БРОНЗОВАЯ ПТИЦА. Чрезвычайное происшествие Генка и Славка сидели на берегу Утчи
 Скачать 265.2 Kb.
|
|
Глава 13 Художник-анархист Итак, беглецов надо искать на реке. Ясно: они уплыли на Сенькином плоту. И, конечно, вниз. Какой им смысл подниматься против течения? На чем же гнаться за ними? Готового плота нет, да и движется плот слишком медленно. Значит, надо плыть за ними на лодке. Ее можно достать на лодочной станции. Но ведь лодочник заломит такую цену, что никаких денег не хватит! Есть еще лодки у некоторых крестьян, но кто даст? Особенно нравилась Мише одна лодка, хотя и четырехвесельная и нелепо раскрашенная, но небольшая, быстроходная и легкая. Она принадлежала странному человеку, который жил в деревне у своей матери и именовал себя художником-анархистом. В чем заключался его анархизм, Миша не знал. Он видел его два раза на улице. Художник был пьян и то бормотал, то выкрикивал какие-то непонятные слова. Это был маленький голубоглазый человек лет тридцати, вечно небритый и вечно пьяный. Единственный, кто мог помочь Мише достать у художника лодку, был Жердяй. К нему и направился Миша, тем более что решил взять Жердяя с собой. Никто так не знает реку, окрестные леса и села, как Жердяй. И ему самому будет интересно поехать. Ведь они поплывут мимо Халзина луга, и мало ли что бывает: вдруг нападут на след истинных убийц Кузьмина? И тогда легко будет оправдать Николая. Этот довод подействовал на Жердяя. Он согласился ехать с Мишей и идти к анархисту за лодкой. – Зовут его Кондратий Степанович, – рассказывал Жердяй про анархиста, – художник он. Картин у него полно, всю избу разрисовал. Если он пьяный – слова не даст сказать, если с похмелья – то вовсе прогонит, а если трезвый – тогда, может, и уступит лодку. Изба сельского художника поразила Мишу прежде всего смешанным запахом овчины, олифы, масляных красок, сивухи, огуречного рассола и прокисших щей. Она была довольно вместительной, но заставлена необычными для крестьянской избы вещами: мольбертом, коробками красок, старинной, видимо привезенной из города, мебелью. Но поразительнее всего было то, что и изба, и все предметы в ней были разрисованы самым странным и даже диким образом. Стены – одна зеленая, другая желтая, третья голубая, четвертая и вовсе не поймешь какая. Печь вся в разноцветных квадратиках, ромбах и треугольниках. Полы желтые. Потолок красный. Скамейки вдоль стен коричневые. Оконные рамы белые. Ухваты возле печи и те были разных цветов, а кочерга красная. Только городская мебель сохраняла свой натуральный цвет, но было ясно, что и до нее доберется эта деятельная кисть. Художник сидел на лавке и что-то сосредоточенно строгал. Редкие на висках, но длинные сзади волосы рыжими мохнатыми космами опускались на белый от перхоти ворот толстовки, не то бархатной, не то вельветовой, изрядно вытертой и перепачканной всевозможными красками. Шея была повязана грязной тряпкой, изображавшей бант. Он поднял на ребят мутные голубые глаза и тут же опустил, продолжая свою работу. – Мы к вам, Кондратий Степанович, – сказал Жердяй. – Зачем? – спросил художник низким, глухим басом, неожиданным в этом маленьком и тщедушном человечке. Жердяй показал на Мишу: – Начальник отряда к вам пришел. Художник опять поднял голову. Взгляд его остановился на Мишином комсомольском значке. – Комсомол? – Комсомол, – ответил Миша. – А кто я есть, тебе известно? – Вы художник. – По убеждениям? – Не знаю, – едва удерживаясь от смеха, ответил Миша. – По убеждениям я есть анархист-максималист, – важно объявил Кондратий Степанович. – Мы хотели попросить у вас лодку на два дня, – сказал Миша. – Анархисты-максималисты, – продолжал Кондратий Степанович, – не признают власти. По отношению к советской власти – нейтралитет. В опыт не верим, но и не мешаем. Вот так… – Больше ему нечего было сказать о своих политических взглядах, и он повторил: – Вот так… – И снова начал строгать. – А лодку дадите? – спросил Миша. – Зачем? Миша уклончиво ответил: – Нам надо съездить в одно место. – Анархисты имеют отрицательное отношение к собственности, – витиевато проговорил Кондратий Степанович. – Почему лодка моя? Миша пожал плечами: – Говорят, что ваша. – Зря говорят! Привыкли к собственности, вот и говорят. Все общее. – Значит, нам