пдф. Этничность и культурный плюрализм в контексте государственной политики
 Скачать 147.87 Kb.
|
|
41 SMIRNOV_13.QXD 29.07.2005 22:40 ? 41 ставляется более чем надуманным. Скорее это стереотипическая проек- ция уязвленного национального чувства, лишенная ясных очертаний и не имеющая шансов воплотиться в конкретных политических формах. Впрочем, это вовсе не означает, что наше государство полностью индиф- ферентно к этничности как средству политической легитимации. Напро- тив, русские этнонациональные мотивы имеют не меньшее значение для утверждения государственности современной России, чем этничность ти- тульных народов для политико-правового самоопределения российских республик. Кстати, сама возможность такого самоопределения полно- стью исключает реализацию общероссийского монокультурного проекта. Суммируя, можно констатировать, что на нынешнем этапе российских трансформаций равно малоактуальными остаются и строгая монокуль- турность, осуществимая лишь в условиях закрытого общества, и “класси- ческий” заокеанский мультикультурализм, изрядно дискредитированный практикой этнических субсидий. В любом случае средоточие отечествен- ной этнокультурной проблематики перемещается в несколько иную пло- скость. Если говорить более конкретно, это и есть плоскость соприкос- новения культурно-плюралистической концепции общественного бытия с действующей и усердно регулируемой государством этнопартикулярной моделью. Здесь напрашивается целый ряд вопросов, каждый из которых будет принципиальным. Переход от советской формулы многонационального народа к более мягкому и политически обоснованному варианту плюралистической гражданской нации многим видится совершенно необходимой мерой, способной привить в нашей стране международные “стандарты” государ- ственности. Главным смысловым стержнем грядущего обновления долж- но быть признанное многообразие без жесткого предписания делить всех граждан по эксклюзивному членству в неких культурно-отличительных группах. Иначе говоря, требуется принципиальный отказ от прежних (ныне реликтовых) политических установок, определяющих образ дейст- вия государственных структур в сфере этнонациональных отношений. В результате всякая этничность, будь то принадлежность к коренному ма- лочисленному народу, к титульному “субъектообразующему” этносу или к диаспорной группе, теряет свое административно-политическое значе- ние. Но в числе прочих этноопределяемых сообществ русская нация (не аморфная категория этнически русских граждан, а именно нация, изна- чально сложившаяся в качестве государствообразующей) также оказыва- ется за рамками данной, вне всякого сомнения, прогрессивной формулы. Это вытекает из основополагающих характеристик самого плюралистиче- ского общества, не совместимого с понятием доминирующей культуры. Следует еще раз подчеркнуть, что исследуемая нами плюралистичес- кая парадигма сущностно отличается от “технического” мультикультура- лизма, всецело продиктованного интересами “общественного спокойст- вия” и зачастую обоснованно подозреваемого в потворстве этническим предпринимателям. Утверждаемая на официальном уровне идея поли- культурного общества приобретает качество политического проекта и уже в этом качестве усваивается массовым сознанием. 42 Проблемы и суждения SMIRNOV_13.QXD 29.07.2005 22:40 ? 42 Либеральная культурно-плюралистическая парадигма также далеко не во всем согласуется с общественным мультикультурным дискурсом. Две его разновидности выделяются наиболее отчетливо. Первая делает акцент на мирном сосуществовании различных этнических и религиозных сооб- ществ, каждое из которых мыслится как носитель особой самоценной культуры. Вторая, так наз. “кулинарно-циническая”, по классификации Ф.О.Радтке, имеет ярко выраженную “потребительскую” направленность и трактует пресловутое “право на различие” в сугубо деполитизирован- ном ключе [см. Radtke 1998: 138-157]. Плюрализм стилей, жизненных укладов и поведенческих стереотипов редуцируется до кулинарных предпочтений и фольклорной “самобытно- сти”, т.