Баффет. Элис Шредер - Уоррен Баффет. Лучший инвестор мира. Элис Шрёдер Уоррен Баффе Лучший инвестор мира Перевод с английского 2е издание Издательство Манн, Иванов и Фербер Москва, 2013

• Название: Элис Шрёдер Уоррен Баффе Лучший инвестор мира Перевод с английского 2е издание Издательство Манн, Иванов и Фербер Москва, 2013
• Анкор: Баффет
• Дата: 28.03.2023
• Размер: 6.81 Mb.
• Имя файла: Элис Шредер - Уоррен Баффет. Лучший инвестор мира.doc
• Тип: Документы; #1020250
• страница: 50 из 97

111 до 2722. Баффет многократно повторял студентам бизнес-школ: «Если вы хотите заработать деньги, зажмите носы и двигайте на Уолл-стрит». Сам он уже был там.

Образ Уолл-стрит, соблазнявший популиста со Среднего Запада, был слишком хорош, чтобы оставить его без внимания. Когда один репортер спросил Баффета, почему он, владея крупнейшей долей Salomon, при этом считает Уолл-стрит злом, Уоррен с радостью ответил. Вся его вера была сконцентрирована в одной фигуре. По его словам, Джон Гутфрейнд являлся «выдающимся, уважаемым и крайне цельным человеком»⁴.

Баффет всегда влюблялся в людей, и многие наблюдатели полагали, что он совершенно определенно влюбился и в Гутфрейнда... но лишь поначалу. Однако человек, который когда-то оставил свою работу по выдаче «рецептов» для того, чтобы избежать очевидного конфликта интересов со своими клиентами, не мог с помощью Джона Гутфрейнда отмахнуться от того простого факта, что ему принадлежит часть инвестиционного банка, находящегося в состоянии конфликта интересов с его клиентами. Каким же образом ему удалось оказаться в столь неловком положении и попасть в совет директоров подобной компании?⁵ Во времена инвестиционной «засухи» стремление Баффета заработать деньги в очередной раз перевесило его высокие надежды, стремления и принципы. То же самое происходило в ходе всей его жизни — каждый раз, когда алчность брала верх, сразу же начинались проблемы.

В то время как Баффет решил инвестировать в Salomon, рынок приблизился к переломной точке. В своем письме акционерам, написанном в предыдущем марте, он отмечал: финансовые менеджеры настолько активизировались, что по сравнению с ними «любой танцующий дервиш казался бы спокойно сидящим на месте». У него не было партнерства, чтобы его распустить, и в течение нескольких следующих месяцев он начал сбрасывать акции. Он знал, что отчасти движение рынка вверх связано с новым изобретением, получившим название «фьючерсы S&P 500». Salomon, как и все остальные крупные банки, начал торговать контрактами на деривативы, представлявшими, в сущности, пари относительно того, насколько высоким или низким будет



значение индекса «S&P 500 акций» на определенную дату . Контракты на деривативы работали следующим образом: примерно так же, как в сделке с Rockwood Chocolate, цена фьючерсного контракта была производной от цены на какао-бобы на определенную дату. Если бы цена бобов оказалась более низкой, чем цена, определенная во фьючерсном контракте, лицо, купившее его в качестве страховки, оказывалось «в выигрыше» — его потери были покрыты. Если же реальная цена бобов оказывалась выше,

то «выигрывал» человек, продавший фьючерсный контракт. Контракт позволял ему купить бобы по цене более низкой, чем цена, сложившаяся в тот момент на рынке.

Предположим, что в сделке по оптимизации веса, которую Баффет заключил с Хоуи, он не хотел бы, чтобы вес Хоуи реально уменьшился, что, в свою очередь, могло бы привести к снижению арендных поступлений.

Так как этот процесс находился под контролем самого Хоуи, Уоррен мог бы захотеть купить страховку у кого-то еще. К примеру, он мог бы сказать Сьюзи: «Давай я заплачу тебе 100 долларов сегодня. Если Хоуи сможет снизить вес на 20 фунтов и удержаться на этом уровне в течение следующих шести месяцев, ты заплатишь мне 2000 в качестве потерянной арендной платы. Если же ему не удастся это сделать, ты не должна будешь платить мне арендную плату и сможешь оставить себе эту сотню долларов». Индекс, определявший потерю или выигрыш, был производным от показателя веса Хоуи, и заключение Баффетом подобного рода сделки зависело от гандикапа, то есть шансов на то, что Хоуи действительно сможет снизить вес и не набрать его снова.

