фрейд. А.Фрейд Психоанализ детских неврозов и детская сексуальность. Детская сексуальность и психоанализ детских неврозов

• Название: Детская сексуальность и психоанализ детских неврозов
• Анкор: фрейд
• Дата: 02.03.2023
• Размер: 2.19 Mb.
• Имя файла: А.Фрейд Психоанализ детских неврозов и детская сексуальность.doc
• Тип: Документы; #964301
• страница: 45 из 47

²¹: "Когда мне было пять лет, я играл в саду возле няни и резал перочинным ножом кору одного из тех ореховых

I) А ч иенно так ребенок относится к калу 2) См выпуск IVэтой библиотеки стр 87

444

3. Фрейд

деревьев, которые играли роль ¹⁾ в моем сновидении²¹. Вдруг я заметил с невыразимым ужасом, что так перере­зал себе мизинец (правой или левой) руки, что он остал­ся висеть на коже. Я не чувствовал боли, а только силь­ный страх. Я не решался сказать об этом находящейся в нескольких шагах няне, а опустился на ближайшую ска­мью и остался сидеть, неспособный бросить еще взгляд на палец. Наконец, я успокоился, посмотрел на палец, и ока­залось, что он был совершенно невредим". Нам известно, что в 4 1/2 года после знакомства с свя­щенной историей, у него началась интенсивная работа мысли, которая закончилась навязчивой набожностью. Мы может поэтому предположить, что эта галлюцинация случилась в то время, когда он решился признать реаль­ность кастрации, и что она, может быть, отмечает имен­но этот шаг. И маленькая корректура пациента тоже пред­ставляет некоторый интерес. Если он галлюцинировал то же жуткое переживание, о котором Тассо (Tasso) расска­зывает в "Освобожденном Иерусалиме" о своем герое Тан-креде, то имеет свое оправдание и толкование, что и для моего маленького пациента дерево означало женщину. Он играл, следовательно, при этом роль отца и привел зна­комое ему кровотечение матери в связь с открытой им кастрацией женщины, "раной". Поводом к галлюцинации про отрезанный палец послу­жил, как он позже сообщил, рассказ о том, что у одной родственницы, которая родилась с шестью пальцами, этот лишний палец был сейчас же отрублен топором. У жен­щин, следовательно, не было пениса потому, что при рож­дении его у них отрезали. Таким путем он принял во вре­мя невроза навязчивости то, что знал уже во время про­цесса образования сновидения и что тогда отверг посред­ством вытеснения. Также и ритуальное обрезание Хрис­та, как вообще евреев, не могло при чтении священной истории и разговорах о ней остаться ему неизвестным. Не подлежит никакому сомнению, что к тому време­ни отец стал для него тем страшилищем, со стороны ко­торого ему угрожает кастрация — от жестокого бога, с которым он тогда боролся, который заставляет людей

I) См. M(a:)rchenstoffe im Tr(a:)umen. Intern. Zeitschriftf. (a:)i7.t. PsA. 1, 2 N. 2) Корректура при последующем рассказе: мне кажется, что я резал не дерево. Это — слияние с другим воспоминанием, которое также из­вращено гал-шцинациеч. будто я сделал надрез ножом в дереве и будто ' при этом из дерева появилась кровь.