е. тех внешних атрибутов, которыми носитель конкретной культу- ры может поделиться с окружающими, и прежде всего — с представите- лями так наз. большинства. Подобные проявления “национального” вся- чески приветствуются, а любые отступления от них, угрожающие покою и социальной стабильности “мультикультурного” общества, признаются деструктивными и вытесняются на периферию массового сознания. По большому счету, плюрализм здесь отсутствует, ибо несовпадение культур- ных ориентаций допускается в самой минимальной, политически невин- ной степени (да и то преимущественно в приватной сфере), а публичная демонстрация идейных взглядов, отрицающих базовые ценности прини- мающего — в данном случае западного — общества, считается совершен- но недопустимой [Капустин 2001: 9]. Результаты такого ограничения уже сказываются: с одной стороны, происходит ритуализация “национально- го своеобразия”, поставленного на твердую коммерческую основу или приберегаемого для публичных демонстраций лояльности, с другой — растет “список” претензий, грозящих обернуться неприятностями для са- мих “потребителей”. В отличие от национальных блюд, те, кто их гото- вит, гораздо хуже “перевариваются” западным обществом, особенно ес- ли учесть, что “повара” имеют специфические интересы и потребности, способные “испортить аппетит” иным мультикультуралистам. Мы сознательно опускаем третью разновидность общественного муль- тикультурного дискурса, богато представленную в риторике этнических активистов, поскольку выражаемые данной риторикой установки почти всегда расходятся с плюралистической парадигмой. Причем очень часто дело доходит до открытого разрыва с либерально-демократической тра- дицией, якобы морально санкционирующей политическое господство “большинства”. В такой ситуации нет смысла говорить о “противоречи- вой” дискурсивной природе мультикультурализма, следует лишь при- знать, что неизбежные противоречия возникают не от многообразия во- обще, а от многообразных способов его интерпретации. Какой из способов считать подлинным мультикультурализмом — это по большому счету дело вкуса, но есть один принципиальный момент. Он не позволяет отказаться от идеи гражданского общества и свести весь культурный плюрализм к автономному существованию некоего количе- ства этнических идентичностей — ведь либеральная доктрина довольно строго регламентирует условия, при соблюдении (и только при соблюде- 43 SMIRNOV_13.QXD 29.07.2005 22:40 ? 43 нии) которых тот или иной социум может именоваться культурно плю- ралистическим. Никогда таковым не будет признано общество, многосо- ставное в этнокультурном отношении, но не оставляющее индивиду сво- боды выбора. В соответствии с либеральными представлениями, человек является свободным, если имеет возможность культурно самоопределять- ся, т.е. самостоятельно выбирать наиболее приемлемые для себя культур- ные образцы и модели поведения. Соблюдение данного условия корен- ным образом трансформирует общество, приближая его к идеалу куль- турного плюрализма. Характерно, что идеальным состоянием считается не пресловутый “диалог” между этнолингвистическими и этноконфесси- ональными группами, столь горячо желаемый поборниками “оптимизи- рующего” мультикультурализма, а формирование общего, надэтническо- го по своей природе коммуникационного пространства. Таким образом, культурно-плюралистическая парадигма изначально разводит понятия “этнос” и “культура”, не допуская их смешения в по- литическом контексте. Оставляя за скобками вопрос о продуктивности подобного подхода, отметим его явный дискриминационный настрой в отношении этничности. Однако, как нетрудно заметить, актуальность любых плюралистических концепций, применяемых к российской дейст- вительности, имеет этническую мотивировку. Упоминавшийся конфликт между плюрализмом и многонациональностью в конечном счете возни- кает на этой проблемной основе: демонстративно надэтническое либе- ральное мировоззрение вступает в соприкосновение с политическими принципами национально-государственного устройства. * * * Каковы же идейные истоки плюрализации, почему о ней столь актив- но и настойчиво заговорили в последние годы, хотя тема российской по- лиэтничности оставалась стабильно популярной еще с перестроечных времен? Напомним, что демократическая волна конца 1980-х — начала 1990-х годов, принесшая на своем гребне лозунги политического плюра- лизма, породила неслыханный всплеск этнических идеологий — от поч- ти респектабельных до оголтело шовинистических. Поэтому распростра- ненные ныне концепции культурного плюрализма не только отражают общемировые тенденции, сопряженные с переживанием опыта амери- канского мультикультурализма, они в равной степени являются своеоб- разным осмыслением новейшей российской истории. И все же дело не только в этом. Гораздо более веским практическим основанием для пересмотра концептуальных установок служит измене- ние социально-демографической структуры российского общества, про- исходящее буквально на наших глазах. По мнению ряда авторов, вне вся- кой связи с приятием или неприятием политики мультикультурализма мы уже живем в поликультурном обществе западного типа [см. Малахов 2002]. Такой вывод следует из анализа миграционных потоков, хлынув- ших в нашу страну после распада СССР. Не все трудовые мигранты из стран “ближнего зарубежья” стремятся получить российское гражданство, но значительная их часть практиче- 44 Проблемы и суждения SMIRNOV_13.QXD 29.07.2005 22:40 ? 