Данте Алигьери Божественная Комедия. Данте Алигьери. Божественная комедия
 Скачать 3.89 Mb.
|
|
Идет ли тот, кто эту тварь изгонит? 16 Мы скудным шагом медленно брели, Внимая теням, скорбно и устало Рыдавшим и томившимся в пыли; 19 Как вдруг вблизи "Мария!" прозвучало, И так тоска казалась тяжела, Как если бы то женщина рожала; 22 И далее: "Как ты бедна была, Являет тот приют, где пеленицей Ты свой священный отпрыск повила". 25 Потом я слышал: "Праведный Фабриций, Ты бедностью безгрешной посрамил Порок, обогащаемый сторицей". 28 Смысл этой речи так был сердцу мил, Что я пошел вперед, узнать желая, Кто из лежавших это говорил. 31 Еще он славил щедрость Николая, Который спас невест от нищеты, Младые годы к чести направляя. 34 "Дух, вспомянувший столько доброты! - Сказал я. - Кем ты был? И неужели Хваленья здесь возносишь только ты? 37 Я буду помнить о твоем уделе, Когда вернусь короткий путь кончать, Которым жизнь летит к последней цели". 40 И он: "Скажу про все, хотя мне ждать Оттуда нечего; но без сравненья В тебе, живом, сияет благодать. 43 Я корнем был зловредного растенья, Наведшего на божью землю мрак, Такой, что в ней неплодье запустенья. 46 Когда бы Гвант, Лиль, Бруджа и Дуак Могли, то месть была б уже свершенной; И я молюсь, чтобы случилось так. 49 Я был Гугон, Капетом нареченный, И не один Филипп и Людовик Над Францией владычил, мной рожденный. 52 Родитель мой в Париже был мясник; Когда старинных королей не стало, Последний же из племени владык 55 Облекся в серое, уже сжимала Моя рука бразды державных сил, И мне земель, да и друзей достало, 58 Чтоб диадемой вдовой осенил Мой сын свою главу и длинной смене Помазанных начало положил. 61 Пока мой род в прованском пышном вене Не схоронил стыда, он мог сойти Ничтожным, но безвредным тем не мене. 64 А тут он начал хитрости плести И грабить; и забрал, во искупленье, Нормандию, Гасконью и Понти. 67 Карл сел в Италии; во искупленье, Зарезал Куррадина; а Фому Вернул на небеса, во искупленье. 70 Я вижу время, близок срок ему, - И новый Карл его поход повторит, Для вящей славы роду своему. 73 Один, без войска, многих он поборет Копьем Иуды; им он так разит, Что брюхо у Флоренции распорет. 76 Не землю он, а только грех и стыд Приобретет, тем горший в час расплаты, Что этот груз его не тяготит. 79 Другой, я вижу, пленник, в море взятый, Дочь продает, гонясь за барышом, Как делают с рабынями пираты. 82 О жадность, до чего же мы дойдем, Раз кровь мою так привлекло стяжанье, Что собственная плоть ей нипочем? 85 Но я страшнее вижу злодеянье: Христос в своем наместнике пленен, И торжествуют лилии в Аланье. 88 Я вижу - вновь людьми поруган он, И желчь и уксус пьет, как древле было, И средь живых разбойников казнен. 91 Я вижу - это все не утолило Новейшего Пилата; осмелев, Он в храм вторгает хищные ветрила. 94 Когда ж, господь, возвеселюсь, узрев Твой суд, которым, в глубине безвестной, Ты умягчаешь твой сокрытый гнев? 97 А возглас мой к невесте неневестной Святого духа, вызвавший в тебе Твои вопросы, это наш совместный 100 Припев к любой творимой здесь мольбе, Покамест длится день; поздней заката Мы об обратной говорим судьбе. 103 Тогда мы повторяем, как когда-то Братоубийцей стал Пигмалион, Предателем и вором, в жажде злата; 106 И как Мидас в беду был вовлечен, В своем желанье жадном утоляем, Которым сделался для всех смешон. 