ФИЛОСОФИЯ ПРАВА ОТВЕТЫ К ЗАЧЕТУ. Философия права ответы к зачету
 Скачать 0.87 Mb.
|
|
24. И. А. Ильин: правосознание, право и государство. Проблема борьбы со злом. Духовная сопринадлежность людей, племен и наций естественно ведет их к организации жизни на основах общего права, общей власти и общей территории. Однородность духовной жизни, совместность духовного творчества и общность духовной культуры составляют глубочайшую и подлинную основу всякого государственного единения. Именно эта связь - самая утонченная и подчас наименее сознательная и уловимая- творит самое могучее, самое нерасторжимое, безусловное и священное соединение людей в правовые и государственные союзы. Государство определяется именно тем, что оно есть положителъно- правовая форма родины, а родина есть его творческое, духовное содержание. Отсюда- сущность государства, его способ бытия, его обоснование, его цель, его средства и нормальное строение. С незапамятных времен люди живут в государственных союзах, и размеры накопленного ими политического опыта огромны. Вся история есть ряд великих предметных уроков, выстраданных человечеством в деле общественного строения, и казалось бы, что эти уроки могли бы научить людей - и отвлеченному пониманию государственности, и практическому умению созидать и поддерживать политическое единение. И тем не менее ученый- государствовед доселе затрудняется указать те категории, в которых обстоит его предмет, а практический политик доселе повторяет старые ошибки и нередко ведет свой корабль неуверенною и неискусною рукою. Эти ошибки объясняются не только случайными недосмотрами или личными неспособностями, но общими и основными дефектами государственного правосознания. Люди все еще не усвоили основную аксиому всякой политики, согласно которой право и государство создаются для внутреннего мира и осуществляются именно через правосознание. И в науке, и в жизни все еще господствует формальное понимание государства, извращающее его природу и разлагающее в душах все основные начала гражданственности. Следуя этому пониманию, люди строят государственную жизнь так, как если бы она сводилась к известным, механически осуществляемым, внешним поступкам, оторванным от внутреннего мира и от духовных корней человека; наличность или отсутствие этих внешних поступков должны быть, по их мнению, обеспечены какими угодно средствами и какою угодно ценою - насилием или страхом, корыстью или наказанием, и к этому будто бы сводится все: только бы люди повиновались, только бы вносили налоги, только бы не совершали преступлений и не творили беспорядков - а остальное неважно. Государство понимается как строй внешней жизни, а не внутренней. Этим оно отрывается от правосознания и, питаясь поверхностными слоями или дурными силами души, вырождается в своем содержании и расшатывается в своих основах. Оно уводится из подлинной стихии народной жизни, сосредоточивается в изволениях и актах тесного круга правящих лиц и превращается для всех остальных граждан в чуждую им и неосмысленную систему мертвящего принуждения. Государственная принадлежность начинает переживаться как ненавистная кандальная цепь, а правители кажутся чуть ли не бессменными тюремщиками. Если право бессильно и бессмысленно вне правосознания, то государство унизительно,. эфемерно и мертво вне государственного образа мыслей. Ибо на самом деле не только его корни, но и обыденная жизнь его "имеет внутреннею, душевно-духовную природу. Нелепо и пагубно думать, что человек может жить внешними поступками в отрыве от внутренних состояний или что государство может достойно существовать, механически регистрируя своих "подданных" устанавливая для них повинности и пошлины и не превращая их в граждан, участвующих сознанием, волею, чувством и действием в создании единой, разумно-организованной жизни. Государство не есть внешняя вещь среди вещей, и бытие его не имеет материально-телесного характера, хотя природный и хозяйственный "субстрат" его и материален, а личный состав его ведет телесное существование. Государство есть нечто от духа и нечто для души. Оно есть духовное единство людей, ибо в основе его лежит духовная связь, предназначенная для того, чтобы жить в душах и создавать в них мотивы для правильного внешнего поведения. В сознании этого лежит первая основа всякой государственности и политики; в осуществлении этого - первое условие ее истинного расцвета. Государственный образ мыслей есть разновидность правосознания; этим уже сказано все основное. Государственный образ мыслей не сводится к знанию о том, что "есть на свете государство" к которому "я принадлежу". Но именно с этого он начинается. Понятно, что государственный союз, имеющий в своем составе большое количество таких полудикарей, ведет мнимое существование: правящие "причисляют" подданных, повелевают и изыскивают с них так, как если бы те были способны к государственно-осмысленному акту. А между тем политическое слабоумие (imbecillitas) Первобытной души делает ее бессмысленным орудием чужой воли: это орудие может "испортиться" в критический момент или перейти внезапно в другие руки, служащие иным целям, и тогда оно погубит государственное дело. Человек, таящий в себе политическое слабоумие - незнающий о своем гражданстве или непонимающий его природы, - имеет только видимость разумного существа; и всякая политическая организация, рассчитывающая на его разум и на его волю, обречена на печальный конец. Однако этого мало: необходимо признавать свою принадлежность к определенному государству, т.