Наумова Г.Р. Историография истории России. Историография истории россии
 Скачать 2.61 Mb.
|
ЛИТЕРАТУРАДмитриенко В.А. Введение в историографию и источниковедение исторической науки. Томск. 1988. Киреева Р.А. Изучение отечественной историографии в дореволюционной России с середины Х1Х в. до 1917 г. М., 1983. Ковальченко И.Д. Методы исторического исследования. Ч.1. М., 1987. Нечкина М.В. История истории (Некоторые методологические вопросы истории исторической науки). //История и историки. Историография истории СССР. М., 1965. Сахаров А.М. Методология истории и историография. Статьи и выступления. М., 1981. Раздел I . Познание отечественной истории в средние века Постижение истории России началось и продолжается практически столько же времени, сколько существует само Российское государство. Естественно, что за минувшее тысячелетие подходы, характер, формы и методы этого изучения изменялись. Изучение и написание истории отечества изначально носили прагматический характер. В событиях прошлого искали примеров для подражания, ссылками на исторические прецеденты пытались утвердить претензии правителей, права властителей на территории, обращение к образам героев и подвижников прошлого было призвано служить воспитательным целям. Развитие историографии всегда находилось в тесной связи с философскими представлениями соответствующего времени об окружающем мире, о характере отношений в обществе. Естественно, что становление отечественной историографии происходило в рамках средневековых представлений о мире и в свою очередь определялось этими воззрениями. Причем направления и характер становления русской исторической школы в своих существенных, определяющих чертах не отличались от становления других европейских национальных школ. Средневековые исторические представления роднит существенная общая черта, а именно: исторические события освещались авторами с позиций провиденциализма, то есть божественного предначертания, человеческие поступки и исторические события и явления объяснялись вмешательством провидения в человеческие дела. Божья воля, будучи высшей силой, в соответствии с представлениями того времени не может быть познана ограниченным земным разумом, а лишь должна быть принята человеком как должное. Правда, можно постараться догадаться, за что эта сила карает или поощряет людей. Известный специалист в области теории познания, М.А.Барг, считал, что «стержневой, пронизывающей средневековый историзм идеей является догмат о провиденциальной обусловленности направления движения истории, ее конечной цели, основных ее этапов, смысла и значения каждого из них. Творение – грехопадение – искупление – грядущее «второе пришествие Христа» - вот те провиденциальные узлы, связывающие воедино цепь времен. В средневековом видении истории они суть моменты непосредственного вторжения в человеческую историю сил вне- и надисторических».1 Вместе с тем, исследователь считал, что такое восприятие истории было значительным шагом вперед по сравнению с предшествующим временем. Такая позиция определялась убеждением в том, что только в одном случае, в начале времен, выбор был оставлен человеку, и он проявил свою волю и совершил грехопадение. Но именно поэтому во всех других случаях решение его исторических судеб принадлежало только Всевышнему. Тем самым христианский историзм освободил человеческий ум от власти колоссальных планетарных движений, которым он был подчинен в античную эпоху, фиксируя его внимание на строго ограниченном ареале как во времени, так и в пространстве. Русская историческая школа прошла этим общим путем; мы можем наблюдать развитие таких взглядов: на ранних этапах становления государственности у восточных славян исторические события объяснялись деятельностью божеств языческого пантеона, а позднее, с распространением христианства, - волей Господа. Уже в древнейших дошедших до нашего времени свидетельствах о представлениях, мифологии древних славян можно почерпнуть мысль о том, что духовный космос, русский, славянский порядок установлен божественными силами и поддерживается людьми, исходившими из убеждения, что в хаосе им будет плохо, так как в нем неизбежно восторжествуют злые, своекорыстные силы, которые будут стремиться превратить простодушных славян в послушное орудие реализации своих порочных прихотей. Мы точно не знаем о том, что собой представляли древнейшие формы накопления знаний о прошлом (вероятно, в форме преданий и культов, через посредство которых передавался исторический опыт от одних поколений к другим), однако известно, что уже ко времени образования Киевской Руси складывается цикл народно-исторических былин и песен, в которых причудливо соединялись реальность и вымысел, исторические представления и представления об окружающем мире. Академик Б.