чернобыль. Григорий Медведев. Чернобыльская тетрадь
 Скачать 0.85 Mb.
|
|
И тем не менее я не мог говорить с ним иначе. - Сколько ты получил рентген? - Сто-сто пятьдесят,-глухим, хрипловатым, таким знакомым голосом ответил стоящий в полутьме у стены человек. - Где твоя семья? - Не знаю. Кажется, в Полесском... Не знаю... Я никому не нужен... Болтаюсь, как дерьмо в проруби. Никому здесь не нужен... - А где Фомин? - Он свихнулся... Отпустили отдохнуть... В Полтаву... - Как оцениваешь нынешнюю ситуацию здесь? - Нет хозяина... Кто в лес, кто по дрова. - Мне говорили, что ты просил у Щербины разрешения на эвакуацию Припяти двадцать шестого апреля утром. Это так? - Да... Но мне сказали: не поднимать панику... Это была самая тяжкая и страшная ночь для меня... - Для всех,- сказал я.- Что мы стоим здесь? Давай пройдем в какую-нибудь пустую комнату. Опять глаза в глаза. Говорить было не о чем. Все и так ясно. Почему-то вспомнилось, по телевизору видел, на съезде камера несколько раз отыскивала в зале его лицо. Лицо человека, достигшего вершины признания. И еще... еще... Властное было лицо... - Ты докладывал в Киев двадцать шестого апреля, что радиационная обстановка в пределах нормы? - Да... Так показывали приборы... Кроме того, было шоковое состояние. Я взял блокнот, чтобы записывать, но он остановил меня. - Все здесь очень грязное. На столе миллионы распадов. Не пачкай руки и блокнот... Заглянул Майорец, и Брюханов, видимо уже по привычке, с готовностью вскочил, забыв обо мне, и пошел к нему. Мне представился незнакомый, тоже пудрено-бледный человек (при воздействии доз радиации до 100 рентген происходит спазм наружных капилляров кожи. и создается впечатление, что лицо припудрили). Оказался начальником отдела атомной станции. Горько улыбаясь, сказал: - Если бы не эксперимент с выбегом генератора, все было бы по-прежнему... - Сколько вы схватили? - Рентген сто. От щитовидки первые дни светило сто пятьдесят рентген. Сейчас уже распалось... Йод-131. Зря не дали людям взять нужные вещи. Многие сейчас очень мучаются. Можно было в полиэтиленовые мешки...-И вдруг сказал: -Я помню вас, вы работали у нас заместителем главного инженера на первом блоке. - А я что-то запамятовал... Где сейчас сидят ваши, эксплуатация? - На втором этаже, в конференц-зале и в соседней комнате. Пошел на второй этаж. Снаружи в воздухе хорошо светит, думал я, почему они не экранируют окна свинцом?.. В коридоре-в основном двери в кабинеты министров, академиков. А вот дверь без надписи. Открыл, заглянул. Продолговатая комната, окна полузашторены. За столом сидел седой человек. Узнал зампреда Совмина СССР Силаева. В прошлом - министр авиационной промышленности. Сменил здесь Щербину 4 мая. Зампред молча смотрит на меня. Глаза властно поблескивают. Молчит, ждет, что скажу. - Окна надо экранировать листовым свинцом,- не называя себя, сказал я. Он продолжал молчать, но лицо его мало-помалу стало приобретать жесткое выражение. Я закрыл дверь и прошел в конференц-зал... Замечу, что экранировали окна свинцом значительно позже, 2 июня, при сменившем Силаева зампреде Совмина СССР Воронине, когда реактор выплюнул из-под наваленных на него мешков с песком и карбидом бора очередную порцию ядерной грязи. На сцене конференц-зала за столом президиума сидели эксплуатационники и по нескольким телефонам поддерживали оперативную связь с бункером и блочными щитами управления первых трех блоков АЭС. У всех сидящих в "президиуме" лица виноватые, нет былой выправки и уверенности атомных операторов, характерных для времен успеха и славы. В зале на стульях небольшими группками сидят люди. У окна вижу старого приятеля, начальника химцеха Ю. ф. Семенова, он что-то обсуждает с незнакомым мне человеком в спецовке. Семенова я в 1972 году принимал на работу, он тогда очень рвался на Чернобыльскую АЭС. Специалист он толковый, много лет проработал на спеи-очистке радиоактивных вод. - Здорово, старина!