е. принимать ее волею и чувством, дорожить ею и культивировать ее. Политическая принадлежность должна быть сознательно принята каждым отдельным гражданином и признана им в нестесненном, свободном решении; и это решение должно привести каждого к духовному акту добровольного самообязывания или, что то же, к акту духовного вменения себе публично-правовых полномочий, обязанностей и запретностей. Вне этого государству неизбежно предстоит разложение. Необходимо иметь в виду, что государственная принадлежность определяется, вообще говоря, не свободным и односторонним решением граждан, а гетерономными правовыми правилами, налагающими свое определение на человека до его решения и помимо его согласия. Еще до моего рождения было юридически установлено, что имеющее в моем лице родиться существо будет принадлежать к такому-то государственному союзу, так что потом мое "незнание" было бессильно изменить в этом что-либо, а мое одностороннее "несогласие" всегда будет недостаточным для того, чтобы погасить мое гражданство. Государственная принадлежность имеет объективное значение и не зависит от воли одного лица. Но именно в этом обнаруживается опасность, характерная для всякого права: духовное назначение гражданства и его жизненная эффективность нуждаются именно в том, в чем не нуждается его формальное значение, в живом, содержательном, волевом приятии наполнении и осуществлении. Непризнанное человеком гражданство создает трагическую иллюзию: мертвый или эфемерный государственный союз. Объективному значению - противостоит душевная пустота или духовная ложь и симуляция, и это неизбежно убивает всякий смысл гражданства и всякую жизнь государства. Нельзя быть членом политического союза вопреки собственному чувству и желанию; это значит превратить всю свою жизнь в систему явного и тайного полупредательства, разлагающего изнутри тот самый союз, который гражданину подобает создавать и поддерживать. Государство, имеющее в своем составе таких членов, совершает величайшую ошибку, сохраняя за ними звание граждан; оно творит самообман и готовит себе разложение. Однако столь же нелепо быть членом политического союза помимо собственного чувства и желания; это значит превратить себя в мертвую, зарегистрированную вещь, механически выполняющую известные внешние движения в меру чужой воли и чужого решения. Государство, готовое мириться с таким состоянием граждан, извращает самую сущность политического единения, ибо политическое единение творится именно волею, питаемою чувством и ведомою сознанием. Государственный образ мыслей, государственное настроение чувств, государственное воленаправление - все это вместе составляет необходимую и реальную основу всякого живого государства или, вернее,- подлинную ткань его жизни. Это как бы тот воздух, которым оно дышит и без которого оно задыхается и гибнет. Где этого совсем нет, там нет государства, а есть только его пустая видимость, и первые же серьезные затруднения не замедлят обнаружить это. Человек творит государство именно сознанием, чувством и волею; не "просто" внешними поступками, но теми мотивами, которые побуждают его действовать так, а не иначе; не только правовыми нормами или силою принуждения, но длительным, устойчивым и содержательно-верным напряжением души и духа. Для того чтобы государство существовало в виде "внешней" общественной организации, оно должно жить в душах людей, занимая их внимание, вовлекая их интерес, постоянно заставляя их мысль - работать, их волю - напрягаться, их чувство - гореть. Народ, у которого политическая жизнь бесчувственна, безвольна, бессмысленна, -государственно мертв и бесплоден; его политическая организация "имеет значение" и "обстоит de jure" но не имеет духовного существования. Такой народ, строго говоря, совсем не ведет политической жизни, ибо политическая жизнь есть разновидность духовного творчества. Это можно выразить так, что государство как предмет, творимый человеком, соответствует своему назначению и достоинству только тогда, если оно творится надлежащим органом, и притом органом, стоящим на должной высоте. Порочная воля, изуродованное или бессильное чувство, скудное и темное сознание -не в состоянии строить государственную жизнь. Ибо государство есть организованное единение духовно-солидарных людей, понимающих мыслью свою духовную солидарность, приемлющих ее патриотическою любовью и поддерживающих ее самоотверженною волею. Таково истинное положение дел: вне мысли - политическое правосознание смутно и беспредметно, а государство бесформенно и незрело; вне чувства - политическое правосознание поверхностно и немощно, а государство неустойчиво и подвержено распылению; вне воли - политическое правосознание пассивно и инертно, а государство обречено на рыхлое и экстенсивное прозябание. Народ, который настолько неинтеллигентен разумом, что не понимает ни своего единства, ни природы государственности, настолько безразличен или мертв чувством, что не любит свою родину, ее политическую форму и независимость, настолько робок или слаб духом, что не имеет воли к духовно-политическому самоподдержанию, -такой народ не имеет государства: он политически аморфен и его государственное существование есть трагикомическая иллюзия. Но для того чтобы мысль, чувство и воля человека творчески зажили политическою связью, должно состояться духовное приятие государства. Каждый человек, пребывающий в состоянии наивного своекорыстия, должен принять государство сначала в порядке эгоистического, а затем предметно-духовного интереса. Прежде всего он должен удостовериться на самостоятельном и подлинном, всегда суровом и мучительном опыте, что он лично заинтересован в существовании и поддержании государства. Он должен изведать и убедиться, что он сам настоятельно нуждается в политическом единении, что его собственные, основные и насущные потребности ведут его к признанию государства, мало того, что его частный, эгоистический интерес сам по себе есть уже в известных пределах не что иное, как интерес самого государства и всего государства в целом, что, наконец, самая жизнь его невозможна вне или помимо политической организации. В этом первоначальном, корыстном приятии государства человечество медленно и постепенно - столетиями вынашивая опыт феодализма, гражданских войн и классовой борьбы - научается публично-правовому и патриотическому бескорыстию. Оно научается тому, что жизнь имеет не только измерение личной корысти, но и измерение духовного достоинства, творящего верховный суд над всяким "интересом"; оно научается тому, что государство есть нечто не только полезное" но и духовно-правовое и духовно-необходимое, что нельзя быть человеком, т.