БРОНЗОВАЯ ПТИЦА. Чрезвычайное происшествие Генка и Славка сидели на берегу Утчи
 Скачать 265.2 Kb.
|
|
Глава 5 Помещичий дом и его обитатели Чтобы не попасться на глаза «графине», Миша пошел не по главной аллее, а по боковой. – Посмотрим сначала, дома ли хозяйка, – сказал он Коровину. – Как ты узнаешь? – Увидишь, – загадочно ответил Миша. Продираясь сквозь кусты, они дошли до центральной аллеи и отогнули ветви деревьев. Старый дом стоял прямо перед ними. Штукатурка на нем местами облупилась, оттуда торчали полосы дранки и клочья пакли. Разбитые стекла в окнах были заменены фанерой, обрезанной простой пилой, с неровными краями и кое-как прибитой. Иные окна и вовсе были заколочены досками, разными по размеру и толщине. – Дома, – с досадой прошептал Миша. В ответ на вопросительный взгляд Коровина Миша глазами показал ему на мезонин. В нише, широко распластав крылья, стояла большая бронзовая птица с непомерно длинной шеей и загнутым книзу хищным клювом. Острыми когтями она цеплялась за толстый сук. Глаза, огромные, круглые, под длинными, как у человека, бровями, придавали птице странное и жуткое выражение. – Видел? – Видел, – прошептал Коровин, ошеломленный зловещим видом бронзового истукана. – Орел. Коровин с сомнением качнул головой: – Какой же это орел? Видал я на Волге орлов. – Орлы бывают разные, – зашептал Миша, – на Волге одни, здесь другие. Но не в этом дело. Посмотри внимательно. За птицей ставни? Они открыты, видишь? – Вижу. – Ну вот, раз ставни открыты – значит, графиня дома. Как только она уезжает в город, то закрывает ставни, а приезжает – открывает. Понял? Только имей в виду: это секрет, никому не рассказывай. – А мне и ни к чему, – равнодушно ответил Коровин, – все равно мы дом отберем. Ребят двести можно разместить, а она одна живет. Разве правильно? – Конечно, неправильно, – согласился Миша. – И забирайте усадьбу поскорее… Вот что! Поищем ребят в сараях. Может быть, они там спрятались. Сидят и посмеиваются над нами. Прячась за кустами, мальчики обогнули дом, подошли к задней стене конюшни и через маленькое разбитое оконце проникли в нее. Затхлый запах трухлявых бревен, сгнивших досок, старого навоза ударил им в нос. Перегородки между стойлами были разобраны; там, где лежали опорные бревна, чернели провалы земли. Мальчики вздрогнули: не замеченная ими стая воробьев поднялась и с шумом вылетела из конюшни. Осторожно ступая по разбитому деревянному полу, Миша и Коровин перебрались из конюшни в сарай. Здесь было темнее. Окон не было, а ворота, снятые с петель, были прислонены к проему и не пропускали света. Пахло мышами, прелой соломой, протухшей мучной пылью. Миша ухватился за стропила, подтянулся и вскарабкался на сеновал. Затем помог подняться и неуклюжему Коровину. Сгнившее перекрытие подгибалось под ногами. Крыша изнутри была усеяна комками осиных гнезд. Сквозь прорехи крыши синело небо. Друзья обошли сеновал, через слуховое окно перебрались в соседний сарай. Тех, кого они искали, не было. Впрочем, искал один Миша. Коровин пробовал крепость бревен, сокрушенно причмокивал губами в знак того, что все здесь очень старое. Тем же путем мальчики спустились обратно. Теперь предстояло осмотреть сарай, который назывался машинным: раньше в нем хранился сельскохозяйственный инвентарь. Он стоял на отшибе. Чтобы попасть в него, надо было перебежать кусок площадки, прямо на виду у дома. Миша уже собирался выскользнуть из сарая, как вдруг отпрянул назад, чуть не опрокинув стоявшего за ним Коровина. Коровин хотел посмотреть, что так взволновало приятеля. Но Миша крепко стиснул его руку и головой показал на дом. На верхней ступеньке лестницы стояла высокая, худая старуха в черном платье и с черным платком на голове. Ее седая голова была опущена, лицо изборождено длинными морщинами, острый крючковатый нос загнут книзу, как у птицы. Эта черная, неподвижная фигура казалась мрачной и зловещей в пустынном