44 ски постоянно проживает на территории России, предпочитая крупные города и столичные регионы. Впрочем, за постсоветский период в це- лом и за несколько последних лет в особенности коэффициент социаль- ной мобильности мигрантов заметно вырос. Появилась целая категория “новых граждан” — наиболее активных и предприимчивых переселен- цев, либо недавно получивших гражданство, либо находящихся в стадии натурализации. Их социальная адаптация является наглядным приме- ром для других приезжих, желающих закрепиться на относительно бла- гоприятной российской “почве”. А таких из года в год становится все больше. Правда, наряду с высокими адаптивными способностями (се- мейные и профессиональные связи, недвижимость, собственность, об- разование, постоянный доход, развивающийся бизнес и т.д.) новопри- бывшие демонстрируют явное безразличие ко всем формам политичес- кой жизни. Подобная реакция во многом закономерна. Политическое участие отличается от прочих факторов адаптации, поскольку часто свидетельствует о социальном неблагополучии. Видимо, по мере увели- чения количества мигрантов и осознания ими своих интересов следует ожидать каких-то более выраженных, политически обусловленных наст- роений и действий. Пока рано судить о том, приведет ли расселение неаккультурированных выходцев из “ближнего зарубежья” к геттоизации по типу ряда европей- ских стран. Во всяком случае, предпосылки к этому есть, а значит саму возможность социально-экономического, политико-культурного и этно- конфессионального партикуляризма “меньшинств” следует рассматривать как вполне реальную. Наиболее благополучные российские регионы, в первую очередь крупные города и прилегающие к ним территории, по сво- ей этнической, языковой, конфессиональной и жизненно-стилевой пест- роте все более напоминают мегаполисы Запада. Не приходится сомневать- ся, что с течением времени данное сходство будет только возрастать. Сложившаяся ситуация ставит государство в трудное положение. Ему приходится выбирать: пойти ли на ужесточение миграционной политики, что чревато моральными потерями и в конечном счете малоэффективно, или воспринять обременительную и в целом неблагодарную миссию строителя мультикультурного общества, также без каких-либо гарантий на успех. В последнем случае государство оказывается перед необходимо- стью решить три весьма сложные задачи. Во-первых, интеграция мигрантов в принимающее общество предпо- лагает равные возможности как для новоприбывших, так и для основной массы граждан. Российская специфика вносит свои коррективы в это требование: по причине изначально неравных социально-экономических и природно-климатических условий практические возможности наших сограждан далеко не одинаковы. Так, жители столичных регионов имеют заведомо более высокие шансы на материальное благополучие, нежели обитатели сельской глубинки. Причем мигранты обладают здесь значи- тельным преимуществом, поскольку их социальная активность и мобиль- ность наиболее полно реализуются как раз в регионах, обеспечивающих высокий уровень занятости. 45 SMIRNOV_13.QXD 29.07.2005 22:40 ? 45 Во-вторых, государство должно обеспечить защиту социальных и куль- турных прав мигрантов, причем не только путем ограждения их от пося- гательств со стороны ксенофобов, но и в “позитивном” смысле. Речь идет о специальных официально санкционированных мерах, позволяю- щих артикулировать и манифестировать культурные, языковые, конфес- сиональные и другие отличия. Проявления культурной идентичности, та- ким образом, не вытесняются в приватную сферу, а получают публичное выражение (культурные ассоциации, образовательные программы, печат- ная продукция на родном языке и т.д.) Однако, защищая права мигрантов, государственные структуры дей- ствуют не из альтруистических побуждений; они руководствуются все теми же принципами гражданского равенства. Именно с неразвитостью этих принципов (точнее даже — самих представлений о сути и началах гражданственности) связана очередная проблема, отодвигающая рос- сийский мультикультурализм в неясную перспективу. Постсоветское пространство, “ядром” которого остается Россия, характеризуется мало где еще встречаемым качеством культурной контуитетности и одновре- менно наличием множества этнокультурных ареалов. Ситуация ослож- няется тем, что концепт многонациональности продолжает присутство- вать в массовом сознании, почти не соотносясь с фактом существова- ния новых политических границ. (Пространственно-политические представления бывших советских граждан — тема для отдельного разго- вора.) В