-оторвал я его от беседы. - О-о! Рад видеть тебя. Вот видишь, в какие времена приехал... - Приехал вот... Семенов, тоже пудрено-бледный, за последние несколько лет сильно слал. Смолисто-черные бакенбарды стали совсем белыми. Года два назад он оформил пенсию по первому списку, собирался оставить цех. - Ты же хотел уйти на чистую работу? - Да-а... Хотел вот, но замешкался. А теперь куда уж... Теперь я здесь нужен. - Жена, дочь где? - Они в Мелекессе у бабушки. Вещи вот вывезти не удалось Все, что нажито, все пропало. И дача и машина. Я только новую купил... В квартире у меня, вчера ездил туда, на всех вещах один рентген в час. Куда с этим денешься? Первый микрорайон, ему больше всего досталось от радиоактивного облака. Возле окна-огромный мешок с футбольными камерами, белесоватыми от талька. Зачем их столько? - Пробы воздуха берем,-объяснил один из операторов. - Где? - Да везде. И в Припяти, и в Чернобыле, и в тридцатикилометровой зоне... - Это что, вместо камер Туркина? (Камера Туркина-пластмассовая гармошка с клапаном, при растягивании которой внутрь забирается порция воздуха или газа для пробы.) Оператор засмеялся; - Где их возьмешь, камеры Туркина? А этого добра навалом- - Как же вы накачиваете их? Насосом? - Где насосом, а где и ртом. Велосипедных насосов тоже не напасешься. В нынешних условиях - страшный дефицит. - Ртом надувать - неточный замер будет,-сказал я.-Вдохнул- и половина радиоактивных веществ в легких осталась. Легкие как фильтр действуют. При каждом вдохе-выдохе в легких идет накопление радиоактивной грязи. - А что делать?- смеется оператор. - Мы уже на такие пустяки внимания не обращаем. В бывшем кабинете первого секретаря знакомые и незнакомые люди в хлопчатобумажных комбинезонах, в торце стола безучастно сидит Брюханов. На столе фотографии разрушенного реактора, сделанные с вертолета, генплан промплощадки. Брюханов тычет в одну из фотографий: - Это бассейн выдержки отработавшего топлива. Битком забит кассетами. Воды в бассейне сейчас точно нет, испарилась. Кассеты разрушатся от остаточных тепловыделений... - Разве их возьмешь оттуда? - сказал Игнатенко.- Захороним вместе с реактором... Вошел высокий пожилой генерал в парадном мундире. - Кто мне подскажет, товарищи? Я командую группой армейских дозиметристов. Никак не наладим контакт ни со строителями, ни с эксплуатацией, надо, чтобы кто-то координировал. Ему советуют найти Каплуна, это начальник службы дозиметрии АЭС. У меня своя забота: нужна машина, чтобы проехать в Припять и к блоку. Игнатенко отказал: проси у Кизимы. Я спустился на первый этаж в диспетчерскую. У телефона дежурил заместитель начальника Главтехстроя Минэнерго СССР В. И. Павлов. - У тебя машина есть?- спросил я. - Проскочить в штаб Кизимы. - Нет, к сожалению. Здесь каждый со своей тачкой. Тысяча хозяев, черт ногу сломит. Садовский куда-то уехал на своем "жигуле".., - Ладно, пойду пехом. Будь здоров. От политого десорбирующими растворами асфальта поднимаются испарения. Тошнотворно-приторный запах. Иду вдоль улицы вверх. Тихо. И листва какая-то притихшая, вроде заторможенная. Еще не мертвая, но неестественная, будто листья покрыли воском, законсервировали, и они застыли и прислушиваются, принюхиваются к ионизированному газу. Ведь от воздуха светит до 20 миллирентген в час... Но еще живы деревья, еще находят в этой плазме что-то свое, нужное для жизни. Вот и вишни и яблони в буйном цвету. В отдельных местах уже есть завязь. Но все, и цветы и завязь, копят теперь активность. У плетня покинутого подворья девушка лет двадцати в белом х/б комбинезоне обламывает ветви цветущей вишни. Окунула в букет лицо. - Девушка, цветы