Куликов Геомар. Как я влиял на Севку - royallib.ru. Геомар Георгиевич Куликов Как я влиял на Севку
 Скачать 211.48 Kb.
|
Глава шестаяУтром меня разбудила бабушка. — К тебе мальчик пришёл. Чудной. Я будить не хотела. Говорит: срочно! Я трясущимися руками натянул штаны и рубашку и открыл дверь. У порога, привалившись к стене, стоял Севка. Он подождал, пока вышла бабушка и прошипел: — Хорош гусь! Его ждут, а он в кроватке прохлаждается! — К-кто ждёт? — запнувшись, выговорил я. — Он ещё спрашивает?! — фыркнул Севка. — А чего им надо? — Тебя им надо, — сказал сердито Cевка. — Пошли! «Может, пропали ботинки с коньками и клюшка, которые я вчера оставил на скамейке? — мелькнула у меня мысль. — Или со мной хотят… ну, как бы это сказать… в общем: “поговорить”…» Можно было бы, конечно, не пойти. Сказать, что занят. Буду готовить уроки. Или ещё что-нибудь в этом роде. Только какой смысл? Всё равно из дома выходить надо. Я взялся за пальто и всё-таки спросил Севку: — А зачем я им? — Слушай, — сказал Севка. — Это когда-нибудь кончится? Тебя две команды ждут. И судья. Играть кто за тебя будет? Пушкин? Я заторопился. И от этого никак не мог попасть в рукав пальто. А мысли побежали совсем в другом направлении. Значит, не так уж плохо я играл? Значит… Мне очень хотелось услышать это от Севки. И я спросил: — Не могли другого найти? Севка мрачно вздохнул: — После вчерашнего ни один человек в команду не идёт. Пусть, говорят, он играет. Сам. А мы посмотрим… — Так… — сказал я. — А ты думал как? Идём скорее! — Ладно, — я застегнул пальто. — Доставлю удовольствие. Отчего не повеселить людей, если им хочется? Меня встретили свистом. Я старался не смотреть по сторонам. Надел ботинки с коньками. Взял клюшку. И выехал на лёд. Возле меня, подняв фонтанчики ледяных брызг, резко затормозил капитан. Он положил мне руку на плечо и сказал: — Слышь, парень. Не трусь. Мы в защите будем играть. А на них, — он мотнул головой в сторону зрителей, — не обращай внимания. Плюнь с высокой колокольни, понял? Я встал в воротах. Если бы рядом со мной оказался проницательный человек, склонный выражаться торжественно, он бы, наверное, сказал. — На лице вратаря были написаны железное мужество и непреклонная решимость. Впрочем, не ручаюсь. Возможно, на моём лице было написано что-нибудь совсем другое… C защитой у нашей команды сразу же не получилось. Едва прозвучал свисток судьи, шайбой завладел мальчишка в клетчатом свитере и стремительно повёл её к моим воротам. Он замахнулся клюшкой для последнего удара, когда я, крепко стиснув зубы, кинулся ему под ноги. Передо мной ножами сверкнули коньки. Мелькнула обмотанная синей лентой клюшка. И в глазах вспыхнул яркий белый свет, словно у самого моего носа щёлкнули фотовспышкой. Я встал не сразу. Кружилась голова. Болела подбитая скула. Ноги не очень-то слушались. А когда встал, огляделся. Зрителей было много. Они улюлюкали, свистели, топали ногами. Я ничего не понимал. Шайба была у меня в руках. Я даже поглядел в ворота. Нет, там всё в порядке — пусто. Я потряс шайбой над головой для убедительности. Зрители не успокоились. Рёв теперь стоял, как на стадионе в Лужниках, когда встречаются столичные футболисты «Динамо» и «Спартака». Налетел наш капитан и со всего маху шлёпнул по шее. Я чуть не растянулся и закричал: — Ты чего?! — Молодец, Костя! Какую шайбу взял! Из тебя мировой вратарь получится. Видал, что зрители делают?! Тут только я понял. Все зрители — и те, что сидели на скамейках, а теперь с них повскакали, и те, что стояли возле снегового барьера, и те, что вскарабкались на заборы и даже сарай, — все они приветствовали меня… Дальше пошло, как во сне. Я кидался в ноги всем подряд. Крутил клюшкой так, что от меня шарахались свои и чужие. Даже чуть не забил шайбу в