Сараф М.Я. - Опыт типологии культуры. - Голицино, 2003. Голицынский военный институт федеральной пограничной службы россии
 Скачать 473 Kb.
|
|
Глава третья. ОСНОВНЫЕ ТИПООБРАЗУЮЩИЕ ФАКТОРЫ КУЛЬТУРЫ.
Трактовка культуры как способа бытия человека дает возможность представить выражение «способ бытия» в качестве типологического понятия и на этом основании попытаться выявить те составляющие, структурно-функциональной связью которых определяется конкретное содержание исторических типов культуры и их многообразие. Такие составляющие, по моему мнению, можно представить в понятиях «способ отношения к природе», «способ деятельности», «способ сообщности», «способ мышления» и «способ понимания». Способ отношения человека к природе, или способ потребления ресурсов природы – первый и важнейший типообразующий фактор культуры, поскольку деятельность человека есть, прежде всего, преобразование вещества природы. Исходя из естественно-исторического эволюционного понимания возникновения и развития человечества, можно с достаточной ясностью различать три основные типа в способе отношения человека к природе. Первый характерен для традиционного, родоплеменного, или доцивилизационного общества. Этот тип я бы назвал, хотя это, вероятно, весьма неточно, слиянием человека с природой. Основой его является собирательство как способ жизнеобеспечения, при котором человек не отделяет себя от природы, пользуется тем, что она ему предоставляет, и почти целиком зависит от природных факторов - стихий, природных циклов и т.п. Такой способ бытия, определявший сотни и сотни тысяч лет человеческой предыстории, достаточно хорошо известен и даже существует до нынешних времен. В таких условиях человек вполне естественно и себя осознает как часть природы, не отделяет себя от природы, не различает дистанции между собою и природой, хотя, конечно же, эта дистанция существует, но сознание снимает ее в формах одушевления и олицетворения природы. Основой единства человеческого сообщества, а равно и единства человека и природы выступает осознание генетической, кровно-родственной связи. На этом фундаменте строятся все составляющие части культуры традиционного общества и вся система его культуры в целом. Первобытные культуры потому так многообразны, при их общем системно-структурном единстве, что, будучи локальными, слабо взаимосвязанными, а иногда и вовсе изолированными, они воспроизводили особенности существования человека именно в данных местных условиях. Бытие этих культур определялось, что называется, гением места. Они совершенно уникальны и чрезвычайно хрупки, несмотря на поразительную устойчивость в своем воспроизводстве, условием которой, правда, является стабильность среды обитания и отсутствие или относительная слабость внешних влияний. По мере же возникновения и развития земледелия и скотоводства, то есть по мере развития именно хозяйственной деятельности, способ отношения к природе коренным образом меняется. Здесь человек переходит от простого пользования природными ресурсами к все возрастающему их потреблению на основе производительной хозяйственной деятельности, которая развивается как преодоление природы, как борьба с нею, как подчинение естественных процессов целенаправленной воле человека для удовлетворения его все более расширяющихся потребностей по известному принципу: не ждать милостей от природы, а взять их у нее. В истории – это период распада традиционного общества и формирование цивилизации, которая главным образом и, прежде всего, связана с развитием и укреплением социальных связей и отношений, с возникновением институтов социальной организации и управления (обмен продуктами труда, торговля, поселенческая структура, государство и власть, военная организация и проч.). Природа при этом выступает не как условие обеспечения и место существования, а как поприще, на котором могут быть реализованы цели деятельности. Сами же цели возникают и формируются не столько в соответствии с естественными процессами, но приобретают все большее и большее социальное содержание и интенцию. Этот подчиняющий способ отношения к природе напрягает ее силы и в конце концов разрушает ее сбалансированность, когда производительное хозяйствование, особенно в его нынешнем состоянии, берет больше, чем природа способна восполнить. Возникает тот тип культуры, который, по известному выражению Маркса, развиваясь стихийно, оставляет после себя пустыню. Правда, эти горькие слова относятся к периоду классического капитализма, когда на месте культуры еще действительно могла оставаться хотя бы пустыня. Научно-технический прогресс интенсифицировал этот процесс с такой силой, что к началу ХХ1 века стало проблематичным не только существование культуры, но даже и последующих пустынь, поскольку техногенное и антропогенное давление на природу ставит под угрозу само существование планеты. Эта опасность накатила стремительно. Еще в середине ХХ века о ней говорили разве что специалисты, да и то как о чем-то отдаленном. Последняя же треть ушедшего века сделала глобальные проблемы самыми актуальными и самыми острыми для человечества. Ясно, что исчерпание природных ресурсов означает и гибель цивилизации, и гибель культуры. Ясно также, что производительное хозяйствование по типу давления на природу должно быть заменено принципиально иным типом - хозяйством воспроизводящим, то есть восстанавливающим и даже увеличивающим природные ресурсы. Однако кризисность ситуации состоит в том, что при всей