Д.Греков писал, что "в легендах могут быть зерна истинной правды", и отмечал, что уже в древних русских мифах просматривался патриотический системный подход, получивший в позднейшие времена развитие в трудах ученых отечественных философских и исторических школ. Представляется, что в данном случае можно апеллировать к мнению не профессионального историка, а выдающегося писателя, который много работал с историческими документами и материалами и которому в его произведениях не раз доводилось с большой художественной силой реконструировать прошлое нашей страны, А.Н.Толстого. Он уже в ХХ веке писал: «Русский народ создал огромную изустную литературу: мудрые пословицы и хитрые загадки, веселые и печальные обрядовые песни, торжественные былины, - говорившиеся нараспев, под звон струн, - о славных подвигах богатырей, защитников земли народа – героические, волшебные, бытовые и пересмешные сказки. Напрасно думать, что эта литература была лишь плодом народного досуга. Она была достоинством и умом народа. Она становила и укрепляла его нравственный облик, была его исторической памятью, праздничными одеждами его души и наполняла глубоким содержанием всю его размеренную жизнь, текущую по обычаям и обрядам, связанным с его трудом, природой и почитанием отцов и дедов». 2 Средневековый человек жил в исключительно усложненном мире, включавшем в единую цепь данные опыта и плоды необузданной фантазии. Универсум как бы удваивался и утраивался, за вещами скрывались незримые "значения", за явлениями - действия множества "сил", за словами - различия "смыслов". Сложной была нумерология (наука о мистическом значении чисел); за многими из них признавалось оккультное влияние на судьбы человека. И над всем этим хаосом господствовала страсть к систематизации: оккультные "свойства" небесных светил, камней, растений, животных. А за всеми этими спекуляциями стоял фундаментальный факт - переход от философских к религиозным основаниям теории познания. Итак, для средневекового мышления речь шла не об истине, а об «истинах»; ему была чужда процедура типа «или – или», для него все значения одновременно истинны. Естественно, что подобный принцип был реализуем только путем иерархического подчинения истин: значение более высокого уровня включает и освящяет значение "менее глубокое", исходное, лежащее ближе к поверхности. Сама Библия рассматривалась как имеющая скорлупу, покрывающую ядро истины. Удаляя бесполезную оболочку, шелуху методы символизма позволяют добраться до сути, сердцевины. Причем теория библейской экзегезы применялась в средние века и к светской литературе. В теологии XII-XIII вв. господствовало убеждение, что указанные методы позволяют христианину «с пользой» читать и языческие сочинения. Считалось, что помощью аллегорий, числовых символов, этимологии можно и в них обнаружить христианскую истину, хотя и не предполагавшуюся их авторами, но открывавшуюся христианину, вдохновленному святым духом. Для восприятия всех этих значений читатель (или слушатель) средневекового текста должен был как минимум знать Библию, христианскую доктрину и традицию истолкования. Что же касалось автора интерпретируемого таким образом сочинения, то дело не в том, что он намеревался сказать, а в том, что «обнаруживалось» интерпретатором с помощью символической экзогезы в его сочинении. То обстоятельство, что все написанное должно иметь какой-то высший (скрытый) смысл и этот смысл должен согласовываться с христианской доктриной, соответствовало самой природе средневекового миропонимания. Огромное значение для накопления знаний, в том числе и знаний исторических, имело появление письменности. Кроме того, что этим укреплялась историческая связь поколений, появление письменности встроило Древнюю Русь в мировую культурную традицию, и в первую очередь - в традицию Византийскую. Именно тогда на Русь