Данте Алигьери Божественная Комедия. Данте Алигьери. Божественная комедия
 Скачать 3.89 Mb.
|
|
"Зачем ты это сделал нам, сынок? 91 Отцу и мне так беспокойно было Тебя искать!" Так молвила она, И первое видение уплыло. 94 И вот другая, болью пронзена, Которую родит негодованье, Льет токи слез, и речь ее слышна: 97 "Раз ты властитель града, чье названье Среди богов посеяло разлад И где блистает всяческое знанье, 100 Отмсти рукам бесстыдным, Писистрат, Обнявшим нашу дочь!" Но был спокоен К ней обращенный властелином взгляд, 103 И он сказал, нимало не расстроен: "Чего ж тогда достоин наш злодей, Раз тот, кто любит нас, суда достоин?" 106 Потом я видел яростных людей, Которые, столпившись, побивали Камнями юношу, крича: "Бей! Бей!" 109 А тот, давимый гибелью, чем дале, Тем все бессильней поникал к земле, Но очи к небу двери отверзали, 112 И он молил, чтоб грешных в этом зле Господь всевышний гневом не коснулся, И зрелась кротость на его челе. 115 Как только дух мой изнутри вернулся Ко внешней правде в должную чреду, Я от неложных грез моих очнулся. 118 Вождь, увидав, что я себя веду, Как тот, кого внезапно разбудили, Сказал мне: "Что с тобой? Ты как в чаду, 121 Прошел со мною больше полумили, Прикрыв глаза и шатко семеня, Как будто хмель иль сон тебя клонили". 124 И я: "Отец мой, выслушай меня, И я тебе скажу, что мне предстало, Суставы ног моих окостеня". 127 И он: "Хотя бы сто личин скрывало Твои черты, я бы до дна проник В рассудок твой сквозь это покрывало. 130 Тебе был сон, чтоб сердце ни на миг Не отвращало влагу примиренья, Которую предвечный льет родник. 133 Я "Что с тобой?" спросил не от смятенья, Как тот, чьи взоры застилает мрак, Сказал бы рухнувшему без движенья; 136 А я спросил, чтоб укрепить твой шаг: Ленивых надобно будить, а сами Они не расшевелятся никак". 139 Мы шли сквозь вечер, меря даль глазами, Насколько солнце позволяло им, Сиявшее закатными лучами; 142 А нам навстречу - нараставший дым Скоплялся, темный и подобный ночи, И негде было скрыться перед ним; 145 Он чистый воздух нам затмил и очи. ПЕСНЬ ШЕСТНАДЦАТАЯ 1 Во мраке Ада и в ночи, лишенной Своих планет и слоем облаков Под небом скудным плотно затемненной, 4 Мне взоров не давил такой покров, Как этот дым, который все сгущался, Причем и ворс нещадно был суров. 7 Глаз, не стерпев, невольно закрывался; И спутник мой придвинулся слегка, Чтоб я рукой его плеча касался. 10 И как слепец, держась за вожака, Идет, боясь отстать и опасаясь Ушиба иль смертельного толчка, 13 Так, мглой густой и горькой пробираясь, Я шел и новых не встречал помех, А вождь твердил: "Держись, не отрываясь!" 16 И голоса я слышал, и во всех Была мольба о мире и прощенье Пред агнцем божьим, снявшим с мира грех. 19 Там "Agnus Dei" пелось во вступленье; И речи соблюдались, и напев Одни и те же, в полном единенье. 22 "Учитель, это духи?" - осмелев, Спросил я. Он в ответ: "Мы рядом с ними. Здесь, расторгая, сбрасывают гнев". 25 "А кто же ты, идущий в нашем дыме И вопрошающий про нас, как те, Кто мерит год календами земными?" 28 Так чей-то голос молвил в темноте. "Ответь, - сказал учитель, - и при этом Дознайся, здесь ли выход к высоте". 31 И я: "О ты, что, осиянный светом, Взойдешь к Творцу, ты будешь удивлен, Когда пройдешь со мной, моим ответом". 