молчании заброшенной усадьбы. Мальчики стояли не шевелясь. Потом старуха повернулась, сделала несколько шагов, медленных, прямых, точно шла она, не сгибая колен, и исчезла за дверью. – Видал? – прошептал Миша. – Прямо сердце захолонуло, – тяжело отдуваясь, ответил Коровин. Глава 6 Что делать дальше Миша и Коровин вернулись в лагерь. Все были уже в сборе. В лесу тоже никого не нашли. Огорченные неудачей, обеспокоенные судьбой пропавших товарищей, усталые и измученные, сели в этот вечер ребята за ужин. А тут еще Кит объявил, что продуктов осталось мало, едва хватит на завтрашний день. – Не суди по собственному аппетиту, – заметил Генка. – Можете сами проверить, – обиделся Кит. – Масла почти совсем нет. Сухарей тоже. Круп… – Не волнуйся! – сказал Миша. – Завтра Генка и Бяшка поедут в Москву и привезут продукты. Теперь обиделся Генка: – Все Генка и Генка! Думаешь, приятно таскаться по такой жаре с мешками? Да еще выпрашивать у родителей продукты! Тех дома нет, те не приготовили. Клянчишь, клянчишь… – Ничего не поделаешь, – сказал Миша. – Не будет же нас кормить государство. Ведь наше государство только восстанавливается. А родителям тоже трудно. В московских семьях размещено десять тысяч детей с Поволжья. Кроме того, каждый москвич отчисляет дневной заработок в пользу голодающих. Понимать надо! – Он многозначительно поднял вверх ложку. – И посылаю тебя потому, что у тебя есть опыт. Запихивая в рот кашу, Генка самодовольно ухмыльнулся: – Да, уж будь здоров! Привык я с ними разговаривать: «Ваш Юрочка поправляется. Аппетит зверский. Вчера отгрыз хвост у хозяйской овцы». Вот мне и дают… Эх, черт возьми, найти бы нам богатых шефов, вот бы подкормили! Какую-нибудь кондитерскую фабрику. – Лучше бы колбасную, – вздохнул Кит и, представив себе, как шипит на сковородке жареная колбаса, зажмурил глаза от удовольствия. Ребята кончили ужинать, но все еще сидели у костра. Дежурные мыли посуду. Кит, шевеля губами, пересчитывал кульки с мукой и ломти хлеба. Его толстое лицо выражало озабоченность, как и всегда, когда глаза видели, а руки ощупывали что-либо съестное. Генка и Бяшка готовили мешки и сумки для сбора продуктов. Вернее, готовил их Бяшка. Генка же давал ему руководящие указания, а сам в это время осматривал свой знаменитый портфель. Хотя и потрепанный, этот портфель был настоящий, кожаный, со множеством карманчиков и отделений и блестящими никелированными замками. Генка им очень гордился. Отправляясь в Москву за продуктами, он всегда брал его с собой. Генке казалось, что портфель производит большое впечатление на родителей. Чтобы усилить это впечатление, Генка, разговаривая, клал портфель на стол и с важным видом щелкал замками. «Действует неотразимо, – говорил Генка про свой портфель. – Если бы не портфель, весь отряд давно бы помер с голоду». А в то время как Генка упражнялся со своим портфелем, Генкин спутник должен был таскать мешок с продуктами. – Вот что, Генка, – сказал Миша, – родителям Игоря и Севы ничего не говори, а постарайся дипломатично выяснить, не приезжали ли Игорь и Сева в Москву. – Все выясню, не беспокойся. – Только осторожно, а то разволнуешь родителей. – Сказал: не беспокойся! Мамаши и не догадаются. Я спрошу так, между прочим. – Как ты спросишь? – Я даже не спрошу, а так это, безразлично скажу: ваш Игорь собирается приехать к вам… – А зачем? – Помыться в бане. – Кто тебе поверит? – Ага! Тогда я скажу так: он должен приехать в Москву за книгами. – Это ничего. – Ну вот, – продолжал Генка, – а если он в Москве, то мамаша скажет: «Ведь он уже дома». А я скажу: «Да? Удивительно! Значит, он меня опередил». Потом спрошу: «А где он?» Она скажет: «Играет на заднем дворе». Тогда я вежливо попрощаюсь, выйду на задний двор и закачу этому Игорю такую плюху, что он подпрыгнет до четвертого этажа. – Драться, пожалуй, не надо, – заметил Слава. – Драться, конечно, не надо, – согласился Миша, – но