соч. Горестная повесть о счастливой любви (народная драма времён Гулага)
 Скачать 0.51 Mb.
|
|
Виктор Бердинских Горестная повесть о счастливой любви (народная драма времён Гулага) Пьеса в двух действиях (пространный вариант) 2019 Действующие лица П ё т р И в а н о в и ч (П ё т р) Я щ е н к о – заключённый (з/к), электрик, крепкий высокий мужчина, 33 лет. Н и к о л а й И в а н о в – з/к, надёжный друг Петра Ивановича, 30 с небольшим лет. У л ь я н а – з/к, яркая блондинка, возлюбленная Петра Ивановича, примерно 25 лет. Г р и ш к а «С и н ь о р» - з/к, рисковый весельчак, 30 с небольшим лет. Е р ш о в а Т а т ь я н а И в а н о в н а - з/к, красавица, популярная советская киноактриса, заслуженная артистка Республики, 30 с небольшим лет. С е р г е й П а в л о в и ч (П а л ы ч) - лейтенант, начальник культурно-воспитательной части (КВЧ) лагпункта, доморощенный франт, 25 лет. Л е д е н ц о в - капитан, оперуполномоченный («кум») лагпункта, скользкий и опасный тип, 36 лет. З а м п о л и т л а г п у н к т а – старший лейтенант, коренастый дубоватый мужичок, около 30 лет. О р л о в – майор, начальник лагпункта, бывший фронтовик, около 40 лет. «К о л ь к а С т а л ь н о й» - з/к, «вор в законе», «держит зону», 40 лет. «Ш а р л о» – вольнонаёмный сотрудник, технорук лагпункта, высокий, сухой, гибкий, около 40 лет. «Р я б о й» - з/к, «блатной», приближённый к «Кольке Стальному». «М и л е д и» - з/к, подруга «Кольки Стального», высокая, стройная брюнетка, около 25 лет. П а р е н ё к - з/к, ученик ШРМ, около 20 лет. Д е ж у р н а я – з/к, ученица ШРМ, молодая женщина. Г у д у л я н – з/к, «лицо кавказской национальности». Г е н е р а л МВД – среднего роста, подтянут, фигура – спортивная, стрижка - короткая. О ф и ц е р в н у т р е н н и х в о й с к. С о л д а т – а в т о м а т ч и к. А также: - заключённые («мужики» и «блатные», мужчины и женщины); - лагерные надзиратели и охранники; - офицеры и солдаты внутренних войск. Время действия – 1954-1955 годы. Место действия – один из лесных лагерей ГУЛАГа. Оглавление Действие первое: Сцена 1. Прибытие этапа. Сцена 2. На лесоповале. Сцена 3. В бараке. Сцена 4. В классе. Действие второе: Сцена 1. Репетиция концерта. Сцена 2. Освобождение. Сцена 3. Восстание. Сцена 4. Вольная воля. Приложение (возможные стихи и песни в спектакле): - песня «Кирпичики» (тюремный вариант, первые два куплета, стихи неизвестного автора на мелодию С.Бейлинзона/Бейлезона?//В.Кручинина?); - песня Ю.Алешковского «Окурочек» (разрешение автора имеется); - романс «Бубенцы» (стихи А.Кусикова, музыка В.Бакалейникова); - романс «Песня цыганки» (стихи Я.Полонского, музыка Я.Пригожего); - стихотворения А.Барковой «В бараке» и «В каком-то горестном краю…»; - стихотворение А.Блока «Равенна»; - романс «Утро туманное» (стихи И.Тургенева, музыка А.Абазы); - стихотворение Б.Чичибабина «Махорка»; - романс «Выхожу один я на дорогу» (стихи М.Лермонтова, музыка Е.Шашиной); - фокстрот «Рио-Рита»; - реквием – «Ave Maria». Дополнения (для запасных вариантов): - пантомима двух «воров»; - пантомима «Рассказ о жизни Гришки «Синьора»». Возможная дополнительная сцена: «Комсомольское собрание немцев-«трудармейцев» в зоне. 1943 год». Изобразительный ряд спектакля: рисунки и живопись Ефросинии Керсновской, Михаила Дистергефта, Данцига Балдаева, Владимира Куткина, Вячеслава Харитонова, Георгия Черкасова, Светланы Шабалиной, фотодокументы, кинохроника и другие материалы. Стихотворения для театральной программы и в начало первого действия: (Из лагерного фольклора) Мы ходим по костям: Рабочих и крестьян… Прибалтов, немцев, русских… Поживших и безусых… Мы бродим по костям: Примерных христиан… Безбожников отпетых… Разутых и раздетых, Гуртами погребённых В болотных глинозёмах… Мы топчем по костям: Чиновников, дворян… Богемы, «милых дам»… «Бомжей», интеллигентов И прочих «контингентов»… Шагнём – и стон, и хруст… Болотный воздух густ Седым проклятьем нам – Беспамятным сынам, Живущим на костях - У Дьявола в гостях! … Вариант - стихотворение В.Шаламова: Говорят, мы мелко пашем, Оступаясь и скользя. На природной почве нашей Глубже и пахать нельзя. Мы ведь пашем на погосте, Разрыхляем верхний слой. Мы задеть боимся кости, Чуть прикрытые землёй. Действие первое Сцена 1. Прибытие этапа Декабрь 1954 года. Лагпункт «Волнушка» одного из лесных лагерей ГУЛАГа - на северо-востоке Европейской части России. Крепкий морозец, лёгкий снежок. Вся сцена - большая площадь, окаймлённая по периметру: с трёх сторон - высоким забором, с колючей проволокой поверху и вышками по бокам, а также с большими воротами в центре – из стянутых металлом и заострённых кверху лесин (всё это напоминает некую древнерусскую крепость). На заднем плане – мощные ели и сосны. Слева, вплотную к забору, - барак «жилой зоны» (в разрезе): с двухэтажными нарами, печкой-буржуйкой посредине и с тремя портретами советских писателей и деятелей науки на стенах (развешены только что - перед приездом какой-то очередной начальственной комиссии). Возле барака – дневальный, з/к Г р и ш а - по прозвищу «С и н ь о р». Направо от площади – производственное здание (также в разрезе), с огромным ящиком электрореле на стене. Наверху, над входом, вывеска - «Электроцех». На площади - рядами стоит на коленях вновь прибывший этап заключённых (человек тридцать): все - в одинаковых чёрных «казённых» робах-телогрейках и грубых («на рыбьем меху») кирзовых сапогах. Обыск («шмон»): между рядами снуют надзиратели - в чекистских фуражках, полушубках, валенках. Обшариваются вещмешки («сидоры»), стоящие перед каждым з/к, а также (не обращая внимания на мороз) «производится личный досмотр спецконтингента». Толкотня, краткие и крикливые команды, отборная ругань. Перед согбенной и продрогшей колонной этапников неторопливо прохаживаются оперуполномоченный («кум») капитан Л е д е н ц о в и З а м п о л и т лагпункта: они руководят «шмоном». Шумовой фон (приглушенно, издали): скрежет лесопилки, лязг и грохот на нижнем складе («лесобирже»), ржание рабочих лошадей, свистки паровозов на железнодорожной узкоколейке. Внезапно всё замирает. На авансцене зачитывается (вживую или в записи) стихотворение «Мы ходим по костям…». Окончание «немой сцены» и продолжение действия – по удару лагерного «била» (подвешенного у КПП - «вахты» - куска железнодорожного рельса). Л е д е н ц о в (поднимает руку и командует). Закончить досмотр! Надзиратели кучкуются возле начальства и уходят. Заключённые подбирают разбросанные вещи и разбредаются по назначенным баракам - на «поселение». В центре площади остаются только вновь прибывший, переминающийся от мороза с ноги на ногу з/к П ё т р И в а н о в и ч и случайно оказавшийся здесь местный лагерник Н и к о л а й. Н и к о л а й (подходя к П е т р у). Что, паренёк, не жалует лагерный-то Дед Мороз? П ё т р (еле шевеля губами). Да уж - как будто черти всю ночь на мне горох молотили… Н и к о л а й. Ну – ништяк: сейчас в бараке оклемаешься помалу… П ё т р. Добраться бы до него: что-то больно уж худо мне… Хотя бывало и похуже. На сортировке в тридцать градусов выгрузили в час ночи – прямо в снег по колено, мордами ничком уложили. А добрая половина этапа – в летней одежде и