е. индивидуальным духом в полном и истинном смысле этого слова, - и не участвовать личными силами в жизни и деятельности политически организованного союза. И только убедившись в этом, человек получает достаточное и в то же время принудительное основание признать государство и добровольно принять его законы в порядке самовменения и повиновения. Государство необходимо и приемлемо именно потому, почему необходимо и приемлемо положительное право (17) незрелое состояние человеческих душ, одержимых наивно-порочным, эгоистическим тяготением и не умеющих мотивировать свое внешнее поведение самостоятельным признанием естественной правоты, - делает государство необходимым и целесообразным способом поддержания естественного права через его положительно-правовое провозглашение и вменение. Неотчуждаемость и неумалимость естественных прав, с одной стороны, и весьма ограниченная способность людей к автономному самообязыванию, с другой - ведут к организации таких союзов, которые должны устанавливать и ограждать естественный правопорядок посредством гетерономных правовых правил и поддерживать их блюдение силою внешнего, общепризнанного, властвующего авторитета. Единая власть союза, уполномоченная правом и сама подчиненная праву, получает обязанность: формулировать естественное право в виде объективно-значащих, общеобязательных правил внешнего поведения (т.е. в виде положительного права), с тем чтобы эти правила проникали в сознание и к воле людей и порождали в них мотивы к правильному действованию. По своей основной идее государство есть союз духовно сопринадлежащих людей, племен и наций, объединенных ради гетерономного осуществления естественного права. Это означает, что государство имеет единую, объективную и высшую цель и что только свободное, волевое приятие этой цели делает человека воистину гражданином. Так, государство в самом деле имеет такую единую, высшую цель, которой оно должно служить и которой оно в действительности - с большим или меньшим успехом - служит. Неискушенному, поверхностному взгляду может, конечно, казаться, что люди в их политической деятельности преследует множество разнообразных целей, так что не только у каждого отдельного человека- имеется своя, особая "политическая" цель, но что один и тот же человек может по произволу менять свои "политические" цели, отдаваясь им по очереди и перебирая их одну за другой. И каждая из этих субъективных и относительных целей, независимо от ее содержания и ее достоинства, будет иметь политический характер лишь благодаря тому, что кто-нибудь пожелает осуществить ее через посредство государственной власти. При таком понимании решающим является не вопрос о том, чего желает тот или другой индивидуум, а вопрос о том, на каком пути он задумал этого достигнуть. Всякая, самая нелепая, своекорыстная и противогосударственная цель окажется "политическою" целью, а деятельность клонящаяся к ее осуществлению, окажется государственною деятельностью. Формальное понимание государственности и политики, удовлетворяясь пустыми признаками "организованной власти" и "общего права" отрываясь от естественно-правовой основы всякого государства и прилепляясь к его положительно-правовой форме, - мирится со всяким интересом, освещает всякое вожделение, допускает всякое посягательство, вырождая тем и природу своего предмета, и самую жизнь человечества. Политический формализм насаждает в душах и в действиях людей самый беспринципный политический релятивизм, и в результате этого целые поколения людей вырастают в уверенности, что "в политике все дозволено" и что авторитетом государственной власти может быть "все прикрыто". И человечество, пожиная от времени до времени плоды этой деградации, продолжает слепо держаться за такую противоестественную традицию и нелепую практику. В противоположность этому нормальное правосознание еще со времен Платона и Аристотеля утверждало и будет утверждать единство и объективность государственной цели <и политического задания > . Термин "политического" указывает не только на путь организованного властвования, но прежде всего на некоторую высшую ценность, обслуживаемую государством. Так что из всех целей, с которыми люди восходят к власти, политическими будут только те цели, которые соответствуют этой высшей ценности. Интерес, "политический" с формальной точки зрения, может быть на самом деле - противо-политическим, и деятельность, "государственная" по своей внешней видимости, может быть на самом деле - совершенно противогосударственною. Политика совсем не есть пустая форма "организованного властвования"; нет, она имеет особое, конституирующее ее содержание. Государство совсем не есть социальный механизм, безразличный к творимому делу; нет, оно имеет свое особое, содержательно-определенное задание. Если государство совсем не осуществляет его или осуществляет совсем не его, то оно не только "в идее" перестает быть государством, но фактически, жизненно разлагается и гибнет. Государство имеет свою объективную природу, которая определяется его объективною целью и которая не может безнаказанно разрушаться и попираться. Те, кто не понимают этого, - те не способны к политической деятельности; те, кто не блюдут этого, - готовят себе и своему государству трагический конец. Государственность таит в себе некий имманентный ей рок, и этот рок несет горе и мзду - и политически немудрому правителю, и политически слепому народу. 