрос о наличии вы дадите положительный ответ, нужно объявить «да», более чем семью голосами. То же, если ответите на поставленный вопрос о заранее обдуманном убийстве: «да», более чем семью голосами. И наоборот, если примете наличие смягчающих вину обстоятельств, то требуется лишь простое большинство и достаточно, если ответите: «да» более чем шестью голосами или просто «да». Итак, я подписываю вопросы. После этого присяжные удаляются на совещание. После часового совещания главный присяжный оглашает: |