Баффет. Элис Шредер - Уоррен Баффет. Лучший инвестор мира. Элис Шрёдер Уоррен Баффе Лучший инвестор мира Перевод с английского 2е издание Издательство Манн, Иванов и Фербер Москва, 2013
 Скачать 6.81 Mb.
|
|
Я знаю о полупроводниках или интегральных цепях не больше, чем о брачных обычаях народа хрзаьич. Мы не будем заниматься инвестициями даже при возможности высокой прибыли в проектах, где велики шансы на возникновение значительных проблем, связанных с людьми. Под такими «значительными проблемами» он имел в виду массовые увольнения, закрытие заводов и деятельность профсоюзов, направленную на организацию забастовок. Это также означало, что перед тем, как «раскурить» очередной «сигарный окурок», ему нужно было дважды, а то и трижды подумать. Даже те «сигарные окурки», которые уже принадлежали ему, приносили немало головной боли. Компания Berkshire Hathaway пребывала в состоянии «подключения к аппарату искусственного кровообращения». Баффет нанял на работу Верна Маккензи, своего прежнего аудитора из Peat, Marwick, и отправил его в Нью-Бедфорд для руководства полуразвалившейся текстильной фабрикой. Он немало сожалел об ошибке, которую сделал на последнем собрании правления Berkshire Hathaway. Ему показалось, что новость о том, что «наша подкладочная ткань пользуется огромным спросом и мы уже распродали запасы нескольких месяцев и заработали кучу денег» (что впоследствии оказалось лишь краткосрочным финансовым успехом)5, заслуживает того, чтобы акционеры впали в эйфорию и начали разговоры о выплате 10-центового дивиденда на акцию. Юристы компании выдвинули предположение о том, что Berkshire показывает настолько хорошие результаты, что может подвергнуться риску обвинения в неоправданном накоплении нераспределенной прибыли. Может бьггь, Баффет проявил слабость или просто размечтался, но, как бы то ни было, он согласился с распределением части прибыли. Десять центов на акцию казались ему пустяковой суммой. Потребовалось всего 24 часа для того, чтобы он осознал ошибочность своей позиции. Однако было уже слишком поздно, и не свойственная ему готовность пойти на компромисс стоила его партнерам и акционерам 101 733 доллара, которые, как он знал, в один прекрасный день могли бы превратиться в 213 миллионы . Подобную ошибку он не допускал больше никогда. Восемь месяцев спустя Баффет предложил акционерам Berkshire сделку по обмену одной бумаги на другую. Каждый, кто хотел иметь ценную бумагу, приносящую доход, мог получить облигацию с купоном 7,5% в обмен на свои акции. В итоге в компанию вернулось 32 ООО акций. С помощью этого шага Баффет смог избавиться от группы акционеров, жаждавших получения прибыли, и сохранил лишь тех, кто был заинтересован скорее в росте компании, а не в дивидендах. По словам Верна Маккензи, «это было великолепным шагом»6. Разумеется, вследствие сокращения количества акций в обращении Уоррен получил возможность усилить свою власть над Berkshire, при том что масштабы его изначальной ошибки при покупке компании становились все яснее. Кен Чейс стоически следовал приказам Баффета по сокращению объемов бизнеса. Вместо того чтобы следовать жесткому пути прежних владельцев, Баффет прислушался к рекомендациям Чейса о том, что с профсоюзами стоит дружить, и решил пойти на определенные потери с тем, чтобы сохранить компанию в рабочем состоянии, а город Нью-Бедфорд — в спокойствии. К 1967 году Чейс и Маккензи смогли вытащить несчастного производителя подкладочной ткани обратно на уровень точки безубыточности. К этому времени, однако, у всех на устах вновь появилось слово «инфляция», почти забытое со времен Второй мировой войны. Расходы на заработную плату и сырье росли, как ил на дне реки, а иностранные и южные текстильные фабрики с более дешевой рабочей силой иссушали поток продаж Berkshire. Баффет поделился новостями со своими партнерами: «В-Н сталкивается с реальными трудностями, присущими текстильному бизнесу. Хотя в настоящее время я не предполагаю потери вложенного в бизнес капитала, однако