25. Л. И. Петражицкий: психологическая теория права. Возникновение психологических концепций права было связано с процессом становления психологии как самостоятельной отрасли знаний. Интерес обществоведов к проблемам психологической науки заметно возрос на рубеже XIX—XX вв., когда в ней возобладали экспериментальные методы исследований и начали складываться крупные научные школы, разошедшиеся в трактовке психики человека (рефлексология, бихевиоризм, фрейдизм и др.). Воспринятые социологами и юристами, идеи этих школ положили начало формированию новых направлений в общественно-политической мысли. Оригинальную психологическую теорию права выдвинул Лев Иосифович Петражицкий (1867—1931) — профессор юридического факультета Петербургского университета, депутат I Государственной думы от партии кадетов. Его взгляды наиболее полно изложены в книге "Теория права и государства в связи с теорией нравственности" (1907 г.). После Октябрьской революции он переехал в Польшу и возглавил кафедру социологии Варшавского университета. Петражицкий исходил из того, что право коренится в психике индивида. Юрист поступит ошибочно, утверждал он, если станет отыскивать правовой феномен "где-то в пространстве над или между людьми, в "социальной среде" и т.п., между тем как этот феномен происходит у него самого, в голове, в его же психике, и только там". Интерпретация права с позиции психологии индивида, считал Петражицкий, позволяет поставить юридическую науку на почву достоверных знаний, полученных путем самонаблюдения (методом интроспекции) либо наблюдений за поступками других лиц. Источником права, по убеждению теоретика, выступают эмоции человека. Свою концепцию Петражицкий называл "эмоциональная теория" и противопоставлял ее иным психологическим трактовкам права, исходившим из таких понятий, как воля или коллективные переживания в сознании индивидов. Эмоции служат главным побудительным ("моторным") элементом психики. Именно они заставляют людей совершать поступки. Петражицкий различал два вида эмоций, определяющих отношения между людьми: моральные и правовые. Моральные эмоции являются односторонними и связанными с осознанием человеком своей обязанности, или долга. Нормы морали — это внутренние императивы. Если мы подаем из чувства долга милостыню, приводил пример Петражицкий, то у нас не возникает представлений, что нищий вправе требовать какие-то деньги. Совершенно иное дело — правовые эмоции. Чувство долга (обязанности) сопровождается в них представлением о правомочиях других лиц, и наоборот. "Наше право есть не что иное, как закрепленный за нами, принадлежащий нам — как наше добро — долг другого лица". Правовые эмоции являются двусторонними, а возникающие из них правовые нормы носят атрибутивно-императивный (предоставительно-обязывающий) характер. Теория Петражицкого безгранично расширяла понятие права. Он считал правовыми любые эмоциональные переживания, связанные с представлениями о взаимных правах и обязанностях. Петра-жицкий относил к правовым нормам правила различных игр, в том числе детских, правила вежливости, этикета и т.п. В его сочинениях специально оговаривалось, что правовые нормы создаются не путем согласования эмоций участников общественных отношений, а каждым индивидом в отдельности: "Переживания, которые имеются в психике лишь одного индивида и не встречают признания со стороны других, не перестают быть правом". На этом основании Петражицкий допускал существование правовых отношений с неодушевленными предметами, животными и нереальными субъектами, такими, как бог или дьявол. Приведенные высказывания вызвали резкую критику в отечественной литературе. Юристы нередко обращали внимание на абсурдность отдельных выражений Петражицкого, не замечая, что за ними стоит теоретическая проблема. Петражицкий стремился найти универсальную формулу права, которая охватывала бы различные типы правопонимания, известные истории (включая договоры с богом и дьяволом в правовых системах прошлого). Его концепция явилась одной из первых попыток, теоретически во многом незрелой, проследить формирование юридических норм в правосознании. Многочисленные правовые нормы, создаваемые индивидами, неизбежно вступают в противоречия друг с другом, указывал Петражицкий. На ранних этапах истории способом их обеспечения выступало самоуправство, т.е. защита нарушенного права самим индивидом или группой близких ему лиц. С развитием культуры правовая защита и репрессия упорядочиваются: возникает система фиксированных юридических норм в форме обычаев и законов, появляются учреждения общественной власти (суд, органы исполнения наказаний и т.п.). Монополизируя функции принуждения, государственная власть способствует "определенности права". Развитие обычаев и законодательства вместе с тем не вытесняет полностью индивидуальные правовые переживания, утверждал Петражицкий. В современных государствах наряду с официально признанным правом существует, по его мнению, множество систем интуитивного права, как, например, право зажиточных слоев, мещанское право, крестьянское, пролетарское, право преступных организаций. Психологическая теория в этом отношении приближалась к идеям правового плюрализма, однако право социальных классов и групп в ней было истолковано индивидуалистически. "Интуитивных прав столько, сколько индивидов", — подчеркивал Петражицкий. Соотношение интуитивного и официального права, по теории Петражицкого, в каждой стране зависит от уровня развития культуры, состояния народной психики. Россия является "царством интуитивного права по преимуществу". В ее состав входят народы, стоящие на разных ступенях развития, с множеством национальных правовых систем и религий. К тому же, полагал ученый, российское законодательство находится в неудовлетворительном состоянии, а его применение сплошь и рядом подменяется официальным действием интуитивно-правовых убеждений. Петражицкий ратовал за проведение в стране унификации позитивного права, создание полного свода российских законов. Передовое законодательство, по его словам, ускоряет развитие менее культурных слоев общества. Одновременно Петражицкий подчеркивал недопустимость возведения интуитивного права даже наиболее образованных социальных классов в масштаб для оценки действующих законов. Реформы законодательства, как он полагал, необходимо проводить на основе научных знаний. В связи с этим им выдвигался проект создания особой научной дисциплины — политики права. С точки зрения Петражицкого философия права распадается на две самостоятельные науки: теорию права и политику права. Теория права должна быть позитивной наукой, без каких-либо элементов идеализма и метафизики. Политика права как прикладная дисциплина призвана соединить знания о праве с общественным идеалом, т.