БРОНЗОВАЯ ПТИЦА. Чрезвычайное происшествие Генка и Славка сидели на берегу Утчи
 Скачать 265.2 Kb.
|
|
Глава 19 Удивительная встреча На берегу, в тени дерева, стоял крошечный шалаш, сделанный из веток и листьев. Возле него горел небольшой костер. У костра сидели мужчина и женщина. – Спросим, не видели ли они ребят, – предложил Миша. Мальчики положили весла на борта. Лодка замедлила ход. Миша приставил ладони рупором ко рту: – Алло! На берегу! Мужчина и женщина обернулись к мальчикам. Оба они были в больших роговых очках. – Скажите, – крикнул Миша, – здесь не проплывали два мальчика на плоту? Мужчина и женщина переглянулись. Потом, как по команде, снова обернулись к мальчикам, но ничего не ответили. – Глухие, что ли? – пробормотал Миша. – Это же нэпманы, – объявил Генка. – Посмотрите, как нелепо расплылася рожа нэпа… Он толстый, лысый, в очках, у нее тоже волосы крашеные… Миша снова крикнул: – Вы двух мальчиков не видели на плоту? Мужчина и женщина опять переглянулись. Потом мужчина встал и крикнул: – Не понимай… Мальчики во все глаза смотрели на него… – Иностранец, – растерянно пробормотал Генка. Перед ними действительно стоял иностранец – плотный лысый человек в роговых очках, рубашке с короткими рукавами и серых широких брюках гольф, спускающихся чуть ниже колен на серые же, явно заграничные чулки. Пожилой мужчина в брюках гольф мог быть только иностранцем. – Не понимай! – снова крикнул иностранец, засмеялся и отрицательно покачал большой круглой лысой головой. – Поговорить с ними, что ли? – нерешительно сказал Миша. – А чего, – поддержал Генка, – посмотрим, что за иностранцы такие. Шпрехен зи дёйч… Мальчики подгребли к берегу, вышли из лодки и подошли к шалашу. Мужчина смотрел на ребят и улыбался. Женщина сидела у костра, помешивая ложкой в котелке. Она смерила мальчиков внимательным взглядом. Мальчики потянули носами: из котелка пахло шоколадом. – Вы далеко кричать, а ми плохо понимать руськи, – сказал иностранец. Возле палатки лежали два рюкзака с ремнями и блестящими застежками, два фотоаппарата на тоненьких ремешках, консервная банка с яркой этикеткой, два термоса и еще какие-то мелкие вещи заграничного происхождения. «Иностранные туристы, – решил про себя Миша, – буржуазия. Пролетарии по заграницам не раскатывают…» То же самое подумали Генка и Славка. Мальчики с неприязнью смотрели на представителей капиталистического мира, так неожиданно появившихся на берегу реки Утчи. Как сюда попали эти хищники и акулы? – Ви повторяйт ваш вопрос, – сказал иностранец. Вблизи оказалось, что он не так уж лыс. На голове у него были волосы, но очень редкие и светлые, как пушок. И весь он, полный, розовощекий, походил на большого откормленного ребенка. – Здесь не проплывали два мальчика на плоту? – Плёт? Что значит плёт? – Это как лодка, – объяснил Миша и показал руками, – такой четырехугольный, из бревен… Иностранец радостно закивал головой. – Понимайт, понимайт! – Он обернулся к женщине и произнес какое-то иностранное слово, потом опять радостно закивал головой: – Плёт. Понимайт! От слова «плить», «плавять». Понятно… Были здесь два мальшик, пайонир, гальстух, – он тронул свою шею, – пайонир, хорош пайонир. Биль тут, биль… – Когда? – Ночеваль. Не эта ночь, а после эта ночь… Вчера утро дальше плить на свой плёт… Плёт подчинял и поехал. У Миши отлегло от сердца. Наконец-то! Значит, Игорь и Сева живы, здоровы, ничего с ними не случилось. Из дальнейших расспросов выяснилось, что Игорь и Сева приплыли сюда позавчера вечером, переночевали, вчера до полудня починили плот и поплыли дальше. Значит, вчера, в среду, во время убийства Кузьмина Игорь и Сева