34 "Пройду, насколько я идти волен; И если дым преградой стал меж нами, Нам связью будет слух", - ответил он. 37 Я начал так: "Повитый пеленами, Срываемыми смертью, вверх иду, Подземными измучен глубинами; 40 И раз угодно божьему суду, Чтоб я увидел горние палаты, Чему давно примера не найду, 43 Скажи мне, кем ты был до дня расплаты И верно ли ведет стезя моя, И твой язык да будет наш вожатый". 46 "Я был ломбардец, Марко звался я; Изведал свет и к доблести стремился, Куда стрела не метит уж ничья. 49 А с правильной дороги ты не сбился". Так он сказал, добавив: "Я прошу, Чтоб обо мне, взойдя, ты помолился". 52 И я: "Твое желанье я свершу; Но у меня сомнение родилось, И я никак его не разрешу. 55 Возникшее, оно усугубилось От слов твоих, мне подтвердивших то, С чем здесь и там оно соединилось. 58 Как ты сказал, теперь уже никто Добра не носит даже и личину: Зло и внутри, и сверху разлито. 61 Но укажи мне, где искать причину: Внизу иль в небесах? Когда пойму, Я и другим поведать не премину". 64 Он издал вздох, замерший в скорбном "У!", И начал так, в своей о нас заботе: "Брат, мир-слепец, и ты сродни ему. 67 Вы для всего причиной признаете Одно лишь небо, словно все дела Оно вершит в своем круговороте. 70 Будь это так, то в вас бы не была Свободной воля, правды бы не стало В награде за добро, в отмщенье зла. 73 Влеченья от небес берут начало, - Не все; но скажем даже - все сполна, - Вам дан же свет, чтоб воля различала 76 Добро и зло, и ежели она Осилит с небом первый бой опасный, То, с доброй пищей, победить должна. 79 Вы лучшей власти, вольные, подвластны И высшей силе, влившей разум в вас; А небеса к нему и непричастны. 82 И если мир шатается сейчас, Причиной - вы, для тех, кто разумеет; Что это так, покажет мой рассказ. 85 Из рук того, кто искони лелеет Ее в себе, рождаясь, как дитя, Душа еще и мыслить не умеет, 88 Резвится, то смеясь, а то грустя, И, радостного мастера созданье, К тому, что манит, тотчас же летя. 91 Ничтожных благ вкусив очарованье, Она бежит к ним, если ей препон Не создают ни вождь, ни обузданье. 94 На то и нужен, как узда, закон; На то и нужен царь, чей взор открыто Хоть к башне Града был бы устремлен. 97 Законы есть, но кто же им защита? Никто; ваш пастырь жвачку хоть жует, Но не раздвоены его копыта; 100 И паства, видя, что вожатый льнет К благам, будящим в ней самой влеченье, Ест, что и он, и лучшего не ждет. 103 Ты видишь, что дурное управленье Виной тому, что мир такой плохой, А не природы вашей извращенье. 106 Рим, давший миру наилучший строй, Имел два солнца, так что видно было, Где божий путь лежит и где мирской. 109 Потом одно другое погасило; Меч слился с посохом, и вышло так, Что это их, конечно, развратило 112 И что взаимный страх у них иссяк. Взгляни на колос, чтоб не сомневаться; По семени распознается злак. 115 В стране, где По и Адиче струятся, Привыкли честь и мужество цвести; В дни Федерика стал уклад ломаться; 118 И что теперь открыты все пути Для тех, кто раньше к людям честной жизни Стыдился бы и близко подойти. 121 Есть, правда, новым летам к укоризне, Три старика, которые досель Томятся жаждой по иной отчизне: 124 Герардо славный; Гвидо да Кастель, "Простой ломбардец", милый и французу; Куррадо да Палаццо. Неужель 127 Не видишь ты, что церковь, взяв обузу Мирских забот, под бременем двух дел Упала в грязь, на срам себе и грузу?" 