обуви, кое-кто – вообще в тапочках… Тут же - на улице, при свете фонарей – затеяли «санобработку»: стригли всех наголо. Длинноволосых набралось человек восемьдесят – так что стрижка эта шла до самого утра. Многие поморозились: ноги, руки, щёки… Ну а когда запустили на ночёвку в зону, «блатняки» провели свой «шмон»: все более-менее приличные и тёплые вещи забрали себе, а «на сменку» всучили всякое рваньё… Я вот тоже только в «казёнке» остался… Н и к о л а й. Ну, это всё - дело наживное: была б голова на плечах, да целая к тому же… А ты, хлопчик, из каких мест будешь? П ё т р (сердито). Да какой я тебе, на хрен, «паренёк-хлопчик»?! У меня уже три десятка за горбом, из них два года – во фронтовой разведроте. Боевых наград – почти дюжина!.. Н и к о л а й. Ну-ну, не гоношись: я ведь обидеть-то не хотел… П ё т р. Да ладно… А ты сам-то, мужик, откуда? Н и к о л а й. Мужики пашенку пашут, а мы тут лес валим… Э-эх: «Украина золотая, Белоруссия родная!..» Из-под Орши мы! Слыхал про такую? П ё т р (оживившись). Да ты что?! Я ведь сам - из села под той самой Оршей… Н и к о л а й. Из которого это села? П ё т р. Из Ивановки. Н и к о л а й. Ети твою с бритвою!.. Да быть такого не может!.. Да мы же всего-то в двух верстах от вас - у Красного оврага жили!.. Ещё ваш Ковалёнок – знавал такого? - у нас колхоз создавал. Чтоб ему ни дна, ни покрышки!.. П ё т р. Точно! Выходит – земеля?!.. Ну, так – со свиданьицем! Петро меня кличут! Н и к о л а й. А я - Николай! Жмут друг другу руки, обнимаются. Н и к о л а й. Я тебе, землячок, помогу. Помни только одно всегда: здесь, в лагере, ни с кем не связывайся: ничего не видел, никого не знаю! Тут бережёного Бог бережёт, а небережёного конвой стережёт… Н и к о л а й обнимает П е т р а за плечи, и они вместе, оживлённо беседуя, направляются к бараку. Останавливаются у входа в него - возле небольшой ёлочки, на которой дневальный - Г р и ш а «С и н ь о р» - развешивает пойманных заключёнными крыс. На одной руке у него - толстая брезентовая рукавица. Земляки наблюдают за этой процедурой с недоумением и отвращением. П ё т р. А это что ещё за хреновина? Декорация к балету «Щелкунчик», что ли? Н и к о л а й. Ну, насчёт балета – не в курсе. А это - любимое развлечение местных «придурков»: «крысиная охота» называется… П ё т р. Это как? Н и к о л а й. А вот так: заманивают такую длиннохвостую тварину в ящик с приманкой, ловят, устраивают над ней суд, а затем – «приводят в исполнение высшую меру социальной защиты»… Всё – как по советскому УПК предусмотрено… П ё т р. М-да: не захочешь – обхохочешься: это уж не театр, а живодёрня какая-то… Н и к о л а й. Ну, брат, по сравнению со всем остальным здесь – это просто семечки… Я вот на «больничке» пару лет назад собственными глазами видел, как туда привезли – для освидетельствования на вменяемость – двоих беглецов. Поймали их неподалёку, но успели-таки они сожрать третьего – своего же подельника. Одного из этих людоедов так и звали - «Крыса». Не знаю – погоняло это или фамилия?.. Скорее всего – кликуха… Но посмотрел бы ты на него: мразь рода человеческого… Такой не то что крысу, ребёнка проглотит – не подавится… А присудили ему и напарнику за побег всего-то по два года «крытки» каждому: съели-то ведь они не человека, а зека… Вот так: «судьба – злодейка, жизнь – копейка в краю, где заготавливают лес»… П ё т р. А-а! Всюду у нас - одна и та же бухгалтерия!.. Н и к о л а й. И не говори, земеля!.. Между прочим, старые зеки рассказывают, что в войну на такой «крысиной охоте» здесь, в лагере, можно было и небольшой «гешефт» сделать. По приказу начальника лагеря, за каждую пойманную и сданную в хозчасть крысу полагался, как помнится, полтинник, а за крысиную шкурку – аж 75 копеек вручали… Такие вот - «пироги с крысятами»… П ё т р. С катушек бы не слететь от такого бизнеса!.. (Указывая на «С и н ь о р а»). Глянь, чего это он? Н и к о л а й. Да всё то же самое… «С и н ь о р» (за хвост вынув из клетки-ящика очередную крысиную особь, с наигранной высокопарностью). «Именем Союза Советских Социалистических Республик!..» Н и к о л а й. Ну, «Синьор», – ты даёшь!.. «С и н ь о р». Так Новый год же скоро! Вот я барак-то и украшаю!.. Заодно и «советское правосудие вершу»… Кстати, могу предложить роли прокурора и адвоката – пока вакансия. Как? Н и к о л а й. Ага, делать нам больше нечего!.. Да ты и сам смотри - не залети! Вчера вон портреты по стенкам барака развесили (показывает), ждут проверку из Управления… «С и н ь о р» беспечно напевает «Кирпичики» (тюремный вариант). На окраине града Ленина Я в преступной среде развился, Ещё мальчиком лет шестнадцати В исправительный дом забрался. Было трудно нам время первое, Но потом, проработавши год, Я привык к нему, как и он ко мне, Позабыл остальной весь народ… Н и к о л а й. Гриш, а откуда у тебя погоняло такое важное - «Синьо-о-р»? «С и н ь о р». Ух ты, любопытный какой!.. Новенький, что ли? (Машет рукой.) Долгая это история!.. Н и к о л а й. Да расскажи уж нам с земелей-то! Чего там - спешить нам особо некуда: зек спит - срок идёт… «С и н ь о р» (подойдя к землякам поближе). Ну, тут надо издалека начинать… Перед войной я студентом был - в техникуме, почти рядом с родным селом. Когда немцы даванули, нас по домам распустили, да поздновато. И побёг я к себе на село - пехом к родимому дому. А на полдороге – уже «фрицы» на мотоциклах. Меня: «Хенде хох!» - и к забору. Обыскали, нашли комсомольский билет: «Криминал!» Хотели прямо на месте в расход пустить. Ну а тут, на моё счастье, проезжал мимо какой-то ихний генерал, смилостивился – приказал в лагерь отправить. П ё т р. Спас он тебя, значит… «С и н ь о р». Аха – хрен бы ему в дышло!.. Ну а потом - лагеря в Германии. Побывал даже в Бухенвальде знаменитом: вкалывал там на «Третий рейх»… Н и к о л а й. И как у них режим - в сравнении с нашим-то? Хуже «штрафняка», поди? «С и н ь о р». Так ведь любой лагерь - не сахар! Неважно, где он, – там или тут… Полно народу и там тоже полегло. Но режим, скажу вам, у них чёткий… А я всё равно пытался уйти к «лесному прокурору»… Первый раз - в 43-м. Поймали. На допросе эсэсовец глаз вышиб - рукояткой пистолета. Ладно – левый… П ё т р. Э, так у тебя один глаз стеклянный, что ли? Взглянуть-то можно? «С и н ь о р». Чёрта лысого тебе! Всем давать - не успеешь кровать разбирать!.. Н и к о л а й. Ну, ладно, Гриш, ты не заводись – пошутил он!.. Давай: что там дальше-то с тобой приключилось? «С и н ь о р». Дальше – больше!.. В начале 44-го мы с ребятами уже удачно ломанули и дотикали аж до Швейцарии. А там – ну просто рай земной!.. Очухались - стали чистить погреба и гаражи у местных бюргеров. Волыни всякой, (Петру) оружия по-нашему, набрали – до отвала, авто обзавелись, да и народец наш к нам потёк - из Германии-то… П ё т р. А местные, швейцарцы эти самые, что? «С и н ь о р». Что-что… Понятное дело: у немцев спецотряд против нас выпросили… Тут уж не до гонора… Пришлось рвать когти - бегом в соседнюю Италию. Ну а там - партизаны! «Бандьера росса!..» Ништяк! Мы - к ним, и давай дальше геройствовать, но теперь уж – по-честному: фашистов бить!.. Н и к о л а й (П е т р у, вполголоса). Ты его про итальяночек расспроси!.. П ё т р. «Синьор», ну