не вижу перспектив по получению хорошего возврата на активы, задействованные в нашем текстильном предприятии. Таким образом, этот сегмент нашего портфеля будет оказывать значительное негативное влияние на нашу сравнительную производительность... особенно если Доу будет продолжать рост»7. Он пытался как можно быстрее вытащить деньги из текстильного бизнеса, поэтому погрузился в тонкости оперативного менеджмента на фабриках, ежедневно беседовал по телефону с Чейсом и Маккензи8. В октябре 1966 года Чейсу пришлось закрыть на неделю подразделение Box вследствие давления иностранных конкурентов. Менее чем через месяц Баффет приказал ему остановить работу подразделения KingPhilip D, расположенного на Род-Айленде и обеспечивавшего около 10% всего выпуска Berkshire. Потеря 450 рабочих мест знаменовала собой финальную точку в развитии хлопкового производства на Род-Айленде9. Баффет выразил свое мнение о происходящем фразой: «Прилив для нас более важен, чем пловцы»10. Но этого было недостаточно. После изучения данных Баффет понял, что подразделения Apparel Fabrics и Box Loom теряли так много денег, что единственный способ спасти их заключался в максимально быстрой модернизации оборудования. Однако бросать деньги из прибыльных подразделений на спасение тонущих было бы как раз той ошибкой, которую постоянно допускал Сибери Стэнтон. Баффет отказался инвестировать в этот бизнес. Ему казалось, это все равно что пытаться напитать пустыню водой с помощью садового шланга. Тем не менее закрытие предприятий привело бы к тому, что сотни людей оказались бы на улице. Баффет сел за стол, начал раскачиваться в кресле и думать, думать, думать. Пикантность ситуации заключалась в том, что партнерство купалось 214 в море денег , а брокеры на Уолл-стрит с ума сходили от компаний с большими запасами наличности. На фондовом рынке появилось новое поколение людей, выросших после Второй мировой войны и не помнивших уроки Большого биржевого краха и Великой депрессии. Пока они активно толкали рынок вверх до прежде невиданных высот, Баффет принялся закрывать свою позицию по American Express, которая уже стоила на 15 миллионов долларов больше, чем изначально уплаченная сумма в 13 миллионов, и составляла почти две трети всех доходов партнерства. Однако он совершенно не хотел направлять эти деньги в Berkshire Hathaway. Скорее, самая важная задача на этот год для него состояла в том, чтобы найти нечто новое, на что он мог бы опереться до того, как сложное положение Berkshire не станет невыносимым. Живя в Омахе, он давно положил глаз на компанию National Indemnity, головной офис которой располагался всего в нескольких кварталах от его офиса в Kiewit Plaza. Баффет впервые встретился с основателем компании Джеком Рингуол-том в начале 1950-х годов в зале заседаний брокерской фирмы Cruttenden and Company. Рингуолт был одним из самых толковых и предприимчивых людей в городе. В какой-то момент Элис, тетушка Уоррена, попыталась вовлечь Рингуолта в Buffett Partnership11. Позднее Рингуолт утверждал, что Баффет потребовал минимальной инвестиции в 50 ООО долларов (хотя в то время обычный взнос участников был значительно ниже). «Если вы думаете, что я позволю какому-то юнцу управлять 50 ООО долларов из моих денег, то вы еще глупее, чем я думаю», — ответил, по слухам, Рингуолт и отказался инвестировать. Рингуолт считал себя экспертом в области инвестирования, а склонность Баффета к секретам отвратила от него многих людей12 Тем не менее Баффет продолжал внимательно следить за деятельностью National Indemnity. Будучи настоящей машиной по получению знаний, он хотел знать о страховом бизнесе все, что только возможно. Он прочитал массу книг, взятых из городской библиотеки, и понял, в чем состояла стратегия Рингуолта, — он стремился страховать самых проблемных клиентов. Рингуолт, по мнению Баффета, представлял собой странный тип игрока на страховом рынке. С одной стороны, он крайне редко и осторожно принимал на себя лишние риски и был скуповат