130 "О Марко мой, я все уразумел, - Сказал я. - Вижу, почему левиты Не получили ничего в удел. 133 Но кто такой Герардо знаменитый, Который в диком веке, ты сказал, Остался миру как пример забытый?" 136 "Ты странно говоришь, - он отвечал. - Ужели ты, в Тоскане обитая, Про доброго Герардо не слыхал? 139 Так прозвище ему. Вот разве Гайя, Родная дочь, снабдит его другим. Храни вас бог! А я дошел до края. 142 Уже заря белеется сквозь дым, - Там ангел ждет, - и надо, чтоб от света Я отошел, покуда я незрим". 145 И повернул, не слушая ответа. ПЕСНЬ СЕМНАДЦАТАЯ 1 Читатель, если ты в горах, бывало, Бродил в тумане, глядя, словно крот, Которому плева глаза застлала, 4 Припомни миг, когда опять начнет Редеть густой и влажный пар, - как хило Шар солнца сквозь него сиянье льет; 7 И ты поймешь, каким вначале было, Когда я вновь его увидел там, К закату нисходившее светило. 9 Так, примеряясь к дружеским шагам Учителя, я шел редевшей тучей К уже умершим под горой лучам. 13 Воображенье, чей порыв могучий Подчас таков, что, кто им увлечен, Не слышит рядом сотни труб гремучей, 16 В чем твой источник, раз не в чувстве он? Тебя рождает некий свет небесный, Сам или высшей волей источен. 19 Жестокость той, которая телесный Сменила облик, певчей птицей став, В моем уме вдавила след чудесный; 22 И тут мой дух всего себя собрав В самом себе, все прочее отринул, С тем, что вовне, общение прервав. 25 Затем в мое воображенье хлынул Распятый, гордый обликом, злодей, Чью душу гнев и в смерти не покинул. 28 Там был с Эсфирью, верною своей Великий Артаксеркс и благородный Речами и делами Мардохей. 31 Когда же этот образ, с явью сходный, Распался наподобье пузыря, Лишившегося оболочки водной, - 34 В слезах предстала дева, говоря: "Зачем, царица, горестной кончины Ты захотела, гневом возгоря? 37 Ты умерла, чтоб не терять Лавины, - И потеряла! Я подъемлю гнет Твоей, о мать, не чьей иной судьбины". 40 Как греза сна, когда ее прервет Волна в глаза ударившего света, Трепещет миг, потом совсем умрет, - 43 Так было сметено виденье это В лицо мое ударившим лучом, Намного ярче, чем сиянье лета. 46 Пока, очнувшись, я глядел кругом, Я услыхал слова: "Здесь восхожденье", И я уже не думал о другом, 49 И волю охватило то стремленье Скорей взглянуть, кто это говорил, Которому предел - лишь утоленье. 52 Но как на солнце посмотреть нет сил, И лик его в чрезмерном блеске тает, Так точно здесь мой взгляд бессилен был. 55 "То божий дух, и нас он наставляет Без нашей просьбы и от наших глаз Своим же светом сам себя скрывает. 58 Как мы себя, так он лелеет нас; Мы, чуя просьбу и нужду другого, Уже готовим, злобствуя, отказ. 61 Направим шаг на звук такого зова; Идем наверх, пока не умер день; Нельзя всходить средь сумрака ночного". 64 Так молвил вождь, и мы вступили в тень Высокой лестницы, свернув налево; И я, взойдя на первую ступень, 67 Лицом почуял как бы взмах обвева; "Beati, - чей-то голос возгласил, - Pacific!, в ком нет дурного гнева!" 70 Уже к таким высотам уходил Пред наступавшей ночью луч заката, Что кое-где зажглись огни светил. 73 "О мощь моя, ты вся ушла куда-то!" - Сказал я про себя, заметя вдруг, Что сила ног томлением объята. 