109 Безумного Ахана вспоминаем, Добычу скрывшего, и словно зрим, Как гневом Иисуса он терзаем. 112 Потом Сапфиру с мужем мы виним, Мы рады синякам Гелиодора, И вся гора позором круговым 110 Напутствует убийцу Полидора; Последний клич: "Как ты находишь. Красе, Вкус золота? Что ты знаток, нет спора!" 118 Кто громко говорит, а кто, подчас, Чуть внятно, по тому, насколь сурово Потребность речи уязвляет нас. 121 Не я один о добрых молвил слово, Как здесь бывает днем; но невдали Не слышно было никого другого". 124 Мы от него немало отошли И, напрягая силы до предела, Спешили по дороге, как могли. 127 И вдруг гора, как будто пасть хотела, Затрепетала; стужа обдала Мне, словно перед казнию, все тело, 130 Не так тряслась Делосская скала, Пока гнезда там не свила Латона И небу двух очей не родила. 133 Раздался крик по всем уступам склона, Такой, что, обратясь, мой проводник Сказал: "Тебе твой спутник оборона". 136 "Gloria in excelsis" - был тот крик, Один у всех, как я его значенье По возгласам ближайших к нам постиг. 139 Мы замерли, внимая восхваленье, Как слушали те пастухи в былом; Но прекратился трус, и смолкло пенье. 142 Мы вновь пошли своим святым путем, Среди теней, по-прежнему безгласно Поверженных в рыдании своем. 145 Еще вовек неведенье так страстно Рассудок мой к познанью не влекло, Насколько я способен вспомнить ясно, 148 Как здесь я им терзался тяжело; Я, торопясь, не смел задать вопроса, Раздумье же помочь мне не могло; 151 Так, в робких мыслях, шел я вдоль утеса. ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ 1 Терзаемый огнем природной жажды, Который утоляет лишь вода, Самаритянке данная однажды, 4 Я, следуя вождю, не без труда Загроможденным кругом торопился, Скорбя при виде правого суда. 7 И вдруг, как, по словам Луки, явился Христос в дороге двум ученикам, Когда его могильный склеп раскрылся, - 10 Так здесь явился дух, вдогонку нам, Шагавшим над простертыми толпами; Его мы не заметили; он сам 13 Воззвал к нам: "Братья, мир господень с вами!" Мы тотчас обернулись, и поэт Ему ответил знаком и словами: 16 "Да примет с миром в праведный совет Тебя неложный суд, от горней сени Меня отторгший до скончанья лет!" 19 "Как! Если вы не призванные тени, - Сказал он, с нами торопясь вперед, - Кто вас возвел на божий ступени?" 22 И мой наставник: "Кто, как этот вот, Отмечен ангелом, несущим стражу, Тот воцаренья с праведными ждет. 25 Но так как та, что вечно тянет пряжу, Его кудель ссучила не вполне, Рукой Клото намотанную клажу, 28 Его душа, сестра тебе и мне, Не обладая нашей мощью взгляда, Идти одна не может к вышине. 31 И вот я призван был из бездны Ада Его вести, и буду близ него, Пока могу руководить, как надо. 34 Но, может быть, ты знаешь: отчего Встряслась гора и возглас ликованья Объял весь склон до влажных стоп его?" 37 Спросив, он мне попал в ушко желанья Так метко, что и жажда смягчена Была одной отрадой ожиданья. 40 Тот начал так: "Гора отрешена Ото всего, в чем нарушенье чина И в чем бы оказалась новизна. 43 Здесь перемен нет даже и помина: Небесного в небесное возврат И только - их возможная причина. 46 Ни дождь, ни иней, ни роса, ни град, Ни снег не выпадают выше грани Трех ступеней у загражденных врат. 49 Нет туч, густых иль редких, нет блистаний, И дочь Фавманта в небе не пестра, Та, что внизу живет среди скитаний. 