Куликов Геомар. Как я влиял на Севку - royallib.ru. Геомар Георгиевич Куликов Как я влиял на Севку
Скачать 211.48 Kb.
|
Глава пятаяЯ решил поводить Севку по музеям. И начать с Исторического. Перед Севкиным приходом я положил на стол самую большую свою драгоценность: каменный топор. Настоящий топор древнего человека. Его подарили папе прошлым летом. Мы решили отдать его в музей. А пока он хранился у меня. Дух захватывало, когда я пробовал представить себе, кто и когда его делал. Люди ходили в звериных шкурах. Мамонты паслись на лужайках. И даже моря и океаны ещё не были на своих местах. При виде моего сокровища все мальчишки лишались дара речи. И даже те девчонки, у кого в голове одни фантики-бантики, над ним долго ахали и охали. Севка заметил топор не сразу. Потом покрутил, прикинул на ладони: — Тяжёлый! — и спросил: — Сам делал? Я рассказал всё: и про мамонтов, и про людей в звериных шкурах, и про моря и океаны. Севка равнодушно меня выслушал и сказал: — Разве это топор? Вот у нас топор — сам в дерево лезет. Тюкнешь по крыльцу — еле вытянешь. Мне вдруг захотелось стукнуть орудием древнего человека Севку по затылку. Сказать, что он олух и дичее самого дикого дикаря. Но я сдержался. И даже заставил себя покривить душой. — Пожалуй, ты прав, неважный. Вот в Историческом музее собраны топорики… Давай сходим. Севка постучал себя по лбу. — В уме? У меня каждый день ответственные хоккейные встречи, а я буду по музеям разгуливать?! Нет, видали такого? — Ну, как? — спросил меня перед уроками Игорь. — Никак, — сказал я. — Хотел вытащить в Исторический музей. Не получилось. Времени нет. Ответственные хоккейные встречи. — Плохо, — сказал Игорь. — Чего хорошего. — Ты меня не понял. Не то плохо, что Мымриков в хоккей играет. Хоккей — один из видов спорта. А спорт, как известно, полезное и нужное мероприятие. Плохо, что пасуешь перед первой же трудностью. Разве так можно? Где твоя инициатива? Выдумка? Раз Мымриков не хочет идти в музей, значит, ты должен пойти с ним на каток. Даже такая пословица есть: если гора не идёт… к этому… ну, как его? — Магомету… — Вот именно: если гора не идёт к Магомету, он идёт к горе. Кажется, достаточно ясно? — Конечно, — сказал я. — У Севки нет времени сходить в музей. А у меня оно есть, чтобы глазеть, как десять человек гоняют банку из-под гуталина. Так, по-твоему? — Не десять, а двенадцать. По шесть в каждой команде. Я изучал правила. Но главное не в этом… На другое утро я сидел во дворе дома напротив и ждал, когда начнётся Севкина ответственная встреча. Хоккеисты топтались на льду и о чём-то спорили. Крик стоял такой, точно они не поделили первенство мира. На меня никто не обращал внимания. Потом в мою сторону поглядел Севка. Он что-то сказал ребятам, и все до одного уставились на меня. Даже перестали кричать. — Эге-ге! — замахал руками Севка. — Горохов, иди. — Слушай, — сказал Севка, когда я, набрав в валенки снега, выбрался на лёд, — в хоккей играешь? Я за всю свою жизнь держал клюшку один раз. Летом на даче. Но на меня смотрели две команды. И я сказал: — Так, немного. Не очень хорошо. Севка подмигнул мне и засмеялся: — Хорошо играют мастера спорта. И то не всегда. Знакомься. Лёша, наш капитан. На груди у капитана светился маленький значок: коньки и клюшка. Заметив, что я смотрю на значок, Севка пояснил: — Серебряный. Лёша сам выточил. — Тут, понимаешь, — сказал капитан, — такое положение. Идут встречи дворовых команд. А у нас заболел игрок… — Хороша команда: ни одного запасного! — крикнул кто-то со стороны. — А они, — капитан кивнул туда, откуда крикнули, — не соглашаются, чтобы у нас была неполная команда. Говорят, проиграете, — будете сваливать на перевес в игроках. Теперь