Другой пример — предположим, что Уоррен договорился с Астрид о том, что откажется от употребления картофельных чипсов в течение года. Если бы он не удержался, то заплатил бы ей 1000 долларов. Это не был бы контракт на производные. Уоррен и Астрид просто заключали сделку. Факт поедания Уорреном чипсов не был производным от чего-либо другого. Он полностью контролировал свои действия.

Однако если бы Астрид и Уоррен заключили подобное соглашение, а потом Астрид заплатила бы сестре Уоррена Берти 100 долларов в качестве страховки, а при проигрыше пари получила бы от нее 1000, то договор с Бетти представлял бы собой производный контракт. Он стал бы производным от того факта, ест Уоррен чипсы или нет, и это находилось вне контроля как Берти, так и Астрид. Астрид могла проиграть 100 долларов Берти, если бы Уоррен сделал свой выбор в пользу чипсов, а Берти проиграла бы 1000, если бы Уоррен воздержался от чипсов. Таким образом, производный контракт стал бы либо страховкой (для Астрид),



либо просто азартной игрой (для Берти) .

Большинство людей покупают и продают производные контракты на безличност-ной основе, то есть даже не встречаются с другой стороной сделки. Фьючерсы по индексу акций S&P, которые финансовые менеджеры покупали в качестве страховки в 1987 году, позволяли им получить свои деньги в случае, если бы фондовый рынок упал ниже определенного уровня. Те, кто предполагал, что рынок продолжит свой рост, часто занимались азартной игрой на «продаже» такой страховки. Они хотели извлекать доход за счет премии.

Баффет уже писал в Конгресс, упоминая о присущем такого рода сделкам риске, и просил регуляторов рынка изменить правила уже с 1982 года, но ничего не изменилось⁶. С тех пор фьючерсы на индексы акций начали роиться, как мошки в июле. Если бы рынок акций начал падать, то все счета были бы предъявлены к оплате продавцам страховок одномоментно. Для того чтобы удовлетворить требования, им пришлось бы сбрасывать акции. Тем временем покупатели индексных фьючерсов часто использовали их для обеспечения так называемых «программируемых торгов» (program trades), или автоматической продажи в случае падения рынка, что приводило к целому каскаду продаж.

К началу осени рынок начал нервничать, спотыкаться и тормозить. 19 октября 1987 года, в день, получивший название «черного понедельника», рынок акций упал на рекордные 508 пунктов, и все игроки пытались в самый последний момент заскочить в закрывающуюся дверь. Рынок оказался на грани прекращения торгов, как это было в 1929 году, и испытал самое сильное падение в процентном отношении за один день за всю свою историю⁷.

* * *

Так случилось, что очередная встреча Buffett Group произошла на третий день снежной лавины, на сей раз в колониальном Вильямсбурге*. Ответственность за подготовку мероприятия была возложена на Кей Грэхем, и она использовала патриотичную атмосферу Вильямсбурга для того, чтобы поднять настроение участников встречи, подавленных «небрежными и непрофессиональными усилиями непонятно кого» (как говорил об этом Баффет) на совершенно новый уровень. Группа повсюду разъезжала на лимузинах с шоферами, и те из ее участников, которые привыкли к кукурузным хлопьям на завтрак, обнаружили, проснувшись, «море еды, которым можно было накормить тысячу людей» (как писал об этом один из участников). Помимо традиционной яичницы им предлагались цыплята, отбивные, ветчина и печенка. Для одного официального ужина Грэхем сняла Carters Grove Plantation, историческое здание XVIII века, стоявшее на берегу Джеймс-Ривер. Также она арендовала здание театра для показа фильма, спродюсированнош Риком Герином, который направлял на голливудские проекты значительную часть своих денег. Каждый последующий вечер был интереснее предыдущего. Участники группы были шокированы тем, насколько встреча отличалась от прежних, и размахом расходов на ее организацию. «Как прекрасно быть гостем Кей!» — сказал как-то раз Чак Рикерсхаузер, а все остальные согласно закивали. Для последнего вечера Грэхем наняла камерный оркестр, музыканты которого, облаченные в исторические костюмы, играли произведения Гайдна во время частного ужина в здании музея DeWitt Wallace⁸