начали проникать переводные сочинения, подобные «Хроникам » Иоанна Малалы, Амартола, знакомившие читателей с событиями Священной истории, с основными моментами из истории Древней Греции, Рима, стран Востока. Следы этих сочинений обнаруживаются во многих средневековых исторических текстах. Нельзя игнорировать и такие общеславянские памятники христианской культуры, как «Шестоднев» Иоанна экзарха Болгарского, «Изборник» Симеона, апокрифические произведения, подобные «Сказанию о письменах» Черноризца Храбра. Уже на ранних этапах складывания древнерусского государства появляются первые исторические сочинения. Историки с полным основанием предполагают, что огромное количество этих сочинений до нашего времени не дошло, они исчезли в годы бурных событий русского средневековья. Большинство из дошедших до нашего времени исторических текстов известны современным исследователям в списках более позднего времени. Академик М.Н.Тихомиров писал, что в сущности мы имеем лишь остатки светской русской литературы XI-XIII вв. Однако именно характерные черты складывавшихся уже на ранних этапах существования Киевской Руси традиций письменности на столетия вперед определили основные направления русской исторической мысли. Итак, при всем разнообразии форм интеллектуальной жизни русского общества того времени общая картина мира и логика событий в самой Руси выстраивались авторами, известными и безымянными, с позиции интеллектуальных требований христианской религии. Провиденциалистское понимание прошлого характерно для русского общества, впрочем, как и любого другого в эпоху средневековья. Вместе с распространением христианства в общественном сознании европейских народов актуализировалось измерение человеческого существования модусом будущего, который в античном историзме был всегда лишь преддверием возврата к прошлому и поэтому познавательно оставался аморфным. Одним словом, осмысление любого звена в цепи истории требовало рассмотрения последней из конца в конец. При этом следует помнить, что во всех случаях речь шла всего лишь о «связях» сверхъестественных, реализующихся чудесным образом волей Всевышнего, то есть об истории священной, а не о связях реально исторических, предметных. Таким образом, в характерном для общественного сознания средневековом историческом «всеведении» проявлялся мистический характер христианской картины истории человечества. Но именно в том, что священная история являлась системой готового знания, т.е. формой выражения христианского символа веры, заключалось объяснение поразительной устойчивости заложенной в ней объяснительной схемы. По мере прироста исторических фактов, накопления исторических знаний, увеличения количества точек зрения на исторические события и явления наращивался и объем историографических знаний. По мере увеличения количества культурных центров, создания новых исторических сочинений, оживления политической борьбы и, следовательно, споров различных, говоря современным языком, «политологических школ», отстаивавших политические претензии того или иного княжества, города увеличивалось и количество «исторических школ», защищавших эти права. Условное понятие «школы» применяется здесь не в методологическом, а в организационном и географическом смыслах, ибо сама методология, скажем, летописания была практически идентична в различных княжествах. Следует иметь в виду, что средневековая историческая идея оформлялась в уникальных памятниках богословской мысли. Важнейшим памятником такой мысли было, в частности «Слово о законе и благодати» митрополита Илариона. «Слово» является одним из наиболее ранних дошедших до нашего времени сочинений, авторство которого можно считать полностью установленным. «Слово» было впервые произнесено 26 марта 1049 г. Это произведение - одна из ранних и очень талантливая попытка осознать место своей страны, своего народа в ряду других стран и народов того времени. Первое литературное произведение нового нарождающегося государства даже сейчас поражает своей образностью, силой и заставляет задуматься о судьбах России. Иларион стал первым русским по национальности митрополитом (1051-1054 гг.), который занял митрополичью кафедру усилиями Ярослава Мудрого (до этого митрополитами в Киеве ставили греков, присылаемых из Византии). По летописным данным, Иларион происходил