а как там насчёт «милых дам»? Я про это разное слышал, да и читал… «С и н ь о р». Это, брат, разговор особый! Девахи там просто замечательные: живые, весёлые, хохотушки! Особо не ломаются и не упираются… Вот я на одной такой итальянской хохотушке и женился… А у неё отец - хозяин небольшой фабричонки. Дом – полная чаша!.. Две дочки у нас народились… А тут и война в Европе кончилась. И оказалось, что мы там, за бугром, как бывшие партизаны, - самые что ни на есть настоящие и народные герои!.. Н и к о л а й. Так: дело ясное, что дело тёмное… А как же ты тогда к нам-то – назад в Совдепию попал да ещё и в лагеря угодил? «С и н ь о р». Эх, «и не говори, кума», – сам теперь локти кусаю… Короче: сразу после войны стали комиссии советские по забугорью ездить - и по Италии, конечно, тоже. Уговаривали вернуться: «Родина-мать, мол, зовёт!..». Капали-капали на мозги: «Ты же, дескать, не предатель, не «власовец» какой-нибудь! Вины-то никакой на тебе нет!..». Ну и провели меня на мякине… Да разве меня одного?!.. Жена, правда, наотрез отказалась ехать. Сказала: «Устроишься, а там видно будет…». Хохотушка-то мудрее нас всех – «битых фраеров» - оказалась… Ну а нас – мудаков, клюнувших на сталинскую наживку-дешёвку, - собрали в Неаполе, погрузили (человек под тыщу) на пароход, и вперёд – на «милую Родину». У многих, как и у меня, чуть ли не по вагону разного барахла – провоз-то обещали бесплатный!.. Приплыли в Одессу. Сначала - торжественная встреча, с оркестром, речами и цветами, а затем погрузили по машинам и… - в лагерь! Фильтрационный. Для «сортировки»: «петушков - к петушкам, гребешков - к гребешкам»... И пошло-поехало: два месяца ночные допросы. Чекисты – в беспределе: свирепы до озверения!.. Вспомнил я тогда свою «забугорную вольницу» – и рванул в родную Беларусь. У нас там волыни всевозможной в лесах после войны – пруд пруди! Подобрались и дружки – сорвиголовы-башибузуки. И начали мы по округе ураганить: создали летучий отряд и давай бомбить местные «органы». Залетаем в райцентр: «Хенде хох!» Взрывчатки у нас - тоже навалом, закладываем её под здание «ментовки»: ух! – и всё на воздух! Но самих «мусоров» не трогаем - по домам распускаем… Н и к о л а й. И надолго вам такой веселухи хватило? «С и н ь о р». Да где-то на полгода… Чуть ли не весь состав МВД и ГБ республики за нами рыскал… Ну а в оконцовке обложили-таки нас в одном селе… Отстреливались мы до последнего - пока половину наших не положили. А там – лапки кверху, и, как говорится, - «на милость победителя»… П ё т р. Ёшкин кот! Так как же ты жив-то ещё, бедолага? «С и н ь о р». А вот так: тогда ведь «вышки» на какое-то время и почему-то не было. Говорят, «Усатый», заигрывая перед бывшими союзниками, «мораторий на смертную казнь» объявил… Ну и поплыл я по лагерям - как дерьмо по Енисею: со сроком «на полную катушку», да ещё - «по рогам» и «по ногам»… Н и к о л а й (П е т р у, философски). Всё то же: «судьба – злодейка, жизнь – копейка...» Зато здесь ты, Гришаня, - мужик в полном решпекте и уважухе. И у «воров», и у «политиков»… «С и н ь о р» (весело напевает). Эх, яблочко, да цвета ясного! Бей слева белого, а справа красного!.. Эх, яблочко, куды котишься? В губчека попадешь - не воротишься!.. Примечание. Весь рассказ «С и н ь о р а» о своей жизни можно убрать или заменить сценой-пантомимой (с песнями-зонгами и танцами), где он (Г р и ш а или человек, его играющий) лишь изображает события. Рекомендуются три зонга: 1. Попурри из немецких маршевых песен – о событиях в Германии и Швейцарии; 2. Попурри на темы итальянских песенок о любви - о событиях в Италии; 3. Музыка для русского духового оркестра (встреча в Одессе) – о событиях в Союзе. Текст рассказа «С и н ь о р а» в этом случае помещается в театральной программе - в последнем её разделе, под названием: «Приложение. Пантомима 1. Рассказ Г р и ш и С и н ь о р а». Возможно также сохранить - как рассказ, так и пантомиму - отдельной сценой. Беседу солагерников прерывает внезапная вспышка огня - за электроцехом. П ё т р. Что это? Вроде - пожар?.. Н и к о л а й. Да какой, на хрен, пожар?! Там, за лесобиржей, «блатные», видно, трёх шалашовок из женской зоны умыкнули, заперли в сортире и подожгли. Они, урки, с утра это обговаривали и ржали – я слышал… П ё т р. Помереть – не встать!.. Да за что же – так-то? Н и к о л а й. Э, брат, тут свои законы и на сей счёт. Ведь лярвы эти своих «жуков»-клиентов на зоне сифилисом наградили… П ё т р (понимающе). А!.. Да, это тебе «не гонорейка, что как канарейка, – петь не поёт и поссать не даёт»... А вообще: что тут у вас за лагерёк-то?.. Поясни-ка - в двух-трёх словах: я человек хоть и «не без скромности», но понятливый!.. Н и к о л а й. Ну, если в двух словах!.. Докладываю: зона эта – лишь одна из подкомандировок тутошнего ОЛПа – то бишь «отдельного лагерного пункта». А таковых в здешней лагерной Управе – более двух десятков. Лагерь не самый большой, но вполне «упакованный». В основном – лесной: «Лес - стране» даём! Зеков здесь, на подкомандировке, - сотен шесть. Зона «воровская». Каждый десятый – или «вор», или «приблатнённый» («воровская шестёрка»). И заправляет здесь всем вовсе не начальник лагпункта – майор-чекист Орлов, а «вор в законе» - «Колька Стальной». Зону он держит строго! Выйти наружу без разрешения «Кольки» – Боже упаси! Нож в брюхо!.. Да и живёт «Стальной», словно барин: Жора-студент ему по вечерам рóманы тискает, а прочие и всякие сявки - пятки на ночь чешут… Девок-шалав с «воли» ему водят… П ё т р. Ну, с «блатными» всё понятно. А остальные девять десятых – кто такие? Н и к о л а й. Основная масса – мужики-работяги: «бытовики» да «политики» – «статья 58». С полсотни наберётся «опущенных»… П ё т р. А это ещё что за «чудики»? Н и к о л а й. А ты что - на пересылке-то не встречал? В столовой, например: те, у кого ложка и миска с дыркой, они-то и есть те самые – «манечки»... «Использованы» - во все дыры и не по разу, морально и физически уничтожены… «За что?» – спросишь. У каждого своя «фортуна»: один – в карты проигрался, другой – по голодухе за пайку «разок позволил», третий – по природной наклонности… Начало – у каждого своё, а финал-то у всех, как водится, один… К бараку быстрым шагом идёт капитан Л е д е н ц о в. Л е д е н ц о в (хмуро смотрит на зеков и вдруг сразу гневным криком орёт на С и н ь о р а). Ты чего, падла, тут делаешь? «С и н ь о р» (весело, но вежливо). Истребляю грызунов, гражданин начальник! Л е д е н ц о в. Убери эту мерзость! Через полчаса комиссия из Управления будет по баракам ходить – смотри у меня, едрёный кот!.. Да - и ещё: приказано портреты писателей со стен барака снять. (Показывает на стены). Вот этот, этот и этот! «С и н ь о р» (затаённо, ехидно). Так это же не писатель, гражданин начальник, а Иван Владимирович Мичурин!.. Л е д е н ц о в (уже на ходу, удаляясь к электроцеху, где внезапно начались суета и беготня). Так, и композиторов – тоже снять!.. «С и н ь о р» (обращаясь к П е т р у и Н и к о л а ю, кивая в сторону Л е д е н ц о в а). В точку погоняло – «Дупель-пусто»!.. Н и к о л а й. И не говори, «Синьор»… Но ты всё ж таки давай - работай хоть помаленьку, для «туфты»: здесь тебе не девок в Италии