актуальности и при всей ясности задачи, никто не знает способа ее решения. На протяжении длительного времени надежды на осуществление такого типа хозяйствования связывалась с идеей социалистического переустройства общества, а основной причиной кризиса считалось хищническое капиталистическое хозяйствование, все подчинявшее интересам прибыли. Однако и практика современного социализма оказалась далекой от теоретических предположений и прогнозов, а во многом по своим результатам даже полностью им противоположным, что, собственно, и не очень удивительно, поскольку способ отношения к природе при всем различии экономических, политических устройств не претерпел в ХХ веке никаких изменений. Необходимый для сохранения и развития культуры гармонический способ отношения к природе сопряжен с коренным преобразованием системы хозяйствования, производства и потребления, и не в плане изменения их объемов, а в плане принципиальных изменений хозяйственных целей и технологий в панмировом масштабе, поскольку предшествующее развитие сделало этот масштаб единственно возможным для преобразований. В мировоззренческо-философском плане такая необходимость прекрасно осознана и выражена мыслителями многих и весьма различных направлений. В частности, академик В.И.Вернадский предполагал необходимость перехода цивилизации в стадию ноосферы и видел главный планетарно-эволюционный смысл человеческой деятельности во введении в биосферу новых, культурных форм биогеохимического круговорота вещества. В том же направлении мыслил известный биолог и генетик Н.В.Тимофеев-Ресовский, утверждавший, что не техногенез, а совместная сопряженная эволюция биосферы и человечества призвана стать основной целевой ориентацией деятельности. Однако перспективы нового типа отношения к природе и тем более нового типа хозяйствования пока еще остаются чрезвычайно туманными, если не эфемерными, хотя сложились некоторые его предпосылки в виде высоких технологий, безотходного и экологически чистого производства и т.п. Но, во-первых, это пока не более как предпосылки, поскольку не очень-то выражены тенденции сложения их в систему нового типа хозяйствования. Они, пожалуй, развиваются в русле доминирующего физикалистско-технического видения мира. Во-вторых, они не сопровождаются сколько-нибудь заметными положительными тенденциями широкомасштабных социально-культурных подвижек и преобразований. Во всяком случае, они не открывают какой-либо перспективы общечеловеческого движения к новому общественному идеалу. Скорее здесь наблюдаются процессы плана негативного - развертывание новых глубоких социальных противоречий в формах антагонизма мирового города и мировой деревни, богатого севера и бедного юга, процессов глобализации и противодействия ей, что может обернуться разрушительной волной новых насилий и войн, идеологическим оправданием которых как раз и послужит противопоставление цивилизационных ценностей то ли по принципам религиозным, то ли по национальным, то ли по расовым. 3.2. Способ деятельности. Понятие «способ деятельности» я употребляю для обозначения типообразующего фактора культуры, выражающего объем способностей и умений человека, которыми он преобразует вещество природы и которыми не просто обеспечивается его жизнедеятельность, но являются необходимыми и достаточными для признания сообществом индивида в качестве человека. Или, по-другому сказать, этим фактором определяется, что должен уметь делать человек в данном конкретноисторическом сообществе, чтобы быть признанным в качестве его сочлена. Опять же нужно заметить, что при всем многообразии исторически существовавших культур, способ деятельности может быть достаточно четко типологизирован и, разумеется, он теснейшим образом связан со способом отношения к природе, возникает на его основе и определяет им свое содержание. Поставим вопрос: что умел, что должен был уметь человек традиционного общества? И поскольку мы абстрагировались от этнографической и этнологической конкретики, а рассматриваем лишь логику культурно-исторического процесса, ответ в таком ключе довольно однозначен и справедлив для любой племенной культуры любого времени: каждый член племени умел делать все - все необходимое для жизнеобеспечения. Эта синкретическая деятельность, способности и умения которой формировались воспитанием, передачей опыта от старших поколений младшим, наставлениями, практическим опытом, проверкой в формах инициаций (посвящения во взрослые) обеспечивали индивиду необходимую ориентацию в природном и социальном пространстве и необходимые знания и умения для освоения и усвоения вещества природы и социального опыта, тем более надежно, что мир племени весьма невелик и совершенно антропоморфен. Может быть, знания и умения человека не отличались особой широтой с точки зрения последующих времен, но он владел способами добывать пищу, способами защиты, коммуникации, его социальная роль полностью совпадала с его индивидуальностью. Человек умел изготавливать орудия труда и пользоваться ими, и украшать их. Говоря современным языком, он одновременно был и охотником, и воином, и проектировщиком, и инженером, и технологом, и художником, и потребителем. Это и есть синкретический способ деятельности, при котором ни один элемент отношения человека к миру и к себе самому не отделен от всех остальных, но существует и проявляет себя только через всю совокупность. И быть человеком, то есть полноправным (хотя этот термин здесь не совсем годится) членом