из богатого знатного рода. О его жизни известно мало. Летописная характеристика коротка, но емка: «муж благ, книжник и постник». Он занимал высокое положение в высших кругах тогдашнего общества. Время написания «Слова» датируется периодом между 1037-1050 годами. Иларион написал его еще тогда, когда был священником в церкви святых Апостолов в селе Берестове. О степени влияния «Слова» на средневековую русскую мысль говорит тот факт, что сохранилось более чем 50 списков, относящихся к ХV – ХVI векам. Отдельные части «Слова» включались в другие сочинения анонимно. И это только подтверждает значительную силу влияния идей Илариона, а также выход их значения далеко за рамки его времени. «Слово о законе и благодати» - не только важнейший памятник древней отечественной богословской мысли, но и первый дошедший до нас историософский и политический трактат Древней Руси. В «Слове» история различных народов, в том числе и русская история, рассматривалась автором как история прогресса, в основе которого лежит процесс приобщения народов к христианству. «Все страны, и грады, и люди чтут и славят каждый - их учителя, что научил их православной вере». Смысл существования народа -познать себя, свою задачу перед Богом. Это духовно-нравственный смысл всей истории. С особой силой оптимизм проявляется, когда речь идет о «народе русском», «русской земле». Русские князья занимают в известном автору мире почетное место, «ибо не в худой и неведомой земле владычествовали, но в Русской, что ведома и слышима всеми четырьмя концами земли».3 Высокий статус Руси в христианском мире Иларион связывал с верховной властью великого князя, кагана, русского самодержца. Он подчеркивал достоинство и славу Русской Земли, и княжеской династии, ответственность князя за управление землей и поддержание мира. С древнейших времен на несколько веков наиболее распространенной формой исторических сочинений на Руси и ярчайшим примером именно исторических сочинений становятся летописи, то есть погодные («по летам») записи о событиях. Большой интерес представляет проблема источников, на основе которых они составлялись, принципы, в соответствии с которыми отбирались материалы и позиции, с которых они истолковывались. Именно это обстоятельство дало основание М.О.Кояловичу выделить в составе летописей «вставочные статьи», повторяющиеся систематически и превращающие летописи в сборники:
Быстро сложилась такая практика, в соответствии с которой часть летописного текста заимствовалась составителем из более ранних источников (зачастую изложение велось от сотворения мира), однако часть описываемых событий, и, как правило, для историка наиболее ценная, содержала информацию о событиях, современником которых был сам летописец. Часто составителем сводились различные летописные рассказы, тогда летопись получала вид сборника, "свода". При этом давно уже было замечено, что хотя в этих летописях и сводах речь шла чаще всего об одних и тех же событиях, при внимательном изучении списков даже одной и той же летописной группы обнаруживается разнообразие текста, нередко с ясными признаками научной обработки его по разным спискам. Создание летописей было важным государственным делом. Их заказчиками были князья или церковные иерархи, центры летописания находились чаще всего при княжеских дворах, епископских и митрополичьих кафедрах, монастырях. Русские летописи еще в древности имели важное значение, как частное, так и общественное. Частное значение они имели для князей и дружинников как главных участников событий, описываемых в летописи; как отмечал Коялович, летописи имели большое нравственное значение не только для частных лиц или родов, но для всего русского общества. Общественное же значение летописей сказывалось в том, что решение многих официальных споров происходило с помощью ссылок на летописные сведения, которые признавались важнейшим критерием истинности происходившего. Вместе с тем, в летописях можно обнаружить напластования различных периодов, и в нашей стране сложилась школы источниковедов (А.А.Шахматов, Н.П.Лихачев, М.Д.