52 Сухих паров не ведает гора Над сказанными мною ступенями, Подножием наместника Петра. 55 Внизу трясет, быть может, временами, Но здесь ни разу эта вышина Не сотряслась подземными ветрами. 58 Дрожит она, когда из душ одна Себя познает чистой, так что встанет Иль вверх пойдет; тогда и песнь слышна. 61 Знак очищенья - если воля взманит Переменить обитель, и счастлив, Кто, этой волей схваченный, воспрянет. 64 Душа и раньше хочет; но строптив Внушенный божьей правдой, против воли, Позыв страдать, как был грешить позыв. 67 И я, простертый в этой скорбной боли Пятьсот и больше лет, изведал вдруг Свободное желанье лучшей доли. 70 Вот отчего все дрогнуло вокруг, И духи песнью славили гремящей Того, кто да избавит их от мук". 73 Так он сказал; и так как пить тем слаще, Чем жгучей жажду нам пришлось терпеть, Скажу ль, как мне был в помощь говорящий? 76 И мудрый вождь: "Теперь я вижу сеть, Вас взявшую, и как разъять тенета, Что зыблет гору и велит вам петь. 79 Но кем ты был - узнать моя забота, И почему века, за годом год, Ты здесь лежал - не дашь ли мне отчета?" 82 "В те дни, когда всесильный царь высот Помог, чтоб добрый Тит отмстил за раны, Кровь из которых продал Искарьот, - 85 Ответил дух, - я оглашал те страны Прочнейшим и славнейшим из имен, К спасению тогда еще не званный. 88 Моих дыханий был так сладок звон, Что мною, толосатом, Рим пленился, И в Риме я был миртом осенен. 91 В земных народах Стаций не забылся. Воспеты мной и Фивы и Ахилл, Но под второю ношей я свалился. 94 В меня, как семя, искру заронил Божественный огонь, меня жививший, Который тысячи воспламенил; 97 Я говорю об Энеиде, бывшей И матерью, и мамкою моей, И все, что труд мой весит, мне внушившей. 100 За то, чтоб жить, когда среди людей Был жив Вергилий, я бы рад в изгнанье Про весть хоть солнце свыше должных дней". 103 Вергилий на меня взглянул в молчанье, И вид его сказал: "Будь молчалив!" Но ведь не все возможно при желанье. 106 Улыбку и слезу родит порыв Душевной страсти, трудно одолимый Усильем воли, если кто правдив. 109 Я не сдержал улыбки еле зримой; Дух замолчал, чтоб мне в глаза взглянуть, Где ярче виден помысел таимый. 112 "Да завершишь добром свой тяжкий путь! - Сказал он мне. - Но что в себе хоронит Твой смех, успевший только что мелькнуть?" 115 И вот меня две силы розно клонят: Здесь я к молчанью, там я понужден К ответу; я вздыхаю, и я понят 118 Учителем. "Я вижу - ты смущен. Ответь ему, а то его тревожит Неведенье", - так мне промолвил он. 121 И я: "Моей улыбке ты, быть может, Дивишься, древний дух. Так будь готов, Что удивленье речь моя умножит. 124 Тот, кто ведет мой взор чредой кругов, И есть Вергилий, мощи той основа, С какой ты пел про смертных и богов. 127 К моей улыбке не было иного, Поверь мне, повода, чем миг назад О нем тобою сказанное слово". 130 Уже упав к его ногам, он рад Их был обнять; но вождь мой, отстраняя: "Оставь! Ты тень и видишь тень, мой брат". 133 "Смотри, как знойно, - молвил тот, вставая, - Моя любовь меня к тебе влекла, Когда, ничтожность нашу забывая, 136 Я тени принимаю за тела". ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ 1 Уже был ангел далеко за нами, Тот ангел, что послал нас в круг шестой, Еще рубец смахнув с меня крылами; 4 И тех, кто правды восхотел святой, Назвал блаженными, и прозвучало Лишь "sitiunt" - и только - в речи той; 7 И я, чье тело снова легче стало, Спешил наверх без всякого труда Вослед теням, не медлившим нимало, - 10 Когда Вергилий начал так: "Всегда Огонь благой любви зажжет другую, Блеснув хоть в виде робкого следа. 13 С тех пор, как в адский Лимб, где я тоскую, К нам некогда спустился Ювенал, Открывший мне твою любовь живую, 16 К тебе я сердцем благосклонней стал, Чем можно быть, кого-либо не зная, И короток мне путь средь этих скал. 19 Но объясни, как другу мне прощая, Что смелость послабляет удила, И впредь со мной, как с другом, рассуждая: 22 Как это у тебя в груди могла Жить скупость рядом с мудростью, чья сила Усердием умножена была?" 25 Такая речь улыбку пробудила У Стация; потом он начал так: "В твоих словах мне все их лаской мило. 28 Поистине, нередко внешний знак Приводит ложным видом в заблужденье, Тогда как суть погружена во мрак. 31 В твоем вопросе выразилось мненье, Что я был скуп; подумать так ты мог, Узнав о том, где я терпел мученье. 34 Так знай, что я от скупости далек Был даже слишком - и недаром бремя Нес много тысяч лун за мой порок. 37 И не исторгни я дурное семя, Внимая восклицанью твоему, Как бы клеймящему земное племя: 40 "Заветный голод к золоту, к чему Не направляешь ты сердца людские?" - Я с дракой грузы двигал бы во тьму. 43 Поняв, что крылья чересчур большие У слишком щедрых рук, и "этот грех В себе я осудил, и остальные. 46 Как много стриженых воскреснет, тех, Кто, и живя и в смертный миг, не чает, Что их вина не легче прочих всех! 49 И знай, что грех, который отражает Наоборот какой-либо иной, Свою с ним зелень вместе иссушает. 52 И если здесь я заодно с толпой, Клянущей скупость, жаждал очищенья, То как виновный встречною виной". 55 "Но ведь когда ты грозные сраженья Двойной печали Иокасты пел, - Сказал воспевший мирные селенья, - 58 То, как я там Клио уразумел, Тобой как будто вера не водила, Та, без которой мало добрых дел. 61 Раз так, огонь какого же светила Иль светоча тебя разомрачил, Чтоб устремить за рыбарем ветрила?" 64 И тот: "Меня ты первый устремил К Парнасу, пить пещерных струй прохладу, И первый, после бога, озарил, 67 Ты был, как тот, кто за собой лампаду Несет в ночи и не себе дает, Но вслед идущим помощь и отраду, 70 Когда сказал: "Век обновленья ждет: Мир первых дней и правда - у порога, И новый отрок близится с высот". 73 Ты дал мне петь, ты дал мне верить в бога! Но, чтоб все части сделались ясны, Я свой набросок расцвечу немного. 76 Уже был мир до самой глубины Проникнут правой верой, насажденной Посланниками неземной страны; 79 И так твой возглас, выше приведенный, Созвучен был словам учителей, Что к ним я стал ходить, как друг исконный. 82 Я видел в них таких святых людей, Что в дни Домициановых гонений Их слезы не бывали без моей. 85 Пока я жил под кровом смертной сени, Я помогал им, и их строгий чин Меня отторг от всех других учений. 88 И, не доведши греческих дружин, В стихах, к фиванским рекам, я крестился, Но утаил, что я христианин, 91 И показным язычеством прикрылся. За этот грех там, где четвертый круг, Четыре с лишним века я кружился. 