преспокойно сидели здесь, беседовали с иностранцами и происшествие на Халзином лугу их никак не коснулось. Ну и прекрасно! Хоть с этим все в порядке… Теперь-то их наверняка можно будет догнать. Расстояние между ними было два дня, а теперь только один. К вечеру и нагонят… Из котелка распространялся аппетитный запах шоколада. Мальчики бросали на котелок голодные взгляды и беззастенчиво принюхивались. Генка просто дрожал от жадности. Женщина что-то сказала мужчине. Улыбаясь, он проговорил: – Мальшики, кофей пить. Вот еще! Станут они угощаться у буржуев! Миша отрицательно качнул головой, собираясь произвести какую-нибудь вежливую формулу отказа, но Генка прошептал: – Давай обожрем капиталистов… Мише это предложение показалось дельным. Теперь, когда они выяснили, что с Игорем и Севой все в порядке, можно было особенно не торопиться. Поесть-то им все равно надо. А если они будут сами варить обед, то потеряют еще больше времени. Мальчики уселись вокруг костра. Только один Жердяй продолжал стоять. Он очень стеснялся – ведь в своей деревне он никогда не видел иностранцев, – и только когда Миша велел ему сесть, он присел на корточки, но на порядочном расстоянии от костра. Женщина разлила дымящийся кофе по металлическим стаканчикам, которые она вытащила один из другого. Из кожаного несессера были извлечены крошечные ложечки и щипчики для сахара. Все это женщина проделала довольно проворно, но молча, без улыбки. У нее были коротко подстриженные волосы рыжеватого оттенка, с сильной проседью. За очками вокруг глаз виднелась частая сеточка морщинок. Руки худые, загорелые, а на запястьях белые полоски. «Наверно, кисти не загорели из-за браслетов, – подумал Миша, – а теперь она браслеты оставила в гостинице. Боится, что ограбят. Да кто их ограбит, кому они нужны?» На салфетке лежали тонюсенькие ломтики хлеба, намазанные чем-то коричневым. Славка и Миша взяли по бутерброду и один передали Жердяю. Но Генка как накинулся на бутерброды, так уже не мог оторваться от них. Через минуту салфетка была чиста. Славка его несколько раз подталкивал, но Генка словно осатанел. А ведь не обжора, не Кит, просто изголодался, да и из озорства решил обожрать буржуев… Впрочем, все изголодались. И этот маленький бутерброд, похожий на папиросную бумагу, только раздразнил аппетит. Мальчики забыли о деликатности, необходимой в сношениях с представителями иностранной державы. Женщина не успевала намазывать бутерброды. Мужчина вскрыл новую банку консервов, затем сардины и, наконец, банку сгущенного молока. Все это ребята уничтожили, особенно же навалились они на хлеб. Говорят, что иностранцы едят мало хлеба, но ведь они-то не иностранцы. По тому, как смущенно заглядывал иностранец в свой рюкзак и наконец вывернул его, ребята поняли, что все иностранные запасы уничтожены. Впрочем, они уже были сыты. Даже несколько осоловели. Им дремалось. Ведь в лагере они привыкли спать после обеда. Миша посмотрел на свой «будильник» и сказал: – Минут двадцать отдохнем и поедем дальше. А то неудобно сразу смываться. Отяжелевшие от еды мальчики прилегли вокруг костра. Жердяй и тот уселся поудобнее. Глава 20 Неожиданный поворот – Комсомоль, – улыбаясь, сказал иностранец, показывая на комсомольские значки ребят. – Ким… Интернациональ. – Да, мы есть комсомольцы, – ответил Миша не без вызова и тоже коверкая слова, вероятно думая, что иностранец его лучше поймет. – Карашо, карашо. Комсомоль – это карашо, Интернациональ – это карашо… «Притворяешься, буржуазия несчастная! – подумал Миша. – Не любишь ты ни комсомола, ни Интернационала». Потом спросил: – Путешествуете? Вояж? – О да, да, – закивал головой