Приселков и др.), представители которых успешно занимались реконструкцией этих первоначальных, как правило, не сохранившихся текстов. Историками было давно замечено, что в летописях нередко обнаруживаются различные авторы как лица, несомненно, разных взглядов4. Это очень важное наблюдение, позволяющее предположить, что уже на ранних этапах развития отечественной историографии даже в рамках единого, господствующего мировоззрения можно говорить о существовании различных мнений по конкретным историческим поводам. Современные исследователи считают, что желание понять смысл и первоосновы судьбы русской земли, ее особенности место во всемирной истории было присуще уже летописцам. Упорно искали ответы на эти вопросы поколения историков. В их среде мы найдем сторонников различных методологических приоритетов, мировоззренческих ориентиров и нравственных устремлений. При всем многообразии подходов и трактовок они выражали и то общее, что позволяет нам рассматривать их труды в рамках единой учебной дисциплины – историографии отечественной истории5. Древнейшим из дошедших до нашего времени летописных сводов является "Повесть временных лет", составленная в начале XII века (предположительно около 1110-1113 гг.) монахом Киево-Печерском монастыря Нестором на базе нескольких, предположительно киевских и новгородских, сводов XI века. Текст свода уже вскоре после создания был подвергнут переработке игуменом киевского Выдубицкого монастыря Сильвестром (1116 г.), а затем и другими летописцами, и явился, таким образом, сложным по составу памятником коллективного исторического творчества. Отличительной чертой "Повести" является то, что в ней содержатся сведения не только по истории Новгорода и Киева, но и ряда других русских земель, и поэтому "Повесть временных лет" можно рассматривать уже как общероссийский свод. Через весь рассказ проходит идея единства русской земли, сила государства прямо связывалась с необходимостью единения. Идеалом государственного деятеля предстает Владимир Мономах, которому удалось объединить князей вокруг киевского великокняжеского стола для борьбы с половцами. "Повесть" охватывает историю человечества от Ноева потопа и до начала XII в.; она и начинается со слов "Вот повести минувших лет, откуда пошла русская земля, кто в Киеве стал первым княжить и как возникла Русская земля". Вместе с тем, в текст "Повести" включены не только собственно летописные рассказы, но и сведения, почерпнутые из некоторых авторских сочинений. В частности, в текст "Повести" включено "Поучение" Владимира Мономаха, автобиографическое назидательное произведение, обращенное к детям. Владимир учит своих детей, что если кто молвит, что "Бога люблю, а брата своего не люблю" - ложь это… Дьявол ведь ссорит нас, ибо не хочет добра роду человеческому…", и продолжал: "Договоримся и помиримся, а брату моему Божий суд пришел. А мы не будем за него мстителями, но положим то на Бога, когда предстанут перед Богом; а Русскую землю не погубим". Русская летопись и русская жизнь были связаны самым прочным образом, что отразилось в простом и доступном литературном языке. «Повесть» стала первой летописью Киевского княжеского дома; летописец впервые осмыслил русскую историю с точки зрения единства земли и княжеского рода и вывел Русь на мировую историческую арену. Это – первая полная, народная история Руси, на которой воспитывались многие поколения русских людей. Излюбленным чтением на Руси в течение многих веков были жития святых. С приятием христианства Русь познакомилась с обширным кругом византийских житий. Среди них особым почитанием и популярностью пользовались повествования о чудесах, творимых Николаем Мирликийским и Георгием Победоносцем, жития Дмитрия Солунского и Марии Египетской. Уже во второй половине XI в. появляются и первые жития русских святых – Антония Печерского (до нашего времени не сохранилось), Бориса и Глеба, Феодосия Печерского. Таким образом, на отечественной почве родился один из самых любимых русским народом жанров - агиография. И сегодня поражает литературное мастерство агиографов, которые спустя всего несколько десятилетий после возникновения славянской письменности смогли создать такие великолепные произведения. Глубоко эмоциональны монологи из Жития Бориса и Глеба, подкупает психологизмом и яркими деталями повествование о святом Феодосии. Обращаем внимание на то, что авторы житий как правило не ограничивались изложением биографии своих персонажей, богословской стороной жизни, но связывали судьбы их с судьбами родины. "…Блаженные страстотерпцы