Анальная эротика и кастрационный комплекс

445

провиниться, чтобы за тем за это их наказывать, который приносит в жертву своего сына и сынов человечества, и роторый отразился на характере отца, которого он, с дру­гой стороны, старался защитить против этого бога. Маль­чику предстояло тут выполнить филогенетическую схему, и он осуществил это, хотя его личные переживания это­му не соответствовали. Угрозы кастрацией или намеки на нее, с которыми он сталкивался, исходили от женщин ¹⁾, но это не могло надолго задержать конечный результат. В конце концов, все же отец стал тем лицом, со стороны которого он боялся кастрации. В этом пункте наследствен­ность одержала победу над случайным переживанием; в доисторическую эпоху человечества, несомненно, отец совершал кастрацию в наказание, а затем уменьшал его до обрезания. Чем дальше он в процессе невроза навязчи­вости продвигался по пути вытеснения чувственности, тем естественней было бы для него приписывать подобные, злостные намерения отцу, настоящему представителю чувственных проявлений. Отождествление отца с кастратором²⁾ приобрело гро­мадное значение, став источником острой, усилившейся до желания смерти бессознательной враждебности к нему и чувства вины, как реакции на эту враждебность. Но пока он вел себя нормально, т.е. как всякий невротик, находя­щийся во власти комплекса Эдипа. Замечательно, что и в этом отношении у него было противоположное течение, в котором отец был кастрированным и, как таковой, вы­зывал у него сострадание. При анализе церемониала дыхания в присутствии ка­лек, нищих и т.д. я показал, что и этот симптом относил­ся к отцу, который вызвал в нем сострадание при посе­щении им лечебницы. Анализ дал возможность просле­дить эту нить еще дальше. В очень раннем возрасте, ве­роятно, еще до соблазна (3 1/4 года), в имении был бед­ный поденщик, который носил в дом воду; он не мог го­ворить, будто бы потому, что ему отрезали язык. Веро-

I) Мы знаем это относительно няни и узнаем то же относительно другой женщины. 2) К самым мучительным, но также и нелепым симптомам его будуще­го страдания принадлежит его отношение ко всякому... портному, которому он заказывал когда-либо платье, его робость и уважение перед этим высокопоставленным лицом, его старание расположить последнего в свою пользу несоразмерными чаевыми и отчаяние по по­воду результатов работы, независимо от того, какими они оказа­лись в действительности.

446

3 Фреид

ятно, это был глухонемой. Ребенок его очень любил и жа­лел от всего сердца. Когда несчастный умер, он искал его не небе¹⁾. Это был первый калека, вызвавший в ним жа­лость; судя по» общей связи и порядку в анализе, он был, несомненно, заместителем отца. Анализ открыл в связи с этим калекой воспоминание о других симпатичных сл}тах, о которых он подчеркнул, что они были болезненны или евреи (обрезание!). И лакей, который помогал чистить его при его несчастьи в 4 1/2 года, был евреем, чахоточным, и вызывал в нем состра­дание. Все эти лица относятся ко времени до посещения отца в санатории, т.е. до образования симптома, который посредством в ыдыхания не должен был допустить отож­дествления с внушающими жалость. Тут анализ в связи со сновидением снова повернул к самому раннему перио­ду и побудил его к утверждению, что при коитусе в пер­вичной сцене он наблюдал исчезновение пениса, пожалел по этому поводу отца и радовался появлению нового орга­на, который считал потерянным. Итак, — новое чувство, опять-таки исходящее из этой сцены. Нарцистическое про­исхождение сострадания, за которое говорит само слово, здесь вполне очевидно.

1) В связи с эт1ш упоминаю о сновидениях, которые он видел позже, чем кошмарный сон. но еще в первом имении, и представлявших сцену коитуса между небесными те юми

Vin. Дополнения из самого раннего детства Разрешение

Во многих анализах бывает так, что при приближении к концу вдруг всплывает новый материал, остававший­ся до того тщательно скрытым Или же однажды дела­ется мельком незначительное замечание равнодушным тоном, как будто это нечто совершенно излишнее, к это­му в другой раз присоединяется что-то новое, что уже за­ставляет врача насторожиться, и, наконец, в том обрыв­ке воспоминаний, которому не придавалось значения, от­крывается ключ к самым важным тайнам, окутывающим невроз больного. Еще в начале мой пациент рассказал о том времени, когда его испорченность стала переходить в страх. Он преследовал прекрасную большую бабочку с желтыми полосками, большие крылья которой заканчивались ост­рыми углами, т.е. адмирала. Вдруг, когда он увидел, как бабочка опустилась на цветок, им овладел ужасный страх перед насекомым, и он с криком убежал. От времени до времени он возвращался в анализе к этому воспоминанию, требующему объяснения, которое долго не давалось. Заранее можно было предположить, что подобная деталь сохранилась в воспоминании не сама по себе, а занимала место более важного, как по­крывающее воспоминание, с чем она была каким-либо образом связана. Однажды он сказал, что это насеко­мое на его языке называется бабочка, старая бабушка; вообще, бабочки казались ему женщинами и девушка­ми, а жуки или гусеницы — мальчиками. При той сце­не страха должно было простться воспоминание о ка­ком-нибудь женском существе Не хочу умолчать, что тогда я предположил, как возможность, что желтые полисы адмирала напомнили ему такие же полосы на платье, которое носила женщина. Делаю это только для того, чтобы показать на примере, как, обыкновенно, бывают недостаточны комбинации врача для разреше-