можно взять лодку? – Берите, – продолжая строгать, сказал Кондратий Степанович. – Спасибо! – обрадовался Миша. – Мы ее вернем в целости и сохранности. Жердяй тихонько толкнул его в бок: – Ключ проси! – Тогда дайте нам ключ от лодки, – сказал Миша. Кондратий Степанович сокрушенно покачал головой: – Ключ… Трудное дело… – Почему? – обеспокоенно спросил Миша, начиная понимать, что получить лодку будет вовсе не так просто, как ему показалось. – Ключ – это личная собственность. – Ну и что же? – Лодка – общественная собственность, пользуйтесь, а ключ – собственность личная, могу и не дать. – Что же нам, замок взломать? Кондратий Степанович скорбно покачал головой: – Экс-про-при-ация! Нельзя без общества. – А мы всем отрядом, – нашелся Миша. Кондратий Степанович еще печальнее качнул головой: – В милицию заберут. – Ведь вы не признаете милиции, – ехидно заметил Миша. Совсем упавшим голосом художник сказал: – Мы не признаем. Она нас признает. – Мы бы вам заплатили за лодку, но у нас нет денег, – признался Миша. Кондратий Степанович отрицательно замотал головой: – Анархисты-максималисты не признают денежных знаков. – И, подумав, добавил: – Обмен – это можно. – Какой обмен? – Ключ я дам, а вы взамен дадите мне подряд на оборудование клуба. – Что за подряд? – удивился Миша. – Клуб вы устраиваете? Украсить его надо? Вот я его и оформлю. – Но ведь мы делаем его бесплатно. – Плохо, – поник головой художник. – Труд должен вознаграждаться. – Ведь анархисты не признают денег, – опять съехидничал Миша. – Я не говорю – оплачиваться, а говорю – вознаграждаться, – пояснил анархист. – Ребята вам за это картошку прополют, Кондратий Степанович, – сказал практичный Жердяй. – Эксплуатация, – задумчиво пожевал губами художник. – Какая же это эксплуатация! – возразил Миша. – Вы вложили в лодку свой труд, а мы вам поможем своим трудом. – Разве что так, – размышлял вслух Кондратий Степанович. – А когда прополете? Время не ждет. – И он посмотрел в окно, через которое виднелся заросший бурьяном огород. – Как только вернемся, – ответил Миша, – дня через два. – Ладно уж, – согласился наконец художник, – и насчет клуба подумайте. Я его так оформлю, что и в Москве такого не найдется. Он снял со стены и протянул Мише ржавый ключ. – Хорошо, – радостно говорил Миша, пряча ключ в карман. – Мы обязательно подумаем насчет клуба. Жердяй снова подтолкнул его: – Весла! – А где весла? – спросил Миша. – Весла… – проговорил Кондратий Степанович печально. Миша с испугом подумал, что он опять начнет рассуждать о собственности и не даст весел. – Весла и уключины. Иначе как же мы на ней поедем?! – решительно сказал Миша. – И уключины… – вздохнул Кондратий Степанович. Ему очень хотелось еще поговорить, но, вспомнив, видимо, и о прополке и о клубе, он еще раз вздохнул и сказал: – Весла и уключины в сарае возьмете. А потом на место поставите. Глава 14 Всегда готовы На время своей отлучки Миша решил оставить старшей в лагере Зину Круглову. Генка легкомыслен, Славка нерешителен, Зина же хоть и девочка, а ребята ее уважают и даже побаиваются. Но чтобы Генка и Славка не обиделись, Миша решил их взять с собой в поездку. Значит, вместе с Жердяем их поедет четверо. Двое – на веслах, третий – за рулем, четвертый – дозорным, на носу. Вернувшись в лагерь, Миша приказал Генке готовить снаряжение, а Славке – провизию. – Рассчитывайте на два дня, – сказал Миша. – Ты, Генка, проверь лодку; нет ли течи, как сидят уключины и весла. Приготовь на всякий случай запасное весло и шест. Возьми пару удочек. Не забудь компас, топор, веревку, ведро, котелок, фонарик с батарейками. И свистки для каждого. И два флажка для сигнализации. – А палатку? – Не надо. И так переночуем. Да, спички не забудь. Все! Записал? – Записал! – Генка подвел под списком жирную черту. Миша повернулся к Славке: – Теперь ты, Славка! Продукты возьмешь в двух мешках – на случай, если разделимся попарно. Каждому – кружку, ложку, нож. Продукты: одну буханку хлеба, лапши на две варки, крупы какой-нибудь тоже на две варки, немного масла, чай, восемь штук конфет. Все! Генка зароптал: – Голодать будем! А яйца, сало? – Надо здесь ребятам побольше оставить. А мы наловим рыбы. Не забудь соль. – Можно картошки взять, – предложил Славка. – Верно, – согласился