76 Мы были там, где, выйдя в новый круг, Кончалась лестница, и здесь, у края, Остановились, как доплывший струг. 79 Я начал вслушиваться, ожидая, Не огласится ль звуком тишина; Потом, лицо к поэту обращая: 82 "Скажи, какая, - я сказал, - вина Здесь очищается, отец мой милый? Твой скован шаг, но речь твоя вольна". 85 "Любви к добру, неполной и унылой, Здесь придается мощность, - молвил тот. - Здесь вялое весло бьет с новой силой. 88 Пусть разум твой к словам моим прильнет, И будет мой урок немногословный Тебе на отдыхе как добрый плод. 91 Мой сын, вся тварь, как и творец верховный, - Так начал он, - ты это должен знать, Полна любви, природной иль духовной. 94 Природная не может погрешать; Вторая может целью ошибиться, Не в меру скудной иль чрезмерной стать. 97 Пока она к высокому стремится, А в низком за предел не перешла, Дурным усладам нет причин родиться; 100 Но где она идет стезею зла Иль блага жаждет слишком или мало, Там тварь завет творца не соблюла. 103 Отсюда ясно, что любовь - начало Как всякого похвального плода, Так и всего, за что карать пристало. 106 А так как взор любви склонен всегда К тому всех прежде, кем она носима, То неприязнь к себе вещам чужда. 109 И так как сущее неотделимо От Первой сущности, она никак Не может оказаться нелюбима. 112 Раз это верно, остается так: Зло, как предмет любви, есть зло чужое, И в вашем иле вид ее трояк. 115 Иной надеется подняться вдвое, Поправ соседа, - этот должен пасть, И лишь тогда он будет жить в покое; 118 Иной боится славу, милость, власть Утратить, если ближний вознесется; И неприязнь томит его, как страсть; 121 Иной же от обиды так зажжется, Что голоден, пока не отомстит, И мыслями к чужой невзгоде рвется. 124 И этой вот любви троякий вид Оплакан там внизу; но есть другая, Чей путь к добру - иной, чем надлежит. 127 Все смутно жаждут блага, сознавая, Что мир души лишь в нем осуществим, И все к нему стремятся, уповая. 130 Но если вас влечет к общенью с ним Лишь вялая любовь, то покаянных Казнит вот этот круг, где мы стоим. 133 Еще есть благо, полное обманных, Пустых отрад, в котором нет того, В чем плод и корень благ, для счастья данных. 136 Любовь, чресчур алкавшая его, В трех верхних кругах предается плачу; Но в чем ее тройное естество, 139 Я умолчу, чтоб ты решил задачу". ПЕСНЬ ВОСЕМНАДЦАТАЯ 1 Закончил речь наставник мой высокий И мне глядел в глаза, чтобы узнать, Вполне ли я постиг его уроки. 4 Я, новой жаждой мучимый опять, Вовне молчал, внутри твердил: "Не дело Ему, быть может, слишком докучать". 7 Он, как отец, поняв, какое тлело Во мне желанье, начал разговор, Чтоб я решился высказаться смело. 10 И я: "Твой свет так оживил мне взор, Учитель, что ему наглядным стало Все то, что перед ним ты распростер; 13 Но, мой отец, еще я знаю мало, Что есть любовь, в которой всех благих И грешных дел ты полагал начало". 16 "Направь ко мне, - сказал он, - взгляд своих Духовных глаз, и вскроешь заблужденье Слепцов, которые ведут других. 19 В душе к любви заложено стремленье, И все, что нравится, ее влечет, Едва ее поманит наслажденье. 22 У вас внутри воспринятым живет Наружный образ, к вам запав - таится И душу на себя взглянуть зовет; 25 И если им, взглянув, она пленится, То этот плен - любовь; природный он, И наслажденьем может лишь скрепиться. 