Главная страница
Навигация по странице:

  • МОЗГОВАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ МОТИВАЦИОННОЙ ОСНОВЫ И ПРОГРАММИРОВАНИЯ РЕЧЕВОГО ВЫСКАЗЫВАНИЯ

  • Лурия А.Р. - Язык и сознание (1998). И сознание издательство Московского университета 1998 удк 159. 9 Ббк 88 Л86 Печатается по постановлению Редакционноиздательского совета Московского университета Рецензенты доктор филологических наук В.


    Скачать 2.68 Mb.
    НазваниеИ сознание издательство Московского университета 1998 удк 159. 9 Ббк 88 Л86 Печатается по постановлению Редакционноиздательского совета Московского университета Рецензенты доктор филологических наук В.
    АнкорЛурия А.Р. - Язык и сознание (1998).doc
    Дата06.03.2018
    Размер2.68 Mb.
    Формат файлаdoc
    Имя файлаЛурия А.Р. - Язык и сознание (1998).doc
    ТипКнига
    #16304
    страница21 из 26
    1   ...   18   19   20   21   22   23   24   25   26

    МОЗГОВАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ

    РЕЧЕВОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ.

    ПАТОЛОГИЯ РЕЧЕВОГО ВЫСКАЗЫВАНИЯ

    Выше мы подробно осветили основные вопросы психологии речевой деятельности.

    Мы остановились на структуре слова и фразы, на происхожде­нии этих основных составных единиц языка, на порождении це­лого речевого высказывания, на анализе того пути от мысли к развернутому речевому сообщению, который проделывает чело­век, формулируя свое речевое высказывание.

    Мы остановились на этапах декодирования, или понимания, речевого сообщения, начинающегося с восприятия обращенной к человеку речи, проходящего стадии последовательного анали­за содержания воспринимаемого высказывания и кончающего­ся постепенным превращением воспринимаемого высказывания в мысль.

    Наконец, мы остановились в общих чертах на том, как проте­кает процесс логического вывода, осуществляемого при помощи языка и позволяющего выходить за пределы реального чувствен­ного опыта.

    Этим мы исчерпали психологические и психолингвистичес­кие аспекты данной проблемы, рассматривающие внутренние механизмы формирования речевого сообщения и процесс его де­кодирования. Теперь мы обратимся к проблеме мозговой орга­низации речевой деятельности.

    Мы остановимся на анализе тех мозговых механизмов, кото­рые лежат в основе порождения речевого высказывания, а также и на анализе механизмов, обеспечивающих возможность перево­да воспринимаемого речевого высказывания в мысль, т.е. пони­мание смысла речевого сообщения в целом.

    Мы вступаем в область, едва ли не самую интересную и важ­ную для материалистической психологии, которая, однако, не­смотря на столетнюю историю, осталась еще малоразаботанной.

    МЕТОДЫ

    Анализ мозговой основы психической деятельности распола­гает, как известно, двумя основными методами. Первым из них является сравнительно-эволюционный метод, вторым — метод анализа особенностей изменения психической деятельности при локальных мозговых поражениях.

    Первый метод широко зарекомендовал себя в истории науки. Сравнивая, как построен мозг на разных этапах эволюционной лестницы, с теми особенностями поведения, которыми обладают животные, можно дать в целом ответ на вопрос о мозговых меха­низмах сложных форм психической деятельности, отличающих один вид животного от другого.

    К сожалению, сравнительно-анатомический метод малопри­годен для изучения поставленной нами проблемы. Как известно, в отличие от эволюции мозга эволюция языка насчитывает срав­нительно небольшой отрезок времени. Язык создавался в тече­ние сорока — пятидесяти, может быть сотни тысяч лет, что не идет, конечно, ни в какое сопоставление с многими миллионами лет эволюции мозга. Поэтому сопоставление развития мозга, с одной стороны, и развития языка — с другой, вряд ли позволит сделать какие-либо существенные выводы о мозговой организа­ции различных форм развитой речевой деятельности.

    Конкретный материал наблюдений полностью подтверждает это предположение. Мозг человека, стоявшего на низком уровне исторического развития, не имевшего развитой речевой деятель­ности, но относящегося к роду Homo sapiens, мало чем отличает­ся от мозга современного, высокоразвитого человека, у которого организация речевой деятельности достигла высокой степени.