охмурять – быстренько член-то укоротят, да и языка не пожалеют!.. Н и к о л а й заходит с П е т р о м в барак, помогает земляку выбрать подходящее свободное место на нарах. Н и к о л а й: Ты, земеля, занимай верхнюю шконку - и в углу! Там - потеплее, да и от каптерки «Стального» подальше… П ё т р. Усёк… А что здесь за народец, не в курсах? Н и к о л а й. Ну, в этой секции – примерно двадцать мужиков… Совокупного срока у них – лет на четыреста. В основном – на каждого по «пятиалтынному». Есть и «четвертаки». Малосрочников - у кого по «червонцу» - только трое… П ё т р (показывая на противоположный угол барака, где у каптерки «Стального» сбившиеся в тесный кружок «блатные» режутся в карты). А там, стало быть, - «штаб»? Н и к о л а й. Чётко соображаешь, разведка! По-нашему – «майдан»… Вижу – за дёшево не пропадёшь!.. П ё т р и Н и к о л а й направляются к выходу из барака, за порогом его вновь останавливаются. Н и к о л а й. Главное: не дай Бог тебе с первых же дней на общие работы – на грёбаный лесоповал попасть. «Зелёный расстрел»… Там - через три недели максимум - доходилой станешь, а затем и поплывёшь - курсом вон на тот пригорок… «Марьина горка» прозывается – «жмургородок», последний зековский приют… П ё т р. И много там их там - «упокоенных»? Н и к о л а й. А кто их считал? Одни говорят – «сотни», другие елдыжат – «тысячи». Правда же одному лишь чекистскому Сатане ведома, да и то – навряд ли… Ох, не приведи Господь здесь копыта отбросить. Хоронят-то очень мелко – болото, грунтовые воды близко, да и сам грунт – плывун. Вот и получается: летом могила «заплывает» ещё до захоронения, а зимой копать её - замучаешься… Потому и зарывают лишь для вида – только бы землицей чуть-чуть прикрыть… А иногда просто опускают усопшего бедолагу прямо в болотную жижу... Такой он, это край – Богом прóклятый и Дьяволом облюбованный - что и на вечный покой не уйдёшь по-людски… (Меняя тон). Ну, да ладно… А про лесоповал-то ты не забывай - и с нарядилами попробуй закантоваться… П ё т р. Как это? Н и к о л а й. Ну – не знаю… «Кусь-кусь, вась-вась»… Ты ж и «сам с усам»: покрути шариками-то!.. П ё т р. Между прочим, я - почти инженер, электрик. Три курса электротехнического вуза... Заочно, правда, но всё ж таки… Н и к о л а й: Вот-вот: этим и козыряй! Главное здесь - выжить! Любой ценой! А это, брат, далеко не всегда и отнюдь не всем удаётся… К слову: статья-то у тебя какая? П ё т р. По пункту два статьи первой Указа Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 года «Об усилении охраны личной собственности граждан»!.. Н и к о л а й. Ух ты! «Гопстопник», что ли? П ё т р. Да какой там - «гопстопник»?! Так – по мелочёвке да «за компанию» - «пришей-пристебай»… Короче: подставили меня – настоящие-то ворюги… И не меня одного… Но я пришёлся «крайним» и срок получил «по полной»: лагерный «червонец» и три года «по рогам»… Н и к о л а й (понимающе). А-а: «поражение в правах», значит… Раньше-то такое только «политикам» давали… Ну и что же вы там хапанули-то такого – на целый «червонец» с «рогами»? П ё т р. Ну, история-то получилась громкая. Может, слыхал про такое дело – «контрабандистов-заграничников»? Н и к о л а й. Да толковали про что-то такое мужики… П ё т р. Ну вот… Придумано-то было всё клёво. Комар носа не подточит… Я как раз на железной дороге в Бресте работал – на международных пассажирских поездах: слесарем, электриком, радиотехником – на подхвате, словом. И попросили меня дубликаты ключей-компостеров сделать. Я и сделал – по дурости своей. И стали потом – на следствии и на суде - эти дубликаты чуть ли не главными вещдоками… Оказалось, эти ребята закупали, значится, тут, в Союзе, партиями чёрную икорку в банках, курево без фильтра, чаёк грузинский и другой дефицитный «за бугром» товар и припрятывали всё это в радиорубках. Есть такие закутки в бригадирских вагонах – там радиостанция имеется, размером с небольшую тумбочку. Эти вот «радио-тумбочки» и служили сейфами для контрабанды. А пломбировали их (чтобы уйти от пограничного досмотра) теми самыми ключами-дубликатами, что я изготовил… Вот так: мимо пограничников – в «загранку», на Варшаву и Берлин. Там сбывали свой товар, выручали за него бабки немалые, затем переводили их в здешний дефицит (в основном – швейцарские часы) - и обратно в Союз.. Тем же макаром… Профит получался приличный – ничего не скажешь… Н и к о л а й. И как же они лопухнулись-то? П ё т р. Да по глупости. По присловью: «жадность фраера сгубила»… Короче: один курьер-экспедитор отправился «на юга» - контрабанду там сбывать. А денег на билет пожалел: служебный проездной – левый, «туфтовый» - оформил. Ну, его (как безбилетника) да с «левым» товаром - в «ментовку». Там, понятное дело, «раскрутили» дело - и пошло-поехало… Н и к о л а й. Да-а, едрёна вошь… Верно сказано: ничего нет на свете глупее и дороже жадности… П ё т р. Точняк!.. Ну а ты сам-то за какие такие грехи чалишься? Н и к о л а й. А я, друже, по лагерям давно «гуляю»: только на каторге - в Джезказгане – девять годков отмантулил… П ё т р. Круто! Н и к о л а й. Да куда уж круче-то… А ведь жил до этого – себе в радость. Война кончилась. Жизнь к лучшему пошла. Зазноба у меня появилась: пожениться собирались… И вот тут присылают к нам в село заезжего «мусоркá»-участкового - из России. И всё бы ничего, да начал он к моей невесте клеиться: ну, сладу нет - прохода не даёт. Говорит: «Посажу, если не дашь!»… П ё т р. Ну ?.. Н и к о л а й. Баранки гну… Думали-думали мы с ней – и кое-что таки придумали. Она как бы на всё согласилась. Вышла поздно вечером на крутой берег реки - к омуту. Легла, а он, «мент», встал напротив – в «позе готовности», спиной к реке. Штаны спустил, тут она его и толкнула что есть сил: ногами - в «причинное место», с обрыва - да в реку. А я внизу «подстраховал», чтоб он не выплыл… И вроде бы никто этого не видел, а взяли нас всё же… Мне – срок на «полную катушку», а ей – лагерную «десятку» подвесили… П ё т р. «Полная катушка» - это как? Н и к о л а й. А это – на «четвертную» каторги плюс «червонец» ссылки да ещё 15 лет «поражения в правах»… В общем – и «по рогам», и «по ногам»! П ё т р (задумчиво). Да – «сталинский четвертак» с «довесками»!.. Я-то со своим «червонцем», выходит, всего лишь - «малосрочник»… Н и к о л а й. Выходит точно так!.. Внезапно над электроцехом появляется густой дым. Из громкоговорителя на площади раздаётся крикливая команда: «Всем заключенным срочно прибыть к электроцеху и принять участие в тушении пожара!» Н и к о л а й и П ё т р быстрым шагом подходят к электроцеху, и толпа их разъединяет. Внутри цеха - паника. Вокруг загоревшегося трансформатора мечется вольнонаёмный технорук «Ш а р л о». «Ш а р л о» (отчаянно кричит, обращаясь к толпе). Электрики! Шаг вперёд! П ё т р нерешительно выходит из толпы вперёд. «Ш а р л о» (П е т р у, повелительно). Видишь - трансформатор горит? Струя масла из него хлещет… Отключи высокую! Бери электроштангу - и выключи рубильник!.. К грёбаной матери!.. П ё т р (беспрекословно - словно зомби) берёт штангу и начинает забираться по лесенке к горящему трансформатору. Но с трудом пробившийся через толпу зеков Н и к о л а й хватает его за руку. Н и к о л а