КОНЦЕПЦИИ МЕЖДУНАРОДНОГО ПРАВА СОВРЕМЕННЫХ ГОСУДАРСТВ. 3 р. МАГ . Д. работа Пахомов. Донецкой народной республики государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования
 Скачать 209.65 Kb.
|
|
1.2. Концепция как источник международного права. Источником права, согласно разъяснению Большого юридического словаря, является способ, с помощью которого закрепляются (находят внешнее выражение) нормы права [4]. Формальными источниками права признаются: нормативный правовой акт; основной нормативный правовой акт (в том числе конституция); закон; подзаконный нормативный правовой акт; нормативный договор (в том числе международные, межправительственные договоры); правовой прецедент (судебный или административный прецедент); правовой обычай; правовая концепция; принцип права (в том числе принципы международного права). Один из фундаментальных вопросов международного права – это его источники. Они трактовались по-разному, в зависимости от времени возникновения и характерных особенностей теории, осмысливающей этот вопрос. И хотя в статье 38 Статута Международного Суда ООН перечислены источники и ранжированы по их значению при формировании международного права, вопрос источников сохраняет свою неоднозначность как в чисто научной среде, так и в правоприменительной практике при разрешении юридических коллизий. Международное право остаётся областью, где консенсус одновременно и крайне необходим, и чрезвычайно труднодостижим [24]. Если ситуация с первичными, основными источниками международного права ещё более-менее ясна (хотя и здесь бывают несообразности – особенно это касается международно-правового обычая и так называемых общих принципов права, то есть по сути всех незадокументированных источников), то вспомогательные применяются и трактуются неоднозначно. Одним из вспомогательных источников международного права считаются мнения авторитетных юристов в этой области. Второе название этого источника – доктрина международного права. Не вдаваясь в детальный анализ, который будет дан позже, можно охарактеризовать международно-правовую доктрину как научное, теоретическое, академическое, концептуальное знание о международном праве. Оно формируется при активной исследовательской деятельности тех самых авторитетных учёных юристов, о которых идёт речь в 38-й главе Статута Международного суда ООН. Академичным это знание является потому, что интегрировано в научную и образовательную сферы государства. Сама теория международного права излагается в форме доктрины, тем самым обеспечивая преемственность взглядов на международное право с одной стороны, и его совершенствование, развитие, приспособление к изменяющимся мировым условиям в области права – с другой [24]. Будучи официально признанным вспомогательным, вторичным источником права, доктрина традиционно получает значительно меньше внимание при анализе международного права по сравнению с обычаями и договорными письменными источниками с фиксированным членством сторон, подписавших и ратифицировавших их. Однако возникающие зачастую коллизии в международном праве заставляют обращаться именно к доктрине, наряду с постановлениями судов, в том случае, когда невозможно вынести решение на основании первичных источников международного права. В связи с этим ряд исследователей настаивает на пересмотре отражённой в установочных документах ООН позиции по отношению к доктрине международного права. Именно предпоследний пункт интересует нас больше всего. Необходимо уяснить, что отношение к правовой доктрине как источнику права, и не только права международного, очень неоднозначно. С одной стороны, это вытекает из неопределённости в терминологии, о которой говорилось выше. Различные круги, имеющие касательство к признанию правовой доктрины источником права, зачастую вкладывают в определение этой самой доктрины различный смысл. К примеру, в законодательстве Российской Федерации отсутствует признание правовой доктрины источником права. С другой стороны, большинство исследователей сходятся во мнении, что необъективным будет отрицать влияние доктрины на российскую правовую систему, правда, нужно оговаривать, что влияние это опосредовано. Но ведь если понимать под доктриной определённые стратегии юридического мышления, закономерности нормотворческого процесса, она предстаёт перед нами как некий феномен, отражающий специфические черты самой системы, а, следовательно, не могущий не иметь на неё влияния. Поэтому необходимо констатировать: даже если правовая доктрина в узком смысле (как совокупность мнений учёных юристов, в том числе, выраженных в письменном виде) не признаётся государственной властью на формальном уровне в качестве источника права, это совсем не значит, что она не является таким источником de facto, правда, в этом случае она будет влиять на правосознание не прямым, а косвенным образом, оказывая воздействие на процессы, происходящие в сфере права. В качестве примера можно привести деятельность законодательного органа, который принимает решения коллегиально. Любой субъект, представляющий данный орган, является носителем специфической правовой культуры и, как правило, имеет соответствующее специальное образование. Через правовую культуру