иностранец, – мы есть путешественник. Ходить, ездить. Россия карошая страна, красивая страна… – Нравится вам у нас? – насмешливо спросил Генка, поглаживая свой туго набитый живот. – О, нравится, отшень нравится… Очень карашо. «Знаем, как вам у нас нравится, – подумал Миша. – Разве капиталистам у нас может нравиться? Живьем бы съели нашу республику!» – Как там у вас лорд Керзон поживает? – развязно спросил Генка. Иностранец брезгливо сморщил лицо: – О, лорд Керзон… Это некарашо – лорд Керзон, отшень некарашо… Фуй, Керзон… Керзон – это плохо… – Значит, Керзон нехорошо? – насмешливо переспросил Миша. Ему даже стало неприятно, что иностранец так притворяется. Уж если имеешь убеждения, то отстаивай их. Иностранец отрицательно покачал головой: – Некарашо, отшень некарашо. Керзон… Ультиматум, Тори… Империализмус… – А Муссолини хорошо? – О, – иностранец энергично замотал головой, – Муссолини савсем некарашо. Фашизмус… Коммунист, социалист – убивать… Диктатур… Савсем некарашо… – А почему у вас есть всякие керзоны и муссолини? – ехидно спросил Миша. И, видя, что иностранец его не понял, он энергично махнул рукой: – Керзон, Муссолини вон! Долой! Иностранец радостно закивал головой: – О да… Конешно… Долёй Муссолини, долёй… Керзон – долёй! «Хитрый!» – подумал Миша и сказал: – Вот вы их и долой. Иностранец задумчиво качнул головой и, медленно подбирая слова, сказал: – Врэмя… Рэволюций не устраивать, рэволюций приходят. «Какой политически грамотный! – подумал Миша. – Уж такие, как вы, конечно, никакой революции не устроят…» А иностранец с серьезным и многозначительным выражением лица, несколько напряженным от необходимости вспоминать русские слова, продолжал: – Кризис, безработний, война… Пролетарият – некарашо… Коммунист – агитация… Капиталист его в тюрьма. – Он вдруг засмеялся и схватил себя за кисти рук: – Кандали, тюрьма! – И смешно сморщился: – Некарашо – тюрьма… Миша посмотрел на золотое кольцо иностранца, на белые полоски кожи на кистях женщины и подумал, что очень хорошо смеяться, когда сами носят золотые кольца и браслеты. Иностранец перехватил его взгляд, засмеялся и показал на руки женщины: – Кандали – три лет… Тюрьма – десять лет. Женщина в это время перемывала чашки. Мальчики сразу не сообразили, о чем говорит иностранец. Какие десять лет тюрьмы? Какие три года кандалов?.. И только Славка первым обрел дар речи. – Вы коммунистка? – спросил он у женщины. Иностранец, улыбаясь, повторил Славкин вопрос на незнакомом ребятам языке. Женщина засмеялась, ткнула себя пальцем в грудь и сказала: – Коммунисьт! – потом показала на мужчину: – Коммунисьт, – потом опять на себя: – Румэн, – потом опять на своего спутника: – Куба, Эмерика… Мальчики молчали, потрясенные таким неожиданным оборотом дела. Те, кого они приняли за буржуев, оказались коммунистами. Они, наверно, делегаты Коминтерна. Ведь недавно был конгресс. Как же они так опростоволосились, так бессовестно обожрали их! И как они могли принять их за капиталистов? Какие капиталисты будут путешествовать по берегам Утчи? Капиталисты отдыхают во всяких Баден-Баденах… Да и если приглядеться, то сразу видно, что это коммунисты и революционеры. Одеты хотя по-иностранному, но просто, как рабочие. У мужчины доброе, умное лицо, приветливая улыбка, сильный подбородок. У женщины тоже волевое лицо, и седина, и морщинки. И они отдали мальчикам всю свою еду. Разве капиталисты поделились бы с ними? Ах, как нехорошо получилось!.. – Значит, вы с Кубы? – переспросил Миша только для того, чтобы нарушить неловкое молчание. – Куба, Куба, – засмеялся кубинец. – Капабланка! – сказал Генка. – О да, да, Капаблянка, чемпьоне… – Хорошо