й (П е т р у). Брось штангу! Гори оно всё синим пламенем! Ты же пропадёшь, сгинешь - ни за что! (Повернувшись к Ш а р л о). Ты что, гадский пидор: «Матросова» из новичка делаешь?! Кончай понты!.. Головой мне ответишь!.. Гад буду!.. П ё т р приходит в себя: его словно ушатом воды окатило. Он бросает штангу и бегом возвращается в толпу. В это время трансформатор взрывается, и кипящее масло плещет из него во все стороны. П ё т р. Ё-моё – умереть не сдохнуть!.. Да меня ведь сейчас изжарило бы - в труху!.. Н и к о л а й. Ну, слава Богу: жив и цел!.. А вот мои дела - дрянь! «Шарло» побежал к Леденцову - на меня «стучать»… А это – десять суток «кандея»… Как минимум!.. Пожар медленно гасится. Все присутствовавшие на нём расходятся по сторонам. Из громкоговорителя звучит одна из советских песен той поры (типа «Прокати нас, Петруша, на тракторе…» - или нечто в этом же роде). Конец первой сцены. Сцена 2. На лесоповале День второй. Утро. Снежок, морозец. Сцена окаймлена заснеженными деревьями. Просека в лесу. Несколько штабелей брёвен. В центре - костёр. Возле костра – заготовленные столбы, скрутки кабеля, электромотор и чёрный ящик выпрямителя, от которого тянутся толстые щупальца-провода – на делянку, к электропилам вальщиков-зеков. Но сейчас всё молчит. Кроме ворóн, каркающих с высоких елей. У костра - всё руководство лагпункта: майор О р л о в, капитан Л е д е н ц о в и лейтенант С е р г е й П а л ы ч. К ним подводят П е т р а – в сопровождении технорука «Ш а р л о», двоих конвоиров-стрелков и овчарки. «Ш а р л о» (насмешливо). Везёт тебе, Ященко, - как утопленнику… Тут вся бригада наших электриков позавчера целый день маялась – и без толку… Да и морозец сегодня знатный. Гляди - все деревья закуржавели!.. П ё т р (сердито, не слушая «Ш а р л о», идущего рядом с ним - через конвоира). Гражданин начальник! А за что земляка моего, Иванова Николая, отправляют на «штрафняк» - на севера? «Ш а р л о». Не твоё собачье дело! Ты должен этот выпрямитель починить: не то план по лесу полетит, и начальство наше крепко взгреют, а они тебя в дерьмо закатают!.. Уже пять дней никакой работы на заготовке нет… Чёрт бы всё побрал! С полгода назад только эти электропилы завезли… Прежде-то как хорошо было: «лучком» - тянешь и пилишь! Или двуручкой – «Дружба» называется: там двое тянут - каждый к себе. Хлюпик - с хлюпиком, нытик - с нытиком: всяк напарника по себе подбирает. Так вместе и на тот свет уходят. Милое дело!.. (Вздыхает). Э-эх, мать твою нехай!.. П ё т р. Так ведь электропилой-то больше леса добудешь!.. «Ш а р л о». Тёмный ты ещё зек! Планы-то выработки тут же резко подняли… А нам ведь плевать - сколько добудем, важно - план выполнить. Иначе - всем крышка!.. Подходят к начальству, «Ш а р л о» докладывает о прибытии. О р л о в (П е т р у). Ты точно - электрик? П ё т р. Так точно - инженер-электрик! Три курса электротехнического вуза… О р л о в. Ну, если не врёшь - я тебя не обижу… Наши-то салабоны возились-возились, говорят - надо выпрямитель на завод везти… А план-то горит!.. П ё т р. Сделаю всё, что в моих силах, гражданин начальник! О р л о в. Запустишь валку леса – проси что хочешь… В разумных пределах, конечно. А не запустишь… П ё т р берёт кусачки, копается в чёрном ящике выпрямителя. Начальство нервно ходит вокруг костра. О р л о в (Л е д е н ц о в у). Уже час копается... Чего он там ищет?.. Л е д е н ц о в. Что-то не нравится он мне… Врёт, наверное, всё: лишь бы на лесоповале не вкалывать… А ведь туда ему - прямая дорога... Внезапно раздаётся стрёкот электропил. Зеки на делянке начинают валить деревья. «Ш а р л о» (удивлённо): Ну, воистину: «Бог любит фраера!..». П ё т р (поднимаясь с колен у выпрямителя, О р л о в у). Всё готово, гражданин начальник! О р л о в. Молоток! (Л е д е н ц о в у). Определить в электроцех! Выписать доппаек на неделю!.. (Поворачивается, собираясь уходить - вместе со всей свитой). П ё т р. Гражданин начальник! У меня - небольшая просьба… Разрешите высказать? О р л о в (приостанавливаясь, недовольно). Чего тебе ещё надо? Ну, говори!.. П ё т р. Земляка моего, Иванова Николая, отправляют сегодня на «севера» - на «штрафняк». А он ни в чём не виноват!.. Так можно ли его здесь оставить?.. О р л о в (думая о чём-то другом, недолго поискав глазами «кума» - Л е д е н ц о в а, уже отошедшего на лесосеку, и повернувшись к С е р г е ю П а л ы ч у, громко). Лейтенант! Разберись и доложи! (П е т р у). Посмотрим – как там и что… С е р г е й П а л ы ч. Будет сделано, товарищ майор! П ё т р (скрипнув зубами). Чистое кидалово! Никому верить нельзя!.. «Ш а р л о» (весело). А ты как думал?.. Знай свой шесток - и не в свои дела не лезь! Ты кто? Лагерная пыль на ветру! Дунут - и нет тебя… П ё т р (закипая). Я – человек! «Ш а р л о» (расхохотавшись). «Челове-ек»!.. Ну - насмешил!.. Скажи это «Кольке Стальному» или его «шестёркам». Тебя вмиг винегретом нарежут… Пойми, дурак! Тут все в – неразрывной случке, симбиозе – по-научному. Это - как большая мясорубка. Закладываем зеков сверху - и на выходе получаем готовую продукцию: лес тут или золото там - на Колыме. А «воры» помогают начальству крутить эту машинку: давят «мужиков» - чтоб те побольше да получше ишачили… Рабство же голимое!.. Интересу – хозяйского, человеческого, да какого хошь – нет и быть не может. Один желудок на уме: все за пайку горбатятся. Вот и нужен дрын «воровской» - внутри зоны. Какая уж тут «экономика»?! Одна - и сплошная - уголовщина!.. П ё т р. Но ведь ты же сам - вчерашний зек!.. «Ш а р л о». Потому-то я с тобой и базарю ещё… А зачем – и сам не знаю… «Ш а р л о» машет рукой конвоирам, и они уводят П е т р а назад - в зону. Откуда-то издалека доносятся отзвуки песни, типа: А норма – Доверху платформа… А норма – Сыт по горло, Здесь и крылышки сложу!.. Конец второй сцены. Сцена 3. В бараке Весна 1955 года. Вновь - площадь в зоне. Слева – барак. Справа (там, где прежде был электроцех) - помещение с новой вывеской: «Лагерная школа». Внутри виден класс с партами. В бараке (в том углу, где расположена каптерка «авторитетного правилы» - «К о л ь к и С т а л ь н о г о») кружком устроились «блатные» - режутся в карты («катают», «шпиляют»). Крики, хохот, стук кулаками об стол. Внезапно появляется сам «К о л ь к а С т а л ь н о й», усаживается рядом со столом – в персональное кресло-«трон». Лично не играет, но зорко за всем следит, попыхивая трубкой. В другом углу барака П ё т р обнимается с Н и к о л а е м, только что выпущенным из «кандея» - штрафного изолятора (ШИЗО). П ё т р. Ну, земеля!.. Я уж и не надеялся, что тебя вернут… Н и к о л а й. Да я и сам-то не очень верил. Думал: всё – сгорел… Но человеком оказался Сергей Палыч – начальник наш из КВЧ. Уговорил-таки «хозяина» - Орлова - меня выпустить. Говорит: «У меня культбригада заново создаётся. Иванов в ней – ведущий солист. Какой же концерт без него комиссии московской покажем?! Такие люди нам сейчас во как нужны!..» П ё т р. Да, этот лейтенантик только с виду франт, и свысока так - с холодком, а в душе-то, видно, - парень добрый. Явно - не «бериевец»!.. Н и к о л а й. А! Кто их там всех разберёт? У каждого – своё на уме… П ё т р. Ну, «перестань сказать», брат: это ты от