он является восприемником доминирующего в данном обществе типа юридического мышления, правовой традиции, где правовая доктрина переплетается с правовым обычаем. Образование же напрямую вводит правовую доктрину в качестве исходной посылки в представления индивида о праве. Заметим, что в этом случае путём аккредитации учебного заведения, то есть признания соответствия государственным стандартам, и сертификации учебных материалов в виде рекомендации к использованию данных пособий официальная государственная позиция производит солидаризацию с определённой доктриной, вырабатываемой в научно-учебном сообществе. Полученные знания будут использоваться в различных видах практической юридической деятельности: разработке законопроектов, их одобрении, в судебном разбирательстве и т. д [5, С. 201]. Основной проблемой международного права является отсутствие единства мнений участников международных отношений относительно юридического решения политических коллизий. Соответственно, выработка непротиворечивых норм, которые бы разделялись всеми участниками – процесс долгий и непростой. В наиболее активную фазу он вступил после окончания Второй мировой войны, с созданием ООН и прочих международных органов. С одной стороны, это было начало процессов глобализации, с другой, это была реакция на случившуюся самую страшную войну в истории человечества. Особенности действий стран на международной арене предвоенного и военного периодов поставили во главу угла вопрос о всеобщем объединении, выработке норм международного права, информационной открытости в мировой политике. Все эти условия должны были стать гарантией безопасности в условиях послевоенного мира. И хотя на пути становления общепринятой рабочей системы международного права были сделаны значительные шаги, справедливости ради стоит отметить, что и по сей день военные, политические и экономические взаимоотношения государств выходят за рамки созданной правовой системы. Тем не менее, были созданы международные институты, осуществляющие практическую юридическую деятельность и не имеющие причастности к национально-государственным образованиям; вступили в силу документы, которые, с согласия стран-участниц, регламентировали вопросы правоприменения, а также определяли круг источников международного права. На сегодняшний день основным документом, описывающим круг источников международного права, является Статут Международного суда ООН, а именно 38 статья II Главы, озаглавленные как компетенции Международного суда. Целесообразно привести её целиком для лучшего понимания соотношения источников: «Статья 38 1. Суд, который обязан решать переданные ему споры на основании международного права, применяет: а) международные конвенции, как общие, так и специальные, устанавливающие правила, определенно признанные спорящими государствами; b) международный обычай как доказательство всеобщей практики, признанной в качестве правовой нормы; с) общие принципы права, признанные цивилизованными нациями; d) с оговоркой, указанной в статье 59, судебные решения и доктрины наиболее квалифицированных специалистов по публичному праву различных наций в качестве вспомогательного средства для определения правовых норм. 2. Это постановление не ограничивает право Суда разрешать дело ex aequo et bono, если стороны с этим согласны» [24]. На основании этого титульного документа можно сделать несколько важных замечаний. Во-первых, исходя из Статута, правовая доктрина при решении международных споров не является основным, а лишь вспомогательным источником права. Для разъяснения вспомогательного статуса в праве есть специальный термин: субсидиарный источник права, иначе говоря, несамостоятельный. Он привлекается в качестве основания для судебной аргументации в том случае, если безусловных источников недостаточно, либо они содержат пробелы в той области, которая является предметом юридического разбирательства. Иначе говоря, правовая доктрина как источник используется в международном праве в качестве дополнительного. Однако вполне вероятна ситуация, когда невозможно опереться на основные источники, например, на международные договора и конвенции. Ситуация может отсутствовать в международном обычном праве, а принципы международного права в качестве источника достаточно общи, чтобы учесть все возможные варианты развития событий. Здесь на помощь может прийти доктрина, и из вспомогательного источника фактически стать основным за неимением таковых. В правоприменительной практике Международного суда особое отношение сформировано к правовому прецеденту. Правовой прецедент отрицается как прямой и безусловный источник права, как и правовая доктрина. Это подчёркивается условием выполнения 59-й статьи Статута: «Решение Суда обязательно лишь для участвующих в деле сторон и лишь по данному делу» [24]. С одной стороны, можно усмотреть в этом положительные стороны: таким образом, концепция международной судебной системы настаивает на уникальности каждого события на международной арене, которое может стать предметом спора. Это стимулирует выработку взвешенных решений и способствует более глубокому вниканию в дело представителей Международного суда ООН. С другой стороны, данным отношением