е. представить научное решение проблемы, составлявшей содержание прежних естественно-правовых учений. Петражицкий не оставил подробных рекомендаций относительно практического осуществления политики права. Свою задачу он видел в том, чтобы наметить отправные принципы новой юридической науки, обосновать ее необходимость. Вполне ясно ему было одно: главенствующее положение в правовой политике государства должны занимать не принудительные меры, а механизмы воспитательного и мотивационного воздействия на поведение людей. Лишь с помощью таких механизмов официальное право способно направить развитие народной психики к общему благу. Общественно-политические идеалы Петражицкого были близки к этическому социализму, получившему распространение в России на рубеже XIX—XX вв. Для современной эпохи, отмечал он, характерны процессы "социализации производства", замены "деспотического режима системой государственного и общинного самоуправления". В будущем право изживет себя и уступит место нормам нравственного поведения. "Вообще право существует из-за невоспитанности, дефектности человеческой психики, и его задача состоит в том, чтобы сделать себя лишним и быть упраздненным". Учение Петражицкого пользовалось большой популярностью среди сторонников партии кадетов. Под влиянием его идей происходило формирование взглядов многих представителей немарксистского социализма в России того времени (Г. Д. Гурвич, П. А. Сорокин и др.). Сближению психологической концепции права с марксизмом способствовал М. А. Рейснер, один из первых советских правоведов. Восприятие марксистами учения Петражицкого о воспитательной роли права облегчалось тем, что в документах российской социал-демократии и в Конституции РСФСР 1918 г. социализм определялся как безгосударственный строй (с утверждением сталинизма и теории советского социалистического государства последователи Рейснера были подвергнуты идеологическому шельмованию за пропаганду надклассовой этики). Правовая доктрина Петражицкого привлекла внимание социологов к проблемам нормативной природы и структуры правосознания, стимулировала исследования в области юридической психологии. 26. Социально-психологическая проблематика в русской философии права. 27. Психоаналитическая традиция в исследовании природы преступности. Зарубежные психоаналитики шутят; наука знает три великих открытия, последовательно принижавших уровень притязаний человека. Первое принадлежит Николаю Копернику, который развеял миф о том, что планета людей является центром мироздания. Второе — Чарльзу Дарвину (согласно его теории люди вовсе не божественное творение, напротив, они ведут свою родословную от такого малосимпатичного существа, как обезьяна). Зигмунд Фрейд пошел еще дальше и доказал, что человек "не является хозяином у себя дома", т. е. не сознание руководит его поступками: движущей силой поведения оказываются неосознаваемые импульсы, идущие из глубин подсознания. Человек обычно даже не подозревает об их воздействии на его поступки. В каждой шутке есть доля истины. Это касается и 3. Фрейда. Зигмунд Фрейд — один из самых популярных -зарубежных ученых. Он родился 6 мая 1856 г. во Фрейбур-ге (на территории современной Чехии). Лучшие годы своей жизни он провел в столице Австро-Венгрии: в Вене 3. Фрейд закончил медицинский факультет университета, в Вене он стал практикующим врачом-психиатром и здесь же сделал свои главные научные открытия. В 1933 г. после оккупации Австрии германскими национал-социалистами он был арестован. По ходатайству международной общественности (ходатайство сочеталось со значительной суммой денег, выплаченной рейху в качестве выкупа) его освободили и дали разрешение на выезд в Англию, где в связи с мучительной болезнью 21 сентября 1939 г. (через несколько недель после начала второй мировой войны) он добровольно ушел из жизни. Учение 3. Фрейда нередко сводят к концепции сексуальности, хотя эта компонента была далеко не единственным элементом его психоаналитической теории. Не совсем корректно приписывать ему и ряд открытий, сделанных его предшественниками. Фрейдистские теоретические построения возникли не на голом месте. Идея психоанализа (т. е. лечения путем выявления скрытых в подсознании психических травм, содействия пациенту в осознании их и избавления таким способом от болезненных переживаний) принадлежит старшему товарищу 3. Фрейда Иосифу Брейеру. Приоритет разработки теории неосознаваемых психических процессов принадлежит французскому врачу Пьеру Жане, руководителю психологической лаборатории при одной из клиник. Мысль о том, что поступками человека руководят неосознаваемые мотивы, возникла у 3. Фрейда в 188& г. при посещении школы гипноза во французском городе Нанси, где виртуоз гипнотической техники Бернгейм демонстрировал оригинальный опыт. Пациенту в гипнотическом состоянии внушалось, что после пробуждения он должен будет открыть зонтик. Тот, действительно, после пробуждения открывал зонтик, но объяснял свой поступок не приказом гипнотизера, а желанием проверить исправность зонта. (Следует отметить, что аналогичный феномен Г. Тард при анализе оснований уголовной ответственности описал еще в 1886 г.') Из этого опыта 3. Фрейд сделал обобщающий вывод: человек далеко не всегда адекватно осознает, почему он совершает то или иное действие. Нередко он добросовестно заблуждается в истинных причинах своих поступков: им движут неосознаваемые силы, а о» пытается объяснить их с позиций здравого смысла на уровне сознания (механизм рационализации). Идеей о незаурядной роли сексуальности в поведении людей поделился с молодым 3. Фрейдом известный парижский врач (прозванный Наполеоном неврозов) Жан Мартен Шарко. Ж. Шарко руководил клиникой, где им была создана уникальная научная школа (одним из его учеников был П. Жане). 