Миша. – И учти: никаких бумажных пакетов, только из материи. Вообще все снаряжение надо подогнать так, чтобы ничего не скрипело, не болталось, а главное, не звякало и не брякало. Понятно? Ты, Генка, смажь уключины и возьми с собой кусок холстины: может быть, придется обвязать весла для бесшумности. – Не беспокойся, Миша, – заверил Генка, – все будет сделано как нельзя лучше. – Мы, конечно, всё сделаем, – сказал рассудительный Славка, – но, честно говоря, я сомневаюсь в успехе нашей поездки. – Ты всегда во всем сомневаешься! – разозлился Генка. – Сева и Игорь имеют перед нами преимущество двух суток, – продолжал Славка, – и мы их никогда не догоним. – Мы не догоним таких пентюхов? – закричал Генка. Миша сказал: – Во-первых, они плывут на плоту, а мы на лодке, это втрое быстрее. Во-вторых, они делают много остановок: и продукты им надо купить, и маршрут они плохо знают, и дрыхнут, наверно, до полудня. И, наконец, в-третьих, не вечно же они собираются плыть по реке! Где-то они должны остановиться и пересесть на железную дорогу. Значит, в этом месте они оставят плот. Мы этот плот увидим. И по этому следу будем их искать. – Понятно теперь? – насмешливо заключил Генка. – А если непонятно, то сиди здесь и вари с Китом кашу. К вечеру все было готово. Снаряжение и продукты сложены в лодку, а сама она, проверенная и смазанная, подведена ближе к лагерю, и возле нее поставлены часовые. Отплытие было назначено на четыре часа утра. Чтобы не опоздать, Жердяй остался ночевать в лагере. Вечером у костра Миша, взывая к сознательности ребят, убеждал их слушаться Зину. – Положение очень серьезное. Я уже не говорю о международной обстановке, это все знают. Но даже здесь тревожно. Сева и Игорь убежали. А тут загадочное убийство. Может быть, рядом бродят бандиты. И помещичья усадьба со старухой тоже очень подозрительна. Так что нам надо быть настороже. Дисциплина прежде всего. Зина Круглова, чтобы усилить впечатление, добавила: – Эта старорежимная графиня возьмет и сожжет усадьбу, чтобы коммуне не досталась. – Даже очень просто, – подтвердил Миша, единственно для поддержки Зининого авторитета. В то, что старуха сожжет усадьбу, он, конечно, не верил. – Подумать только, – закричал Генка, – один человек занимает такую домину! Двести ребят можно разместить. Безобразие, честное слово! – Безобразие, – согласился Славка. – Но какое это имеет отношение к Игорю и Севе? Усадьба, убийство Кузьмина – при чем тут Игорь и Сева? – А при том, что идет классовая борьба, – назидательно проговорил Миша, – понял? Зря людей не убивают. И графиня, наверно, тоже ждет, когда вернутся всякие там помещики и князья. Вот и стережет для них усадьбу. Славка в знак сомнения покачал головой: – Вряд ли есть люди, которые надеются, что вернется старый режим. – Не беспокойся, есть, – заверил его Миша. Жердяй сказал: – Кулаки у нас на деревне говорят… Теперь лорд этот самый английский… – Лорд Керзон, – подсказал Миша. – Вот-вот… Керзон этот самый… Написал Ленину письмо. – Ультиматум. – Так говорят, теперь советской власти конец. Все рассмеялись. – Эх ты, Жердяйчик! – закричал Генка. – Не дождутся ваши кулаки конца советской власти. И графиня тоже не дождется. И граф ее, белоэмигрант, тоже не дождется! – Керзон нам предъявил наглые требования, – сказал Миша, – совсем заврался. Требует, чтобы мы отозвали своих представителей из Ирана и Афганистана. Видали его? Английские капиталисты боятся, что их колонии не захотят больше быть колониями. Понятно? Народы Востока! А ну-ка, Славка, прочитай газету, которую Генка сегодня из Москвы привез. Славка развернул газету. Вверху, слева, было написано: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», а справа: «Берегите газеты, у нас их мало!» Славка вслух прочитал и об ультиматуме Керзона, и о демонстрациях против ультиматума под лозунгом «Руки прочь от Советской России!». – Видал? Нас поддерживают рабочие всего мира, – объяснил Миша. – И никакие капиталисты нам не страшны. Жердяй задумчиво сказал: – Еще говорят, что Ленин совсем болен. – Что же из того, что он болен? Переутомился, вот и болен. Слушай… – Миша взял у Славки газету и громко прочитал: – «Резолюция рабочих Гознака… Дать Владимиру Ильичу трехмесячный отпуск и потребовать от него