понятие_правды_и_лжи. Инструментальная детекция лжи 18 История зарождения и развития инструментальной детекции лжи за рубежом 18

• Название: Инструментальная детекция лжи 18 История зарождения и развития инструментальной детекции лжи за рубежом 18
• Дата: 31.05.2019
• Размер: 89.63 Kb.
• Имя файла: понятие_правды_и_лжи.docx
• Тип: Глава; #79839
• страница: 3 из 4

В те годы исключение молодого человека из института, как правило, было равнозначно крушению всех его планов на успешную в будущем карьеру. Поэтому неудивительно, что пережитые отрицательные эмоции у тех студентов, которым выпало пройти процедуру «чистки», представляли для них достаточно серьезную, а главное, естественную психологическую травму.

А. Р. Лурия и А. Н. Леонтьев отобрали из числа студентов, проходящих «чистку», 30 испытуемых. Во-вторых, по сравнению с классическим ассоциативным экспериментом, А. Р. Лурия и А. Н. Леонтьев добавили также к процедуре обследования регистрацию сопряженной с вербальным ассоциативным ответом простой моторной реакции указательного или среднего пальца руки испытуемого, которая записывалась на ленту кимографа при нажатии пальца на специально сконструированный пневматический ключ.

Анализ результатов своих исследований А. Р. Лурия и А. Н. Леонтьев провели, если можно так выразиться, в четырех плоскостях, разложив общий поведенческий ответ испытуемого на четыре компоненты, а именно:

1) описание внешнего поведения в широком смысле этого слова;

2) анализ латентного времени вербальной ассоциативной реакции;

3)описание смыслового содержания вербальных ассоциативных реакций;

4) анализ сопряженных моторных реакций.

Выяснилось, что внешние поведенческие реакции испытуемых оказались резко выраженными и отчетливо могли быть подразделены на два прямо противоположных типа.

В то время как успевающие (имеющие пролетарское происхождение) студенты, осознавая, что проверка им ничем особенным не грозит, в целом демонстрировали адекватное отношение к процедуре эксперимента и даже проявляли некоторый интерес к происходящему с ними, то испытуемые из другой группы проявляли такие реакции, как общее возбуждение, ерзанье на стуле, внезапное покраснение или побледнение, громкие крики, удары руками по столу и т. д.

Что касается среднего латентного времени ассоциативных вербальных реакций, то его продолжительность (2,19 с) оказалась значительно повышенной по сравнению с латентным временем ответов в классических, лишенных аффективного напряжения лабораторных экспериментах (1,4—1,6 с). Латентное время в экспериментах Лурия и Леонтьева превышало среднее реактивное время в опытах основоположника ассоциативного метода Юнга (1,5 с) в среднем на 46 %.

Яркие различия выявились и в продолжительности латентного времени при ответах на критические и нейтральные вербальные стимулы: при ответах на критические стимулы латентный период увеличивался в среднем на 24,3 %18.

При ответе на критический стимул А. Р. Лурия и А. Н. Леонтьев нередко наблюдали неадекватный по своему смысловому содержанию характер слова-ассоциации, что также ярко отражало силу аффективных процессов, возникающих в момент ответа у опрашиваемого лица.¹⁴

Сопряженные моторные реакции А. Р. Лурия и А. Н. Леонтьев анализировали, во-первых, с точки зрения их совпадения с вербальным ответом на стимул, а во-вторых — в плане их интенсивности и формы.

Выяснилось, что при предъявлении критических слов-стимулов часто имело место рассогласование априори сопряженных вербального и моторного ответов. При этом моторная реакция могла, как опережать вербальную реакцию, так и, наоборот, предшествовать ей.

В плане интенсивности моторные реакции на критические раздражители отличались от реакций на нейтральные стимулы значительно более выраженной силой нажатия пальца на пневматический ключ.

Но особенно показательными оказались отклонения в форме моторных реакций на критические стимулы. Оказалось, что эти реакции полностью выпадают из ряда гомогенных (однородных) стереотипных двигательных ответов на индифферентные слова-раздражители. А. Р. Лурия и А. Н. Леонтьев наблюдали, как правило, разрушенную почти до неузнаваемости картину моторного ряда.