3- Фрейд проходил у него стажировку в 1886—1887 гг. и многое почерпнул из идей и. практических методик парижского мэтра. Немалое влияние на фрейдистскую теорию оказали и работы психиатра А. Моля о детской сексуальности. Авторство концепции инстинкта смерти, изначально присущих человеческой психике деструктивных движущих сил принадлежит нашей соотечественнице Сабине Николаевне Шпильрайн, опубликовавшей в 1911 г. статью "Разрушение как причина становления" (да и Федор Михайлович Достоевский еще в I860 г. отмечал, что "законы саморазрушения и самосохранения одинаково сильны в человечестве").2 Обычно сущность теории 3. Фрейда раскрывают при помощи трех понятий: Оно, Я и сверх-Я (по латинской терминологии: Ид, Эго и супер-Эго). Оно — совокупность природных побуждений, передающихся человеку генетически. Этот термин впервые использовал Фридрих Ницше для обозначения независимых от человека, идущих изнутри побуждений (безличного, природно-необходимого в нашем существе). Оно состоит из двух основополагающих инстанк- тов: самосохранения, разновидностью которого является сексуальность, и разрушения. Инстинкт разрушения может быть направлен как внутрь (примером этого по Фрейду является совесть или самоубийство), так и вовне (агрессия). В основе функционирования Оно — принцип удовольствия. Оно иррационально и аморально. На поверхности непознанного и бессознательного Оно покоится Я, возникшее на основе системы восприятий внешнего мира. Я есть измененная под прямым влиянием внешнего мира часть Оно. Я старается заменить принцип удовольствия, который безраздельно властвует в Оно, принципом реальности. Я олицетворяет то, что можно назвать разумом и рассудительностью, в противоположность Оно, содержащему страсти. В нормальных условиях Я предоставлена власть над Оно. Для раскрытия характера взаимоотношений этих психических феноменов Фрейд применяет аналогию: по отношению к Оно Я подобно всаднику, который должен обуздать превосходящую силу лошади. При этом Фрейд, используя ту же аналогию, отмечает, что в отдельных случаях главенство Я над Оно — лишь иллюзия: "Как всаднику, если он не хочет расстаться с лошадью, часто остается только вести ее туда, куда ей хочется, так и Я превращает обыкновенную волю Оно в действие, как будто бы это было его собственной волей".' В Я Фрейд выделяет часть, которую он называет Я-идеалом, или сверх-Я. Схематично сущность взаимоотношений Я и сверх-Я Фрейд выражает двумя императивами: "Ты должен быть таким" и "Таким ты не смеешь быть".2 Сверх-Я аккумулирует традиции и идеалы прошлого.3 Заповеди и заветы родителей, учителей и авторитетов сохраняют свою силу в Я-идеале и осуществляют в качестве совести моральную цензуру. Несогласие между требованиями совести и действиями Я ощущается как чувство вины.4 Таким образом, именно в сверх-Я аккумулируются контролирующие воздействия общества и влияние культуры. Применение идей Фрейда в криминологии Эта схема значительно углубила понимание многих мотивационных процессов, в том числе и в криминальной сфере. На ее основе американский ученый У. Уайт провел оригинальный анализ феномена преступного поведения. По мнению У. Уайта, человек рождается преступником, а его последующая жизнь — процесс подавления разрушительных инстинктов, заложенных в Оно. Преступления совершаются, когда Оно выходит из-под контроля сверх-Я. Особенностью личности .преступника является неспособность его психики сформировать полноценную контролирующую инстанцию сверх-Я.1 По мнению Уайта, большинство мотивов преступного поведения во многом совпадают с желаниями и устремлениями типичного обывателя.2 Аналогичные трактовки фрейдовской концепции делались и другими криминологами. Немецкий ученый А. Мерген пытался на основе фрейдизма возродить теорию психопатизации преступника. Он отмечал, что тенденция к преступлению заложена в каждом человеке изначально. Психопат поддается ей потому, что сила этой тенденции получает патологическое преобладание над всем остальным.3 Профессор Колумбийского университета США Д. Абрахамсен, используя фрейдовскую концепцию Оно и сверх-Я, вывел формулу преступления: ПРЕСТУПЛЕНИЕ=(преступные устремления, заложенные в ОНО, + криминогенная ситуация) : контролирующие способности сверх-Я.4 Исходя из фрейдистского понимания соотношения сознательного и бессознательного в человеческой психике, английский криминолог Э. Гловер дал оригинальную трактовку сущности преступности. По его мнению, это явление есть своеобразная цена приручения дикого от природы зверя. Преступность, по мнению Э. Гловера, представляет собой один из результатов конфликта между примитивными инстинктами, которыми наделен каждый человек, и альтруистическим кодексом, устанавливаемым обществом.5 Фрейдовская концепция воздействия на преступность Сам Фрейд попыток анализа феномена преступного поведения практически не предпринимал. Исключением можно считать его письмо А. Эйнштейну. 30 июля 1932 г. к 3. Фрейду обратился А. Эйнштейн, который как представитель Лиги Наций накануне Второй мировой войны запросил известного ученого, не может ли тот дать каких-либо рекомендаций по устранению агрессивности людей, по организации управления психическим развитием человека таким образом, чтобы его как можно лучше научить противостоять психозу ненависти и разрушения. Ответное письмо представляет значительный интерес, как научный, так и практический. Прежде всего творец психоанализа весьма скептически оценил возможности применения этого метода за пределами медицины. Однако он попытался поставить на службу решению непростой проблемы гуманизации человечества некоторые положения своей теории. Ученый популярно изложил суть инстинкта смерти, о котором впервые упомянул в 1920 г. в работе "По ту сторону принципа удовольствия", и на основе этого инстинкта раскрыл истоки человеческой агрессивности. В частности он писал: "Вы выражаете удивление по поводу того, что так легко заставить людей с энтузиазмом относиться к войне, и присовокупляете сюда подозрение, что в них действует нечто — может быть, инстинкт ненависти и разрушения, который идет навстречу усилиям разжигателей войны. И здесь вновь я могу выразить только полное согласие. Мы верим в существование инстинкта такого рода и фактически в течение последних нескольких лет были заняты изучением его проявлений... В соответствии с нашей гипотезой человеческие инстинкты бывают двух видов: те, что стремятся сохранять и объединять, — которые мы называем "эротическими"... и те, которые направлены к тому, чтобы разрушать и убивать, и которые мы объединяем в качестве агрессивного или разрушительного инстинкта. Как Вы понимаете, это фактически не более чем теоретическое выяснение всемирно известного противопоставления Любви и Ненависти.