проучить их придется. Я сам бы поехал, но… – он презрительно посмотрел на Славку, – не на кого лагерь оставить. Пусть уж едут Генка и Бяшка. Бяшка вдруг объявил: – Я, конечно, поеду, но предупреждаю: если Генка заставит меня таскать мешок, а сам будет своим портфелем размахивать, то я все брошу и уеду! Вот! Прямо заявляю! – Когда я заставлял тебя одного таскать?! – с негодованием возразил Генка. – Всегда заставляешь! – закричали все, кто ездил с Генкой за продуктами. – Спокойно! – сказал Миша. – Таскать будете одинаково. Только не проспите поезд. А мы завтра отправимся в деревню. Пора уже клуб закончить. Некоторое время все сидели молча, усталые после забот и треволнений сегодняшнего дня. Костер горел ярким пламенем. Сухие ветки трещали в огне. Искры взвивались в воздух и пропадали в темной вышине ночи. – Тише! – прошептала вдруг Зина. Все замолчали и обернулись к лесу. Хрустнула ветка… Зашелестели листья деревьев, точно слабый ветерок пробежал по ним… Послышался чей-то вздох… Миша сделал рукой знак всем сидеть на месте, поднялся и замер, вглядываясь в темный лес, прислушиваясь к странным звукам… Неужели Игорь и Сева наконец вернулись? Глава 7 Васька Жердяй Но это были не Сева и не Игорь… К костру подошел Васька Жердяй, высокий парнишка в белой рубахе и узких холщовых штанах, едва прикрывавших острые, худые колени. Прозвали его Жердяем, потому что был он высок для своих лет, очень худ и тощ. Он жил с матерью и старшим братом Николаем на самом краю деревни, в полуразвалившейся избушке. Отец его погиб в германскую войну. Жердяй больше других деревенских ребят дружил с комсомольцами. И они любили его. Он был добр, услужлив. Правда, верил в чертей и прочую ерунду, но зато знал хорошо лес, реку и очень интересно рассказывал всякие истории и небылицы. Старший брат Жердяя, Николай, был плотник и помогал ребятам устраивать клуб. – Ты, Жердяй… – разочарованно протянул Миша. – Я! – Жердяй присел к костру и дружелюбно улыбнулся. В мелькающих тенях костра его большая голова с неровно подстриженными (видно, тупыми ножницами) белобрысыми космами казалась еще всклокоченнее, чем обычно. Он веточкой подгреб угли к костру и сказал: – На деревне говорят, у вас два пионера пропали. – Ерунда, – деланно безразличным голосом ответил Миша, – найдутся. Жердяй с сомнением покачал головой: – Не скажи… Если на Голыгинскую гать забредут, так могут и не вернуться. Заинтересованные словами Жердяя, ребята теснее окружили костер. – Что за гать такая? – спросила Зина. – Гать-то? Дорога лесная. – Гать – дорога из хвороста, а иногда из бревен. Строится обычно на болоте, – пояснил Славка. – Верно, – подтвердил Жердяй, – из хвороста. И на болоте построена. Только давно. Ею никто и не пользуется. Генка нетерпеливо спросил: – Что ты хочешь рассказать про эту самую гать? – Про Голыгинскую? А то, что если попали ваши ребята на Голыгинскую гать, так могут и не вернуться. – Утонут? – спросила Зина Круглова. Жердяй покачал головой: – Утонуть не утонут, а увидят старого графа и помрут. – Опять ты басни рассказываешь! – усмехнулся Генка. – Не надоело выдумывать? – Не выдумываю я, – серьезно ответил Жердяй, – всё истинная правда. Старики рассказывают. Там граф с сыном закопаны. Прямо в гати. Царица приезжала сюда, давно, еще до Наполеона. Вот царица приехала и казнила графа с сыном. А хоронить не позволила. Велела прямо в грязь закопать, на гати, чтобы все по ним ездили. Так они там закопанные и лежат. – А наши ребята здесь при чем? – спросил Миша. – Вот слушай… Значит, старый граф с сыном там закопаны. Только не похоронены они как полагается, вот и томятся их души. Никак не попадут ни в рай, ни в ад. – Ох, и умора! – закричал Генка. – Бабьи сказки! Коровин недовольно заметил: – Дай послушать, что человек говорит! – Томятся, значит, их душеньки, – строго и печально продолжал Жердяй, – так и стонут под гатью, так и стонут. Я сам туда ходил, слышал. Старый