всё в порядке. Капитан вытолкнул меня вперёд. — Вот наш шестой игрок. На улице было холодно. Я замёрз, пока сидел на скамейке. Но тут мне сразу стало жарко. — Да я… Но меня никто не слушал. Опять поднялся гвалт. Теперь спорили, можно ли меня приглашать в команду. — Может, он в сборной Советского Союза играет? Может, он мастер спорта? — кипятился маленький вёрткий мальчишка, как я узнал потом, вратарь. — Что из того? Ну, и играет за сборную! Ну, и мастер спорта! — отбивался Севка. — А за свою клубную команду он может выступать?! Может?! Всё решил судья. Он вынул свисток изо рта и спросил меня: — Ты за кого-нибудь ещё играешь? — Нет, — сказал я. — Честно? — Честно. — Чего зря кричать? Начали! — судья сунул свисток в рот. — А если он врёт? — не унимался вёрткий мальчишка. Судья нахмурился, снова вынул свисток изо рта и сказал: — С судьёй не спорят. Забыл? — Валяй за коньками! — сказал Севка. — Только живо! — А у меня нет коньков, — сказал я. — Коньки есть. Ботинки малы. Их два года назад купили. Честное слово! Хочешь, покажу! — А может, влезут? — Куда там! Прошлой зимой еле надевал. Севка задумался. «Пронесло!» — подумал я. — Коньки — ерунда, — вмешался капитан. — У Эдика возьмём. Какой у тебя размер? — Тридцать шестой. — Порядок. Сейчас будут коньки. Игроки другой команды опять загалдели. — Сколько можно ждать? — Судья, чего смотришь? Судья долго шарил у себя за пазухой. Достал большие карманные часы на толстой медной цепочке и, вынув изо рта свисток, сообщил: — Через десять минут засчитываю поражение. И снова застыл со свистком в зубах величественный и неприступный. Эдик жил тут же. Мы встали под окнами и стали кричать хором: — Э-дик! Э-эдик! Ребята старались изо всех сил. Один я кричал, не особенно громко. В окне третьего этажа появился мальчишка с завязанным горлом. — Конь-ки! Клюш-ка! Конь-ки! Клюш-ка! — заорали все в один голос. Только я для виду открывал и закрывал рот. Эдик не понимал, чего от него хотят, а только улыбался и пожимал плечами. — Стоп! Так толку не будет, — сказал капитан. — Давайте я сам. Он помахал руками. Мальчишка за окном вытянул шею. Тогда капитан похлопал ладонью по своим конькам и, схватив меня за ногу так, что я чуть не шлёпнулся, похлопал по подошве моего валенка. Мальчишка просиял и быстро-быстро закивал головой. Капитан потряс в воздухе клюшкой и опять показал на меня. Мальчишка ещё раз мотнул головой и исчез. Через минуту открылась форточка и к нашим ногам шлёпнулись коньки с ботинками и клюшка. — Ну и парень! — сказал капитан. — Этот не подведёт! Тут мальчишка за окном как-то странно подпрыгнул. А на лице появилось такое выражение, точно у него вдруг заболели зубы. — Что это с ним? — удивился Севка. В неведении мы оставались недолго. Мальчишка вновь исчез, а на его месте появилась женщина. Она сердито погрозила нам пальцем. — Понятно, — сказал капитан. — Ничего не поделаешь. Бывает. Ботинки пострадавшего за команду Эдика оказались мне впору. Тютелька в тютельку. Точно они были не его, а мои собственные. Хуже было другое. Я почти совсем не умел кататься на коньках. Я любил книги и прочитал их, наверно, больше, чем все ребята в нашем классе. А ко всяким там футболам-волейболам был равнодушен. Мне гораздо больше нравилось скакать на храпящем коне рядом с д’Артаньяном или Питером Марицем — юным буром из Трансвааля, чем на нашем дворе лупить по мячу, стараясь попасть между кирпичами, изображавшими ворота. Мама и бабушка, увидев меня на диване с толстенной книгой, говорили: — Опять глаза портишь?! Пошёл бы на улицу. Погулял. Подышал свежим воздухом. Папа посмеивался: — Ты, брат, как воспитанница института благородных девиц. Те всё пухлые романы читали. Хоть