подчёркивается, пусть и негласно, зависимость судебных решений от текущей политической конъюнктуры, в том числе и с точки зрения национальных интересов. Непризнание судебных решений правовым прецедентом размывает стратегию международной юстиции, не позволяет строить практически выверенную линию правоприменения, опираясь на существующие решения [25, 53]. Конечно, во внимание следует принять и то, что международные органы до сих пор в значительной степени выполняют консультативно-рекомендательную функцию. Каждое государство-участник международного процесса всё равно вырабатывает свою собственную позицию относительно происходящего. Ещё один важный момент – это принцип Ex aequo et bono, в соответствии с которым Суд может выносить решения в том случае, если обе стороны с ним согласны. Согласия сторон в этом случае довольно сложно достичь, но дело в другом: при его наличии судебное решение может не учитывать ни международные конвенции, ни правовой прецедент (если, конечно, они не нарушены в корне), а опираться лишь на общие принципы международного права. А при всей благоустремлённости принципа «по добру и справедливости», границы его понимания весьма зыбки. Здесь интерес представляет сам феномен отсутствия в правоприменительной практике чётко сформулированных нормативно-правовых актов, на которые опирается выносящая решение сторона. Иначе говоря, неопределённость принципа Ex aequo et bono оставляет ещё одну возможность для использования правовой доктрины в качестве источника права, хотя и косвенным образом. Не привлекаясь в этом случае в обязательном порядке, она теоретически может быть применена, а значит, будет иметь влияние на принятое решение, равносильное безусловному источнику права [21, 28]. Если же обратиться к истории развития международного права, в частности, к концепции источников его, то можно заметить, что изначально международное право как научная самостоятельная дисциплина носила исключительно доктринальный характер. Можно распространить данный вывод на весьма значительный период – от Гуго Гроция, стоящего у истоков идеи международного права, когда доктрина по большому счёту и составляла находившуюся на тот момент в зародыше систему международного права, практически до Первой мировой войны. Конечно, роль доктрины в этот разнородный период ни в коем случае не была константна, следует лишь подчеркнуть, что поскольку не существовало на тот момент единого общепризнанного реестра источников международного права, с формальной точки зрения её никто не наделял статусом безусловного источника права, но и не лишал её этого. Фактически же обращение к доктрине было достаточно развитой практикой, что подчёркивает её особый статус как источника права в силу обычая. Кстати, российская дореволюционная школа учёных юристов международного права высоко оценивала доктрину, не отказывая ей в праве быть прямым источником международного права. Так, В. Ф. Левитский писал: «Источником международного права может быть сама наука международного права; прежде всего, она может разъяснить, истолковать спорные места в применении разных норм права. Затем наука обрабатывает и очищает от ненужных примесей обычаи и вообще влияет на правосознание цивилизованного человечества, внушая ему те или иные мысли, можно сказать, просветляя его». [10, 88] Для вышеупомянутого периода вообще характерно активное теоретическое развитие и осмысление международного права, в реальных же условиях теоретические наработки вводились не всегда своевременно. Ситуация переломилась в политически активном XX в., особенно с окончанием Второй мировой войны, когда мир стал полностью глобальным. Теперь уже практика опережала теорию. Безусловно, отмечая эпохальную роль Статута Международного суда ООН, необходимо не забывать о том, что он был принят в 1945 г., а такой временной промежуток для современной динамики международных отношений весьма значителен. Сегодня практическое правоприменение активно использует элементы правовых доктрин, как общемировых, так и наднациональных наряду с другими источниками права, которым отводится якобы второстепенная роль. Таким образом, следует учитывать постоянное расхождение между официально признанным и воплощаемым на практике. Если обратиться к национальным традициям существования правовой доктрины в массиве правовой системы, то мы увидим, что, к примеру, в англо-американской прецедентарной системе права отношение как правовому прецеденту, так и правовой доктрине значительно более основательное, чем в романо-германской правовой семье. Как уже было упомянуто, в Великобритании до сих пор имеют хождение доктринальные положения, разработанные в Средневековье. Сам феномен уважительного отношения к правовой доктрине даёт нам представление о том, в каком ключе будут мыслить принадлежащие к англо-саксонской правовой семье члены международных организаций при вынесении резолюций при всех оглядках на Статут. Для полноты картины следует также упомянуть и достаточно обширную отрасль исламского права, построенную на совершенно иных принципах, нежели континентальная европейская или американская. На это можно возразить, что мусульманская правовая семья крайне незначительно представлена в