результате возникает любопытная коллизия, указывающая на отсутствие единых формальных оснований поликультурности. Напри- мер, для оказавшегося в Москве жителя горного Дагестана концепт культурного плюрализма, безусловно, более актуален, нежели для мин- чанина, уже привыкшего к жизни в российской столице. Разумеется, не следует представлять дело таким образом, будто “мигрант”-белорус ме- нее, чем россиянин-дагестанец, нуждается в защите своих культурных прав. Просто постсоветской действительности присущи особые полити- ко-культурные условия, не знакомые Соединенным Штатам, Канаде или Австралии. Столь же мало знакома с ними и основная масса евро- пейских государств за исключением стран, входивших в бывшую юго- славскую федерацию. Сам собой напрашивается вывод, что культурный плюрализм, “прора- стающий” сквозь ментальные структуры советской многонациональнос- ти, будет существенно отличаться от зарубежных образцов. Обозначенная проблема не исчерпывается сложностями мировоззренческого характера, она имеет практически важное следствие, относящееся к политико-адми- нистративной сфере. Этнодемографическая ситуация в российских регионах контролирует- ся и отчасти регулируется органами местной власти, а значит в каждом более или менее крупном административном образовании создается свой особый режим толерантности/интолерантности, свой социальный и куль- турный контекст межэтнических взаимоотношений. Принимая во внима- ние данный факт, уместно задаться вопросом: справедливо ли говорить о российском культурном плюрализме как о реально существующем явле- 46 Проблемы и суждения SMIRNOV_13.QXD 29.07.2005 22:40 ? 46 нии — целостном и не зависящем от социально-политической конъюнк- туры? По-видимому, ближе к реальности иная точка зрения: чрезвычай- но обширному и неоднородному российскому пространству соответству- ет сложный конгломерат региональных идентичностей с различной сте- пенью выраженности поликультурных черт. К сожалению, в целом ряде российских регионов утвердилась дискри- минационная практика администрирования, мало совместимая не только с функциональными принципами устройства гражданского общества, но и с действующими правовыми нормами. Она легитимировала имеющие- ся в обществе этноцентристские установки, придав им видимость офици- ального политического курса. Неуклюжие меры административного и по- лицейского воздействия, подменяющие социально-политическую репре- зентацию поликультурности примитивным противопоставлением “ко- ренных” и “некоренных” жителей, привели к созданию некоего, весьма приблизительного, аналога западных иммигрантских сообществ. Правда, в роли “иммигрантов” зачастую выступают сами российские граждане, как правило — выходцы из республик Северного Кавказа. Благодаря сво- ему “особому” статусу, заботливо “оберегаемому” столичными правоо- хранителями, российские кавказцы даже в Москве чувствуют себя соци- ально чуждым инокультурным элементом. Симптоматично, что освеща- ющие проблему печатные СМИ (включая наиболее солидные издания) периодически употребляют применительно к ним слово “диаспора”, не вдумываясь в его изначальный смысл и тем самым подсознательно транс- лируя мотив отчужденности [см. Гудков 2003]. Вообще, “защитную” политику государства в отношении мигрантов нельзя оценивать однозначно. Ведь при общем негативном социальном контексте “меньшинства” скорее теряют, чем выигрывают, от государст- венного протекционизма, оказываясь не столько носителями, сколько за- ложниками своих культурных прав, защита которых становится вопросом политики. Но особенно велики потери для поликультурного общества в целом, поскольку представления об “инакости” опекаемых групп способ- ны привести к еще большему “разрыхлению” социума. (Все, что касает- ся различий, необычайно легко усваивается и воспроизводится массовым сознанием.) Наконец, в-третьих, любое государство, идущее по пути мультикульту- рализма, рано или поздно встает перед необходимостью политической репрезентации существующего разнообразия. И здесь российская специ- фика заявляет о себе особенно громко, включая проблемы поликультур- ности в контекст отечественной этнополитики. По большому счету, именно к этому сводится суть упомянутого выше противоречия между многонациональностью и культурным плюрализмом. Доктрина многонациональности, являвшаяся одним из “столпов” со- ветской государственности, восходит к ленинской формуле “права наций на самоопределение”. Она предполагает институциональную и статусную атрибуцию этнических групп, которые в результате становятся субъекта- ми политических отношений. Описанный феномен часто отождествляет- ся с этническим федерализмом, хотя федеративное устройство представ- |