Христовы, - говорится, например, уже в "Житии Бориса и Глеба, - не забывайте отечества, где прожили свою земную жизнь, никогда не оставляйте его. Также и в молитвах всегда молитесь за нас… Вам дана благодать, молитесь за нас, вас ведь Бог поставил перед собой заступниками и ходатаями за нас. Потому и прибегаем к Вам… да не окажемся мы под пятой вражеской, и рука нечестивых да не погубит нас, пусть никакая пагуба не коснется нас, голод и озлобление удалите от нас, и избавьте нас от неприятельского меча и междоусобных раздоров, и от всякой беды и нападения защитите нас…". Большой интерес для историка представляют княжеские жития – Ольги, Владимира, Мстислава Владимировича, а также местных святых: Авраамия Смоленского, Евфросинии Полоцкой. Среди памятников церковной литературы XI – XIII вв. выделяется своим сложным, синтетическим содержанием «Киево-Печерский Патерик». «Патерик» (от греческого «патер» - «отец») – сборник слов, поучений и рассказов о духовных отцах, в данном случае о монахах Киево-Печерского монастыря. Этот сложный по составу сборник содержит много указаний на события, которые отсутствуют в других исторически источниках. В нем содержатся интересные известия об экономике и культуре Киевской Руси. К тому же и в этом литературном памятнике ярко видно, насколько древнерусские писатели в совершенстве владели искусством высокого слога, исполненного символов, метафор, постоянных обращений к Священному писанию или святоотеческим текстам. Киево-Печерский патерик восхищал еще А.С.Пушкина «прелестью простоты и вымысла». Значительное распространение на Руси имели апокрифы, («отреченные», то есть «запрещенные» книги); это произведения, написанные на сюжеты Ветхого и Нового заветов, но не вошедшие в канонический текст Библии, признанные церковью «ложными» и запрещенные для чтения. Ветхозаветные апокрифы были созданы, как правило, в среде позднего иудейства на еврейском и арамейском языках. Новозаветные, повествующие о жизни Богородицы, Христа, апостолов, они сохранились в переводах на греческом, латинском, славянском, армянском и некоторых других языках. Последние и имели хождение на Руси. Причем, они не переписывались механически, а перерабатывались, дополнялись, так что нередко создавались практически новые сочинения, лишь отдаленно напоминающие оригинал. Занимательные по форме и содержанию, наполненные фантастическими подробностями апокрифы долго были любимым чтением и древнерусских книжников, и простого люда. Поразительным (и окутанным множеством тайн) является выдающийся литературно-исторический памятник, относящийся, по мнению большинства исследователей к концу XII в., "Слово о полку Игореве", посвященное неудачному походу Игоря Святославича на половцев в 1185 г. "Слово", как дает нам понять неизвестный автор, - исторический труд, написанный "не по обычаю Боянову", а "по былям нашего времени". Б.А.Рыбаков считал, что автор в тексте прямо отрекается от Бояна, любимца Олега, у него свое мнение о его литературных приемах. Он также не скрывает своего отрицательного отношения и к самому Олегу, хотя Игорь был его внуком.6 Это уже можно рассматривать как самостоятельную позицию историографа, который критически анализирует источники, находящиеся в его распоряжении. Одна из основных мыслей автора «Слова» - идея необходимости единения Руси в борьбе с внешними врагами. Он напоминает, что ранее, при Олеге Гориславиче, "засевалось и прорастало междоусобицами, гибло достояние Даждь-Божьих внуков, в княжеских распрях век людской сокращался. Тогда на Русской земле редко пахари покрикивали, но часто вороны граяли, трупы между собой деля…". "Затихла борьба князей с поганими, ибо сказал брат брату: "Это мое и то мое же". И стали князья про малое "это великое" молвить и сами себе беды ковать, а поганые со всех сторон приходили с победами на землю Русскую", "из-за усобиц ведь началось насилие от земли Половецкой". Не усвоили русские уроков истории, и вот теперь Игорь снова один пошел в поход, и русские воины "полегли за землю русскую"; "черная земля под копытами костьми засеяна, а кровью полита; горем взошли они на русской земле." (Повести древней Руси. М., издательство Балуев, 2002, с. 303, 307, 312). Этот памятник - блестящее сочетание точности исторического мышления автора, его глубоко патриотической позиции, выраженных в совершенной поэтической форме. Такой сплав стал одной из важнейших черт русской исторической литературы на протяжении многих веков. Здесь следует добавить, что современная историческая наука в лице многих ее талантливых представителей высоко ставит значение в исторических исследованиях субъективно-индивидуальных факторов. Речь идет о месте в исследовании эстетического восприятия исторической реальности. По мнению академика И.