практике международных юридических споров. Однако нельзя упускать два момента: первый – это безграничное уважение к правовой доктрине, имеющей религиозные основания, что делает исламское право весьма специфичным по отношению к западному. И второй – это всё возрастающее влияние исламских стран на международные отношения. Поэтому очевидна тенденция, которую нельзя не принимать во внимание, обсуждая судьбу доктрины как источника международного права. В противовес этому типу правового мировоззрения в романо-германской семье, к которой относится и российская правовая система, традиционно утверждается безусловный примат нормы права как над обычаем, так и тем более над доктриной. Поэтому в России доктрина не признана официально источником права. Тем не менее, ряд современных отечественных исследователей, таких как В. В. Сорокин, С. В. Бошно, Н. Н. Разумович, Н. Л. Гранат, Т. Н. Нешатаева, К. А. Кононов, признают правовую доктрину источником права, пусть и без статуса de jure [11, 23]. Более того, рассматривая международное право системно, как исторически сложившийся феномен, нельзя не учесть особенностей его генезиса. Международное право, в отличие от права внутригосударственного, национального, выросло не из обычая, а именно из доктрины, то есть из научных трудов, поэтому изначально была и долгое время оставалась теоретической концепцией. Ко всему этому следует добавить тот факт, что широкое понимание правовой доктрины как стратегии правового мышления, впитывающего, транслирующего и продуцирующего особенности правотворческой и правоприменительной деятельности, значительно расширяет рамки её воздействия как фактического источника права. Представитель национальной правовой школы в международных юридических спорах будет носителем специфических особенностей и генеральной линии своей национальной правовой доктрины. Даже будучи привлечён к разработке и кодификации международных договоров, уложений, статутов и конвенций, он будет испытывать влияние, как своего предыдущего багажа национальной доктрины, так и собственно текущего направления развития международного, интернационального права [21, 30]. Пропорция такого влияния не является предметом интереса, главное – отметить, что международно-правовая позиция формируется и воплощается в жизнь под воздействием правовой доктрины. Как уже отмечалось, международно-правовое регулирование отличает две особенности: консультативно-рекомендательный характер международных постановлений, вторичность их по отношению к позиции, выработанной внутригосударственной правовой системой; недостаточная разработанность нормативно-правовой базы, а следовательно, частое отсутствие детального материала, на который можно сослаться при разрешении международных коллизий. При наличии же правовой нормы она зачастую выражена настолько общо, что требует дополнительного толкования. Вот здесь-то и разворачивается процесс привлечения доктринальных положений, способствующий прояснению международно-правовых норм, а также позиций государств. В случае участия в международных спорах стороны предоставляют в судебные органы документы, содержащие мнения специалистов по международному праву. Так восполняются пробелы в действующем международном праве, коих, как уже отмечалось, предостаточно. Важной особенностью правовой доктрины как номинально вспомогательного, а реально порой и основного источника международного права является её рациональность. В отличие от правового обычая и судебного прецедента, носящих характер случайности, стихийности и в случае прецедента предельного уровня конкретности, правовая доктрина представляется, наоборот, обобщением тех тенденций в правовой системе, которые проходят сквозь призму научной критики. Благодаря такому характеру доктрины, положения, составляющие её, проходят словно бы кристаллизацию, делая акцент на универсальной сущности того, что несёт традиция, обычай и судебная практика. При этом всё лишнее, постороннее, не относящееся к делу, усложняющее понимание, уводящее в сторону от основного предмета – либо отбрасывается вовсе, либо трансформируется в наиболее употребительную форму. Доктрина предстаёт своеобразной квинтэссенцией правого сознания истории и современности, воплощая в себе сочетание прогрессивного и патриархального в правовом порядке, отображая сущность права как формы общественного сознания [15, 58]. Подводя итог, нужно сделать акцент на том, что «правовая доктрина как высшая форма правового сознания участвует в формировании, применении, изменении, отмене юридических норм, направленных на взаимодействие национального права с международной и иностранной правовыми системами, в установлении оптимального баланса между публичными и частными экономическими интересами, в обеспечении соответствия национального права мировым экономическим и юридическим тенденциям» [23, 10]. Будучи признанной субсидиарным источником права в международных документах, и по-разному оцениваясь в национальных правовых системах, вплоть до непризнания источником права вообще, доктрина международного права имеет на практике колоссальное значение, и без неё сложно было бы представить как тактику, так и стратегию решения международных юридических споров. |