28 И вот, как пламень кверху устремлен, И первое из свойств его - взлетанье К среде, где он прочнее сохранен, - 31 Так душу пленную стремит желанье, Духовный взлет, стихая лишь тогда, Когда она вступает в обладанье. 34 Ты видишь сам, как истина чужда Приверженцам той мысли сумасбродной, Что, мол, любовь оправдана всегда. 37 Пусть даже чист состав ее природный; Но если я и чистый воск возьму, То отпечаток может быть негодный". 40 "Твои слова послушному уму Раскрыли суть любви; но остается Недоуменье, - молвил я ему. - 43 Ведь если нам любовь извне дается И для души другой дороги нет, Ей отвечать за выбор не придется". 46 "Скажу, что видит разум, - он в ответ. - А дальше - дело веры; уповая, Жди Беатриче, и обрящешь свет. 44 Творящее начало, пребывая Врозь с веществом в пределах вещества, Полно особой силы, каковая 52 В бездействии незрима, хоть жива, А зрима лишь посредством проявленья; Так жизнь растенья выдает листва. 55 Откуда в вас зачатки постиженья, Сокрыто от людей завесой мглы, Как и откуда первые влеченья, 58 Подобные потребности пчелы Брать мед; и нет хвалы, коль взвесить строго, Для этой первой воли, ни хулы. 61 Но вслед за ней других теснится много, И вам дана способность править суд И делать выбор, стоя у порога. 64 Вот почему у вас ответ несут, Когда любви благой или презренной Дадут или отпор, или приют. 67 И те, чья мысль была проникновенной, Познав, что вам свобода врождена. Нравоученье вынесли вселенной. 70 Итак, пусть даже вам извне дана Любовь, которая внутри пылает, - Душа всегда изгнать ее вольна. 73 Вот то, что Беатриче называет Свободной волей; если б речь зашла О том у вас, пойми, как подобает". 76 Луна в полночный поздний час плыла И, понуждая звезды разредиться, Скользила, в виде яркого котла, 79 Навстречу небу, там, где солнце мчится, Когда оно за Римом для очей Меж сардами и корсами садится. 82 И тень, чьей славой Пьетола славней Всей мантуанской области пространной, Сложила бремя тяготы моей. 85 А я, приняв столь ясный и желанный Ответ на каждый заданный вопрос, Стоял, как бы дремотой обуянный. 88 Но эту дрему тотчас же унес Внезапный крик, и показались тени, За нами обегавшие утес. 91 Как некогда Асоп или Исмений Видали по ночам толпу и гон Фивян во время Вакховых радений, 94 Так здесь несутся, огибая склон, - Я смутно видел, - в вечном непокое Те, кто благой любовью уязвлен. 97 Мгновенно это скопище большое, Спеша бегом, настигло нас, и так, Всех впереди, в слезах кричали двое: 100 "Мария в горы устремила шаг, И Цезарь поспешил, кольнув Марсилью, В Испанию, где ждал в Илерде враг". 103 "Скорей, скорей, нельзя любвеобилью Быть вялым! - сзади общий крик летел. - Нисходит милость к доброму усилью". 106 "О вы, в которых острый пыл вскипел Взамен того, как хладно и лениво Вы медлили в свершенье добрых дел! 109 Вот он, живой, - я говорю нелживо, - Идет наверх и только солнца ждет; Скажите нам, где щель в стене обрыва". 112 Так встретил вождь стремившийся народ; Одна душа сказала, пробегая: "Иди за нами и увидишь вход. 115 Потребность двигаться у нас такая, Что ноги нас неудержимо мчат; Прости, наш долг за грубость не считая. 118 Я жил в стенах Сан-Дзено как аббат, И нами добрый Барбаросса правил, О ком в Милане скорбно говорят. 