грязные. - Да ну вас,- отмахнулась она и вновь принялась ломать ветви. Я тоже сломал несколько усыпанных белыми цветами веток. Двинул с букетом к Кизиме. Штаб Кизимы находится в бывшем здании ПТУ. Полно народу. Стоят, сидят на лавочках, ходят туда-сюда по делу и без дела. Подъезжающие и отъезжающие машины поднимают долго не оседающие облака пыли. Респираторы у большинства людей висят на шее. Некоторые, когда поднимается пыль, натягивают их на нос. Метрах в тридцати от ПТУ на хоздворе - вышедшие из строя радиоактивные бетоновозы, миксеры, самосвалы. У крыльца ПТУ густая липа. Птиц не слышно. В лучах припекающего солнца упруго звенит большая синяя муха. Не вся живность исчезла. Мухи есть. И не только большие синие, но и обычные домашние. Много мух внутри здания. По запаху, ударившему в нос, становится ясно, что санузлы здесь работают плохо. У входной двери дозиметрист измеряет активность спецовки на невысоком, в защитного цвета комбинезоне рабочем. Лицо у рабочего буро-коричневое (ядерный загар), он возбужден. - Где был?-спросил дозиметрист, приставляя датчик к щитовидной железе. - У завала... Еще в транспортном коридоре... - Больше не ходи туда... Хватит с тебя... - Сколько взял? - Говорят, больше не ходи туда,-сказал дозиметрист и отошел в сторону. Я попросил его измерить активность букета цветов. - Двадцать рентген в час. Выбросьте его подальше... Забросил букет на хоздвор, к радиоактивным машинам. Из кабинета Кизимы вышло несколько человек. Возбуждены. Ки- зима один, откупоривает банку манго. На щеках паутина волокон ткани Петрянова от респиратора "лепесток". - Привет, Василий Трофимович! - А-а, привет москвичам!-безрадостно отвечает он. Кивает на банку:-Витаминов целый комплекс. От радиации помогает.-Жадно пьет, судорожно дергается кадык. Телефонный звонок. Кизима взял трубку. - Да! Кизима... Слушаю, Анатолий Иванович... Министр,-шепнул мне, прикрыв микрофон рукой.-Да, да, слушаю. Взять карандаш и бумагу? Взял. Рисую наклонную линию под сорок пять градусов, так... Теперь вертикальную... Есть... Теперь горизонтальную. Нарисовал... Получился прямоугольный треугольник. Все? - Он еще некоторое время слушал, потом положил трубку.- Вот, понимаешь, работаю как прораб. Министр Майорец-как старший прораб, а товарищ Силаев, зампред Совмина СССР,- как начальник стройки. Полный бардак. Вот, пожалуйста, звонок министра. Передал мне рисунок по телефону. Треугольник...-Кизима повернул ко мне листок. - Это завал возле блока. Говорит, на него качай цементный раствор. Будто я первоклашка и ничего не знаю, А я этот завал пешком обошел двадцать шестого апреля утром. А потом еще несколько раз. И сейчас только что оттуда... А он мне, понимаешь, рисуй треугольник. Ну, нарисовал, а дальше что? Мне, честно говоря, они не нужны- ни министры, ни зампреды. Здесь стройка, пусть радиационно опасная, но стройка. Я начальник стройки. Мне достаточно Велихова научным консультантом, военные должны организовать комендатуру и обеспечить порядок. И людей, конечно Люди-то разбежались. Имею в виду штатный состав стройки. Да и дирекция. У них уехали без документов и выходного пособия более трех тысяч. На двадцать пять человек один дозиметр, и тот неисправный. Но даже неисправный действует магически. Люди доверяют этой железке. А без нее не идут на облучение. Вот у тебя дозиметр... Отдай его мне. С ним пошлю еще двадцать пять человек. - Вернусь из Припяти - отдам,- пообещал я Кизиме. Вошел прораб. - Василий Трофимович, нужны водители на смену. Мы сжигаем людей. Эта смена уже выбрала норму. Почти у всех двадцать пять бэр и больше. Люди плохо себя чувствуют. - А что Яковенко?-спросил я.