точного исполнения предписаний врачей, дабы он мог восстановить свои силы на благо трудящихся». Понятно? – сказал Миша, свертывая газету. – Ленин отдохнет и выздоровеет. Так что пусть ваши кулаки не радуются. Неожиданная мысль пришла ему в голову, и он сказал: – Знаете что, ребята? Сейчас все пишут Ленину, давайте и мы напишем. Все удивились. Что они могут написать Ленину? А Миша уже увлекся своей идеей. Забыв, что он твердо решил быть таким же спокойным и невозмутимым, как директор детского дома Борис Сергеевич, он вскочил и, размахивая руками, сказал: – Напишем, чтобы он скорее выздоровел. – Правильно! – поддержал его Генка. – Все пишут. Зина Круглова сказала: – Если даже Ильич не прочтет нашего письма, то ему о нем расскажут. И ему будет приятно, что все о нем помнят, любят и желают ему здоровья. И ребята, крича и перебивая друг друга, сочинили такое письмо Владимиру Ильичу Ленину: «Дорогой Ильич! Мы, юные пионеры и комсомольцы, шлем тебе горячий пролетарский привет. Мы хотим, чтобы ты скорее выздоровел. Мы хотим бороться за рабочее дело так же, как боролся и ты всю свою жизнь. Мы всегда готовы защищать и укреплять Советскую Россию. Выздоравливай скорее, дорогой наш Ильич!» Часть вторая Погоня Глава 15 Лодочная станция Миша уперся ногой в скользкий от ночной росы берег, столкнул лодку в воду, перевалился через борт и вскарабкался на нос. Поехали! Белесый туман окутывал реку. Берега едва виднелись. Кусты ракитника достигали почти середины реки. Толстые стволы лежали над самой водой. Генка и Славка едва не задевали их веслами. Но сидевший на корме Жердяй искусно направлял лодку по узкой и извилистой речонке. Миша засек время. Если они будут делать восемь километров в час, то к вечеру достигнут устья реки. Туда считается не то семьдесят, не то восемьдесят километров. Размышляя таким образом, Миша зорко поглядывал по сторонам. В этот предутренний час река казалась совсем чужой. Все вдруг стало огромным, глубоким, таинственным, причудливым: неожиданно высокие деревья, верхушек которых не было видно, кусты, казавшиеся непроходимыми… Почему они никак не могут обогнуть мысок, за которым должна быть лодочная станция? Может быть, в темноте он проглядел ее?.. Миша приподнялся. В эту минуту они обогнули мыс. Сразу стало светлее. Миша увидел маленькую будку лодочной станции. Но тут же он заметил приближающуюся к станции женщину. Миша узнал ее. Это была «графиня». Зачем она пришла сюда так рано? Миша торопливо прошептал: – Тихо! Не гребите! Генка и Славка подняли весла. Лодка сразу сбавила ход. Ухватившись рукой за ветку, Миша подтянул лодку под куст орешника. Отсюда была хорошо видна лодочная станция. Туман еще не сошел. Люди у будки казались мутными тенями. За будкой виднелся неподвижный силуэт лошади, запряженной в повозку. И оттого, что будка была очень маленькой, лошадь и телега казались громадными. На берегу стояли «графиня» и кулак Ерофеев, отец Сеньки, маленький кособокий старичок в черном картузе и очках в железной оправе. Лодочник Дмитрий Петрович возился в лодке, потом выпрямился и вышел на берег. Это был человек лет тридцати, среднего роста, ловкий и сильный. Миша его не то что побаивался, а чувствовал себя с ним неудобно: как-то неискренне и хитро улыбался всегда лодочник. Ходил он босиком, в сатиновой рубашке без пояса. Но лицо у него было чистое, холеное, совсем не крестьянское, с маленькими острыми усиками. Ерофеев и лодочник подошли к телеге. С нее кто-то соскочил. Ребята вгляделись – это был Сенька. Ерофеев снял с телеги рогожу. Затем они втроем перетащили в лодку два больших мешка. Дмитрий Петрович прыгнул в лодку. Ерофеев оттолкнул ее. Лодка качнулась, отошла от берега и, влекомая течением, повернулась на середине реки. Табаня одним веслом, Дмитрий Петрович направил ее вниз по течению. Все смотрели вслед лодке: мальчики – из своего укрытия, старуха и Ерофеев – с берега, Сенька – с телеги. Лодка скрылась за поворотом. Ерофеев что-то сказал «графине» и пошел к телеге. Уже держа в руках вожжи, он опять что-то сказал. Старуха молча кивнула головой. По береговой дороге телега двинулась к деревне. Старуха полевой тропинкой пошла к усадьбе. В высокой пшенице мелькнул ее черный платок. Раз, другой… Потом она совсем скрылась из глаз… |