племени можно было только овладев всей совокупностью социального опыта, что проверялось и удостоверялось специальными процедурами. Человек племени был способен воспроизводить все формы, все ступени и фазы коллективного и индивидуального бытия в соответствующем масштабам его деятельности жизненном пространстве. С формированием производительного хозяйствования и с возникновением собственности, вместе с разложением традиционного родоплеменного общества, изменился и способ быть человеком, что одновременно означает и быть признанным за человека. Воспроизводство жизни обеспечивалось уже не синкретическим освоением опыта предков в качестве индивидуальной жизненной программы, а дифференциацией труда в сфере производства материальных благ, равно как и в общественной и в частной жизни. Быть человеком все более и более означало быть владельцем вещей, скота, земли и проч., а следовательно, это все более и более определялось начавшей складываться структурой социальной специализации, то есть видом и способом деятельности, определенными и предписанными социальным положением. Этот длительный исторический период, от позднего палеолита примерно до среднего неолита, и есть процесс возникновения и поначалу весьма медленного развития того социального устройства, которое получило название цивилизации. Он связан с появлением межэтнического обмена продуктами трудовой деятельности, с коренным изменением поселенческих структур и типов, с выделением институтов социальной организации и управления. При этом особенно четкие границы в развитии цивилизации находятся в переходе от раннего семейно-патриархального разделения в виде семейного рабства, имущественной и социальной зависимости от владельца-родственника к рабству латифундистскому, связанному с применением рабского труда для товарного производства. Это различие в движении цивилизаций прекрасно показано еще в классическом труде А.Тойнби «Постижение истории». Заметим, особенно важный для нашего изложения момент: индивид, чьим трудом обеспечивалась теперь жизнедеятельность всего сообщества, то есть раб, уже не признавался человеком, он не более как «говорящее животное». Именно отсюда возник и в значительной мере сохранился до нынешних времен стереотип, относящий к культуре только сферу духовной, интеллектуальной, творческой деятельности, поскольку она выделилась в специальные институализированные формы политики, религии, науки, искусства и заняла господствующее место в системе общественного производства. Когда же рабовладение исчерпало себя и в экономическом и в социальном отношениях, пришел конец истории и культуре древнего (античного) мира, а один из поворотных и ключевых моментов в этом процессе состоял в необходимости признать раба в качестве человека. Я здесь опять отвлекаюсь от исторической конкретики, от сложнейших социально-экономических и политических коллизий тех времен, обусловивших эту необходимость. Но все же нельзя не заметить, что важнейшую и выдающуюся роль в этом революционном перевороте в жизни, и особенно в общественном сознании, сыграло возникшее христианство с его великим для тех времен лозунгом «нет ни эллина, ни иудея…», с предложенным новым пониманием сущности человека. Возникновение колоната и изменение способа производства означали и коренное изменение способа деятельности, что, по нашей схеме, связано с формированием нового типа культуры. На смену социально-специализированному способу деятельности, характерному для рабовладения, приходит способ, определяемый зависимостью от поселения, сословной принадлежности, общинной и семейно-хозяйственной ориентации. В городских условиях – это, по преимуществу, ремесленно-цеховые формы деятельности, при которых социальный и человеческий статус индивида определяется принадлежностью к общине, местом и ролью в ее структуре. Для сельской общины – это крестьянствование. Для высших сословий – это управленческая и воинская деятельность. Тут, по русской пословице, нельзя попасть из грязи в князи, и не дай бог сунуться «с суконным рылом во калашный ряд», то есть попасть из квартала сукнодельцев в квартал булочников, зато в своем цеху и на своем подворье – честь и место по мастерству и по старшинству. То есть, продолжая пословичные аллюзии, в общинном устройстве кто где родился - там и пригодился. Такой способ деятельности я бы назвал ремесленно-цеховым. Развитие товарно-денежных отношений и возникновение промышленного производства, стремительно расширяющаяся сфера наемного труда вызвали к жизни и утвердили в качестве доминирующего совсем иной способ деятельности – операционно-специализированный, или профессиональный, с которым все более и более стало сопрягаться признание или непризнание индивида человеком. Здесь я, конечно, весьма утрирую, но только для того, чтобы особенно подчеркнуть содержательное значение деятельности для полноценности сертифицирования. Профессиональный, как правило, узкоспециализированный способ деятельности чрезвычайно эффективен в производительном плане. Он требует систематических навыков, умений и знаний в относительно узком оперативном пространстве их применения. Продукт профессиональной деятельности фрагментарен, но требует от производителя весьма высоких творческих способностей, создавая тем самым объективные предпосылки для его самоосознания в качестве субъекта деятельности. Совершенно понятно, что такой способ деятельности потребовал новой системы получения и усвоения знаний, то есть новой системы