-Три дня назад его диспетчер звонил в Москву, жаловался, что трест не может справиться с прикомандированными шоферами, бездельничают, пьют водку, негде расселять, нечем кормить... - Да что ж он врет! Мне позарез нужны люди! - Жжет грудь, кашель, болит голова,-пожаловался Кизима. - Почему не экранируешь свинцом окна, кабины автомашин? Это уменьшит облучаемость. - Свинец вреден,- убежденно говорит Кизима. - Настораживает людей и сдерживает работы. Связались с Москвой. Срочно командировать водителей на смену облученным. Яковенко сказал, что завтра утром двадцать пять человек прибудут в Чернобыль для подмены. Прораб, обнадеженный, ушел. И тут же - стук в дверь. Молодой генерал-майор и с ним еще три офицера-полковник и два подполковника. - Подразделение прибыло для охраны пруда-охладителя. Чтобы не было диверсии: могут взорвать плотину, и вся грязная вода уйдет в Припять и Днепр... Выставляю по всему периметру дамбы посты, но необходимы укрытия, защищающие часовых от облучения. - Предлагаю лотки,- сказал Кизима. - Есть у нас тут железобетонные лотки длиной два метра каждый. Поставить на попа под углом, и будка готова. Давать команду? Звонок. Кизима снял трубку. - Так... Так... А что говорит Велихов? Думает?.. Пусть думает. Прекратите пока подачу смеси на завал. - Положил трубку. - Гейзеры из жидкого бетона начали бить. На топливо в завале как попадет жидкость, начинается то ли разгон атомный, то ли просто нарушение теплообмена и рост температуры. Резко ухудшается радиационная обстановка. - Мне бы надо, Василий Трофимович,-сказал я,- проскочить к аварийному блоку. Машину можешь дать на часок-другой? - С машинами дело дрянь... Ладно. Здесь один начальник уехал на денек в Киев. Возьми его "Ниву". У нее два ведущих моста, может сгодиться. Прихвати у дозиметристров радиометр. На часок-другой одолжат.-Кизима назвал номер машины.-Шофера зовут Володя. - Не робкий? - Парень боевой. Недавно из армии. К счастью, у Володи оказался спецпропуск в Припять. Через десять минут мы уже выскочили на автостраду в сторону Чернобыльской АЭС. Сотни раз ездил я по этой дороге в 70-е годы и позже, когда работал уже в Москве. Восемнадцатикилометровая лента асфальта на перегоне от Чернобыля до Припяти окантована метровой ширины розовым бетоном. Это защитные полосы, чтобы не обламывался с боков асфальт. Мы радовались в свое время, что только у нас такая дорога и что меньше средств придется тратить на ремонт дорожного полотна. Но теперь... - А если возле четвертого блока заглохнет мотор? - с подначкой спросил Володя. - У нас уже случалось такое, правда, не около блока, а в Припяти... Там не так печет... - Заведешь, если заглохнет,- сказал я. - По какой специальности служил? - На "УАЗе-469" возил командира полка. А вот и дозиметрический пост. Солдаты химвойск, смотрите. На обочине дороги стояла большая зеленая машина-цистерна с навесными приспособлениями: насосы, приборы, шланги. Со стороны Припяти подъехал "Москвич", его остановили, измерили датчиком колеса, днище, кузов сверху. Пассажиров и водителя попросили выйти. Машину стали мыть десорбирующими растворами. Солдаты в респираторах и матерчатых шлемах, плотно облегающих голову, уши, спадающих шалькой на плечи. Один из солдат с радиометром на груди и длинной палкой-датчиком сделал нам отмашку рукой. Мы остановились. Он проверил спецпропуск, приклеенный Володей к лобовому стеклу. Все в порядке. "Обнюхал" датчиком нашу "Ниву" - фон. - Можете ехать, но учтите-там машину испачкаете. Вон на "Москвиче" три рентгена в час. И не отмывается. Не жалко машину? - У нас радиометр,-показал я на прибор,-будем осторожны. Солдат посмотрел на меня впитывающими синими глазами: мол, меня не обведешь, дядя,- и, с силой захлопнув дверцу, разрешающе махнул рукой. Володя поддал газку. "Нива" летела со свистом. Я приспустил стекло и высунул датчик. Интересно было узнать, как нарастает активность с приближением к Припяти. Справа и