ворота противника. Каждый мой бросок зрители встречали криками и овациями. Поле мы покинули победителями. Впереди шли мы с капитаном. Клюшка лежала у меня на плече. На клюшке болтались коньки с ботинками. Капитан повёл нас за сараи. Там он пугнул мальчишек, увязавшихся следом. Мы остались одни. Расселись на дрова и капитан спросил у меня: — Хочешь в нашу команду? Я помолчал для солидности, словно раздумывал и ответил: — Можно. Капитан засмеялся: — Не больно важничай. Тебе за храбрость хлопали. Тренироваться надо, понял? — Раз надо, значит, надо, — сказал я. — А то знаешь, что ты выделывал на поле? Цирк, да и только! Ребята погалдели немного, вспоминая всякие там передачи, удары и комбинации. Посмеялись над моими прыжками. Но мне совсем не было обидно. Наоборот. Я вдруг почувствовал себя своим человеком в команде. Честно признаться, я всегда немножко завидовал таким ребятам, как капитан и остальные. И вот теперь, я сидел вместе со всеми после очередной хоккейной встречи. Ответственной! Севка сам сказал. И болтал о всякой всячине. И всё было так, словно я сидел не в первый раз, а в десятый, двадцатый, может, тысячный… — Ко-тик! Ко-тик! — донёсся из-за угла бабушкин голос. — Посидеть не дадут! — сказал я недовольным голосом, спрыгнул с бревна, на котором сидел и попрощался со всеми по очереди. — До завтра! — крикнул мне вдогонку капитан. — Ага! — крикнул я и помахал рукой, как машут теперь в кинофильмах: чуть-чуть ладошкой из стороны в сторону. Дома я за пять минут разделался с завтраком. Аппетит у меня был волчий. Я бы съел и ещё что-нибудь. Но бабушка ушла в магазин. А самому возиться не хотелось. Надо было садиться за уроки. Но у меня было какое-то неусидчивое настроение. И я принялся ходить по квартире и петь песни. Наш классный поэт Лёвка Наумов острил, что мне на ухо наступило какое-то крупное животное. «Не медведь. Нет, — говорил он и оценивающе меня разглядывал. — Тут скорее пахнет бегемотом. А возможно и слоном». Но я очень любил петь. Так, для себя, конечно. А поскольку с музыкальным слухом у меня и, правда, дело обстояло неважно, я пел тогда, когда оставался один. Песни я пел разные. Смотря, какое было настроение. Сегодня я пел самые весёлые. Мне очень хотелось поговорить о сегодняшнем хоккейном матче. И я в перерыве между песнями думал: хоть бы пришёл Севка. Но Севка появится когда? За пятнадцать минут перед тем, как надо идти в школу. Заправлены в планшеты Космические карты… во всё горло распевал я свою любимую песню, когда в передней раздался звонок. Я открыл дверь — на пороге стоял Севка. Мне положительно везло сегодня! Севка вытянул шею и негромко спросил: — Кто это у вас кричал? — Никто, — сказал я. — Как — никто? Я же своими ушами слышал. — Так это… самое… сказал я, — радио было включено… Ну да, радио. Его ты и слышал. — Тогда ещё ничего, — сказал Севка. — А я подумал, тебя родители лупят. — Нет, — сказал я. — Меня не бьют. — Совсем? — Совсем. — А у меня мамка строгая. Только нервная очень. Сначала всыплет, а потом разбирается: за дело или зря. — И часто зря? — посочувствовал я. — Нет, — сказал Севка. — Не часто. Но бывает. А кому охота ни за что трёпку получать? Да чего мы с тобой заупокойные разговоры ведём? — сам себя перебил Севка. — Я ведь к тебе насчёт хоккея… Севке моя игра понравилась. — Техники, ясно, маловато, а так — подходяще. Я почти ничего не помнил. Точно играл не на самом деле, а во сне. И от этого сна остались в памяти путаные клочки. Севка помнил решительно всё. Кто кому передал шайбу. Кто когда ударил по воротам. Про себя я слушал, как про чужого человека. Слушал и удивлялся: до чего здорово, оказывается, получалось! Мы так заговорились, что я чуть не забыл про уроки. Письменные мы успели сделать, а на устные времени не осталось. — Не