Таким образом, можно констатировать, что в ходе экспериментов А. Р. Лурия и А. Н. Леонтьева наблюдались резкие нарушения моторных реакций, которые логично было бы объяснить дезорганизующим влиянием параллельно протекающих и скрытых от внешнего наблюдателя аффективных процессов. Косвенным подтверждением этого являлось то обстоятельство, что в повторных пробах, которые следовали непосредственно за внешним «выплеском» аффективного напряжения, процент дезорганизации сопряженных моторных реакций в ответ на критические стимулы резко падал, а общая форма кривых ответа фактически возвращалась к норме.

В результате проведенных исследований А. Р. Лурия сформулировал базовый постулат инструментальной «детекции лжи», формулировку которого мы позволим себе привести еще раз.

Согласно А. Р. Лурия, «единственная возможность изучить... внутренние «скрытые процессы сводится к тому, чтобы соединить эти скрытые процессы с каким-нибудь одновременно протекающим рядом доступных для объективного наблюдения процессов поведения, в которых внутренние закономерности и соотношения находили бы свое отражение».

Сопряженная моторная методика А. Р. Лурия обладала перед классическим ассоциативным экспериментом еще и тем преимуществом, что она позволяла с той или иной степенью точности определять, была ли продемонстрированная экспериментатору внешняя вербальная реакция отражением именно первой ассоциации, возникшей в сознании опрашиваемого лица в ответ на предъявленный ему критический стимул.

В ходе экспериментов стало ясным, что целевая инструкция, требующая от испытуемого нажимать пальцем на пневматический ключ всегда одновременно с вербальным ответом, жестко закреплялась в сознании испытуемого, и легкий нажим (затем умышленно прерванный) на ключ фиксировался на ленте кимографа даже тогда, когда испытуемый намеренно не вербализовывал первую, пришедшую ему в голову в ответ на критический стимул ассоциацию.

С 1927 по 1932 годы А. Р. Лурия провел ряд экспериментов в лаборатории экспериментальной психологии при Московской губернской прокуратуре. Эксперименты были направлены на прояснение вопроса о том, действительно ли можно экспериментальным путем отличить причастного к преступлению человека от непричастного к преступлению лица.

В течение пяти лет А. Р. Лурия удалось обследовать около пятидесяти человек, обвиняемых в совершении убийства или в соучастии в убийстве. А. Р. Лурия установил, что в большинстве случаев у истинных преступников в результате применения к ним сопряженной моторной методики возникали объективные симптомы, которые позволяли отличать их от непричастных лиц.¹⁵

На рубеже 30-х годов прошлого столетия ранняя советская психология, проходившая наиболее свободный и творческий этап своего развития, открыто признавала перспективность метода инструментальной «детекции лжи».

Так, в 1929 году русский психолог Николай Добрынин писал, что «с помощью этих точных аппаратов (полиграфов. — С. Оглоблин, А. Молчанов) можно зарегистрировать выражения наших эмоций и аффектов, связанные с изменениями дыхания, пульса и кровенаполнения».

Крупный отечественный специалист в области истории зарождения и развития технологии инструментальной «детекции лжи» Ю. И. Холодный связал воедино (помимо общих тенденций развития сталинской России) два частных фактора, определивших на несколько десятилетий политику государственного запрета на проведение полиграфных проверок в СССР.

Первый фактор, по мнению Ю. И. Холодного, формально был связан с опубликованием в Советском Союзе книги итальянского криминалиста Э. Ферри «Уголовная социология», в которой последний предложил в качестве одного из методов проверки истинности показаний подозреваемых

использовать сфигмограф (устройство, являющееся составной частью профессионального полиграфа, которое, регистрируя колебания стенок крупных кровеносных сосудов, определяет динамику пульса человека).

Работа Ферри вызвала в среде советских юристов большой интерес в связи с разработкой в 20—30-е годы прошлого века теории советского доказательственного права.

Советский юрист М. С. Строгович дал, например, достаточно противоречивую оценку отмеченной Ферри прогрессивной технологии, хотя и не отрицал, что в предложении Ферри содержались ценные и интересные мысли.

Вторым и определяющим, с точки зрения Холодного, фактором, предопределившим «замораживание» теории и практики инструментальной «детекции лжи» в Советском Союзе, явилось заявление Генерального Прокурора СССР А. Я. Вышинского, в котором он заметил, что ≪вот этого Ферри, который рекомендовал открывать преступников при помощи сфигмографа, отмечающего изменения в кровообращении обвиняемого, т. Строгович рассматривает как ученого, открывшего «новые плодотворные пути» в науке доказательственного права.