448

З.Фрейд

ния возникающих вопросов, и как неверно взваливать ответственность за результаты анализа на фантазию врача и на внушение с его стороны. В связи с чем-то совершенно другим, много месяцев спустя, пациент за­метил, что распускание и складывание крыльев бабоч­ки, когда она опустилась, произвело на него самое не­приятное впечатление. Это было так, как если женщи­на раздвигает ноги, и при этом получается фигура рим­ского V, — как известно, время, в которое еще в детс­кие годы, но также и теперь обыкновенно наступало у него пониженное настроение. Подобная мысль мне никогда не пришла бы в голову, но ценность ее возрастала от соображения, что вскрытый ею ход ассоциаций носил чисто инфантильный характер. Внимание детей, как я часто замечал, привлекается гораз­до больше движением, чем покоящимися формами, и ча­сто на основании сходства движения у них являются та­кие ассоциации, которые взрослые упускают, не обращая на них внимания. Затем маленькая проблема снова приостановилась. Я хочу еще указать на то основательное предположение, будто острые, палкообразные концы крыльев бабочки могли иметь значение генитальных символов. Однажды очень робко и неясно всплыло у больного нечто вроде воспоминания о том, как очень рано, еще до няни, за детьми ходила девушка, которую он очень любил; у нее было то же имя, что у матери. Несомненно, он от­вечал на ее нежность. Итак, забытая первая любовь. Мы согласились оба на том, что, вероятно, произошло нечто, что потом приобрело большое значение. Затем, в другой раз он исправил свое воспоминание. Ее не могли звать так, как мать, это было с его стороны ошиб­кой, которая показывала, что в его воспоминаниях она слилась с матерью. Настоящее ее имя припомнилось ему косвенным путем. Вдруг он вспомнил о сарае в первом имении, в котором хранились собранные плоды, и об оп­ределенном сорте груш великолепного вкуса, больших с желтыми полосками на кожице. На его родном языке эти плоды называются груша, — это и было ее имя. Таким образом стало ясно, что за покрывающим вос­поминанием о преследуемой бабочке скрывалось воспоми­нание об этой девушке. Но желтые полосы находились не на платье, а на груше. Но откуда же взялся страх, когда ожило воспоминание о ней.

Дополнения из самого раннего детства

449

Возможна была следующая комбинация: у этой девуш­ки он маленьким ребенком впервые увидел движения ног, которое и запомнил, как знак римского V, — движения, которые открыли доступ к гениталиям. Мы отказались от этой комбинации и ждали дальнейшего материала. - Скоро появилось воспоминание об одной сцене, не­полное, но вполне определенное, поскольку оно сохра­нилось. Груша лежала на полу, возле нее стоял чан и метла из коротких прутьев; он был тут же, она дразни­ла или высмеивала его. То, что тут недоставало, легко было пополнить дру­гими воспоминаниями. В первые месяцы лечения он рас­сказывал о навязчивой влюбленности в крестьянскую девушку, от которой заразился болезнью, послужившей поводом к дальнейшему заболеванию. Странным обра­зом он противился тогда назвать имя девушки. То был совсем единичный случай сопротивления; обычно он бе­зусловно подчинялся основному аналитическому прави­лу. Но он утверждал, что должен очень стыдиться, про­износя это имя, потому что оно совсем мужицкое. Знат­ные девушки никогда не носили бы такого имени. Имя, которое, наконец, стало известным, было Матрена. Оно звучало матерински. Стыд был, очевидно, не по адре­су. Самого факта, что это увлечение относилось к про­стой девушке, он не стыдился, а только ее имени. Если это приключение с Матреной могло иметь нечто общее со сценой с Грушей, то стыд нужно перенести на это раннее происшествие. В другой раз он рассказал, что, когда он узнал о жиз­ни Иоганна Гусса, он был очень потрясен этой историей, и его внимание было приковано к связкам хвороста, ко­торые тащили на его костер. Симпатии к Гуссу будят вполне определенное подозрение; я часто находил их у молодых пациентов, и мне всегда удавалось объяснить их одинаковым образом. Один из них сделал даже дра­матическую обработку судьбы Гусса. Он начал писать драму в тот день, когда лишился объекта своей тайной влюбленности; Гусе погиб от огня, и, как другие отвеча­ющие такому же условию, он становился героем бывших энуретиков (enuresis — недержание мочи). Вязки хворо­ста на костер Гусса мой пациент сам поставил в связь с веником (связка прутьев) молодой девушки. Этот материал легко подошел к тому, чтобы воспол­нить изъян воспоминаний в сцене с Грушей. Глядя, как