-'" По мысли 3. Фрейда, инстинкт смерти "функционирует в каждом живом существе и старается привести его к гибели, сводя жизнь до первоначального состояния неодушевленной материи... Инстинкт смерти тогда превращается в инстинкт разрушения, когда с помощью специальных органов он направляется вовне, на объекты. Живое существо сохраняет свою собственную жизнь, так сказать, разрушая чужую... Если эти силы обращены на разрушение во внешнем мире, живое существо получает облегчение, а последствия будут благотворными. Это послужило бы биологическим оправданием всем безобразным и опасным стремлениям, против которых мы боремся. Нужно отметить, что они находятся ближе к природе, чем наше неприятие их, которому еще нужно найти объяснение... Для нашей непосредственной цели из того, что было сказано, вытекает уже многое: пытаться избавиться от агрессивных склонностей людей бесполезно. Нам говорят, что в некоторых счастливых районах земли, где природа в изобилии дает все, что требуется человеку, существуют расы, чья жизнь проходит в спокойствии, и где не ведают ни принуждения, ни агрессивности. Я едва ли могу поверить в это...'" И в заключение ученый дает достаточно сдержанную рекомендацию: "Не возникает вопроса о полном избавлении от человеческих агрессивных импульсов: достаточно попытаться изменить их направление до той степени, что им не придется искать своего выражения в войне... Все, что питает рост культуры, работает против войны".2 Рассуждения 3. Фрейда о возможностях ограничения агрессивности мы находим в его работе "Неудовлетворенность культурой", в которой он критикует наиболее распространенное представление о связи агрессивности с материальной неудовлетворенностью. Материальные различия — не более чем повод для проявления глубинного человеческого влечения. Ученый уверен, что при полном удовлетворении материальных запросов людей их агрессивность не исчезнет, она останется практически на том же уровне, а поводом для ее проявления будут другие факты социальной жизни, например, сексуальные конфликты. Он уверен, что, даже если бы обществу удалось найти какой-либо способ удовлетворить все сексуальные запросы всех людей, агрессивность найдет другой повод для своего проявления. При этом на основе исторического анализа он делает интересный вывод: "Не следует преуменьшать преимущество небольшого культурного круга, дающего выход инстинкту, в предоставлении враждебного отношения к внестоящим. Всегда можно связать любовью большое количество людей, если только останутся и такие, на которых можно будет направлять агрессию".3 Вражда соседей позволяет сохранять сплоченность внутри каждого из враждующих лагерей. Таким образом, по мнению знаменитого психоаналитика, вывод агрессивности за пределы сообщества — один из способов избавиться от проявлений агрессивности между членами этого сообщества. Вообще, 3. Фрейд не видел иного способа воздействия на агрессивную природу людей помимо принуждения в их воспитании, запрета на мышление, применения насилия вплоть до кровопролития, создания у людей определенных иллюзий. Однако указанные меры он оценивал как неприемлемые с точки зрения их гуманности, и именно это удерживало его от прикосновенности к экспериментам в данной области.* По поводу марксистской концепции изменения социальной системы в целях воздействия на преступность он писал следующее: "Коренное изменение социального строя имеет мало шансов на успех до тех пор, пока новые открытия не увеличат нашу власть над силами природы и тем самым не облегчат удовлетворение наших потребностей. Лишь тогда станет возможным то, что новый общественный строй не только покончит с материальной нуждой масс, но и услышит культурные притязания отдельного человека. С трудностями, которые доставляет необузданность человеческой природы любому виду социального общежития, мы, наверное, должны будем и тогда еще очень долго бороться".2 Как видим, 3. Фрейд является пессимистом во всем, что касается создания бесконфликтного общества. Тем не менее его вклад в область познания межличностных взаимоотношений несомненно значителен. Значение фрейдизма для криминологии Ряд выявленных 3. Фрейдом психических механизмов позволил глубже понять мотивационную картину преступного поведения. Например, механизм перенесения (подробно этот феномен описан в двадцать шестой лекции по психоанализу)3 позволяет понять истоки многих безмотивных преступлений, в том числе и таких, когда мстят не тому лицу, которое причинило вред, а другому, как правило, более слабому (в условиях вооруженных сил этот механизм проявляется в феномене дедовщины). Методика углубленного анализа скрытых в подсознании психических травм, оказывающихся причинами неврозов и навязчивых состояний (в том числе сексуальной агрессивности), которые продуцируют преступное поведение, позволила разработать клинические методы коррекции личности преступника. Вскрытые ученым механизмы сопротивления и вытеснения (подробно они описаны в девятнадцатой лекции по психоанализу)4 позволяют понять процесс субъективного искажения восприятия реальности как основу психологической самозащиты. Различные положения психоаналитической теории использовались криминологами для конструирования новых теорий преступности и разработки новых подходов к воздействию на этот феномен. Например, американский криминолог У. Реклесс на основе фрейдистских схем сформулировал концепцию внутреннего регулирования поведения. По мысли У. Реклесса, для того, чтобы человек мог управлять своим поведением и удерживаться от преступных импульсов, необходимо в процессе воспитания сформировать у него