в быту, а с другой — вел себя как агрессивный страховщик. Каждый вечер он обходил дозором свой офис и выключал свет во всех комнатах13. Вместе с тем он применял нереально высокие ставки для страхования всего необычного: жизни цирковых артистов, укротителей львов, а также частей тел звезд бурлеска14. Он любил повторять: «Нет такой вещи, как плохой риск, есть лишь неправильно рассчитанная сумма взноса». Один из его первых успехов был связан с необычной ситуацией. Банк попросил его дать гарантию, что некий бутлегер (считавшийся покойным) не вернется в Омаху. Это было связано с тем, что предполагаемая вдова бутлегера хотела снять деньги с его счета, не дожидаясь истечения семилетнего срока, указанного в законе. Рингуолт предположил, что адвокат человека, подозреваемого в убийстве бутлегера, наверняка знает, жив тот или мертв. Адвокат помог своему клиенту избежать наказания, однако вдова жертвы (и ее банк) полагали, что он просто хорошо сделал свое дело при отсутствии достаточных улик. Разумеется, адвокат не мог сказать Рингуолту, сознался ли ему клиент в убийстве или нет. Рингуолт придумал схему, при которой адвокат рисковал своими деньгами в случае наступления гарантийного случая. Он предположил, что если есть хотя бы малейший шанс на то, что бутлегер еще дышит, адвокат не возьмет на себя риски. Разумеется, язык денег оказался предельно точен. Бутлегер не вернулся домой, и банк так и не заявил о наступлении гарантийного случая. Джек Рингуолт был предприимчивым человеком и прирожденным гандикапером. Он расширил свой бизнес и начал страховать таксистов. Затем увлекся страхованием результатов азартной игры для радиошоу — он сам придумывал подсказки для участников, помещал эти подсказки в футляры от помады и прятал в укромные места. Подсказки для игроков, вышедшие из-под его пера, были настолько туманными, что главный приз в радиоигре так никогда никому не удалось выиграть. Достаточно быстро Рингуолт превратился в набирающего обороты, энергичного и самого удалого бизнесмена в Омахе. Его дочь дала ему колоритное прозвище Реактивный Джек (Jet Jack). Он лично управлял всеми инвестициями National Indemnity, покупая крошечные позиции в акциях сотен компаний, и записывал мелким почерком в своей бухгалтерской книге: «50 акций National Distillers, 2500 акций Shaver Food Marts...» Он хранил в старой спортивной сумке сотни сертификатов на акции различных компаний. В начале 1960-х годов Баффет связался со своим другом Чарли Хайдером, который был членом правления National Indemnity, и поинтересовался у него, не хотел бы Рингуолт что-нибудь продать. Ответ Хайдера заинтриговал его. «Каждый год в течение пятнадцати минут Джек изъявлял активное желание продать National Indemnity. Всегда возникало что-то, приводившее его в бешенство. Иногда он мог бьггь раздражен из-за наступления какого- то страхового случая или чего-то в этом роде. Поэтому мы с Чарли Хайдером внимательно обсудили, в каких ситуациях Джек может терять рассудок раз в год и всего на 15 минут. Я попросил его сразу же связаться со мной, как только он увидит, что Джек вошел в свое странное состояние». Как-то раз пасмурным днем в феврале 1967 года Хайдер обедал с Рингуолтом, который внезапно сказал: «Мне не нравится эта погода». Постепенно разговор дошел до того, что Джек вновь захотел продать National Indemnity. Рингуолт сам убедил себя в том, что без компании ему будет значительно лучше, — отсчет 15-минутнош интервала пошел. «Возможно, в городе есть кто-то, кто захочет купить компанию, — сказал Хайдер. — Я думаю об Уоррене Баффете». Рингуолт дал понять, что заинтересован этим предложением. Хайдер позвонил Баффету и сообщил ему, что Джек Рингуолт может продать компанию за определенную сумму. «Мог бы ты встретиться с ним в ближайшие дни?» — «А как насчет сегодняшнего вечера?» — немедленно ответил Баффет. На следующее утро Рингуолт уезжал во Флориду, однако Хайдер убедил его перед этим посетить Kiewit Plaza*. Баффет попросил Рингуолта объяснить, почему