обиды. Мир, всё же, не без добрых людей… Да, ты говорить: «заново культбригада создаётся». А что ж со старой-то приключилось? Н и к о л а й. А ты что – не в курсах? Тут такой хипеш был - с пару недель назад… Даже до «штрафняка» докатилось… Короче: приехали наши артисты с концертом на дальний лагпункт - «Брусничный». Половина среди них – мокрощелки. А зона – «особо опасная», чисто мужицкая. Это у нас бабские бараки - за забором с дырками. А там (если уж «по фене ботать») мужики годами «человечьего мяса не хавали» - с ума сходят. Ну, «блатные» и озверели: прямо во время концерта рванули, как чеканутые, на сцену, сграбастали всех артисточек, уволокли по баракам и пустили их там «под трамвай». Всю ночь несчастных употребляли… «Вохры» в зоне – недостаток, да и не особо старались вертухаи – своя шкура дороже… Только к утру роту автоматчиков пригнали, «полонянок» освободили – да уж полуживых… Ну, как водится: главарей «блатняцких» - в «кандей», а бабёнок-артисток – в «сангородок», в «больничку» лагерную… Так что – «накрылась» наша прежняя культбригада «медным тазом»... П ё т р: Да это просто – «похищение сабинянок» на лагерный лад!.. Н и к о л а й. А по-простому это как? П ё т р. А это - из древнеримской истории: я ведь до лагеря-то почитывал кое-что… Н и к о л а й. Глянь ты – грамотей какой!.. Слушай, а давай-ка к нам – в бригаду! Приходи: авось и пригодишься! Ты вообще-то можешь чего – по этой части? Поёшь, играешь на чём-нибудь? Стишки читаешь?.. П ё т р. Не-а: полный «ни бум-бум»! Ни слуха, ни голоса. Память, правда, неплохая… А ещё - рисовать могу… У нас в селе такая народная художница жила – баба Маня. И хаты, и печки, и стены с горшками – всё разрисовывала. В райцентре даже выставку ей делали - до войны. Жалко: сгорело всё при «фрицах»... Так я у неё и наблатыкался - малевать кой-чего… Ну, могу и декорации таскать, и проводку чинить… Н и к о л а й. А что - давай! Хоть - художником или дежурным электриком!.. Я перетолкую с Сергей Палычем… П ё т р. Лады!.. Но – не суетись! Поживём – посмотрим!.. Ты сначала сам свои дела устакань… Да, слушай-ка! «Шарло», конечно, падла приличная, но вот, понимаешь, сунул он мне сейчас булку хлеба и три пачки «Беломора». «Премия», - говорит! Что мне с этим всем делать-то? Поделим?.. Н и к о л а й. Боже упаси: и не вздумай! Тебя вон «Рябой» - ближний к «Стальному» помогайло – уже засёк… Бери это всё, и пойдем - отдадим это дарёное добро «Кольке»! Так-то оно спокойнее будет!.. Направляются в противоположный конец барака. Подходят к столу, за которым продолжается картёжная игра. Среди игроков - двое зеков обнажены по пояс. Остальные - в рубахах-тряпье, каких-то диковинных кофтах «44-го срока». «С т а л ь н о й» - в добротном свитере и летчицких унтах. Спины и груди раздетых зеков испещрены татуировками: на правой стороне груди - изображение Ленина, на левой (против сердца) - Сталина. На спине у одного из «блатных» красуется «Ленинский мавзолей», у другого - православный храм с пятью куполами. Эти двое, тасуя карты, общаются («ботают») друг с другом на «фене» (блатном говоре). П е р в ы й «б л а т н о й». Канаю я по бану, зырю – угол. Разбиваю: о, блин! - кишки, прохаря, котлы… В т о р о й «б л а т н о й» (взглянув на подошедших «мужиков»). Фильтруй базар!.. П ё т р («С т а л ь н о м у»). Николай! Вот тут мне премию выдали (передает «С т а л ь н о м у» хлеб и три пачки папирос)… «С т а л ь н о й». Правильный ты мужик, Петро! (Демонстративно отдает П е т р у хлеб, но папиросы оставляет себе; разглядывает пачку и читает на ней вслух). «Фабрика имени Клары Цеткин». (Обращаясь к П е т р у и Н и к о л а ю). Слышь, фраерки! Я тут давненько уже маракую: Клара Цеткин – это кто? Мужик или баба? Я кумекаю: мужик!.. П ё т р. Да нет, женщина это. И имя женское – Клара! Я столько этих Клар повидал - в Германии, в 45-ом… И в школе нам толковали, что 8-е Марта она вот, эта самая Клара, и придумала. Бабский же праздник-то!.. «С т а л ь н о й». Э-э! Не всё так просто!.. У нас здесь, в зоне, народищу столько всякого побывало: и немцы, и японцы, и прибалты… И полно у них там мужиков с бабскими погонялами… Помню, чалился у нас тут один итальянец, так его Ниной звали… (Трясёт пачкой). А это!.. Это же - вождь! Вдобавок… А вожди, они - всегда и везде – только мужики!.. Н и к о л а й. Всё может быть… Но тут (и я тоже это точно знаю) Клара - женщина… «С т а л ь н о й». А ты-то, сявка, чего это вдруг на «центрового» тявкаешь?! Заедаешься? Жить надоело? Пера в бок захотелось?.. «Блатные» прерывают игру, выстраиваясь полукругом - за спинами П е т р а и Н и к о л а я – и поигрывая заточками. Н и к о л а й (в отчаянии). Да ты что, «Стальной», - в натуре?! «С т а л ь н о й». В натуре – у собаки потц красный!.. Н и к о л а й (смятенно озираясь и внезапно заметив что-то в приоткрывшейся двери). Да вон Замполит в наш барак прёт!.. Давай его спросим! Ему по должности знать положено… «С т а л ь н о й» (успокоившись, повелительно). «Рябой», слётай! «Р я б о й» с угодливой поспешностью выбегает из круга, а затем возвращается, сопровождая З а м п о л и т а. В последнем без особого труда угадывается недавний выходец из деревни - простой и туповатый. «С т а л ь н о й». Гражданин начальник! Рассуди-ка хоть ты нас!.. Вот мы тута спорим: Клара Цеткин - мужик это или баба? Глянь-ка сюда! (Протягивает З а м п о л и т у пачку «Беломора»). З а м п о л и т. Ну, во-первых, не «ты», а «вы»… (Берёт пачку папирос, размеренно читает). «Фабрика имени Клары Цеткин»… (Убеждённо). Конечно - мужик! Если бы баба – было бы написано «Клары ЦеткинОЙ»! (Отдаёт пачку и уходит - по своим делам). «С т а л ь н о й» (торжествуя). Поняли, фраера мелкие, босяки паскудные! На меня рога выставлять никому не советую – себе дороже!.. Все усекли? (П е т р у с Н и к о л а е м). А вы теперь валите – с миром!.. И глядите у меня!.. (Машет рукой, «блатные» расступаются; П ё т р с Н и к о л а е м возвращаются на свои места в бараке). П ё т р. Чудеса в решете! Чёрт знает: откуда только лагерное начальство кадры такие подбирает?! Н и к о л а й. Ну, дело понятное: ГУЛАГ – это же всесоюзный «штрафняк» для чекистов. Кто на чём погорел или просто совсем охренел - тех сюда и забрасывают… А уж лесной лагерь – это статья особая! Хуже разве только урановые рудники… Ну а «придурков» своих (вроде нашего Замполита) местное начальство в соседних деревнях и сёлах подбирает – из оборванцев-активистов. Эти - с былой голодухи - за сладкую бациллу да за казенные тряпки готовы чекистам не только сапоги целовать, но и верзуху лизать!.. (Внезапно бьёт себя кулаком по голове). Но я-то! Я-то: до седых мудей дожил, а ума не нажил - дурак дураком! И с каких это таких понтов с «правилой»-то озверевшим завёлся? Ведь запросто мог он меня – не за хрен собачий – и приземлить, и опустить, а то ещё и чего покруче сотворить… «Стальному» всё это – как два пальца обмочить, а потом какого-нибудь там своего проигравшегося холуя-«шестёрку» подставить. И - концы в воду!.. «Кому кичман – хана, а кому - мать родна!»