В 1950-х годах, когда полиграф получает за рубежом окончательное признание со стороны государственной власти и бизнесменов и начинается широкий экспорт этой технологии из США в другие страны, в Советском Союзе ангажированные юристы-теоретики с усердием продолжали клеймить пресловутый «лай-детектор».

В качестве «высокого» образчика подобных разоблачений «реакционных методов» установления истины мы позволим себе привести высказывание советского юриста С. Я. Розенблита (1954), который писал: «Как «новшество» в арсенале орудий пыток начали фигурировать лай-детекторы, которые широко применяются американской полицией не только в качестве приборов, якобы помогающих следователю разоблачать ложь в показаниях подозреваемых, но и в качестве приспособления, непосредственно причиняющего физические страдания допрашиваемому: в лай-детектор вмонтирован аппарат, регистрирующий реакцию кожи на слабый электрический ток, однако от оператора лай-детектора зависит сила пропускаемого тока, и нередко через тело допрашиваемого пропускается электрический ток такой силы, что жертве причиняются неимоверные физические страдания».

Очевидно, что подобная критика, звучавшая в те годы из уст представителей советской юриспруденции, велась не по линии объективного научного анализа, а определялась исключительно идеологическим давлением и конъюнктурными (корыстными) мотивами отдельных правоведов.

Таким образом, как уже было отмечено выше, СССР, как в последние предвоенные годы, так и в первые послевоенные десятилетия стоял особняком от процесса широкого распространения полиграфных проверок в других странах.

Ведущая роль в распространении технологий инструментальной «детекции лжи» принадлежала после окончания второй мировой войны Соединенным Штатам. Уже к началу 1950-х годов полиграф нашел свое широкое применение в деятельности ЦРУ, ФБР, АНБ, Управлений полиции в большинстве штатов, а также в сфере частного предпринимательства. При этом с середины 50-х годов прошлого века все без исключения граждане США, поступающие на службу в ЦРУ, подвергались скрининговым (кадровым) проверкам.

В 1951 году острый дефицит квалифицированных специалистов-полиграфологов привел к открытию армейской школы операторов полиграфа. В начале 1970-х годов в Соединенных Штатах происходит лавинообразный рост количества полиграфных проверок, проводимых как федеральными структурами, так и частнопрактикующими специалистами в сфере бизнеса.

К началу 1980-х годов в США осуществляли полиграфные проверки около 6 тысяч лицензированных специалистов, которые обеспечивали до 2 млн. проверок ежегодно. Обострение холодной войны в это время привело к изданию (1983) получившей широкую известность Директивы № 84 президента США Рональда Рейгана «Защита информации, касающейся национальной безопасности», которая была впоследствии отменена на основе пролоббированного антигосударственными элементами заключения, предоставленного экспертным Управлением по оценке технологий (УОТ) Конгресса США. Директива позволяла «...потребовать прохождения испытаний на полиграфе, если это окажется необходимым в процессе расследования несанкционированного разглашения засекреченной информации. Инструкции и руководящие указания должны, как минимум, позволять руководству принимать меры к тому, чтобы отказ сотрудника от испытаний на полиграфе в рамках расследования конкретного случая разглашения всегда сопровождался отрицательными для него последствиями».¹⁶

В Соединенных Штатах пришли к заключению, что «...центральной проблемой... является вопрос не о том, полезен ли полиграф, а о том, есть ли научное обоснование для его использования; ... а параллельно был сделан вывод о том, что... доказательства достоверности проверок на полиграфе в приложении к уголовным расследованиям реально существуют».

Федеральные ведомства весьма активно использовали скрининговые полиграфные проверки.

В 1980-х годах скрининг стал обязательной практикой в рамках спецпроверок, проводившихся в отношении поступающих на работу в Министерство обороны, ЦРУ, АН Б. При этом следует отметить тот факт, что крупнейшим потребителем технологии «детекции лжи» являлся частный бизнес, терпевший большие убытки, обусловленные воровством и иными проявлениями нелояльности наемного персонала.

На сегодняшний день более 60 стран мира практикуют полиграфные проверки силами своих государственных и коммерческих специалистов.

К числу таких стран относятся: Россия (около 100 достаточно квалифицированных специалистови около 10 специалистов топ-класса), Канада, Китай, Германия, Великобритания, Италия, Франция, Испания, Венгрия, Болгария, Индия, Южная Корея, Израиль, Япония, Аргентина, Бразилия, Украина, Польша, Белоруссия, Казахстан, страны Балтии и многие другие.