450

-3. Фрейд

девушка моет пол, он помочился в комнате, и после это­го она в шутку погрозила ему кастрацией¹⁾. Не знаю, догадываются ли уже читатели, почему я так подробно сообщаю этот эпизод из раннего детства²⁾. Он образует важную связь между первичной сценой и более поздней навязчивой влюбленностью, сыгравшей такую решительную роль в его судьбе, и, кроме того, вводит еще условие любви, объясняющее эту навязчивость. Когда он увидел, как девушка лежала на полу, занятая мытьем этого пола, стоя на коленях с выдающимися впе­ред частями задними частями, а спиной — в горизонталь­ном направлении, он узнал в ней положение, которое мать занимала в сцене коитуса Она стала его матерью, им ов ладело сексуальное возбуждение, вследствие того, что в его воспоминании ожила та картина, и он поступил по отноше­нию к девушке, как отец, поступок которого он тогда мог понять, как мочеиспускание. Мочеиспускание на пол у ре­бенка было в сущности попыткой к соблазн}-, и девушка ответила угрозой кастрации, как будто бы она его поняла. Навязчивость, исходящая из первичной сцены, перенес­лась на эту сцену с Грушей и продолжала свое действие. Но условие любви потерпело изменение, указывающее на влияние второй сцены С положения женщины оно пере неслось на ее деятельность в таком положении. Это ста­ло очевидным, например, в переживании с Матреной. Он гулял по деревне, принадлежащей (более позднему) име­нию, и на берегу пруда увидел крестьянскую девушку, сто­явшую на коленях и занятую мытьем белья в пруде. Он моментально и непреодолимой силой влюбился в прачку, хотя и не видал еще ее лица. Благодаря своему положе­нию и работе она заняла для него место Гр\тпи. Мы по­нимаем теперь, почему стыд, относившийся к содержанию в сцене с Грушей, связался с именем Матрены. Навязчивое влияние сцены с Грушей проявилось еще яснее в другом припадке влюбленности за несколько лет

I) Весьма замечательно, что реакция стыда так тесно связана с непро­извольным мочеиспусканием (дневным и ночным), а не. как следовало бы ожидать, с недержанием кала Опыт не оставляет в этой от­ношении никакого сомнения Заставляет задуматься также посто­янная связь между недержанием мочи и огнем. Весьма возможно, что в этих реакциях и связях мы имеем дело с осадками культуры чело­вечества, идущими глубже всего и сохранившими для нас свои следы в мифах и фольклоре 2) По вре мени он с учился в возрасте 2 1/2 лет — между предполагае­мым наблюдением коитуса и соблазном