121 Одну стопу уже во гроб поставил Тот, кто оплачет этот божий дом, Который он, имея власть, ославил, 124 Назначив сына, зачатого злом, С душой еще уродливей, чем тело, Не по уставу пастырствовать в нем". 127 Толпа настолько пробежать успела, Что я не знаю, смолк он или нет; Но эту речь душа запечатлела. 130 И тот, кто был мне помощь и совет, Сказал: "Смотри, как двое там, зубами Вцепясь в унынье, мчатся им вослед". 133 "Не раньше, - крик их слышался за нами, - Чем истребились те, что по дну шли, Открылся Иордан пред их сынами. 136 И те, кто утомленья не снесли, Когда Эней на подвиг ополчился, Себя бесславной жизни обрекли". 139 Когда их сонм настолько удалился, Что видеть я его уже не мог, Во мне какой-то помысел родился, 142 Который много всяких новых влек, И я, клонясь от одного к другому, Закрыв глаза, вливался в их поток, 145 И размышленье претворилось в дрему. ПЕСНЬ ДЕВЯТНАДЦАТАЯ 1 Когда разлитый в воздухе безбурном Зной дня слабей, чем хладная луна, Осиленный землей или Сатурном, 4 А геомантам, пред зарей, видна Fortuna major там, где торопливо Восточная светлеет сторона, 7 В мой сон вступила женщина: гугнива, С культями вместо рук, лицом желта, Она хромала и глядела криво. 10 Я на нее смотрел; как теплота Живит издрогнувшее за ночь тело, Так и мой взгляд ей развязал уста, 13 Помог ей тотчас выпрямиться смело И гиблое лицо свое облечь В такие краски, как любовь велела. 16 Как только у нее явилась речь, Она запела так, что я от плена С трудом бы мог вниманье уберечь. 19 "Я, - призрак пел, - я нежная сирена, Мутящая рассудок моряков, И голос мой для них всему замена. 22 Улисса совратил мой сладкий зов С его пути; и тот, кто мной пленится, Уходит редко из моих оков". 25 Скорей, чем рот ее успел закрыться, Святая и усердная жена Возникла возле, чтобы той смутиться. 28 "Вергилий, о Вергилий, кто она?" - Ее был возглас; он же, стоя рядом, Взирал, как эта чистая гневна. 31 Она ее схватила с грозным взглядом И, ткань порвав, открыла ей живот; Меня он разбудил несносным смрадом. 34 "Я трижды звал, потом оставил счет, - Сказал мой вождь, чуть я повел очами. - Вставай, пора идти! Отыщем вход". 37 Я встал; уже наполнились лучами По всей горе священные круги; Мы шли с недавним солнцем за плечами. 40 Я следом направлял мои шаги, Изогнутый под грузом размышлений, Как половина мостовой дуги. 43 Вдруг раздалось: "Придите, здесь ступени", - И ласка в этом голосе была, Какой не слышно в нашей смертной сени. 46 Раскрыв, подобно лебедю, крыла, Так говоривший нас наверх направил, Туда, где в камне лестница вела. 49 Он, обмахнув нас перьями, прибавил, Что те, "qui lugent", счастье обрели, И утешенье, ждущее их, славил. 52 "Ты что склонился чуть не до земли?" - Так начал говорить мне мой вожатый, Когда мы выше ангела взошли. 55 И я: "Иду, сомненьями объятый; Я видел сон и жаждал бы ясней Понять язык его замысловатый". 58 И он: "Ты видел ведьму древних дней, Ту самую, о ком скорбят над нами; Ты видел, как разделываться с ней. 61 С тебя довольно; землю бей стопами! Взор обрати к вабилу, что кружит Предвечный царь огромными кругами!" 64 Как сокол долго под ноги глядит, Потом, услышав оклик, встрепенется И тянется туда, где будет сыт, 67 Так сделал я; и так, пока сечется Ведущей вверх тропой громада скал, Всходил к уступу, где дорога вьется. 