образования. Он совершенно изменил роль, место и структуру духовного производства и его субъектов, поскольку, во-первых, сделал духовную, творческую компоненту необходимой во всякой деятельности, а во-вторых, заставил профессионализироваться саму сферу духовной деятельности, резко повысив ее интенсивность и продуктивность и создав ее институты в виде профессиональной науки и профессионального искусства. Начался этот процесс профессионализации способа деятельности, нестрого говоря, с ХУ111 века, он вызревает и становится доминирующим в веке Х1Х, а весь ХХ век уже почти целиком определяется именно профессиональным способом деятельности. Профессиональная деятельность задала культуре не только значительный импульс, резко ускорив ее развитие, но и сообщила ей новое системное качество. Вместе с тем, этот способ деятельности породил глубокие и трагические для самой культуры противоречия. Ведущим мотивом профессиональной деятельности становится решение узкоспециализированных задач и сопряженный с этим индивидуальный успех, материализирующийся в социальном статусе, обеспеченности, уровне жизни, а самое главное, в признании профессионального сообщества. Склонность к преувеличению профессионального интереса и результата профессиональной деятельности приводит к возникновению и распространению того феномена, который получил название «профессионального кретинизма». Поскольку индивид действует, и достаточно свободно, в определенной и все более сужающейся области, ею и ограничивается ценностное сознание, а человек, в том числе и субъект данной деятельности, оказывается за ее пределами, утрачивает целезадающий смысл деятельности. «Пусть погибнет мир, но торжествует закон!» - это сказал профессиональный юрист. «Искусство требует жертв», - это жестокость профессионального искусства. «Решить задачу любой ценой!» - ригористическое требование профессионального политика, военного, хозяйственника. Что за жертвы и какую цену все же нельзя давать за решение какой бы то ни было актуальнейшей задачи, здесь не говорится и не имеется в виду даже на периферии сознания. А поскольку нетрудно видеть, что мерой и жертвы и цены является не что иное как человек, то понятно, почему он, при всех уверениях в его высшей ценности, рано или поздно, но неизбежно превращается из цели деятельности в ее средство. Рано или поздно профессиональная деятельность, тем более что таковой становится и деятельность культуротворческая, начинает разрушать культуру и становиться угрозой ее существованию вообще. Культура сама становится как бы продуктом профессиональной деятельности, то есть изготавливается некоторой небольшой частью людей для потребления всеми остальными. Тогда культура перестает воспроизводить человека как целостное социально-системное существо. Но из нашего исходного тезиса следует, что при таких условиях культура перестает воспроизводить и самое себя как системный объект. Это состояние кризиса, усугубляемое на рубеже веков тем, что процесс приобрел панмировой масштаб. Однако из этого вовсе не следует, что профессиональный способ деятельности перестал быть эффективным и в наибольшей мере продуктивным. Напротив, вне профессионализма и, значит, профессиональной подготовки субъекта деятельности развитие общества и культуры не может осуществляться в дальнейшем, но тенденции к одномерности, к техницистской зашоренности, к секторальной самодостаточности с необходимостью должны быть преодолены. Кризисный характер и парадоксальность развития современной культуры выражаются в том, что она не может развиваться далее в фрагментарности и утилитаризме профессионального способа деятельности, но она не может развиваться и вне профессионального способа деятельности. В общем, уже достаточно ясно, что противоречие снимается переходом от профессионализма к универсализму. Идея o homo universalis далеко не нова, и в любую культурную эпоху мы встречаем образцы универсализма, и может быть, самой яркой в этом плане была эпоха Возрождения. Но, во-первых, универсализм проявляет себя в очень незначительном масштабе, во-вторых, он не был и не является руководящим принципом и целью общественного развития. Чаще всего он выступал и выступает как часть гуманистического общественного идеала в утопическом сознании. Правда, в определенном смысле универсализм провозглашался в качестве высшей ценности и в научном социализме, но в практике каких-либо заметных продвижений в этом направлении социализм ХХ века не показал. А один из путей выхода из кризиса нынешнего состояния культуры состоит в том, чтобы потребность в универсализме стала общесоциальной, точнее сказать, чтобы именно ею определялись характер и содержание социального прогресса, ориентированного пока потребностями техницистскими и утилитаристскими. Проблема универсализма все более привлекает к себе внимание научной общественности, но в социально-экономическом и в социокультурном отношении настолько далека от разрешения, что в начале ХХ1 века трудно указать даже его перспективы. 3.3.Способ сообщности. Следующий типообразущий фактор культуры я называю несколько неуклюжим термином «способ сообщности». Именно этот фактор и определяет непосредственно способ признания, определяет ответ на основной вопрос культуры: «кто человек», кого считать человеком. Для традиционного родоплеменного общества такой ответ, как уже отмечалось, получался без особых затруднений и рефлексий: человек – это свой, то есть родственник. Чужой может быть кем угодно - оборотнем, духом, даже богом, только не человеком, он может лишь принимать облик человека, прикидываться им. Поэтому, чтобы не ошибиться в распознании, делали разные насечки, надрезы на теле, стачивали зубы или определенным образом стриглись и т.