Дополнения из самого раннего' детства

451

до этого. Молодая крестьянская девушка, исполнявшая в доме обязанности служанки, нравилась ему уже давно, но ему удавалось все же сдержать себя и не приближаться к ней. Однажды он был охвачен влюбленностью, когда за­стал ее одну в комнате. Он нашел ее лежащей на полу, занятой мытьем пола, а возле нее находились ведро и мет­ла, т.е. совсем так, как та девушка в детстве. Даже его окончательный выбор объекта, получивший такое большое значение в его жизни благодаря подробно­стям обстоятельств, которых здесь нельзя привести, ока­зывается в зависимости от таких же условий любви, про­явлением навязчивости, которая, начиная с первичной сцены и через сцену с Грушей, владела выбором его объек­та. Прежде я заметил, что признаю у пациента стремле­ние к унижению объекта его любви. Это объясняется ре­акцией на давление от превосходства сестры над ним. Но я тогда обещал показать, что не один только этот мотив, самостоятельный по природе своей, имел решающее зна­чение, а он покрывал более глубоко детерминированные, чисто эротические мотивы. Эту мотивировку проявило воспоминание о моющей пол девушке, стоящей по свое­му положению ниже его. Все позднейшие объекты люб­ви были заместительницами этой одной, которая, в свою очередь, сама была, благодаря случайному положению, первой заместительницей матери. В первой мысли, при­шедшей пациенту в голову по вопросу о страхе перед ба­бочкой, потом уже легко узнать отдаленный намек на пер­вичную сцену (5-ый час). Отношение сцены с Грушей к угрозу кастрацией он подтвердил особенно содержатель­ным сновидением, которое он сумел сам истолковать. Он сказал: мне снилось, будто какой-то человек отрывает крылья espe. — Espe? Я должен спросить, что вы хотите этим сказать? — Насекомое с желтыми полосками на теле, которое кусает. Это, вероятно, намек на Грушу, грушу с желтыми полосками. — Wespe — оса, хотите вы сказать? — поправил я. — Разве это называется wespe? Я, право, ду­мал, что это называется — espe (он, как и многие другие, пользуется тем, что говорит на чужом ему языке, чтобы скрыть свои симптоматические действия). Но — espe ведь это же я сам — P.S. (инициалы его имени). — Espe, разу­меется, искалеченное Wespe. Сон ясен: он мстит Груше за ее угрозу кастрацией. Поступок ребенка в 2 1/2 года в сцене с Грушей пред ставляет собой первое известное нам действие первичной

452

3. Фрейд

сцены; в этом поступке он является копией отца, и мы можем в нем узнать тенденцию в том направлении, кото­рое позже заслужит название мужского. Соблазн вынуж­дает его на пассивность, которая тоже уже была подготов­лена его положением зрителя при общении родителей. Из истории лечения я должен еще подчеркнуть, что получилось впечатление, будто с отдалением сцены с Гру­шей, первым переживанием, которое он, действительно, сумел вспомнить и вспомнил без моих предположений и моей помощи, разрешилась задача лечения. С этого мо­мента не было больше сопротивления, оставалось еще только собирать и составить весь добытый материал. Ста­рая теория травм, построенная на впечатлениях из психо­аналитической теории, вдруг опять получила свое значе­ние. Из критического интереса я еще рез сделал попытку навязать пациенту другое понимание его истории, более приемлимое для трезвого рассудка. В сцене с Грушей со­мневаться не приходится, но сама по себе она не имеет никакого значения; лишь впоследствии она усилилась бла­годаря регрессии, исходящей из событий, связанных с выбором его объекта, который, вследствие тенденции уни­жения, перенесся с сестры' на прислуг}'. Наблюдение же коитуса представляет его фантазию, явившуюся в более поздние годы; историческим ядром ее могли быть какие-нибудь наблюдения или собственные переживания -хотя бы наблюдение какого-нибудь самого невинного вливания. Некоторые читатели, может быть, подумают, что только сделав это предположение, я приблизился к пониманию данного случая. Пациент же посмотрел на меня, не пони­мая, в чем дело, когда я изложил ему этот взгляд, и никог­да больше на него не реагировал. Собственные мои дока­зательства против такой рационализации я изложил выше. Но сцена с Грушей содержит не только условия выбо­ра объекта, имеющие решающее значение для всей жиз­ни пациента, но остерегает нас от ошибки переоценить значение тенденции унизить женщину. Она может также оправдать меня в моем прежнем отказе от точки зрения, объясняющей первичную сцену, как несомненный резуль­тат наблюдения над животными незадолго до сновидения. Она возникла сама в воспоминании больного, без моего содействия. Объясняющийся ею страх перед бабочкой в желтых полосках показывает, что содержание ее имело большое значение или что была возможность придать впоследствии ее содержанию такое значение. Все это зна-