самосознание, сильное эго, хорошо развитое супер-эго, сопротивляемость различным отвлекающим факторам, способность переносить фрустрацию, развивать чувство ответственности, целенаправленность, способность находить удовлетворение в заменителях криминальных побуждений, способность к рациональному поведению.' На базе фрейдовского механизма вытеснения Г. Сайк-сом и Д. Митзой в США была создана концепция нейтрализации, сутью которой является углубленный анализ механизмов психологической защиты, составляющих основу криминальной мотивации. К числу способов нейтрализации сдерживающего воздействия субъективных и объективных факторов преступности они относят: — отрицание ответственности, когда человек считает себя жертвой обстоятельств; — отрицание вреда, когда преступник уверяет себя и других лиц, что от его действий никому нет вреда; — осуждение осуждающих как скрытых или потенциальных преступников; — ссылка на высшие соображения: нарушение требований общества оправдывается обязанностями по отношению к малым группам.2 Их соотечественник Д. Колеман провел аналогичный анализ и описал следующие механизмы психологической защиты, которые могут обусловить преступное поведение: — "отрицание реальности" в форме отказа объективно воспринимать окружающую обстановку, поскольку это в форме страха или сочувствия может воспрепятствовать преступлению; — "репрессия" — недопущение проникновения в сознание неприятных и невыгодных мыслей; — "подавление" — отказ отдавать себе отчет в уже проникших в сознание неприятных и опасных мыслях; — "рационализация" как попытка доказать, что его поведение оправдано какими-то уважительными причинами; — "проекция" собственных отрицательных характеристик на других, а соответственно нейтрализация отрицательной самооценки; — "компенсация" — прикрытие собственных слабостей в одних условиях попыткой самоутвердиться в других условиях (если человек боится кого-то, то это генерирует у него потребность заставить кого-то бояться и его: "бей своих, чтобы чужие боялись"); — "перемещение" чувства мести с опасного объекта, причинившего вред, на неопасный объект, не причинявший вреда; — "разрядка" — снижение тревожности, вызванной запретными желаниями, путем бурного проявления чувств и внешней активности.' Учет этих механизмов в ходе воспитательной работы позволил повысить эффективность соответствующих мер профилактики преступлений. Успехи психоанализа побудили криминалистов опробовать аналогичные методики в практике исправительного воздействия на заключенных преступников. Психоанализ в пенитенциарной практике сохранил основные черты, разработанные его основоположниками: — формирование доверительных отношений между психоаналитиком и пациентом; — проникновение в подсознание с помощью исследования поступков, фраз, сновидений (в отдельных случаях использовался гипноз, однако 3. Фрейд отрицательно относился к его применению) и выявление психических травм, продуцирующих отклонения в поведении; — перевод этих травм из подсознания в сферу сознания, что должно повлечь освобождение от их бремени ("катарсис"), Цель психоаналитиков — постараться помочь преступнику понять, в чем заключается его внутренняя ущербность, с тем чтобы он смог гармонизировать свою личность. С этой целью используют медитации, интроспекции, самоанализ. Преступникам прививается выдержка — их обучают методикам, с помощью которых им легче терпеть крайне неприятные ощущения, вызываемые тупиковыми состояниями. Одной из возможных реакций на стресс может быть агрессивность, уход в себя или компромисс, направленный на изменение отношений с окружающими. Психоаналитики обучают заключенных в случае стресса использовать два последних варианта, чтобы избежать всплеска агрессивности. Преступников учат использовать психологические механизмы: — предупреждения опасных стремлений путем усиления противостоящих им установок; — нейтрализации аморальных желаний и поступков с помощью тяжелого физического труда (и иных форм саморепрессий); — повышения чувства собственной значимости путем идентификации себя с выдающимися личностями (чтобы нейтрализовать комплекс неполноценности, нередко компенсирующийся в форме преступлений). Психоаналитики учат находить заменители желаниям, удовлетворение которых практически невозможно законными способами. Им прививается стремление завоевать симпатии других людей, а также инициируется восприятие в систему своего Я внешних запретов, чтобы они перестали вызывать страх и порождать тревожность. Психоаналитические сеансы нередко проводятся в группе. Соотечественник отцов психоанализа Д. Морено в 1921 г. предложил оригинальный метод психодрамы, суть которого состоит в следующем. Заключенным, участвующим в сеансе психоанализа, предлагалось, как в спектакле, разыгрывать определенные близкие им жизненные драмы, что позволяло устранять травмы в подсознании. На психоаналитической основе была сконструирована практика корректирующего воздействия на подростков в ряде американских центров по перевоспитанию, куда направляют подростков, совершивших различные правонарушения. Вот как описывает эту методику С. Чавкин. Мальчики и девочки (обычно величина группы — 500—600 подростков) с 10 утра до 10 вечера участвуют в сеансах коррекции. Сеансом через микрофон руководит представитель администрации. Задача состоит в том, чтобы в ходе дискуссии вызвать групповую реакцию на отрицательные поступки сверстников и разрушить таким образом их психологическую защиту. В ходе таких дискуссий подростки подвергаются насмешкам и унижению до тех пор, пока не на-'teyr раскрывать свои души. От каждого требуется сознаться в тайных желаниях, какими бы сумасбродными они ни были, а затем громко сообщить о них в микрофон.' По оценке специалистов, главный недостаток этого метода не в его низкой эффективности, а в том, что воздействие носит негуманный характер. Попытки внедрения психоаналитических методик в практику пенитенциарных учреждений (тюрем, реформаториев) дали мощный импульс развитию клинической криминологии. 28. Постструктурализм. Проблема соотношения свободы и права. |