п. Каждое племя именовало себя «настоящими людьми», в отличие от тех, кто живет за рекой, за горой, за лесом, в неведомых краях, и которые или вовсе не люди, или не совсем настоящие люди. С разложением племенного строя, с расширением и усложнением социальных связей, с появлением и накоплением собственности потребовались иные критерии для ответа на вопрос «кто человек». И они, конечно, нашлись и тоже оказались довольно простыми и очевидными: человек это тот, кто обладает имуществом, собственностью и, в принципе, не столь важно, в каком выражении, - будет ли это скот, земля, строения или деньги. Но очень важно, что все это вещи и, следовательно, ценз человека получает вещественный критерий. Человек стал определяться через отношение к вещам и сам приобрел вещное выражение (раб, крепостной, наемник). Этим критерием, этим способом признания или непризнания в индивиде человека определяется вся история античного рабовладельческого общества, история его культуры, то есть сам тип той культуры, которую мы называем античной, что прекрасно показал и обосновал в своих работах А.Ф.Лосев и более всего в «Истории античной эстетики». Не стоит думать, что этот способ сертификации человека остался в далекой античности. Он сохраняется и в культуре последующих эпох, и в культуре современной, лишь уступив, может быть, доминантную роль другим способам. Для средневековой культуры Европы и Азии такой доминантой стала принадлежность индивида к определенной общине - этнической, поселенческой, кастовой и т.п. Здесь не имеют большого значения индивидуальные качества и способности, и даже имущественное и социальное положение может быть не первостепенным по своему значению. Общинное бытие весьма органично и обеспечивает включенность в человеческие отношения, в культуру всякого своего сочлена. Деревенский дурачок или юродивый в городе вовсе не изгои, их человеческое достоинство нисколько не попирается, а скорее даже подчеркивается, Но только в пределах данной общины, за которыми – поругание и даже гибель. Не случайно община является очень прочным образованием и ее разрушение всегда было процессом болезненным и мучительным для культуры, ибо при этом рвутся не только непосредственные связи между людьми, но рвутся традиции и обычаи, связи между поколениями, исторические связи и связи данного социума с исторически сложившейся средой его обитания. Другими словами, рушится вся структура индивидуального бытия как важнейшая составляющая системы культуры. Общинное бытие столь органично, что зачастую сливается с понятием народной культуры. И не случайно, что судьба русской культуры складывалась столь драматично - ведь общинный способ бытия здесь взрывался трижды на протяжении одного столетия: первый раз с отменой крепостного права, второй раз столыпинской реформой, третий – раскрестьяниванием 20-50-х годов прошлого века. Процессы.эти были тем болезненнее, что они всякий раз происходили вследствие внешнего вмешательства, вследствие пусть и исторически оправданного, но все же насильственного разрушения. Однако общинный способ бытия не только органичен, но и ограничен, малодинамичен, у него крайне низкие потребности, а, следовательно, и способности, в инновациях. Развитие промышленности, торговли, коммуникации, процессы урбанизации, массовое производство и массовое потребление подрывают и разрушают уютный общинный способ быть человеком. Новые стандарты делают его провинциальным, как бы второсортным, как бы оказывающимся если не вне культуры, то где-то на далекой ее периферии. «Деревенщина», «простофиля» - презрительные клейма на фигуре общинного человека, уничтожающие его стремление все же таковым оставаться. Новый стандарт в способе быть человеком возник на основе профессионального способа деятельности, необходимо порожденного промышленным производством и демократической реорганизацией социальной структуры. Быть человеком в этих новых обстоятельствах все больше и больше означало быть личностью. А этот способ связан не столько с интегрированием в сообщество, как было характерно для предшествующих, сколько с выделением из него и с противопоставлением индивидуальности сообществу. Точнее сказать, интегрированность в сообщество стала возможной именно через противопоставление ему и именно эта дистанцированность выступала способом и мерой признания индивида в качестве человека. Развивающиеся и укрепляющиеся буржуазные отношения требовали индивидуальной свободы и ставили в центр своей ценностной системы индивидуальный успех, связанный с частной инициативой и с инновационными способностями человека. Именно с появлением и развитием буржуазного общества возникает потребность в личностном бытии человека, но возникают и проблемы, связанные с этим процессом и вытекающие из него. Ведь личностное бытие и личностное самосознание предполагают, с одной стороны, достаточно четкое выделение и отделение индивидуального, частного интереса от интересов общественных, с другой – совершенно новую ситуацию включения человека в культуру и способа ее воспроизводства. Появился социальный слой, для которого производство культуры стало областью специальной деятельности, профессией. Эта постоянно увеличивающаяся по мере развития индустриального