Д.Ковальченко, эстетическое восприятие - это чувственно-конкретное, эмоциональное, а потому и личностное отношение к действительности. Поэтому эмоциональный компонент присутствует в любой науке, в том числе и в исторической. Бесстрастное историческое повествование свидетельствует о духовной бедности автора. "При изучении прошлого, - пишет исследователь, - историк глубоко вживается не только в чувства исторических персонажей, но и во всю изучаемую им реальность, в историческую эпоху в целом в сочетании ее объективных и субъективных сторон, в единстве единичного, особенного и общего. …Представляется, что "вживание" и "сопереживание" выступают как компоненты и приемы научного воображения, которое …основывается на объективной реальности"7. Эти черты в полной мере были присущи древней русской исторической литературе. Думается, что эта литература, с ее особенностями, оказала влияние на творчество историков гораздо более позднего времени; достаточно вспомнить совершенную художественную форму исторических сочинений Н.М.Карамзина, Д.И.Иловайского, Н.И.Костомарова или В.О.Ключевского, которые явно находились под обаянием точного, емкого и образного языка древнейших отечественных текстов. С началом феодальной раздробленности летописание успешно продолжалось. Оно все в большей мере начинает зависеть от местных традиций. В соответствии в связи с ростом и развитием новых политических, экономических и культурных центров в них стало вестись свое летописание. Теперь, помимо Киева и Новгорода, летописание стало вестись во Владимире, Рязани, Чернигове, Галиче, Ростове, Полоцке, Смоленске и других городах. Однако "Повесть временных лет" по-прежнему часто включалась в ткань многих из этих сочинений, что подтверждает мнение о ее общерусском значении. Принципиально важной чертой русских летописей было то, что во все периоды их составители рассматривали историю "своего" княжества в качестве составной часть общерусского исторического процесса, а историю Руси - как включенную в общемировой исторический процесс. Отсюда и стремление начать "свою" летопись с основания Киева (или даже от сотворения мира). И в то же время основное внимание летописцев уделялось ими в основном уже местной истории. При этом, как правило, ранние погодные записи кратки и информативны, однако как только летописец приближается к современным ему событиям отечественной истории, сухое изложение сменяется поэтическими рассказами о важнейших, с его точки зрения, событиях отечественной истории. В XII-XIII веках получают распространение новые формы летописания. К прежним его разновидностям добавляются личные и родовые летописцы князей, летописные повести и т.д. В них уже наблюдается отход от простой регистрации событий, повествование начинает окрашиваться местным колоритом и индивидуальным авторским видением событий. Так, Кирилл Туровский (XII в.) различал историков двух типов: летописцев-бытописателей, воплощавших исторические события в форме хронологически последовательного изложения, и песнотворцев, или витий, преподносящих те же события в устной, поэтически образной форме, прославляющих героев прошлого. "Якоже истории (историци) и ветиа, рекше летописци и песнотворци, приклоняют своа слухы в бывшая между царей рати и ополчениа (прислушиваются к происходившим между царями ратям и ополчениям), да украсят словесы слышащая и возвеличять крепко (храбровавшая и) мужествовавшая по своем цари, и не давших в брани плещи врагомь, и тех славяще похвалами венчаеть…" (с тем, чтобы разукрасить средствами художественного слова услышанное и возвеличить и увенчать похвалами тех, кто храбро сражался за своего царя и не дался в сражении врагу)8. Если изначально составителями летописей были в основном монахи, то теперь их составлением стали заниматься также люди, близкие к княжескому двору и принимавшие достаточно активное