граф этак глухо стонет; постонет да перестанет, постонет да перестанет. А молодой – громко, точно плачет, ей-богу!.. – Страшно! – прошептали сестры Некрасовы и опасливо посмотрели на лес; но им сделалось еще страшнее, и они придвинулись ближе к костру. Жердяй глухим, монотонным голосом, подражая старикам, продолжал: – А в самую глухую полночь старый граф выходит на гать. Старый, борода до колен, белый весь, седой. Выходит и ждет. Увидит прохожего человека и говорит ему: «Пойди, говорит, к царице и скажи, пусть, мол, похоронят нас по христианскому обычаю. Сделай милость, сходи!» Так это просит слезно да жалостливо… А потом кланяется. А вместо шапки снимает голову. Держит ее в руках и кланяется. Стоит без головы и кланяется. Тут кто хошь испугается, с места не сдвинешься от страху. А старый граф кланяется, голову в руках держит и идет на тебя. А прохожему главное что? Главное – на месте выстоять. Коли выстоишь, так он подойдет к тебе вплотную и сгинет. А ежели побежишь, так тут и упадешь замертво. Упадешь замертво, а граф тебя под гать и утащит. – И много он утащил? – улыбнулся Миша. – Раньше много утаскивал. А теперь туда и не ходит никто. Из Москвы приезжали. Рыли эту самую гать. Да разве их найдешь! Как милиция уехала, так они снова залегли. – А за что их казнили? – спросил кто-то. – Кто их знает! Кто говорит – за измену, кто говорит – клад золотой царский запрятали. – Ну конечно, – иронически заметил Генка, – клад уж обязательно. Без клада не обойдется. Миша протянул руку по направлению к помещичьему дому: – Про этих графов ты рассказываешь? – Про них, – кивнул головой Жердяй, – про предков ихних. Который граф за границу убежал, так тому, что под гатью, он внуком приходится. Миша зевнул: – Сказки! – Не говори, – возразил Жердяй, – старики рассказывают! – Мало ли что старики рассказывают, – пожал плечами Миша. – Сколько чудес рассказывали про мощи, а когда стали в церквах изымать ценности в пользу голодающих, так ничего и не нашли в этих мощах. Одна труха, и больше ничего. Обман! Опиум! Затуманивают вам мозги, и всё! Потом Миша посмотрел на свои часы. Хотя он носил их на руке, но они были переделаны из карманных, такие большие, что даже рукава рубашки не могли их закрыть. Полдевятого. – Давай отбой! – приказал Миша горнисту. В ночной тишине громко прозвучал горн. Прощаясь с Жердяем, Миша сказал: – Завтра мы придем клуб оборудовать. Так ты сходи с ребятами в лес и наруби еловых веток. Мы ими клуб украсим. – Можно, – согласился Жердяй. – А книжки принесете? – Обязательно. И попроси Николая, чтобы он тоже пришел. Поможет нам закончить сцену и скамейки. – Придет! – уверенно ответил Жердяй. Белая рубашка мелькнула среди деревьев. Послышался хруст ветвей. Все стихло. – Как он не боится ходить ночью по лесу один! – сказала Зина. – А чего бояться? – хвастливо возразил Генка. – Я ночью куда угодно пойду. Хотя бы даже на эту дурацкую гать. – Ложись лучше спать, – сказал Миша, – а то завтра к поезду опоздаешь. Все разошлись по палаткам. Некоторое время слышались смех и возня. Миша в последний раз обошел лагерь, проверил посты. Останавливаясь у палаток, он громко говорил: «А ну давайте заснем»… Наконец лег и Миша. Все стихло. Луна освещала спящий лагерь. Но спали не все. Часовые ходили по поляне, сходились у мачты и снова расходились в разные стороны. Миша лежал и думал о том, куда могли деваться Игорь и Сева и что предпринимать, если их завтра не окажется в Москве. Славка терзался тем, что ребята сбежали именно тогда, когда он оставался за старшего. Девочки прислушивались к тишине ночного леса и, вспоминая рассказ Жердяя про Голыгинскую гать, боязливо натягивали на себя одеяла. Коровин размышлял о том, что усадьба, в общем, подходящая для трудкоммуны. А старуха хоть и страшная, но директор детдома Борис Сергеевич так ее шуганет, что она сразу образумится. Генка как лег, так и заснул. Бяшка лежал и