общества группа получила название интеллигенции. Она, конечно, осознала себя субъектом культуры, но вместе с тем осознала и дистанцию между собой и массой как бы нетворческой, выступающей объектом культурного воздействия. Тут и возникла проблема народа, то ли страдальца, то ли мудреца. Тут возник и достопамятный вопрос «с кем вы, мастера культуры?». В реальной социальной практике эта проблемность проявилась, во-первых, как бы отлученностью народа от культуры, и отсюда распространенное и укоренившееся в массовом сознании понимание миссии интеллигенции как носителя и распространителя культуры; во-вторых, превращением значительных масс населения, то есть того же народа, в активного потребителя культуры. Культура как бы расслоилась: один ее слой – это культура образцов, культура элитарная, творимая свободным человеком-личностью, другой слой – культура массовая, тиражируемая по образцам, то есть суррогатная, где субъективность состоит не в производстве культуры, а в ее потреблении. Следовательно, на одном полюсе «личность», находящая источник и содержание творчества в самой себе, в своем духовном мире, в своем аутентичном бытии, на другом полюсе – «массовый» человек, человек стереотипизированный, «одномерный» и легко манипулируемый в любом отношении, в мировоззренческом, в художественном, в политическом. Этой фигуре со всех сторон твердят, что именно она-то и есть самый настоящий человек, который все решает (выбирает) сам, что его голос и есть голос истины (vox popoli – vox Dei), хотя грубо употребляют ее в качестве орудия для хитроумных политтехнологий или в качестве источника прибыли, в любом случае – в качестве средства. Это – тупик гуманизма, и в этот тупик уперлось движение культуры ХХ века. Выход из тупика в том, чтобы личностный способ бытия человека, это действительно высшее достижение культуры, сделать всеобщим и универсальным. Вот почему социалистические учения, поставившие это требование в качестве программного, получили в ХХ веке такое признание и такое распространение: ведь предполагалось создать тот новый тип сообщности, которое сделпет возможным решение задачи личностного развития каждого человека, чем и открывались горизонты нового гуманизма. В конце ХХ века практика социализма обнаружила свою неадекватность его теоретическим программным положениям. Кризис культуры принял, таким образом, всеобщий характер, и наиболее острый там, где, казалось, культура продвинулась далее всего. Разрешение одного из самых глубоких противоречий современности состоит именно в формировании нового сообщества, в котором развитие человека в личность будет признаваться высшей ценностью и вся социальная практика будет организована в этом плане. Снова приходится заканчивать параграф пессимистическим выводом, что перспективы такого сообщества, вроде бы открытые в прошлом веке, ушли далеко за горизонт нынешних тенденций движения. 3.4.Способ мышления. Синкретическому способу деятельности и кровно-родственному способу сообщности исторически соответствует магический, мифологический способ мышления. Способ мышления – это способ осознания человеком своего отношения к миру, способ получения и обработки информации, новых знаний, способ, которым образуются и выражаются мыслительные связи. Человек традиционного общества, как показано многочисленными и междисциплинарными исследованиями, осознает себя через олицетворение природных, социальных и индивидуальных сил и способностей. Основной принцип мышления здесь – антропологизация внешнего мира и оприроживание собственного внутреннего мира и действия. Основной механизм мышления – мышление по аналогии. И до тех пор, пока бытие человека ограничивается постоянными (настолько постоянными, что они практически выступают как неизменные) условиями естественного существования – природными и этническими, – такой способ мышления только и обеспечивает возможность быть человеком, ощущать себя таковым и быть признанным за такового. Разложение же первобытного общества, образование племенных союзов, а еще в большей мере возникновение поселений и городов порождают и новый способ мышления – способ рационально-религиозный (или религиозно-рациональный). Традиция и миф здесь уже недостаточные, хотя еще необходимые, условия бытия, поскольку люди сами устраивают организацию и своего хозяйства, и своего общежития. То есть возникает потребность в установлении социальных регуляторов в виде договоров, законов, социальной иерархии и т.п. Нетрудно видеть, что основным инструментом в этой деятельности стал такой способ мышления, который позволял получать результативное знание в процессе обсуждения, то есть получать выводное, обоснованное знание. Рассуждение и убеждение стали необходимой потребностью социальной организации. Эта потребность совершенно необходимо проявила себя в сфере политической деятельности, ею определился процесс судебного производства, она обусловила научно-рациональные методы познания и образования. Итак, устройство государства и социальных институтов требует рационалистического мышления, а боги необходимы как источник легитимности данного социального устройства. Таковы основы античной государственности. И быть человеком теперь значило быть включенным в эту систему государственно-правовых и государственно-религиозных отношений. Быть человеком теперь значило и быть соответствующим образом подготовленным, то есть владеть доминантным способом мышления. Для культуры средневековой, сменившей античную и