бы раз домой с синяком пришёл… Тут пугалась мама: — Миша, что ты говоришь? — Ничего, — отвечал папа, — парню надо больше бегать, в футбол играть… — Видели мы этот футбол, — перебивала мама. В прошлое воскресенье по телевизору опять показывали. Здорового взрослого мужчину на носилках унесли. А много ли ребёнку надо? Мне такие разговоры, понятно, большого удовольствия не доставляли. Но я считал, дело вкуса: одному нравится одно, другому — другое. Коньки купил мне папа. В позапрошлом году. На день рождения. Я немножко научился кататься. Но не очень. А в середине прошлой зимы, я не обманывал Севку, ботинки сделались мне малы. Папа хотел купить новые. Но мама сказала: — Зачем напрасно тратить деньги. Скоро весна. А за лето у Костика ноги опять вырастут и придётся покупать снова. Папа удивился: — С каких пор ты стала экономить на сыне? Я-то хорошо знал: не в экономии дело. Просто мама по тому же телевизору увидела хоккейную встречу. Играла наша команда с одной иностранной. Известно, хоккей, как говорят, — игра мужская. В ней разрешены и силовые приёмы. А тут ещё наши гости играли грубо, как объяснял комментатор. Мама с бабушкой только ахали. И вот теперь на негнущихся ногах я выехал на лёд и замахал руками так, словно хотел улететь в стратосферу. — Лихо! — сказал наш капитан. — Скользко… Что-то очень скользкий сегодня лёд… — я попытался изобразить улыбку. — Ладно, — сказал капитан. — Вставай в ворота… Клюшку держи пониже. Судья дал свисток. Игра началась. Рассказывать подробно, что это была за игра, у меня нет охоты. Корова на льду чувствовала бы себя, наверно, увереннее, чем я. Я пытался кинуться туда, куда летела шайба, а ноги несли меня совсем в другую сторону. Чтобы не потерять равновесия, я цеплялся за своих и чужих игроков и они кричали одинаковыми тонкими голосами: — Отцепись! Чего привязался?! Зрители — и откуда они только набежали? — вопили, свистели и улюлюкали. Они прямо-таки помирали со смеху. А вёрткий мальчишка острил: — Эх вы, ничегошеньки не понимаете. Он показывает новый способ защиты. Бразильский! Мы проиграли с разгромным счётом. После финального свистка судьи обе команды опять сцепились в центре поля. А я добрался до скамейки, снял ботинки с коньками, сунул ноги в застывшие на морозе валенки и удрал. Я понимал: произошла катастрофа. Ребята во дворе всегда относились ко мне неплохо. Даже чуточку уважали. Я мог разрешить спор: кто написал «Всадника без головы», а кто «Последнего из могикан». Ко мне бежали, когда надо было узнать, что за штука автомобиль на воздушной подушке и чему равна первая космическая скорость. Теперь меня не могла спасти даже скорость света и знание назубок всех приключений Шерлока Холмса. Я оказался голым королём. Завтра всё будет известно в классе. Алик Камлеев пустит по рядам ехидную карикатуру. Она попадёт к Ире Зиминой… — Вы-ы… — я даже застонал, как от зубной боли. Случается же, подумал я, с людьми этот самый… инфаркт, что-то такое с сердцем, отчего и помереть не долго. Вот бы мне его сейчас. Тогда бы сказали: — Чего вы хотите? Он же был тяжело болен. И всё-таки вышел на поле. Хотел выручить товарищей. Вертлявый мальчишка, конечно, мог бы спросить: — А чего он шарахался от моей клюшки, как заяц? Это что: тоже болезнь такая? Но тут бы выступил вперёд судья, вынул свисток изо рта и сказал: — Как ты смеешь говорить такое? За нарушение спортивной этики, за злостную клевету на товарища — дисквалифицирую тебя и запрещаю играть до конца сезона. Я приложил ладонь к левой стороне груди. — Так-так, так-так… — ровно выговаривало сердце. — Тебе хорошо, — сказал я. — Сидишь там, в темноте, ничего не знаешь. А каково мне? Как завтра появлюсь во дворе? А в классе?! |