70 Вступая в пятый круг, я увидал Народ, который, двинуться не смея, Лицом к земле поверженный, рыдал. 73 "Adhaesit pavimento anima mea!" - Услышал я повсюду скорбный звук, Едва слова сквозь вздохи разумея. 76 "Избранники, чье облегченье мук - И в правде, и в надежде, укажите, Как нам подняться в следующий круг!" 79 "Когда вы здесь меж нами не лежите, То, чтобы путь туда найти верней, Кнаруже правое плечо держите". 82 Так молвил вождь, и так среди теней Ему ответили; а кто ответил, Мой слух мне указал всего точней. 85 Я взор наставника глазами встретил; И он позволил, сделав бодрый знак, То, что в просящем облике заметил. 88 Тогда, во всем свободный, я мой шаг Направил ближе к месту, где скорбело Созданье это, и промолвил так: 91 "Дух, льющий слезы, чтобы в них созрело То, без чего возврата к богу нет, Скажи, прервав твое святое дело: 94 Кем был ты; почему у вас хребет Вверх обращен; и чем могу хоть мало Тебе помочь, живым покинув свет?" 97 "Зачем нас небо так ничком прижало, Ты будешь знать; но раньше scias quod Fui successor Petri, - тень сказала. - 100 Меж Кьявери и Сьестри воды льет Большой поток, и с ним одноименный Высокий титул отличил мой род. 103 Я свыше месяца влачил, согбенный, Блюдя от грязи, мантию Петра; Пред ней - как пух все тяжести вселенной. 106 Увы, я поздно стал на путь добра! Но я познал, уже как пастырь Рима, Что жизнь земная - лживая мара. 109 Душа, я видел, как и встарь томима, А выше стать в той жизни я не мог, - И этой восхотел неудержимо. 112 До той поры я жалок и далек От бога был, неизмеримо жадный, И казнь, как видишь, на себя навлек. 115 Здесь явлен образ жадности наглядный Вот в этих душах, что окрест лежат; На всей горе нет муки столь нещадной. 118 Как там подняться не хотел наш взгляд К высотам, устремляемый к земному, Так здесь возмездьем он к земле прижат. 121 Как жадность там порыв любви к благому Гасила в нас и не влекла к делам, Так здесь возмездье, хоть и по-иному, 124 Стопы и руки связывает нам, И мы простерты будем без движенья, Пока угодно правым небесам". 127 Став на колени из благоговенья, Я начал речь, но и по слуху он Заметил этот признак уваженья 130 И молвил: "Почему ты так склонен?" И я в ответ: "Таков ваш сан великий, Что совестью я, стоя, уязвлен". 133 "Брат, встань! - ответил этот дух безликий. - Ошибся ты: со всеми и с тобой Я сослужитель одного владыки. 136 Тому, кто звук Евангелья святой, Гласящий "Neque nubent", разумеет, Понятно будет сказанное мной. 139 Теперь иди; мне скорбь моя довлеет; Ты мне мешаешь слезы лить, стеня, В которых то, что говорил ты, зреет. 142 Есть добрая Аладжа у меня, Племянница, - и только бы дурного В ней не посеяла моя родня! 145 Там у меня нет никого другого". ПЕСНЬ ДВАДЦАТАЯ 1 Пред лучшей волей силы воли хрупки; Ему в угоду, в неугоду мне, Я погруженной не насытил губки. 4 Я двинулся; и вождь мои, в тишине, Свободными местами шел под кручей, Как вдоль бойниц проходят по стене; 7 Те, у кого из глаз слезой горючей Сочится зло, заполнившее свет, Лежат кнаруже слишком плотной кучей. 10 Будь проклята, волчица древних лет, В чьем ненасытном голоде все тонет И яростней которой зверя нет! 13 О небеса, чей ход иными понят, Как полновластный над судьбой земли, |