уже заранее негодовал при мысли, что Генка будет размахивать портфелем, а его заставит таскать мешок с продуктами. И он придумал справедливый и гордый ответ Генке и злорадствовал при мысли, как опешит Генка, когда увидит, что он, Бяшка, взял с собой вместо одного два мешка, чтобы им тащить поровну. Дольше всех ворочался Кит. Он прикидывал, какие продукты привезут завтра из города Генка и Бяшка и что из этого можно будет сварить. Наконец в мечтах о завтраке уснул и Кит. Глава 8 Николай, брат Жердяя Миша проснулся. В щели палатки пробивались первые лучи солнца. Пахло сухими еловыми ветками, служившими ребятам постелью. Миша просунул часы под полог палатки… Что такое? Всего полпятого. Может быть, часы остановились?.. Он поднес их к уху и услышал равнодушное тиканье. Пытаясь снова заснуть, Миша натянул на себя одеяло. Но сон не возвращался. Беспокойные мысли лезли ему в голову. Но за всеми заботами, которые владели им теперь как вожатым отряда, неотступно стояла мысль об Игоре и Севе. Не в силах больше заснуть, Миша осторожно, чтобы не задеть лежащих кругом ребят, выбрался из палатки. Поляна была подернута прозрачным холодноватым утренним светом. С верхушек деревьев доносился птичий гомон. Возле мачты, лениво передвигая ноги, бродил Юрка Палицын, дежурный. Второй дежурный, Сашка Губан, спал, привалившись к дереву… Так и есть – спят по очереди! На дежурстве! Нечего сказать… Миша подкрался к Губану и дал ему щелчка в лоб. Губан вскочил и уставился на Мишу. – На посту не спят! – прошептал Миша внушительно. Потом он обошел лагерь. Все в порядке, все на месте. До побудки еще два часа. Можно бы еще поспать. Но уж раз встал, чего теперь ложиться… Сходить, пожалуй, искупаться, тогда уже не захочется спать… С реки тянуло влажным холодком. Острые закрытые бутоны лилий торчали на воде среди широких зеленых листьев. Берег был влажен от росы. Миша разделся, бросился в ледяную воду и сажёнками поплыл на другую сторону. Он раза три переплыл узкую, но глубокую речку, пока наконец согрелся. Но когда вылез на берег, снова ощутил холод. Стуча зубами, он долго прыгал на одной ноге, пытаясь другой попасть в штанину. Потом он увидел подходивших к реке Николая Рыбалина, брата Жердяя, и еще одного крестьянина из их деревни – Кузьмина, пожилого, хмурого, бородатого мужчину. Они шли к маленькой бухточке, где неподвижно покоилось на воде несколько простых деревенских лодчонок. Увидев Мишу, Николай заулыбался и приветливо махнул ему рукой. Это был человек лет двадцати пяти, в накинутой на плечи старой солдатской шинели без хлястика, высокий, худой, костлявый. Но лицо его, тоже худое и костлявое, с острыми, выпирающими скулами, длинным, острым носом и тонкими, бледными губами, было добродушно и приветливо. – Зябко небось купаться? – спросил Николай. – Холодно, – признался Миша. От нечего делать он пошел за ними к лодкам. Кузьмин долго возился с замком. Скручивая цигарку, Николай молча посматривал на Мишу, улыбаясь неизвестно чему – может быть, тому, что он встретил Мишу, а может, тому, что начиналось прекрасное, погожее утро. – Николай, – сказал Миша, – помните, вы обещали поработать сегодня с нами в клубе… – Поработаем, – ответил Николай. – Съезжу только с Севастьяновичем на Халзин луг, вернусь, и поработаем. – Не подведите. Кузьмин справился наконец с замком и бросил цепь на дно лодки. Николай перешел в лодку и сказал: – Зачем подводить? Разве можно подводить? Кузьмин тоже вошел в лодку и, упираясь ногой в сиденье, оттолкнулся веслом от берега. На Кузьмине была рубаха без пояса, серые холщовые брюки, а на ногах – стоптанные короткие сапоги, похожие на боты. Так Кузьмин и запомнился Мише – хмурый бородатый мужик со спутанными волосами, упирающийся ногой в сиденье и отталкивающийся от берега веслом… – Мы вас будем ждать в клубе, – сказал Миша Николаю. Николай опять улыбнулся в знак того, что он не обманет и исполнит обещанное. |