    Малоэффективным является и анализ онтогенетического раз­вития мозга. Развитие мозга ребенка протекает относительно быстро, однако темпы развития мозгового аппарата не идут ни в какое сравнение с темпами овладения языком. Ребенок в течение шести или десяти месяцев овладевает основными глубинными грамматическими структурами, усваивает основные правила по­строения языка и переходит к сложным формам речевого выска­зывания. По-видимому, сравнение развития мозга и его микро­структур в онтогенезе может дать определенную информацию для понимания мозговых механизмов, лежащих в основе речевой де-

    ятельности. Однако пока в этом направлении сделано еще очень мало. В настоящее время центральное место в изучении проблемы мозговой организации речевых процессов принадлежит анализу того, как изменяется речевая деятельность при локальных пораже­ниях мозга и к каким именно последствиям в речевой коммуника­ции ведут различно расположенные очаги мозговых поражений.

    Таким образом, через патологию мы обращаемся к норме, по­скольку «патологическое открывает нам, расчленяя и упрощая, то, что было скрыто от нас, цельное и нераздельное, в физиоло­гической норме» (И.П. Павлов).

    История изучения нарушений различных форм речевой деятель­ности при локальных поражениях мозга насчитывает более 100 лет.

    Еще в 1861 г. французский анатом Брока показал, что пораже­ние задней трети первой лобной извилины левого полушария приводит к своеобразной патологии, когда больной, не имею­щий параличей речевого аппарата, теряет возможность говорить, хотя полностью сохраняет способность понимать обращенную к нему речь. Через тринадцать лет, в 1874 г., немецкий психиатр Вернике описал второй факт не меньшего значения. Он показал, что больные с поражением задней трети первой височной изви­лины левого полушария сохраняют способность говорить, одна­ко лишаются способности понимать обращенную к ним речь. Как говорил Вернике, у них нарушаются «сенсорные образы слова». Эти наблюдения положили начало клиническому изучению моз­говой организации речевой деятельности человека. Они показа­ли, что локальные поражения мозга приводят не к общему сни­жению речевой деятельности вообще, а к дифференцированным нарушениям речи, различающимся по своей структуре. Следова­тельно, речевой процесс опирается на ряд совместно работающих зон мозговой коры, каждая из которых имеет свое специфическое значение для организации речевой деятельности в целом.

    Эти наблюдения, казалось бы, раскрыли необозримые перс­пективы для точного изучения мозговой организации речевых процессов. Однако вскоре на этом пути возникли существенные трудности, на преодоление которых ушел не один десяток лет. Эти трудности имели в своей основе неподготовленность основ­ных теоретических представлений о строении языка, с одной сто­роны, и неправильное понимание принципиального вопроса об отношении языка к мозгу — с другой.

    Неврологи и психологи, занимавшиеся анализами мозговой организации речевых процессов и описывавшие изменения речи при локальной мозговой патологии, первоначально располагали еще несовершенной теорией языка и речевой деятельности. Со­гласно этой теории, соответствовавшей взглядам ассоциационизма, господствовавшего в XIX в., речь является не более чем ассо­циацией звуков или артикуляторных движении с определенными представлениями. Соответственно этой теории и толковались полученные данные.

    При объяснении симптомов, возникающих при поражении задней трети первой лобной извилины левого полушария (зоны Брока), высказывалось предположение, что эта зона является «центром моторных образов слова», и результаты поражения этой зоны следует рассматривать как следствие нарушения этих обра­зов при сохранности самих речевых движений.

    Соответственно объяснялись и факты, описанные Вернике. Задняя треть верхней височной извилины левого полушария пред­ставлялась как «центр сенсорных образов слова», или «центр по­нятий слова» (Wortbegriff). Поражение этого центра, по мнению этих авторов, приводило к разрушению «сенсорных образов сло­ва» при сохранении «моторных образов слова».

    Лихтгеймом и целым рядом следовавших за ним неврологов были сделаны и другие попытки описать более сложные формы речевых расстройств («проводниковую», «транскортикальную» афазии), однако они также не выходили за пределы той же упро­щенной, ассоциативной схемы речевой деятельности.

    Подобное упрощенное понимание психологической структу­ры речевой деятельности оказалось слишком бедным для того, чтобы проанализировать основы мозговой организации различ­ных форм речевой деятельности; клиника речевых расстройств, возникающих при локальных поражениях мозга, выходила за пределы этой схемы.

    Вскоре возникла реакция на эти элементарные, упрощенные представления о психологической структуре речи.

    Пересмотром этих представлений были позиции так называ­емой ноэтической школы, к которой присоединились как мно­гие крупнейшие неврологи (Монаков, 1913; Гольдштейн, 1948), так и психологи, примыкавшие к Вюрцбургской школе (Ван-Верком, 1925).