на Кубе? – Карашо, отшень карашо. – Кубинец показал на землю. – Ходить земли карашо. – Потом он обвел рукой вокруг шеи, как бы изображая петлю, показал на дерево: – Висеть на дерев плёх, отшень плёх. – Он засмеялся. – Мне надо висеть, а я удираль… Мальчики с восхищением смотрели на кубинца. Этот толстый, веселый, такой на вид заурядный человек был приговорен к смертной казни и сумел уйти от палачей, сумел добраться до России! Каким мужеством, какой отвагой надо обладать! А он сидит на берегу Утчи, вскрывает банки с консервами и смеется как ни в чем не бывало! Вот это люди! Хорошо бы с ними поговорить, порасспросить, узнать, как обстоит дело с мировой революцией. Но надо ехать за Игорем и Севой. Да и после этого недоразумения мальчики чувствовали себя неудобно. Они встали и начали прощаться. – До свидания, – говорили они, пожимая руки кубинцу. А Генка добавил: – Если будете идти все берегом и берегом, то обязательно к нам в лагерь попадете. Кубинец не понял Генку и только весело улыбнулся в ответ. Румынке мальчики пожали руку особенно почтительно: на этих руках были кандалы! Потом они спустились к лодке. Собственно, никто не говорил, что им надо сделать, но каждый понимал это. Они сложили все свои продукты в один мешок, только хлеб мальчики оставили себе: ведь иностранцы его почти не едят. Кубинец и румынка стояли на берегу, поглядывая на сборы и не понимая их назначения. Миша торопился: может быть, кубинец улыбается тому, что у мальчиков столько продуктов, а их они оставили безо всего. Наконец мешок был уложен. Миша вынес его из лодки и положил у ног кубинца и румынки. Они сначала не поняли, но потом, когда сообразили, замахали руками: – Не надьо, не надьо, возьмийть, не надьо… Но Миша уже оттолкнул лодку и прыгнул в нее. Кубинец поднял мешок и, протягивая его мальчикам, пошел по берегу вслед за лодкой. Но Генка и Славка налегли на весла. Лодка быстро удалялась. На берегу стоял кубинец с мешком в руках. Он растерянно улыбался и качал головой. А маленькая рыженькая румынка стояла неподвижно, внимательно и серьезно глядя вслед мальчикам. Косая тень белой березы падала на ее худенькие плечи. И тогда Миша поднял руку и крикнул: – Рот фронт! Женщина молча подняла сжатый кулак. Кубинец засмеялся, опустил мешок и тоже поднял сжатый кулак: – Рот фронт! До свиданьия! Рот фронт! Глава 21 Плот Скрылись из виду и кубинец, и румынка, и их маленький шалаш из веток. Опять потянулись леса, поля, луга, перелески, овраги, мельницы. – Некрасиво получилось, – сказал Славка, работая веслами, – приняли за буржуев, набросились на еду. – Все Генка! – не оборачиваясь, ответил Миша. – «Нэпманы», «буржуи»! Всегда лезет со своими дурацкими идеями!.. – Меня брюки гольф подвели, – оправдывался Генка. – Вижу, гольф, ну и подумал, что буржуи. Миша пожал плечами: – Разве можно по штанам судить о человеке? И меня сбил с толку. Я сразу подумал, что это иностранные коммунисты. – А если ты подумал, то и продолжал бы думать! – огрызнулся Генка. – Каждый имеет свое мнение. – А кто на бутерброды накинулся? – заметил Славка. – Как будто из голодной губернии приехал! – усмехнулся Миша. – Стыдно было смотреть! Генка собирался опять огрызнуться, но Миша приподнялся и крикнул: – Плот! На небольшой песчаной отмели лежал плот – ветхое сооружение из коротких, тонких бревен, скрепленных лыком, рваной веревкой и ржавой проволокой. Крепления разорвались, и бревна плота разошлись в разные стороны. В таком виде он был непригоден к употреблению. – Сенькин плот, – сказал Жердяй. – Точно. Вот эта проволока моя. А кол Акимка притащил, из ограды вынул. Сенькин плот. Мальчики вышли