впереди за убегающими вдаль радиоактивными зеленями хорошо был виден белоснежный в лучах майского солнца комп-лекс Чернобыльской АЭС, ажурное кружево мачт объединенного распредустройства в 330 и 750 киловольт. Я знал уже, что на площадку ОРУ-750 взрывом закинуло куски топлива и оттуда здорово сифонит... На фоне всей этой шикарной белизны и ажурности болью в душе отдавался страшный черный развал четвертого энергоблока. Стрелка радиометра вначале показала 100 миллирентген в час; а затем уверенно поползла вправо-200, 300, 500... И вдруг-рывок на зашкал. Я переключил диапазоны. 20 рентген в час. Что это? Скорее всего рентгенный ветерок со стороны аварийного блока. Через пару километров стрелка радиометра снова упала, на этот раз на 700 миллирентген в час. Вдали показался хорошо различимый, давно знакомый дорожный указатель "Чернобыльская АЭС имени Ленина" с бетонным факелом. Далее-указательный бетонный знак: "Припять, 1970 год". - Давай, Володя, сначала в Припять. Володя взял левее, поддал га'зку, и вскоре мы влетели на путепровод. Перед глазами открылся белоснежный в лучах солнца город. На путепроводе стрелка радиометра снова рванула вправо. Я стал переключать диапазоны. - Быстрей проскакивай это место. Тут прошло облако взрыва. Натрясло здесь... Быстрей... На большой скорости мы проскочили горб путепровода и стремглав влетели в раскинувшийся перед нами мертвый город. Сразу бросилось в глаза и больно ударило: трупы кошек и собак, всюду-на дорогах, во дворах, в скверах - белые, рыжие, черные, пятнистые трупы расстрелянных животных. Зловещие следы покинутости и необратимости несчастья... - Езжай по улице Ленина,- попросил я Володю. Строительный номер дома, где я жил, когда работал здесь, девятый, помню до сих пор. Странно выглядел город. Будто раннее-раннее утро. Все спят мертвым, беспробудным сном. Утварь и белье на балконах. Блики солнца в окнах, похожие на бельма, а вот случайно раскрытое окно и, как мертвый язык, выпавшая наружу занавеска, увядшие цветы на подоконниках... - Стоп, Володя, вот здесь направо. Сбавляй скорость...- Стрелка радиометра ползала туда-сюда от 1 рентгена до 700 миллирентген в час. - Езжай медленно,- попросил я. - Вот мой дом... Здесь я жил на втором этаже. Ишь как разрослась рябина. Вся в радиоактивном цвету. При мне до второго этажа не дотягивала, а теперь аж до четвертого дотянулась. Пусто. Плотно зашторенные окна. Чувствуется, что за этими шторами нет жизни, они как-то удручающе неподвижны. Вон велосипеды на балконе, какие-то ящики, старый холодильник, лыжи с красными палками. Все пусто, глухо, мертво. На узкой бетонной дороге внутреннего дворика поперек - труп огромного черного, в белых яблоках дога. - Останови, замерю, сколько набрала шерсть. Володя заехал левыми колесами на клумбу и остановился. Зелень цветов от радиации почернела, цветы пожухли. Активность грунта и бетона дороги - 60 рентген в час. - Смотрите, смотрите!-вскрикнул Володя, показывая рукой. По узкому проулочку от школы вдоль стены длинного пятиэтажного дома в нашу сторону бежали две большие тощие свиньи. Они подскочили к машине, взвизгивая, ошалело тыкали мордами в колеса, в радиатор. Затравленными красными глазами поглядывали на нас, поводили рылами вверх, к нам, словно прося чего-то. Движения какие-то несогласованные, раскоординированные. Их шатало. Я подсунул датчик к боку борова - 50 рентген в час. Боров пытался было хапнуть зубами датчик, но я успел отдернуть. Тогда голодные радиоактивные свиньи принялись пожирать дога. Они довольно легко отрывали из бока уже разложившегося трупа большие куски, раздергивая труп и протаскивая его туда-сюда по бетону. Из провалившихся глаз и ощеренной пасти поднялась стая растревоженных синих мух. - Давай назад, Володя. На путепровод и к разрушенному блоку. |