вытеснившую ее, характерен уже совсем другой способ мышления, а именно, иррационально-религиозный. Он обусловлен, во-первых, малодинамичным феодально-общинным бытием с его жесткой сословной иерархией, с его натуральным хозяйством и с его культурным изоляционизмом. Во-вторых, он обусловлен распространением христианства (монотеизма) и превращением его в государственную религию и в официальную идеологию. Духовная сущность человека в этом типе культуры отрывается от его непосредственного существования и противопоставляется ему таким образом, что подлинность человека оказывается реализуемой лишь в потустороннем мире. Земная же жизнь представляется лишь как испытание и подготовка к настоящему бытию, к спасению и вечному блаженству в царстве божием, что возможно только через принадлежность к церкви, то есть к религиозной организации, и только через ее посредничество. Человек, оказавшийся вне сословной иерархии и вне церкви, оказывался как бы и вне культуры, и, тем самым, по нашей схеме, лишался вообще качества человека, что на практике выражалось отлучением, изгнанием, а то и сожжением или побитием камнями. Развитие буржуазных отношений и буржуазного общества сделало иррационально-религиозный способ мышления неактуальным, подвергло его критике и даже осмеянию, устранило его как доминантный. Смена способа мышления предстает перед нами в истории эпохой Возрождения и Новым временем, выдвинувшим на первый план рационально-логический, или научный способ мышления. Именно отсюда начинается тот тип культуры, продолжением и развитием которого является и современная культура. Но именно в течение прошлого ХХ века, особенно последней его трети, логический, рационалистический способ мышления проиграл почти все свои ставки. Надежды на то, что наука благополучно и скоро решит все проблемы человеческого бытия совсем не оправдались, более того, именно наука, рационалистическое мышление оказываются во многом виновниками новых непредвиденных бед и в какой-то степени ответственны за возможный близкий конец истории. Научно-технический прогресс, резко расширив возможности человека в освоении среды и возможностях потребления, не сделал его более развитым в духовном отношении. И выражением того кризиса культуры, о котором я периодически толкую, стал в значительной мере кризис научнорационалистического способа мышления, сформированного в течение трех столетий школой, престижем образования и науки и бюрократическим социальным порядком. Он стал утрачивать значение ведущего для культуры, зато все более и более заметно начал проявлять себя иной – чувственно-образный. Этот способ мышления оказался весьма продуктивным в системе научного мышления, особенно когда наука стала исследовать объекты внечувственные, представимые лишь в символах и, особенно, в виртуальном континууме. Наиболее же полное свое выражение он получил в искусстве ХХ века, особенно в тех направлениях, которые принято называть авангардом, но и в традиционном реалистическом искусстве он тоже весьма заметен и влиятелен. Такой способ мышления весьма характерен и для философии ХХ века, особенно для ее субъективистских течений. Здесь можно отметить любопытный факт: в исследовании культуры Востока европейцами было обращено внимание на специфику японского мышления и мировоззрения. Европейцев японцы называют «людьми голоса», тогда как субъект восточной культуры – «люди зрения». Западная культура «вербальна», люди объединяются по одинаковому, или совпадающему, отношению к текстам, для восточной культуры большее значение имеет совпадение чувственных ощущений, совпадение взглядов. Но может быть, самое существенное для изменения ситуации в культуре состоит в том, что чувственно-образный способ мышления становится едва ли не доминирующим в системе социализации и образования, поскольку основным источником получения информации и основным инструментом ее усвоения и переработки стали экран и виртуальная манипуляция чувственно-наглядным выражением ментального содержания. То есть чувственно-наглядный образ и формирование мыслительных операций стали теснейшим образом сопрягаться с непосредственно-наглядной трансформацией образа идеального. Так, сейчас на экране дисплея, монитора исследуются и решаются многие задачи практически из всех областей деятельности – научной, инженерно-технической, экономической, образовательной и т.д. и т.п. Я уже не говорю о том, какие возможности для художественного творчества представляет в качестве инструмента современный компьютер. Принципиальное значение для изменения системы культуры имеет то обстоятельство, что информационная техника и технология коренным образом меняют способ образования, основой которого была книга. Возникает новый тип грамотности, а это важнейший признак и нового способа мышления, системного фактора нового типа культуры. Добавим к этому, что чувственно-образный способ мышления проникает пространство культуры и меняет его не только в силу указанных выше причин, но и потому, что усваивается на уровне непосредственной жизнедеятельности современного человека, на уровне бытовом. Культурное пространство становится все более и более аудиовизуальным: телевидение, уличная реклама, повсеместные экраны, массовое искусство, дизайнерское оформление среды и проч., и проч. - все это звенья одного ряда.