... Не надо лишний раз хлебальник-то разевать! Ну что мне с той Клары?! Да гребись она конём: не знаю, молчу, и всё – взятки гладки!.. П ё т р. Да утри ты сопли-то! А вот по мне: нет уж! Всё равно: люди-то должны быть – пусть и на кичмане, в зоне - хоть маленько, но людьми-человеками!.. А всех-то не расчеловечишь - до конца, до обличия звериного!.. Хотя здесь это просто делается – до безобразия... Н и к о л а й. А-а, всё – бесполезняк!.. Вот со мной в Казахстане один учёный мужик чалился - историк из Пражского университета, бывший белоэмигрант. Так он много чего интересного калякал: про древности наши, про царей русских… Скажем - про Петра Первого запомнилось. Дескать, говорил он, царь наш Петруша, что тюрьма - есть ремесло окаянное, и, мол, для скорбного этого дела потребны люди твёрдые, добрые, весёлые… П ё т р. И где ж они – такие люди-то? Н и к о л а й. А там, куда Макар телят не гонял… Сворачивают по цигарке («козьей ножке»), закуривают. Пауза. П ё т р. Эх, грехи наши тяжкие!.. А скажи-ка мне, земеля: вот – «блатные»… На зоне они, значит, - хозяева. Целыми сутками в карты режутся: «мы не работаем, а по фене ботаем»… А советская власть для них – мимоходом, что ли? Н и к о л а й. Ну, за них «мужики» вкалывают, а им, «блатным», нарядилы двойную норму записывают. Эти «жýки-кýки» ещё по «зачётам» в два раза раньше срока и на волю выйдут… Друзья приступают к скудной трапезе. Сидя на нарах, аккуратно ощипывают хлебную пайку, запивая полуостывшим кипятком - мелкими глотками из алюминиевых кружек. П ё т р. Эх, сейчас бы заварочки покрепче – да сахарку поболе!.. Н и к о л а й. Ишь ты – сластёна!.. А я бы, грешным делом, водочки грамм сто пятьдесят накатил - да пивком отполировал!.. П ё т р. Ну, пиво на вино – дерьмо, вот вино на пиво – диво!.. Н и к о л а й. Ой, земеля, не трави душу – Бога ради!.. П ё т р. И то сказать: заморили червячка – ну и лады!.. Но ты мне про «блатных ещё вот что проясни: почему это у некоторых профиль Сталина - слева на груди - наколот? Н и к о л а й. Так это ещё одна лагерная примочка «парашная». Поверье по тюрьмам и зонам ходит такое – и давно уже: ежели, дескать, под расстрел попадёшь – то в «образ Великого Вождя» шмалять-то ведь не будут… Что тут сказать? Идиоты!.. И ведь ни для кого не секрет: «вышку» нынче из нагана в затылок производят… П ё т р. Ну это, знаешь ли: пока живу – надеюсь… А вообще-то - как зеки к самому-то «Усатому» относятся? Н и к о л а й. Да кто как: по-разному... Вон - княжна Оболенская некая у нас в лагере пребывает, так эта дурочка – «белая кость», «голубая кровь», чистая немка по «пятому пункту» – родила дочку (от «политика-контрика-антисоветчика», кстати) и назвала её… Ты думаешь - как? П ё т р. Ну?.. Н и к о л а й. Что – ну?.. Сталиной назвала!.. Можешь ты такое понять?.. П ё т р. Да, уму непостижимо – как жизнь людей переклинить-то может!.. Н и к о л а й. А вот в Джезказгане, когда наш барак - в марте 53-го - вывели на плац и замполит перед строем зачитал из газеты, что отдал концы «мудрейший и величайший»... Уж не знаю – чего он ждал… Но все зеки разом, без команды завопили: «УРА»! И в воздух свои шапки и камалайки побросали… Давай обниматься, целоваться… Начальство, понятно, озверело – и весь барак на десять суток в «кандей». Правда – «с выводом на работы»… А здесь, говорят, всё спокойно обошлось: кто-то тихо радовался, кто-то молча плакал… П ё т р. Так ведь там у вас одни «политики», то бишь «контрики» чалились – «58-я статья»… Н и к о л а . Да какая разница?! «Контрики»!.. А кто у нас – не «контрики»-то? Поймал мужик бревно на реке от плота: печь-то в избе топить надо – дети мерзнут, а их – семеро по лавкам… Ну – «стукнули соседи». Ему срок паяют… Как «врагу народа» - «экономическая контрреволюция»… Или старик в колхозе: норму трудодней не выполнил - по болезни. Тоже – в лагеря, на верную гибель… Ничего же нет у людей: ни пожрать, ни надеть, ни обуть, ни хату обогреть… Вот по мелочёвке все и тащат - кто что может… «Бытовики» – это же в основном неповинный народ! А по этому народу бьют молотом кузнечным! В лепешку плющат… Людоедское государство-то!.. П ё т р. Ну, хорэ: ты мне тут «антисоветскую агитацию»-то не разводи: оглянуться не успеешь – ещё одну «пятерку» накинут… Знаю я нашего брата-«доброхота»: друг на друга стучать больно горазды!.. Н и к о л а й. Да, пол-России сидит, а вторая половина первую сажает, на неё доносит и её же охраняет… Ежели освободят хоть часть – как они друг другу в глаза-то будут смотреть?.. П ё т р. Да запросто… И вообще: где ты только этой интеллигентщины-то набрался?! Память у народа короткая, душа - отходчивая… А сто грамм налей – так ещё и подружатся… В барак забегает паренёк–зек, неловко запинается, падает перед друзьями. Встает, отряхивается. П а р е н ё к (смущённо). Ребята! Из вас кто-нибудь школу среднюю кончил? Никого найти не можем… Лагерную школу у нас в этом году открыли, а учить некому. Набрали кого ни попадя – шаляй-валяй… Вот сейчас класс пишет полугодовую контрольную - по физике. А никто ни одной задачки решить не может. И учитель - тоже… П ё т р. Ну, я задачки всякие в школе без труда решал… П а р е н ё к. Ну так, братан, - пойдём! Пойдём быстрее!.. Выручай!.. А за нами не заржавеет! Мужики отблагодарят – не сомневайся!.. (Далее возможна пантомима.) П ё т р и П а р е н ё к подходят к школе. Садятся на лавочке возле неё. Из класса, где за партами сидят зеки-ученики, а между ними ходит учитель, выносят тетрадь. П ё т р быстро что-то в ней пишет, иногда задумываясь про себя и поднимая голову: считает в уме. Мимо школы идёт майор О р л о в. П ё т р вскакивает, вытягивается в струнку, что-то говорит. М а й о р переспрашивает. П ё т р отвечает. М а й о р даёт ему какое-то указание и следует дальше. П е т р отдаёт тетрадь Па р е н ь к у, а затем возвращается в барак – к Н и к о л а ю. (Конец пантомимы.) Н и к о л а й (с любопытством). О чём это с тобой Орлов базарил? П ё т р. Да учителей в школе у них нема. Набрали выпускников этой же школы. Но те сами ничего не знают. А лагерная Управа на местное начальство давит: это, оказывается, первая школа для зеков на весь Союз! «Почин»! Можно выслужиться! Да ещё как! Звание внеочередное словить, а может – и орденок. Чем чёрт не шутит?! Так вот: приказал мне «хозяин» с завтрашнего дня выходить в школу - учителем физики и математики. Уроки - с семи и до одиннадцати вечера, после рабочего дня в «промзоне»… Н и к о л а й (иронически, но и не без зависти). Ну - ты даёшь!.. Вот это карьера!.. Глядишь: вскорости и «аттестуют» тебя - на офицерскую должность!.. Да и часов там дополна: ты свою «десятку» по «зачетам» отмотаешь года за четыре!.. А между тем: остальные люди из шкуры лезут, чтоб им «зачеты»-то тикали и чтоб раньше на волю выйти… П ё т р. Да ладно тебе! Главное - не на лесоповале тяжеленные рамы – пилы ВАКОП - таскать! Там только «деревянный бушлат» и заработаешь… Что – не так?! Н и к о л а й. Так-то оно так!.. П ё т р. Ну и – тики-так!.. Пошли! Ребята обещали после контрольной выпивку поставить - да с хорошей закусью… Настоящей водяры где-то надыбали!.. Н и к о л а й. «Где-то»!.. Да её вертухаи проносят в зону - и загоняют зекам: впятеро дороже, чем на «воле», между прочим… Волки позорные – кость им в пасть!.. П ё т р. Да Бог с ними со всеми!.. Зато, как видишь, и здесь иногда мечты сбываются: кой-какие - кое в чём!.. Обнявшись, друзья уходят. Свет гаснет. Звучит песня - типа «Широка страна моя родная….» Конец третьей сцены. Сцена 4. В классе Сентябрь 1955 года. Посреди сцены – класс ШРМ женской подкомандировки. Парты, доска, стол и стул для учителя. За партами - женщины-зечки, все - в одинаковой лагерной одежде. На передней парте, перед столом учителя – У л ь я н а, молодая светловолосая красавица с золотистой косой-кольцом на голове (по моде 1950-х годов). В отдалении от класса, ближе к авансцене, стоят З а м п о л и т и П ё т р. З а м п о л и т (наставительно). Ты, Ященко, смотри в оба! Первый урок у тебя сегодня в бабском классе… А бабы эти – нация особая… Так ты чтобы с этими ведьмами - ни-ни, никаких там «шуры-мур»!.. Имей в виду: эти пройдохи присосутся невзначай, а потом и изнасильничают - всем скопом… Такие случаи тоже бывали!.. Ну и - это самое… Моральный облик советского учителя не роняй! П ё т р. Не сомневайтесь, гражданин начальник! Буду держать себя в рамках! Изо всех сил!.. З а м п о л и т (грозя кулаком). То-то же… (Уходит). К Петру осторожно приближается гигантский, заросший бородой и буйной шевелюрой кавказец-зек Г у л у д я н. Г у д у л я н (вполголоса). Учител! Запиши меня школа! Без русский язык турма трудно. Бежать нелзя! П ё т р (ошарашено). Ты откуда здесь взялся? Г у д у л я н. Командыровка… Рэмонт – мало-мало… П ё т р. А-а.. Ну а бежать-то тебе куда? И зачем - главное? Г у л у д я н. Я неправилно сидел… Мой сосед человек убивал… На меня показал… Дал денги - судья… Я сижу турма, сосед дома живьёт… Надо мене дом бежат!.. Сосед башка резат… П ё т р. Ты вот что: ты завтра где будешь? Г у д у л я н. Наш ОЛП. П ё т р. Вот там вечерком и приходи – в школу. Начальство будет на месте - и тебя запишут куда надо... Лады? Г у д у л я н (кивает головой). Лады, учител!.. (Исчезает). П ё т р, качая головой, направляется в класс. Подходит к учительскому столу. С задней парты, стараясь чеканить шаг, выступает з е ч к а - Д е ж у р н а я. Д е ж у р н а я (докладывая П е т р у). Гражданин учитель! 10-й «б» класс к уроку физики готов. Дежурная - заключённая Гонцова. П ё т р осматривает класс: в нём женщин - битком. Раскрывает учебный журнал, разглядывает его, хмыкает. П ё т р (обращаясь ко всем присутствующим). Граждане учащиеся! Вас по списку здесь - пятнадцать человек, а в классе - больше тридцати. Как говорится: яблоку негде упасть… Так работать я не могу! Лишних убедительно прошу удалиться!.. Д е ж у р н а я (взмолившись). Гражданин учитель! Не выгоняйте! Ради Бога! Дайте полюбоваться мужчиной! У нас ведь большинство допуска в «мужскую зону» не имеют. Так что годами же вас не видим!.. У нас в зоне даже начсостав - сплошь женский!.. П ё т р, качая головой, жестом отпускает Д е ж у р н у ю на место, садится за свой стол, смотрит в журнал, поднимает глаза, натыкается взглядом на У л ь я н у - и вдруг весь обмирает. Его словно током прошибло: лицо заливает краска, перехватывается дыхание… Весь класс не сводит глаз с учителя. Кажется: никто и не дышит. У л ь я н а тоже краснеет, тяжело дышит… Как будто между нею и П е т р о м промелькнула какая-то искра… Общее молчание. Наконец, П ё т р берёт себя в руки. П ё т р (переводя дыхание и обращаясь к классу).Тема сегодняшнего урока - «Второй закон Ньютона». П ё т р встаёт, подходит к классной доске. На ней - со всех сторон - нарисованы мелом цветочки и травиночки, а в них - целующиеся амурчики. П ё т р (дежурной, сурово). Гонцова! Обеспечьте чистую доску - для начала урока! Д е ж у р н а я исполняет приказание. П ё т р записывает на доске тему урока. Затем движется по проходу между партами. Что-то говорит – по теме занятий. Головы всех женщин-учениц синхронно поворачиваются за ним: у всех полуоткрыты рты, глаза мечтательно млеют… Одна У л ь я н а, борясь с собой, напряжённо сидит, уткнувшись лицом в тетрадь и придерживая голову руками. П ё т р (продолжая). А теперь откройте учебник - на странице сто десятой. Задание номер три. Сейчас мы попробуем решить эту задачу вместе! П ё т р вновь подходит к доске. Рука его пишет на ней строку за строкой, передвигаясь то вправо, то влево. И, в такт движению его руки, головы млеющих женщин поворачиваются тоже - то вправо, то влево. Никто ничего не записывает в свои тетради: не до этого... Раздаётся звонок – к окончанию занятий. П ё т р встаёт у своего стола. Ученицы тоже поднимаются со своих мест. П ё т р. Урок окончен. Все свободны! (Обращаясь к У л ь я н е). А вас я попрошу задержаться - на пять минут. Мне кажется, вы что-то не поняли - из сегодняшней темы?.. Женщины, выходя, подмигивают У л ь я н е. Одна солагерница даже пытается ущипнуть её. П ё т р и У л ь я н а остаются в классе одни. П ё т р. Как тебя зовут? У л ь я н а. Ульяна… П ё т р (поражённо – словно от повторного удара током). Наваждение какое-то!.. Это же - имя моей мамы!.. Видно, судьба нас сводит!.. Ну, так расскажи, красавица, о себе – хоть немного! У л ь я н а. А чего тут рассказывать-то? Родом - из Харькова. Лагерный срок – «червонец». Отмаяла уже два года… Муж на «воле» женился на другой. Двое детей с мамой моей живут, да она всё болеет. Боюсь: умрёт – и сдадут детей в приют… П ё т р. И у меня тоже - жена с ребёнком… (Пауза). А за что села-то? У л ь я н а. Да - по глупости. Окончила техникум советской торговли. Год уже продавцом отработала. И меня завсекцией - с полной материальной ответственностью - выдвинули. Комсомолка, отличница, передовичка!.. Мне бы, дуре, задуматься… А я радуюсь: «какая я талантливая и умная»!.. Ну а через три месяца – внезапная ревизия! И огромная недостача: всё уже давно украдено и на меня повешено… Вот и поплыла… П ё т р. Знаешь... Не прими за мужицкий трёп... Это чистая правда – от сердца: я женщины красивее тебя в жизни не видел!.. Ну, втюхался - по уши, сразу, при первом же взгляде!.. Будто током меня дергануло!.. (В отчаянии сжимает голову руками). Но что же мне теперь делать-то?.. Что нам делать: и врозь – нельзя, и вместе – невозможно!.. У л ь я н а. Да что уж ты горько так?! Ты ведь меня тоже поразил - мгновенно!.. Словно какой-то тёплый шар - из моей груди выплыл и в тебя вошёл!.. Ничего мне в этой жизни не надо: только сидеть бы и на тебя бы смотреть!.. Никогда со мной такого ещё не было!.. А что там будет?.. Да будь что будет!.. Теперь хоть смысл есть - в этом мире проклятом! Есть кому душу приоткрыть… А то – стыдно сказать: я ведь здесь стихи начала сочинять – от одиночества. Давно уже… Но никому не говорила, да и некому было… Медленно и осторожно тянется ладонь руки У л ь я н ы к руке П е т р а. И вдруг - руки и весь контур влюблённых начинают светиться. Над их головами появляется нимб. Звучит один из проникновенных русских лирических романсов - начала ХХ века. Вариант: «Не уходи, побудь со мною…» (М.Пойгин? – Н.Зубов). Возможно также: «Романс» (из музыкальных иллюстраций Г.Свиридова к повести А.С. Пушкина «Метель»). На сцене микшируется свет. Занавес. Конец первого действия. Антракт. В антракте одетый в лагерную робу артист исполняет на сцене под гитару какие-то песни того периода. Возможно: «Окурочек» Ю.Алешковского или (его же) «Товарищ Сталин, вы большой учёный…» |