    Эти авторы рассматривали речь как сложную символическую деятельность, единую по своей структуре, исходящую из абстракт­ной установки и реализующую сложные формы категориального мышления.

    Мозговые поражения, как предполагали эти авторы, неизбеж­но приводят к распаду этих сложнейших символических процес­сов («абстрактной установки» или «категориального поведения»). Те факты, которые трактовались раньше как частичные, специ­фические формы распада речевой деятельности, теперь стали рас­сматриваться как проявления общего снижения «категориально­го поведения», которое больше связано с массой пострадавшего мозга, чем с локализацией патологического очага.

    Легко видеть, что эти представления в еще меньшей степени продвигали решение вопроса о мозговой организации речевых процессов. Они столь же мало удовлетворяли насущные задачи науки, как и попытки, исходившие из механистических пред­ставлений ассоциационизма.

    Необходим был тщательный анализ психологической структу­ры речевой деятельности в целом; разложение реального речево­го процесса на входящие в него составные компоненты; выявле­ние тех факторов, которые лежат в основе отдельных этапов рече­вой деятельности; описание тех условий, при которых формируются речевые высказывания. Только эта работа, на которую ушел не один десяток лет, помогла построить более адекватную теорию речевых процессов, которая продуктивно могла быть использова­на для анализа изменений речевых процессов, возникающих при локальных поражениях мозга. Формирование теории языка и стро­ения речевой деятельности заняло не одно десятилетие, и только в сороковых — пятидесятых годах нашего столетия усилиями лингвистов, психолингвистов и психологов были созданы осно­вы для такой теории речевой деятельности, которая была бы адек­ватна дальнейшему анализу мозговой организации речевых про­цессов. Мы изложили эту теорию в предшествующих лекциях и не будем больше на ней останавливаться.

    Второе затруднение, которое возникало на пути анализа моз­говой организации речевых процессов, состояло в том, что боль­шинство исследователей пытались непосредственно сопоставлять сложные речевые образования с локальными поражениями моз­га. Именно на основании этой психоморфологической концеп-

    ции и создавались гипотезы, согласно которым те или иные уз­коограниченные участки мозга полностью обеспечивают такие аспекты речи, как распознавание звуков, лексическая, морфоло­гическая или синтаксическая системы языка. Такую позицию за­нимал, например, известный немецкий психиатр Клейст, автор карты мозга, согласно которой отдельные части коры соответ­ствуют отдельным сторонам речевой деятельности человека. Близ­кую позицию занимал и другой, в целом исходящий из совер­шенно иных теоретических концепций, исследователь, извест­ный английский невролог Хэд. Он считал, что локальные поражения мозга могут привести к номинативной, синтаксичес­кой или семантической афазии. Однако и такие попытки непо­средственного сопоставления отдельных сторон языковой деятель­ности с относительно ограниченными участками коры мозга не имели успеха.

    Оставалось, следовательно, преодолеть и второе затруднение, в течение десятилетий стоявшее на пути научного решения воп­роса о мозговой организации речевых процессов. Необходимо было отказаться от попыток прямого сопоставления сложных языко­вых образований с отдельными локальными очагами мозговых поражений. Необходимо было усвоить ту мысль, что мозговые поражения связаны с нарушением речи сложным, опосредство­ванным путем. Поэтому вопрос о том, какие именно отделы моз­га лежат в основе тех или других форм организации речевой дея­тельности, следовало заменить другим вопросом, а именно: как построена человеческая речь и какие психофизиологические фак­торы лежат в основе каждого звена, ответственного за порожде­ние сложных форм речевой деятельности и понимание сложных форм речевого высказывания? Только проследив те внеречевые условия, которые лежат в основе сложных форм речевой деятель­ности, выделив те факторы, которые обеспечивают различные этапы речевого процесса, можно дать анализ того, как именно нарушение этих факторов, возникающее при поражении тех или иных зон коры головного мозга, сказывается на изменении рече­вой деятельности в целом.

    Только такой непрямой анализ основных психофизиологичес­ких факторов, лежащих в основе порождения сложнейших форм речевой деятельности, мог обеспечить адекватное исследование мозговой организации речевого процесса.

    Мы попытаемся применить этот метод и проследить, какие именно формы речевых нарушений возникают при поражениях различных участков мозга, приводящих к выпадению тех или иных факторов.