он не продал компанию раньше. Рингуолт ответил, что все предыдущие предложения поступали от каких-то мошенников. После этого он начал излагать условия продажи. Прежде всего он хотел, чтобы компания осталась в Омахе. Чувствуя, что благоприятные 15 минут вот-вот закончатся, Баффет согласился оставить компанию в городе. Далее Рингуолт сказал, что не хочет увольнения никого из сотрудников. Баффет не возражал и против этого. Рингуолт сказал, что все предыдущие потенциальные покупатели назначали слишком низкую цену. «А сколько вы хотите?» — спросил Баффет — «Пятьдесят долларов за акцию», — ответил Рингуолт Это было на пятнадцать долларов больше, чем цена, которую Уоррен считал справедливой. «Я согласен», — сказал Баффет. «И вот так мы успели заключить сделку в течение благоприятных 15 минут. Конечно, после заключения Джек пришел в себя и остался не очень доволен. Однако он был честным парнем и решил не отказываться от нашего соглашения. Тем не менее после того, как мы пожали друг другу руки, он сказал: “Я думаю, что вы захотите увидеть финансовую отчетность компании, заверенную аудитором”. Если бы я согласился с этим, то он бы сказал: “Очень жаль, потому что я не могу ее представить и мы не можем заключить сделку”. Поэтому я просто ответил ему: “Я даже и не думал смотреть на аудированную отчетность — хуже ее ничего бьггь не может”. Затем Джек сказал: “Думаю, что вы хотите, чтобы я продал вам и мои страховые агентства”». Для Баффета было бы естественным согласиться с этим предположением — эти агентства контролировали отношения с некоторыми из клиентов National Indemnity. «Я же ответил: “Джек, я не куплю эти агентства ни при каких обстоятельствах”. Если бы я согласился с тем, что хочу купить агентства от имени Berkshire, то он бы заявил: “Увы, Уоррен, я не могу этого сделать. Видимо, мы неправильно друг друга поняли”. И этот диалог с различными вариациями повторился три или четыре раза. Наконец Джек сдался и продал мне компанию, хотя мне кажется, что на самом деле он не очень хотел это делать». Этого хотел Баффет, потому что Berkshire Hathaway представлял собой ужасный бизнес, и Уоррен постепенно занимался его ликвидацией. Новая сделка давала ему шанс перевести активы в отличную компанию. Он знал, что Рингуолт может изменить свое решение во время отдыха во Флориде, поэтому решил избежать риска и максимально быстро завершить сделку. Оба участника изъявили желание, чтобы контракт между ними уместился на одной странице15. В предельно сжатые сроки Баффет подготовил документы и разместил средства для покупки компании За эту сделку Berkshire заплатила Хайдеру 140 ООО долларов комиссионных. 215 на депозите в U. S. National Bank . Когда Рингуолт через неделю вернулся из Флориды, Баффет устремился к нему со скоростью курьерского поезда и контрактом, на котором было достаточно лишь поставить подписи. Рингуолт пришел на встречу с десятиминутным опозданием. Впоследствии Баффет и Хайдер выдвинули предположение, что Рингуолт на своей машине мотался по кварталу с целью найти место для бесплатной парковки16. Рингуолт же всегда говорил, что его просто задержали дела. Не исключено, что в эти десять минут он в последний раз обдумывал, будет ли ему лучше без компании. Возможно, он ругал себя за то, что поддался искушению и позволил втянуть себя в разговоры о продаже National Indemnity. Баффет, разумеется, отлично знал, что покупка будет в интересах партнерства. National Indemnity давала ему шанс совершить резкий рывок вверх. Вскоре после этих событий он написал статью под скучным названием «Размышления о требованиях к капиталу страховых компаний». Слово «капитал», то есть «деньги», заставляет нас многое понять о том, что думал Баффет при покупке National Indemnity, так как именно капитал представлял собой кровеносную систему его партнерства. Он вытягивал капитал из Berkshire, и ему было необходимо найти для денег новое применение. National Indemnity брала на себя большие риски и поэтому нуждалась в значительном