Основная тема для дискуссий во времена, когда курсы акций росли, обычно формулировалась как «Стоит ли группе заканчивать свою деятельность на рынке?» Однако теперь, когда рынок рушился на глазах, на протяжении этих трех дней Баффет, Тиш, Готтесман, Руан, Мангер, Вайнберг и все остальные метались, как мотыльки перед лампой, постоянно выбегая из зала заседаний, проверяя курсы акций и названивая своим брокерам с едва скрываемым возбуждением. В отличие от множества людей, до крайности опечаленных своими потерями, они активно покупали акции⁹.

Когда жертвы лавины наконец-то выбрались из-под снежных завалов, оказалось, что сестра Уоррена Дорис (которая теперь жила во Фредериксбурге — она любила этот город еще с тех времен, когда семья провожала Говарда в Конгресс) была в числе тех, кто «продавал» остальным участникам рынка своего рода страховку. Через своего брокера, работавшего в Фоллз-Черч, она продавала так называемые naked puts, представлявшие один из типов деривативов. Naked puts являлись обязательствами компенсировать расходы покупателя в случае падения рынка. Они назывались naked (обнаженные), потому что не были обеспечены никаким залогом, и таким образом сами по себе не были



защищены от потерь . Брокер уверял Дорис, что naked puts обеспечат ей стабильный поток дохода, в котором она так нуждалась. Маловероятно, что нарисованная брокером картина имела хоть какое-то отношение к реальному положению вещей, особенно учитывая пугающее название naked put. Дорис была достаточно неопытной в плане инвестирования, однако при этом умной женщиной, прислушивавшейся к голосу здравого смысла. Тем не менее она не рассказала Уоррену об этой своей инвестиции, хотя тот был знаменит своими рекомендациями относительно безопасных вложений с низкой отдачей (таких, как казначейские или муниципальные облигации), особенно когда дело касалось советов разведенным женщинам. Разумеется, сам бы он никогда не вложил деньги таким образом, как это сделала Дорис. Сестра верила ему достаточно сильно для того, чтобы стать одним из первых его партнеров. И когда дело касалось инвестиций Berkshire, она верила ему безоговорочно. Однако не исключено, что эпизод из раннего детства, когда Уоррен купил акции Cities Service Preferred от своего имени и от имени Дорис, а потом эти акции упали в цене, запомнился им обоим. И поэтому Дорис предпочла не обсуждать этот вопрос с братом.

В результате своих собственных решений Дорис понесла столь значительные потери, что они полностью лишили ее доли в Berkshire и грозили полным банкротством. Еще более печальным было то, что ранее она рекомендовала того же брокера некоторым из своих друзей и чувствовала ответственность и за их потери.

Дорис романтизировала своего брата, иногда считала его своим главным защитником и даже посвятила ему небольшой алтарь, в котором находились клюшки для мини-шльфа, бутылки пепси и другие символические атрибуты его жизни. Однако когда она сталкивалась с проблемами, то предпочитала обращаться к Уоррену не напрямую, а звонила посреднику — Сьюзи (так же обычно поступали и другие члены семьи). К тому времени Дорис уже успела трижды выйти замуж и развестись. Она понимала, что ее первый брак был поспешным и что она вышла замуж, стремясь избавиться от ощущения беззащитности. Второй брак развалился отчасти из-за того, что она чувствовала его вынужденный характер и не пыталась бороться за его сохранение. Ее третий брак, с преподавателем колледжа в Денвере, был ужасной ошибкой. Столкнувшись с чередой несчастий в своей жизни, Дорис тем не менее не сдавалась, а продолжала борьбу. Однако на этот раз она совершенно не представляла, что делать.

«Даже не беспокойся, — как-то сказала ей Сьюзи после третьего развода, имея в виду отношение к этому Уоррена. — Он всегда позаботится о тебе».

После того как Дорис призналась Сьюзи в том, что произошло, и попросила о помощи, Уоррен позвонил ей рано утром в субботу. Он сказал ей, что если даст ей денег для расчетов с кредиторами, то это поможет не ей самой, а лишь тем, кому она была должна, то есть тем, кому она выдала страховку. С его точки зрения, эти люди были спекулянтами, и, соответственно, он не собирался поддерживать их никоим образом. Поняв, что он не собирается ей помогать, Дорис покрылась холодным потом и еле устояла на ногах. Она была уверена, что ее собственный брат таким образом выразил ей свое презрение. Однако он считал свое решение исключительно рациональным.