    Мы последовательно остановимся на анализе того, как нару­шается речевая деятельность при поражении глубинных структур мозга, связанных с регуляцией тонуса коры, при поражении лоб­ных отделов мозга, обеспечивающих сложные формы програм­мирования движений и действий, и, наконец, при поражениях отдельных зон так называемой речевой коры, связанных с от­дельными условиями, играющими непосредственную роль в орга­низации речевого процесса. Мы кратко резюмируем материалы, подробно описанные ранее (Лурия, 1947, 1969, 1974, 1976; и др.), что позволит нам осветить современное состояние вопроса о моз­говой организации речевой деятельности человека.

    МОЗГОВАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ

    МОТИВАЦИОННОЙ ОСНОВЫ И ПРОГРАММИРОВАНИЯ РЕЧЕВОГО ВЫСКАЗЫВАНИЯ

    Выше уже говорилось о том, что речевое высказывание начи­нается с наличия известного мотива — передать что-либо друго­му, попросить о чем-либо или уяснить какую-либо мысль. Если этот мотив отсутствует, естественно, что речевое высказывание не может иметь места.

    Мотивационная основа высказывания имеет двойную природу.

    С одной стороны, для того чтобы речевое высказывание со­стоялось, человек должен быть достаточно активным, т.е. иметь нужный тонус коры головного мозга.

    С другой стороны, мотивационная основа высказывания должна заключаться в исходном замысле, который в дальнейшем, через посредство предикативно построенной внутренней речи, превра­щается в схему развернутого речевого высказывания. Оба этих момента связаны с функцией различных отделов мозга.

    Хорошо известно, что в основе энергетического тонуса, необ­ходимого для всякой активной психической деятельности, лежит работа стволовых отделов мозга, которые посредством восходящей активирующей ретикулярной формации обеспечивают нужный тонус коры. Поражение этих стволовых формаций, как было по-

    казано многочисленными исследователями, неизбежно приводит к снижению тонуса коры, к патологическому состоянию всего мозга.

    В клинике хорошо известны синдромы первичной инактив-ности, связанные с поражением стволовых отделов мозга и про­являющиеся в равной мере как в общем поведении больного, так и в его речевой деятельности.

    При таком первичном нарушении активности речевое выска­зывание оказывается невозможным; больные не обнаруживают никаких попыток обратиться к кому-нибудь, сказать что-либо. Их речевая деятельность заторможена, и это выступает лишь как один симптом на фоне тотальной инактивности больного.

    Один из таких больных, ученый, получивший тяжелую мозго­вую травму, сопровождавшуюся мелкоточечными кровоизлияни­ями в стволе мозга, в течение ряда недель был без сознания, пос­ле чего появились симптомы максимальной инактивности. В этот период он ничего не говорил и почти не реагировал на речь ок­ружающих. Диагноз моторной афазии, который предположительно ставился некоторыми невропатологами, не подтверждался одним существенным симптомом. Этот больной в отличие от больных с моторной афазией не пытался ничего сказать, и можно было пред­положить, что это не специальное нарушение какой-нибудь фор­мы речевой деятельности, а мутизм, т.е. общее отключение речи, в основе которого лежит первичная инактивность больного. Пос­ле того как этот период общей инактивности прошел и восстано­вилась нормальная работа восходящей ретикулярной формации, обеспечивающей тонус коры головного мозга, речь больного ока­залась полностью сохранной.

    Описанная форма первичной речевой инактивности характер­на, однако, лишь для наиболее тяжелых форм поражения глу­бинных стволовых структур мозга.

    Значительно чаще встречаются случаи, когда общее снижение тонуса коры головного мозга проявляется у больных в своеобраз­ном спутанном, «онейроидном» состоянии, при котором они не могут четко ориентироваться в окружающей среде, месте и вре­мени. Этот факт отражается и на их речевой деятельности.

    Больные этой группы часто высказывают не соответствующие реальности суждения, хотя легко называют предъявленные им предметы и повторяют слова, группы слов или короткие фразы.

    Однако достаточно сделать небольшую паузу между предъяв­ленной группой слов или фразой и ее воспроизведением или от­влечь внимание больного побочным раздражителем, чтобы вос­произведение слов или фразы замещалось «контаминациями», т.е. смешениями непосредственно предъявленных слов с ранее предъявлявшимися. В этих случаях избирательный характер ре­чевой деятельности нарушается.

    Особенно отчетливо этот симптом проявляется в нарушении передачи сложных текстов, семантические компоненты которых становятся неустойчивыми и заменяются побочными связями и конфабуляциями (Лурия, 1975, 1976).