94 Но ты, моим глазам раскрывший вдруг Все доброе, о чем мы говорили, Скажи, пока нам вверх идти досуг, 97 Где старый наш Теренций, где Цецилий, Где Варий, Плавт? Что знаешь ты про них: Где обитают и осуждены ли?" 100 "Они, как Персии, я и ряд других, - Ответил вождь мой, - там, где грек, вспоенный Каменами щедрее остальных: 103 То - первый круг тюрьмы неозаренной, Где речь нередко о горе звучит, Семьей кормилиц наших населенной. 106 Там с нами Антифонт и Еврипид, Там встретишь Симонида, Агафона И многих, кто меж греков знаменит. 109 Там из тобой воспетых - Антигона, Аргейя, Деифила, и скорбям Верна Йемена, как во время оно; 112 Там дочь Тиресия, Фетида там, И Дейдамия с сестрами своими, И Лангию открывшая царям". 115 Уже беседа смолкла между ними, И кругозор их был опять широк, Не сжатый больше стенами крутыми, 118 И четверо служанок дня свой срок Исполнило, и пятая вздымала, Над дышлом стоя, кверху жгучий рог, 121 Когда мой вождь: "По мне бы, надлежало Кнаруже правым двигаться плечом, Как мы сходили с самого начала". 124 Здесь нам обычай стал поводырем; И так как был согласен дух высокий, Мы этим и направились путем. 127 Они пошли вперед; я, одинокий" Вослед; и слушал разговор певцов, Дававший мне поэзии уроки. 130 Но вскоре сладостные звуки слов Прервало древо, заградив дорогу, Пленительное запахом плодов. 133 Как ель все уже кверху понемногу, Так это - книзу, так что взлезть нельзя Хотя бы даже к нижнему отрогу. 136 С той стороны, где замкнута стезя, Со скал спадала блещущая влага И растекалась, по листам скользя. 139 Поэты стали в расстоянье шага; И некий голос, средь листвы незрим, Воскликнул: "Вам запретно это благо!" 142 И вновь: "Мария не устам своим, За вас просящим, послужить желала, А лишь тому, чтоб вышел пир честным. 145 У римлянок напитка не бывало Иного, чем вода; и Даниил Презрел еду, и мудрость в нем мужала. 148 Начальный век, как золото, светил, И голод желудями услаждался, И нектар жажде каждый ключ струил. 151 Акридами и медом насыщался Среди пустынь креститель Иоанн; А как велик и славен он остался, 154 Тому залог в Евангелии дан". ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ 1 Я устремлял глаза в густые чащи Зеленых листьев, как иной ловец, Из-за пичужек жизнь свою губящий, 4 Но тот, кто был мне больше, чем отец, Промолвил: "Сын, пора идти; нам надо Полезней тратить время под конец". 7 Мой взгляд - и шаг ничуть не позже взгляда - Вслед мудрецам я обратил тотчас, И мне в пути их речь была отрада. 10 Вдруг плач и пенье донеслись до нас, - "Labia mea, Domine", - рождая И наслажденье, и печаль зараз. 13 "Отец, что это?" - молвил я, внимая. И он: "Быть может, тени там идут, Земного долга узел разрешая". 16 Как странники задумчиво бредут И, на пути настигнув проходящих, Оглянут незнакомцев и не ждут, 19 Так, обгоняя нас, не столь спешащих, Оглядывала нас со стороны Толпа теней, смиренных и молчащих. 22 Глаза их были впалы и темны, Бескровны лица, и так скудно тело, Что кости были с кожей сращены. 25 Не думаю, чтоб ссохся так всецело Сам Эрисихтон, даже досягнув, Голодный, до страшнейшего предела. 28 "Вот те, - подумал я, на них взглянув, - Которые в Ерусалиме жили В дни Мариам, вонзившей в сына клюв". 31 Как перстни без камней, глазницы были; Кто ищет "omo" на лице людском, Здесь букву М прочел бы без усилий. 34 Кто, если он с причиной незнаком, Поверил бы, что тени чахнут тоже, |