Последний из типологических факторов культуры, который я укажу, – это способ понимания, который, конечно же, теснейшим образом связан со способом мышления, будучи все-таки отличным от него. Что значило для человека античной культуры понять, мир, свое место в мире и т.п.? Понять - значило указать границы, пределы, область существования, меру. Так, для греков важнейший смысл имели понятия «хаос» и «космос». Хаос – это мир беспорядка, там все неотличимо друг от друга, там невозможно существовать. Космос же – мир, организованный богами, здесь царствует порядок и закон, здесь есть отношения между вещами, есть связь, гармония, и только этот мир пригоден для существования, для бытия человека. Гармонию можно чувствовать, выражать в понятиях и числовых отношениях. Поэтому античная философия и наука в основе своей космологичны, их задача – описать устройство мира, происхождение вещей, их взаимную связь, начало и конец. Такое понимание универсума, подчиненного общему принципу, который имел у древних название судьбы, позволяло понять и «подлинность» человека. Он становился таковым, когда, зная непреодолимость судьбы, мог ей противостоять, приобретая тем самым способность стать, пусть и на короткое время, равным богам. Вот почему такое значение для греческой культуры имела трагедия, - именно она показывала образ «настоящего» человека, трагического героя. Впоследствии, в эллинистическую эпоху, когда стал меняться тип культуры и философия получила несколько иное содержание, понимание, как схватывание целостности универсума, перестало быть актуальным, понимание стало все более связываться с субъективностью. Да и понимание человека как героя не только утратило актуальность, но даже стало и обременительным, излишним, ибо все большую ценность приобретала частная жизнь и ее удовольствия. Указание меры, предела – генеральное направление и в развитии античного искусства классического периода, столь значительное внимание, уделявшее фигуре, статуарности, пластической форме. В эллинистическую же эпоху понимание, скорее, выражает чувственное, гедонистическое содержание, отсюда и выдвижение на первый план комедии, музыки, танца, лирической поэзии. Для средневековой христианской (и не только христианской) культуры способ понимания совершенно другой. Понимание достигается не через указание предела и меры и не через чувственность, а через отношение к сверхсущему, к высшему миру, к высшей мудрости, а самое, может быть, существенное - через отношение к неизреченному, в откровении. Смысл бытия открывается человеку только в этом отношении, причем весь и сразу, и только этим отношением задавалось содержание и значение «подлинности» самого человека. Отсюда и особенность художественного мышления средневековья: духовным взором охватывается все бытие сразу, во всех его проявлениях, во всей его пространственности и во всем его временном течении как движение относительно Бога и в направлении к нему. Нетрудно увидеть, что культура Возрождения и культура Нового времени, где доминантную роль стал играть рационально-логический способ мышления, выработала и новый способ понимания. Здесь понять – значило объяснить мир в логике понятий, в системе аргументов и доказательств. Разумеется, культура классической буржуазной эпохи значительно ослабила религиозность, лишила ее обязательной всеобщности, а вместе с тем ослабила и понимающую функцию духовного взора. В центре видения оказался человек, взор его проникал физическое пространство, в котором соотношения его составляющих подчинены физическим и количественным отношениям. Взор стал различать перспективу и соотношение частей, света и цвета не в символически-духовном значении, а в их физическом содержании. Это – другие принципы получения и организации научного знания, это – иные принципы художественного творчества, искусства. Главной ценностью и мерилом человека становится индивидуальность, обладание способностями, талантом, инициативностью. Ведущую роль в воспроизводстве культуры стали играть школа и учебник, формирующие соответствующие, регулятивные способы понимания. Культура ХХ века во многом ориентирована рациональным способом понимания, поскольку вся вырастает из ХУ11-Х1Х веков, но вместе с тем во второй половине ушедшего века стал формироваться и все более себя проявлять иной, ее собственный, ею порожденный способ, связанный с чувственно-образным способом мышления: понимание как переживание. Для человека второй половины ХХ века, живущего в условиях постиндустриального общества, в условиях массового потребления и напора аудивизуализма, понять - по большей части стало означать прочувствовать, пережить. Этот способ понимания особенно явственно проявил себя в философии экзистенциалистской, в герменевтике и в аналитической философии, которые сами в немалой степени способствовали его выработке и распространению. Этот способ определил во многом содержание и направления развития современного искусства: беспредметное искусство, сюрреализм, неореализм, поп-арт и многое, многое другое в литературе, кинематографе, в театре, в архитектуре. Этот способ понимания весьма характерен также и для массового сознания, стереотипизированного стандартным потреблением и агрессивными рекламными клише. Обобщая анализ типологических характеристик культуры, подчеркнем их инвариантность. Они присутствуют в каждом типе культуры, но их развитость и способы взаимосвязи и взаимодействия весьма различны и многообразны. Но в определенных исторических условиях тот или иной типообразующий фактор может приобретать доминирующее значение, задавать культуре определенную направленность, служить как бы ее вектором. |