«Если бы я захотел, то мог бы дать ее кредиторам пару миллионов долларов. Но знаете, я подумал — а не пошли бы они к черту! Что я имею в виду? Брокер, который продал Дорис эти бумаги, обманул не только ее. Он смог обставить всех клиентов отделения компании, в котором работал».

Дорис надеялась, что ей поможет Сьюзи. У Сьюзи было много своих денег, и помимо этого Уоррен снабжал ее немалыми суммами, большую долю которых она раздавала нуждающимся. Однако точно так же, как Сьюзи в свое время не дала денег Билли Роджерсу, чтобы он рассчитался за

свой дом, она не оказала никакой финансовой помощи и Дорис.

История о том, что сестра «крайне успешного инвестора» оказалась в сложной ситуации, попала в газету Washington Post. Действия во вред репутации Уоррена считались в семье серьезной проблемой, и Дорис переживала ужасные времена. Баффеты до сих пор не до конца оправились от фатальной передозировки Билли Роджерса, а эта новая история показала, что за благополучным фасадом семьи Баффетов дела обстоят не так уж лучезарно. На каком-то уровне Уоррен понимал, что занимается чрезмерной рационализацией. Разумеется, он боялся гнева Дорис. Когда ее загоняли в угол, она — подобно Кей Грэхем — начинала сопротивляться. Уоррен искренне понимал свою сестру лучше всех остальных людей, однако он не мог смириться с непродуманным поведением любого человека, даже ее. Поэтому он отступил. Он перестал звонить ей, и другие члены семьи также практически перестали общаться с Дорис. Ей казалось, что семья обрубила с ней все связи. Задетая Дорис начала пугать свою мать рассказами о том, что вот-вот потеряет свой дом, и просьбами помочь ей деньгами¹⁰. Как ни печально, именно в это время Федеральная резервная система снизила процентные ставки, компании выкупали свои собственные акции, и рынок быстро оправлялся от краха. За бортом остались только редкие жертвы, такие как Дорис. В панике Дорис вышла замуж за Эла Брайанта, адвоката, который помогал ей управляться с различными юридическими трудностями.

Однако, несмотря на все разногласия, Уоррен предпринял ряд шагов для того, чтобы его сестра могла получать по 10 ООО долларов в месяц из средств траста, сформированного в соответствии с завещанием Говарда. «Эта сумма была куда большей, чем я когда-либо тратила за всю свою жизнь», — вспоминает она. Напряжение спало, и они снова могли разговаривать друг с другом. Она не находила слов для выражения своей благодарности — но лишь до тех пор, пока не поняла, что это были ее собственные деньги, которые она просто получила раньше оговоренного срока. В те времена ее доля в трасте, составлявшая чуть более 2000 акций Berkshire, стоивших в 1964 году около 30 000 долларов, оценивалась примерно в 10 миллионов. Траст был устроен таким образом, что деньги из него не выплачивались до смерти Лейлы, а после этого Дорис и Берти могли получить средства четырьмя частями. Кроме того, брат Дорис в качестве еще одной «оливковой ветви мира» организовал фонд Sherwood Foundation, ежегодно выплачивавший 500 000 долларов в виде благотворительных подарков. Дорис, дети Уоррена и Астрид могли выбрать любое направление благотворительности, и фонд перечислял туда по 100

ООО долларов. Ежегодные доходы фонда были достаточно большими, примерно такими же, как если бы ее брат разместил в форме траста около семи миллионов для всех пятерых. Таким образом, доля Дорис была примерно такой же, как если бы Уоррен просто поделился с ней деньгами, но была облечена в иную форму.

И, разумеется, эта форма не позволяла ей рассчитаться по долгам или сохранить свой дом. Уоррен никогда не делился деньгами просто так, не имея возможности контролировать последствия. Тем не менее после того, как шторм утих, у Дорис появились новые перспективы. Она была благодарна Уоррену за то, что он преодолел свои предубеждения и помог ей, пусть и по-своему. Она четко представляла себе, что без его помощи не смогла бы сделать вообще ничего. После того как она наскребла денег и расплатилась с долгами, их отношения постепенно вернулись в норму, и алтарь Уоррена так и остался на своем месте в доме Дорис.