    Совершенно другой характер носят нарушения речевой дея­тельности при поражении лобных долей мозга.

    Мы уже многократно останавливались на том, что лобные доли, занимающие у человека около трети полушарий большого мозга, имеют специальную функцию, обеспечивая создание специфи­чески человеческих мотивов, потребностей, планов и программ, которые регулируют организованное выполнение дальнейшей це­ленаправленной деятельности. Ряд наблюдений, которые послу­жили предметом многих специальных публикаций (Лурия, 1963, 1969, 1973, 1975, 1976; Лурия, Хомская, 1966; и др.), показал вме­сте с тем и тот факт, что лобные доли мозга активно участвуют в контроле за текущей деятельностью, обеспечивая поступление в мозг сигналов «обратной афферентации», говорящих об успеш­ности или неуспешности деятельности. Таким образом, лобные доли мозга являются тем кортикальным аппаратом, который обес­печивает программирование сложных форм деятельности, с од­ной стороны, и контроль за протеканием этой деятельности — с другой.

    Больные с тяжелыми двусторонними поражениями лобных долей мозга обнаруживают очень грубые нарушения активной деятельности. Целенаправленное активное поведение заменяется либо эхолалическим повторением движений или действий экс­периментатора, либо стереотипным повторением одних и тех же действий. Этот переход от сложного программированного пове­дения к эхопраксическому (имитационному) или стереотипному (персевераторному) поведению не сопровождается у таких боль­ных сколько-нибудь отчетливыми эмоциональными реакциями и попытками исправить свои ошибки.

    Аналогичные нарушения наблюдаются и в речевой деятельно­сти таких больных. Как правило, такие больные лежат молча, не делая никаких попыток речевого общения. Они не обращаются к окружающим с просьбами и не пытаются сообщить что-нибудь.

    В то же время в отличие от описанных выше больных с глу­бинными поражениями ствола мозга они легко отвечают на зада­ваемые им вопросы и не обнаруживают при этом никаких грам­матических дефектов в структуре высказывания. Однако ответы на эти вопросы, как правило, принимают форму эхолалического повторения вопроса, либо же заменяются инертным воспроизве­дением уже данного раз ответа. Так, на вопрос «Как вы себя чув­ствуете?» они отвечают: «Как вы себя чувствуете?» или «Как я себя чувствую?» и затем замолкают. Даже если больной отвечает: «Хорошо я себя чувствую», то он проявляет в ответе частичные морфологические признаки той же эхолалии. Однако когда воп­рос требует выхода за пределы простого повторения, например «Что было на обед сегодня?», больной может только повторить: «Что было на обед сегодня?» вместо адекватного ответа.

    Естественно, что более сложные формы речевой деятельности оказываются совсем недоступными для такого больного. Он в состоянии, например, повторить отдельные слова, пары или трой­ки слов, называть показанные предметы, но стоит только перей­ти к повторению целой серии слов или называнию серии пред­метов, как у больного начинают проявляться речевые стереотипы или персеверации. Тенденция к эхолалии и стереотипии корен­ным образом нарушает речевую деятельность подобных больных, указывая на невозможность формирования сложных мотивов и программ речевого высказывания (Лурия, 1975,1976).

    В еще большей степени такой дефект проявляется в сложных формах речевой деятельности. Так, больные этой группы совер­шенно не могут передавать содержание предложенной им сю­жетной картины или прочитанного им рассказа, и если такому больному предлагается, например, картина, изображающая чело­века, провалившегося сквозь лед, перед которым стоит знак «ос­торожно», такой больной может интерпретировать картину сле­дующим образом: «Осторожно — бомбежка!», «Осторожно — за­раженная местность», «Осторожно — зверинец», затрудняясь дать общую оценку изображенному на картине сюжету.

    Общая инактивность речевой деятельности оказывается основ­ным препятствием для порождения речевого высказывания у та­ких больных, выступая как в простых, так и в более сложных видах речевой деятельности.

    Иная картина наблюдается у больных с тяжелыми поражения­ми лобных долей мозга, когда заболевание проходит на фоне рас-торможенности, повышения общей возбудимости мозга.

    Такие больные проявляют повышенный ориентировочный рефлекс, легко отвлекаясь в сторону и живо реагируя на каждое побочное раздражение. Однако их целесообразное поведение ока­зывается столь же нарушенным, как и у больных предшествую­щей группы. Начиная выполнять какое-либо задание, они также легко теряют задание и соскальзывают либо на эхопраксические действия, либо на инертные стереотипы. Для их поведения также характерна неустойчивость плана или программы действия, в ре­зультате чего целенаправленное действие становится фрагмен­тарным, легко подменяется побочными, не входящими в про­грамму движениями и действиями.