горюй, — сказал Севка. — Я их сроду не учил. А если ты один раз не выучишь, что оттого, земля перевернётся? Я с Севкой спорить не стал. Что толку? Времени-то всё равно не было. На улице Севка посмотрел на меня и щёлкнул языком: — А здорово он тебя разделал! Я потрогал скулу. Под глазом припухло и болело. Мы проскочили перед самым носом Анны Ивановны, учительницы по арифметике. Она посмотрела на меня. — Это уже что-то новое. Впервые вижу, чтобы, Горохов опаздывал. И не припомню случая, когда бы он приходил таким разукрашенным. Где это ты ухитрился? — В хоккей играл, — опередил меня Севка. — Вы бы поглядели, Анна Ивановна, как он эту шайбу брал, — Севка показал на мою скулу. — Горохов ка-ак кинется! А тот ка-ак клюшкой стукнет! Ну, подумал я, был Горохов и нет Горохова… Надо искать другого вратаря. А он вскочил на ноги и хоть бы что. Только качается. А у самого шайба в руках. Что тут началось! Болельщики аж с заборов попадали… — Не подозревала, — сказала Анна Ивановна, — что Горохов увлекается спортом. Да ещё пользуется такой популярностью. — Ой, Анна Ивановна, этих самых болельщиков поглядеть, как Горохов играет, человек сто набежало! — Не сто, — сказал я. — Меньше. — Может быть, — охотно согласился Севка. — Не сто, а девяносто пять. Или девяносто. Я по пальцам не считал. А какая разница: сто или девяносто, правда, Анна Ивановна? — Да, — согласилась Анна Ивановна, — разница, конечно, небольшая. Севка, наверно, ещё долго бы распространялся на эту тему, если бы его не прервала Анна Ивановна. Зато на переменке он развернулся вовсю. Я сразу сделался героем дня. Со мной стали заговаривать девчонки, которые раньше проходили мимо меня, словно мимо пустого места. А Ира Зимина спросила: — Больно, наверно? — Пустяки, — ответил я небрежно. — В хоккее и не такое бывает. Сначала я хотел было перевязать скулу носовым платком. А потом подумал: разве солдат стыдится своего ранения, полученного в тяжёлом бою? Я казался себе в этот день сильным, мужественным и, несмотря на синяк, красивым. Мне, правда, хотелось подойти к зеркалу и посмотреть, как всё это выглядит со стороны. Но меня прямо-таки разрывали на части. Я вдруг сделался самым нужным человеком в классе. И до зеркала я дорвался только после уроков, уже в вестибюле. То, что я увидел, трудно описать. Из чёрной рамы на меня смотрела жуткая одноглазая разбойничья рожа. На улице по дороге домой я старался держаться подальше от фонарей. Бабушка, увидев меня, заплакала. Мама кинулась к аптечке. Вышел из кабинета папа, удивлённо вскинул брови и спросил: — Что случилось? Я постарался улыбнуться. Получилось это, наверно, неважно, потому что слёзы по бабушкиному лицу побежали быстрее. Но я постарался ещё больше и сказал: — Ничего особенного. Ты всё говорил, что я ни разу с синяком не пришёл. Вот, пожалуйста. По заказу. — Ты, брат, явно перестарался, — сказал папа. — Ну, вот, — сказал я, — на тебя не угодишь. То тебе синяки подавай. А пришёл с синяком опять плохо. Может, теперь скажешь, совсем не надо? — Отчего не надо, — сказал папа. — Пожалуйста, только размером поменьше. — Ладно, — сказал я, — постараюсь. Если, конечно, получится. Сам понимаешь, не только от меня зависит. — И они ещё могут шутить! — дрожащим голосом проговорила мама. — Кстати, где это ты ухитрился? — спросил папа. Я давно ждал этого вопроса. Мне нужны были коньки. Коньки и клюшка. Не мог же я каждый раз брать их у Эдика. Да и он не тысячу лет будет болеть своей ангиной. Но я понимал, если я сейчас скажу, что меня треснули на хоккейном поле, ни коньков, ни клюшки мне ни за что не купят. Мама не даст. Умрёт, а не даст. И я посмотрел своим, единственным теперь зрячим глазом в пространство между папой и мамой и твёрдо сказал: — Упал… На улице. Поскользнулся и упал. |