Другой жертвой кризиса, с которой Баффету пришлось разбираться, была компания Salomon. Через три месяца после того, как в нее инвестировал Berkshire, Баффет и Мангер впервые посетили собрание правления компании. Основная тема повестки дня была связана с падением объемов работы у подразделений Salomon, занимавшихся трейдингом и слияниями, а также 75 миллионами потерь фирмы вследствие «черного понедельника»¹¹. Salomon вышла из кризиса ослабленной из-за того, что всего за несколько дней до падения рынка Гутфрейнд бесстрастно уволил восемьсот сотрудников, в том числе высокоценимых и давно работавших на компанию, и остановил деятельность прибыльных направлений, таких как торговля коммерческими бумагами (тихая заводь бизнеса по торговле облигациями), причем сделал все это настолько внезапно, что практически безвозвратно испортил отношения с рядом важных

296

клиентов . Эти действия, а также потери от «черного понедельника» обещали проделать немалую дыру в кармане акционеров к концу года. В итоге акции Salomon посыпались в мусорный бак.

Несмотря на переживания акционеров, комитет по компенсациям (в который Баффет вошел по просьбе его председателя Боба Зеллера) начал обсуждать вопрос снижения цены, по которой сотрудники компании могли бы реализовать свои опционы, связанные с акциями компании.

Опционы представляли собой права на выкуп акций в будущем по определенной цене. Если провести аналогию между Salomon и Sees Candies, то это бы означало, что Баффет рассчитывался бы с рабочими на конвейере клочками бумаги, дававшими им право купить конфеты по фиксированной цене. И если бы цена конфет повышалась от года к году, то вместе с ней росли бы в цене и эти кусочки бумаги.

Однако тот год считался бы для кондитерской фабрики довольно неудачным. Компания была готова понести значительные потери, а ее сотрудников ждало сокращение зарплат. Компенсационный комитет обсуждал вопрос снижения базовой цены, которую работники должны были бы заплатить за «конфеты». Баффет выступал против этого решения. «Кондитерская фабрика» принадлежала ее владельцам — акционерам, а не работникам¹². Он хотел, чтобы базовая цена снизилась не больше, чем доходы¹³. Однако другие члены комитета полагали, что, когда Гутфрейнд обещал им определенные условия двумя месяцами раньше, он имел в виду совершенно определенную цену. Соответственно, им казалось, что возникшая разница должна быть покрыта за счет акционеров. Возможно, они хотели предупредить традиционное для Уолл-стрит паническое бегство в день выплаты бонуса, когда получившие его люди чувствовали себя обделенными: «Хватай деньги и беги!»

Баффет чувствовал, что это неправильно с моральной точки зрения. Акционеры не получают доходов, так почему же работники должны получать свои «конфеты»?

Комитет проголосовал против его предложения — двумя голосами против одного. Баффет был в бешенстве¹⁴. Однако его роль в правлении Salomon была достаточно формальной. Его советы редко принимались во внимание. Несмотря на то что акции Salomon практически сразу восстановились в цене, Баффет посчитал, что изменение цены опционов «почти сразу» сделало его инвестиции в Salomon «значительно менее привлекательными, чем было раньше.

«Мне следовало упорнее защищать свои права и не бояться говорить в полный голос. И, возможно, тогда я чувствовал бы себя спокойнее. Тем не менее это не изменило бы хода истории. И если ты не получаешь удовлетворения от жестоких битв, такое поведение не имеет смысла». Желание Баффета ввязываться в драку — пусть даже окольным путем — значительно снизилось по сравнению с днями Sanborn Map, Dempster и попытками «баффетирования» Сибери Стэнтона.

«Мне не нравится воевать. Оказавшись в гуще сражения, я не убегаю, но никакого удовольствия мне это не приносит. И когда решение было вынесено на рассмотрение правления, мы с Чарли даже не стали против него голосовать. Мы согласились с большинством. Мы даже не воздержались, так как в данном случае это выглядело бы как брошенная перчатка. Кроме того, в Salomon были и другие проблемы. Глупости происходили одна за другой, но руководители компании не хотели, чтобы я говорил по этому поводу хотя бы слово. А потом, это еще вопрос, стоит ли говорить что-то впустую.