капитале. «По всем общепринятым стандартам, писал он, — National Indemnity требует капитала слишком активно. Именно доступность дополнительных ресурсов в Berkshire Hathaway позволяет нам следовать политике агрессивного использования нашего капитала, которая в долгосрочной перспективе приведет к повышению прибыльности National Indemnity... Berkshire Hathaway вполне могла бы разместить в National Indemnity дополнительный капитал в случае, если мы потерпим неудачу с андеррайтингом»”. В сущности, Баффет создал достаточно новый тип бизнеса. Если бы National Indemnity зарабатывала деньги, он мог бы направить их на покупку акций и компаний, а не оставлять их зимовать в хранилище National Indemnity. А если бы лев съел- таки укротителя, то National Indemnity потребовались бы средства на выплату компенсации рыдающей семье дрессировщика. В этом случае деньги вернулись бы обратно в National Insurance из других направлений бизнеса. Привязка страхового бизнеса к хаотичному текстильному бизнесу Berkshire Hathaway привела к возникновению гомеостаза капитала. В сущности, капитал мог подчиняться не командам со стороны внешней среды, а указаниям самого Баффета. Бизнес перестал напоминать ящерицу, впадающую в спячку при первых признаках похолодания и выползающую на теплый камень с первыми теплыми лучами солнца. Самая главная задача состояла в правильной оценке рисков. Таким образом, Уоррену было нужно, чтобы Джек Рингуолт, которого он уговорил продать бизнес, находился где-то поблизости. Баффет щедро заплатил Рингуолту и прилагал усилия для завоевания его дружбы. Как и в случае с Беном Рознером и Associated Cotton Shops, он купил великолепный бизнес, находившийся под управлением способного менеджера. Эти два бизнесмена часто играли в теннис в Калифорнии. Рингуолт, имевший сходные с баффетовскими привычки в одежде, мог появиться на корте в грязном старом свитере, связанном его дочерью. На спине свитера огромными буквами было вышито его прозвище — Реактивный Джек. Как- то раз, когда они с Баффетом обедали в ресторане «Веселый Роджер», к ним подошел маленький мальчик. «Могу ли я взять у вас автограф, Реактивный Джек?» — спросил он. Рингуолт раздулся от гордости. Мальчик подумал, что перед ним сидит знаменитость — астронавт или кинозвезда. Конечно, более взрослые люди не совершили бы подобной ошибки, но в глубине души этот человек чувствовал себя настоящим Реактивным Джеком. И это было вполне справедливо. Это таилось где-то внутри него и совершенно не зависело от того, как он выглядел. И хотя Рингуолт продал свою компанию, он смог получить обратно некоторую часть своих денег. Часть средств, которые он получил от продажи National Indemnity, он сразу 217 же пустил на покупку акций Berkshire Hathaway . Глава 31. Будущее — на эшафоте Омаха • 1967-1968 годы Летом 1967 года по стране прокатилась мощная волна гражданского неповиновения, поджогов и грабежей, невиданная со времен Гражданской войны. После этого доктор Мартин Лютер Кинг произнес фразу: «Если волнения такого типа, что мы видели прошлым летом, продолжатся, то мы столкнемся с угрозой захвата власти правыми партиями фашистского толка!»1 И хотя Кинг был опечален отсутствием прогресса в борьбе с сегрегацией, он отказался поддерживать насильственные формы сопротивления. Некоторые активисты полагали, что Студенческий координационный комитет по ненасильственным действиям и Конференция христианских лидеров Юга, возглавляемая доктором Кингом, должны дать более активный отпор уродливым действиям ку- клукс-клана. Активисты движения за ненасильственное сопротивление считали, что семья Баффетов (многие из членов которой теперь обладали немалым влиянием в Омахе) находится в составе их неформальной сети. Рэкки Ньюман, жена Ника Ньюмана, лучшего друга Уоррена в Омахе, вместе со Сьюзи занималась лоббированием в YMCA и других организациях интересов бедняков, стремясь добиться от них выделения больших сумм на работу своих отделений. С помощью Центра объединенного методистского