    Аналогичные явления можно наблюдать и в речевой деятель­ности этих больных. Больные с тяжелым «лобным синдромом», протекающим на фоне общего повышенного возбуждения, при передаче содержания прочитанного ими рассказа быстро отвле­каются и содержание рассказа замещается у них либо бесконт­рольно всплывающими побочными ассоциациями, либо инерт­ным повторением только что данных речевых стереотипов.

    Важно отметить, что весь лексический и синтаксический ап­парат речевой деятельности остается у таких больных полностью сохранным.

    В качестве примера нарушения целенаправленного речевого высказывания можно привести следующий: начиная излагать со­держание только что прочитанного рассказа, например рассказа «Курица и золотые яйца», больной легко повторяет первую фразу этого рассказа: «У одного хозяина была курица, которая несла золотые яйца», но затем соскальзывает на цепь побочных ассо­циаций, говоря, что «это, наверное, был хозяин, у которого были мелкособственнические интересы, он продавал эти яйца, желая заработать на них как можно больше денег» или, дойдя до того места рассказа, в котором говорится, что хозяин убил курицу и не обнаружил у нее внутри золота, он начинает говорить: «Он

    открыл курицу, потом закрыл курицу, потом открыл, потом зак­рыл... дверь открывается, дверь закрывается... вот я вхожу в сто­ловую, сажусь за стол...» и т.д. Такъм образом, передача содержа­ния рассказа легко заменяется у таких больных бесконтрольным всплыванием побочных ассоциаций, полностью нарушающих организованную программу речевого высказывания. Фактором, нарушающим организованную передачу содержания рассказа, может быть патологическая инертность раз возникших речевых стереотипов.

    В ряде случаев организованная передача речевого сообщения заменяется у таких больных вплетающимися в речевую деятель­ность непосредственными впечатлениями.

    Примером такого нарушения речевого высказывания может служить случай, когда сотрудница лаборатории предложила боль­ному с тяжелым двусторонним поражением лобных долей пере­дать содержание рассказа «Галка и голуби». Этот рассказ начи­нался с фразы: «Галка услыхала, что голубей хорошо кормят, пе­рекрасилась в белый цвет и влетела в голубятню». Больной «воспроизвел» предъявленный рассказ следующим образом: «Гал­ка... (взгляд на сотрудницу) девушка Галка... покрасила свои во­лосы в белый цвет... сделала перманент... и поступила в Нейро­хирургический институт... Нейрохирург влюбился в нее и сделал ей предложение». В данном случае содержание рассказа замени­лось рядом ассоциаций: «галка» превратилась в «девушку Галку», фрагмент «перекрасилась в белый цвет» превратился в «покраси­ла волосы в белый цвет и сделала перманент» и т.д.

    Легко видеть, что все эти случаи характеризуются одной об­щей чертой. У всех больных аппарат речевого высказывания ос­тается сохранным, отсутствуют какие-либо фонетические, лекси­ческие, морфологические и синтаксические речевые дефекты. Однако речевое высказывание этих больных оказывается грубо нарушенным. Замкнутая семантическая система текста, опреде­ляющаяся содержанием только что прочитанного рассказа или только что предъявленной картины, заменяется системой, откры­той для любых побочных влияний. Такими побочными влияния­ми могут быть эхолалии, инертное воспроизведение ранее воз­никших стереотипов, бесконтрольное всплывание посторонних ассоциаций или вплетение в передаваемое содержание непосред­ственных впечатлений.

    Таким образом, у «лобных» больных порождение речевого со­общения нарушается как внеречевыми факторами (нестойкостью мотивов, лежащих в основе высказывания), так и факторами, свя­занными с самой речевой деятельностью (распадом программы высказывания, бесконтрольным вплетением в речевую деятель­ность побочных ассоциаций, разрушающих эту программу, и т.д.).

    Все эти факторы, разрушающие порождение адекватного рече­вого высказывания, не контролируются больными с массивными поражениями лобных долей мозга, возникшие у них ошибки не исправляются и не осознаются самими больными. Бесконтрольно всплывающие ассоциации или инертные речевые стереотипы пол­ностью заменяют у них организованное речевое высказывание.
    1   ...   18   19   20   21   22   23   24   25   26


    написать администратору сайта