на берег. Справа тянулся лес, слева виднелась деревня. За полями, на расстоянии километра, высилась насыпь железной дороги. По ней тащился товарный состав. За ним волочился длинный хвост дыма. Мальчики обсудили положение. Здесь Игорь и Сева оставили плот. Куда же они ушли? – Они ушли на станцию, – сказал Генка. – А может быть, в деревню? – предложил Славка. – Зачем? – За веревками. Хотят починить плот и плыть дальше. – На такой развалине!.. – Вот что, – сказал Миша. – Генка со Славкой отправятся на станцию, а мы с Жердяем поплывем в деревню. Как она называется, Жердяй? – Грачьи Выселки. – В Грачьи Выселки мы и пойдем. Может быть, ребята туда заходили. Если не за веревками, то хотя бы за продуктами. А вы со станции вернетесь в деревню. Мы будем вас ждать, только особенно не задерживайтесь. – Миша посмотрел на часы: – Ого, уже половина пятого! Вот и день прошел. Генка и Славка зашагали к станции. Миша и Жердяй вернулись к лодке и поплыли к деревне Грачьи Выселки. Подыматься в деревню им не пришлось. Возле берега купались деревенские ребятишки. И они сказали, что действительно вчера вечером здесь были два пионера. Приплыли они на лодке, расспросили, какая деревня будет дальше, и поплыли вниз. – На лодке? – удивился Миша. – А какие они из себя, эти пионеры? По описанию ребятишек, это были именно Игорь и Сева. Один худощавый, черный, горбоносый, другой беленький, толстенький. Откуда же у них лодка? Вот еще новости! – А какая у них лодка? – спросил Миша. Ребята объяснили, что лодка была самая обыкновенная. Но такой лодки в деревне не было, это была чужая лодка, и Сева и Игорь поплыли на ней дальше. – Дальше Фролкиного брода не уплывут, – сказал Жердяй, – там мостики всю реку перегораживают. А за мостиками – мельница с плотиной. – А далеко до Фролкиного брода? – спросил Миша. – Верст десять будет, – неуверенно ответил Жердяй. – До ночи доберемся. – Так ведь надо еще Генку и Славку подождать, – уныло проговорил Миша. – Пока вернутся Генка и Славка, день уже пройдет. Полуденный зной сменился вечерней прохладой. Рои комаров закружились над рекой. Даль ее заволакивалась туманом. Длинные тени лежали на воде. И только за дальними горами сверкали последние бронзовые отблески заката. Наконец явились со станции Генка и Славка, усталые, злые, запыленные. Станция оказалась совсем не близко. К тому же в деревне на них напали собаки, черт бы их побрал! И это вовсе не станция, а какой-то несчастный полустанок. Здесь останавливается только один поезд, в десять часов утра. И никаких ребят никто не видел. В двух словах Миша объяснил положение. Мальчики сели в лодку и двинулись дальше. Сразу за деревней им преградили путь коровы. Они стояли в воде по всей ширине реки. Мальчики гребли осторожно. Стоявший на носу Славка яростно махал руками, но коровы только косились на него настороженными глазами и не двигались с места. – Н-но, проходи, чего стала! – кричал Славка. – Кому ты говоришь «но»? Ведь это не лошади, – сказал Генка. – Надо кричать «аллё». – Аллё! – закричал доверчивый Славка. Но и этот окрик не подействовал на коров. Генка покатывался с хохоту. И только размахивая веслами и подняв страшный крик, мальчики заставили коров посторониться и проложили себе дорогу. Некоторое время они плыли без особых приключений. Погасли последние огни заката. Река сразу стала безмолвной. Мальчики молчали. Уж очень пустынно и тоскливо было вокруг. – Где же Фролкин брод? – спросил Миша. – Скоро должен быть, – ответил Жердяй. Быстро темнело. Берега теряли свои очертания. Ничего не поделаешь, придется остановиться на ночевку, иначе в темноте они могут проглядеть Игоря и Севу. |