сообщества, находившегося под управлением их чернокожего друга Родни 218 Вида , Сьюзи и Рэкки отправляли чернокожих детей в летние лагеря и организовывали межрасовые дискуссии между студентами местных учебных заведений2. Вид начал часто бывать в доме Баффетов. Джон Хардинг, управлявший бэк-офиса Баффета, собрал тысячи подписей под петицией, требовавшей отказа от расовой дискриминации в вопросах жилья. Ник Ньюман содействовал более активному вовлечению в борьбу Уоррена — Баффет напрямую спонсировал деятельность нескольких групп борцов за гражданские права. Роль Уоррена заключалась скорее не в повседневной работе, а в переговорах. Вместе с Ньюманом и Хардингом он давал показания в законодательном собрании города Линкольна по вопросу дискриминации в вопросах жилья. Сьюзи, в свою очередь, купила несколько домов и передала их в аренду чернокожим жителям, желавшим попасть в прежде белые районы3. Незадолго до этого Уоррен был представлен общим знакомым из Hochschild-Kohn Джо Розенфилду, управлявшему сетью супермаркетов Younkers в городе Де-Мойн неподалеку от Омахи. Розенфилд имел немало связей в местных и федеральных политических кругах и всецело разделял политические взгляды Баффетов. Также он являлся доверенным лицом 219 колледжа Гриннелл — небольшого островка радикализма в штате Айова . Либерально настроенные студенты планировали заняться после окончания учебы социальными проектами разного рода, а сам колледж направлял значительные суммы на увеличение доли афроамериканцев среди своих студентов. Через 80 с хвостиком лет, прошедших с даты основания (в 1846 году), Гриннелл почти дошел до коллапса, однако за последние 25 лет, в течение которых Розенфилд принимал активное участие в его судьбе, колледж смог собрать на продолжение своей деятельности почти 10 миллионов долларов”. Розенфилд обладал острым умом, однако его часто видели опечаленным из-за семейной трагедии — его единственный сын погиб в результате несчастного случая. Сьюзи Баффет смогла достаточно быстро установить с Розенфилдом особые отношения. С учетом многих других совместных интересов было очевидно, что Розенфилд хочет вовлечь Баффетов в работу колледжа, самого главного дела своей жизни. В октябре 1967 года колледж устроил трех дневное мероприятие с целью собрать средства для деятельности «гуманитарного колледжа в эпоху перемен». Для выступлений была приглашена плеяда ученых и представителей культуры 1960-х годов. В ней были и писатель Ральф Эллисон, чья книга «Невидимка» получила Национальную книжную премию; и антрополог Эшли Монтегю, поставивший под сомнение действенность существовавших концепций в отношении понятия расы; и философ, филолог Маршалл Маклюэн, популяризовавший идею «глобальной деревни», управляемой средствами медиа; и художник- авангардист Роберт Раушенберг; и Фред Френдли, бывший президент CBS News, и Джордж Чемпион, председатель правления Chase Manhattan Bank, говоривший об «устаревшей модели государства благосостояния». Однако главным спикером, которого ждали буквально все, был доктор Мартин Лютер Кинг — не так-то часто в Айову заезжали лауреаты Нобелевской премии мира. Розенфилд пригласил на собрание Баффетов — они оказались среди пяти тысяч гостей, толпившихся в зале Darby Gymnasium в ожидании утренней воскресной программы. Кинг должен был прилететь на встречу вместе с президентом Морхауз-колледжа, которому надлежало представить собравшимся почетного гостя. Они опаздывали уже на несколько часов; солдаты, полиция и частные детективы находились во всеоружии с 10 часов утра, готовые к любым неожиданностям. По мере ожидания аудитория становилась все более голодной и все менее управляемой. Наконец Кинг появился на подиуме в своем пасторском облачении. Для выступления он выбрал тему «Как остаться бодрствующим во время революции», и его звучный голос, читавший строки из стихотворения Джеймса Расселла Лоуэлла The Present Crisis (гимна движения за гражданские права), разносился по всему залу. Truth forever on the scaffold |