Вызывающим, на первый взгляд, удивление является тот факт, что в начале третьего тысячелетия слабая в экономическом и политическом отношении Россия является вслед за Соединенными Штатами крупнейшим и наиболее продуктивным пользователем полиграфа в мире.

Считается феномен успешного внедрения технологии полиграфных проверок в постсоветской России обусловлен, как минимум, пятью факторами, а именно:

1)последовательным и скрупулезным обобщением опыта США сотрудниками созданного в 1975 году профильного подразделения КГБ СССР, а также параллельной ассимиляцией американского опыта «детекции лжи» специализированным подразделением ГРУ ГШ МО СССР;

2)творческой адаптацией (сотрудниками МВД России) североамериканской методологии полиграфных проверок к русским этнокультурным особенностям, а также к специфике менталитета народов, населяющих постсоветское пространство;

3)частичным сохранением в России обломков военно-промышленного комплекса (НИИ, КБ, спецлабораторий), пока еще способных на основе разработанных в советскую эпоху технологий производить полиграфные устройства, а также программное обеспечение, не только не уступающее, но и превосходящее в некоторых отношениях технику американских фирм-монополистов — «Lafayette» и «Stoelting»;

4) высоким профессионализмом и энтузиазмом узкой группы бывших сотрудников спецслужб и правоохранительных органов, обеспечивших прочную кадровую основу для коммерческого применения инструментальной «детекции лжи»;

5)постоянно растущим спросом на услуги коммерческих полиграфологов со стороны предпринимателей в связи со значительным ущербом, который ежегодно наносится отечественным предпринимателям наемным персоналом.

В период 1990—1991гг. происходит сближение позиций руководителей КГБ СССР и МВД СССР по вопросам применения полиграфа в деятельности указанных ведомств, и по просьбе руководства органов внутренних дел зимой 1991 года в одном из закрытых НИИ Комитета государственной безопасности началась теоретическая и практическая подготовка группы сотрудников МВД СССР.

К сожалению, процесс обучения был прерван вследствие приведших к развалу Советского Союза трагических событий 19—21 августа 1991 года.

День 28 декабря 1994 года, когда был подписан приказ МВД России «Об утверждении инструкции о порядке использования полиграфа при опросе граждан», можно считать днем начала новейшего периода развития отечественной «детекции лжи», в ходе которого технологии полиграфных проверок, носившие до этого момента келейный характер, трансформировались в открытую и динамично развивающуюся высокотехнологичную индустрию.

На основании этого и последовавших за ним других приказов в системе органов внутренних дел стало возможным гласно и на законных основаниях проводить полиграфные обследования граждан в ходе расследования уголовных дел.

Первым руководителем специализированного подразделения центрального аппарата МВД стал Сергей Николаевич Зерин, которому удалось объединить вокруг себя группу молодых энтузиастов (С. В. Поповичев, П. И. Юдин и др.).

В это же время во ВНИИ МВД был организован профильный (А. И. Скрыпников, И. С. Зубрилова и др.) отдел, на который была возложена задача подготовки специалистов-полиграфологов для нужд Министерства.

С этого момента Министерство внутренних дел Российской Федерации превращается в крупнейшего государственного пользователя полиграфа, а также в крупного поставщика специалистов в коммерческие структуры.

Ежегодно полиграфологи органов внутренних дел проводят тысячи полиграфных проверок различного целевого назначения, раскрывая при этом сотни преступлений.¹⁷

На сегодняшний день МВД России является единственной организацией, которая регулярно проводит осенние международные научно-практические конференции, посвященные вопросам

совершенствования теории и практики использования полиграфа как в рамках правоохранительной деятельности, так и в интересах бизнеса.

Следует отметить, что на начало 2004 года в системе МВД существуют две школы: московская (профильный отдел «закрытого» Главка) и так называемая «краснодарская» (подчиненный по властной вертикали отдел).

Стремясь к максимальной объективности, мы вынуждены в некоторых моментах согласиться с мнением Ю. И. Холодного о том, что «...подготовка специалистов как московской, так и краснодарской школ осуществляется по программам, далеким от норм, установленных в мировой практике подготовки полиграфологов», при этом: «все это в комплексе ведет к тому, что «детектор лжи» из полезного прибора при раскрытии и расследовании преступлений превращается ...в инструмент нарушения прав человека».

В настоящее время, помимо МВД и ФСБ, широко применяют полиграф Министерство обороны, Служба внешней разведки, Госнаркоконтроль, а также другие «силовые» и гражданские государственные организации и ведомства.