участие в описываемых событиях. Это, с одной стороны, положительно сказывалось на информированности летописцев, а с другой, усиливало их ангажированность, так как факты и события подавались ими с тенденцией представить в максимально благоприятном свете "своего" повелителя. Это было в определенной степени "оборотной стороной" усиления личностного фактора в летописях. Помимо летописей стали появляться и сочинения, посвященные одному или нескольким связанным между собой событиям (сказания, повести, слова). Они уже не содержали последовательного описания ряда событий, а были посвящены какой-то теме или одному историческому персонажу. К этим сочинениям по характеру примыкали и жития, составление которых активно продолжалось. "Житие Александра Невского" было составлено во второй половине XIII в., вскоре после смерти князя (ум. 1263 г.). Предполагают, что написано оно было кем-то из дружинников князя, а затем, как думают исследователи, было переработано кем-то из церковных писателей. Отсюда и сложный состав документа: в нем заметно явное сочетание элементов чисто светской, воинской повести с чертами церковного жития. И называли его по-разному: кроме жития иногда также "повестью" или "словом". Основная идея произведения - необходимость сильной власти для страны. Автор стремится дать целостное жизнеописание Александра Невского, отразив основные моменты его биографии. Александр Невский прославляется как князь и воин. Кроме того, в "Житии" много внимания уделено описанию русской земли, ее просторов и богатств. Автор стремится показать даже и международное значение Руси. В качестве введения использовано "Слово о погибели русской земли". "Слово о погибели русской земли" (первая половина XIII в.) продолжало традиции "Слова о полку Игореве" и в качестве основной идеи несет призыв к князьям к объединению перед лицом общих внешних врагов (накануне и в период нашествия монголов). Так же в нем заметен интерес к истории и географии Руси, в частности имеются интересные сведения о соседях Северо-Восточной Руси, где оно и возникло. Именно в период Киевской Руси оформляется комплекс восточнославянского фольклора. Устное народное творчество, существовавшее с незапамятных времен, в IX-XIII вв. получает свое высшее художественное выражение. Самое ценное, что было создано народным творчеством раннего периода отечественной истории, – это былевой эпос. (Былины о Добрыне Никитиче, Илье Муромце, Микуле Селяниновиче и др.) Кроме того, народное творчество создавало также сказки, загадки и пословицы, поговорки и присловья, игры, гадания и т.д. Все это и в последующее время передавалось изустно, прочно сохраняясь в народной памяти, и благодаря этому обстоятельству многое было записано исследователями уже в XVIII-XX веках. Можно сделать общий вывод, что в Древней Руси была создана интересная и весьма значительная литература; это можно констатировать даже по тем произведениям, которые дошли до нашего времени. Эта литература рассказывает нам об истории Руси - о возникновении государства, о ее властителях, князьях, о борьбе с иноземными захватчиками, о победах и поражениях русского оружия, о становлении на Руси христианства, о монастырях, праведниках, удостоившихся почитания. Она рассказывает нам о духовной жизни общества, вере и религиозных спорах, нравственных нормах, к соблюдению которых она призывала, и пороках, которые она обличала. Литература раскрывает перед нами круг знаний древнерусских людей о своей земле, о ее природе, об окружающем мире. В середине и второй половине XIII в. летописание, впрочем, как и другие виды литературы и искусства, испытывает временный упадок. Правда, в это время появляются сказания, а затем повести о начале татаро-монгольского ига. Некоторые из них сохранились в составе летописей, например, в Рязанском летописании. Но уже к началу XIV вв. новая ситуация начинает интеллектуально и художественно осмысливаться. К этому времени в исторические представления русского человека вносятся коррективы, принципиально не изменяющие общие историософские представления, но уточняющие его в некоторых существенных моментах. Неизменным остается провиденциалистское понимание действительности. Вместе с тем народом был накоплен исторический опыт. Проявления русского самосознания выходили из-под влияния византийской традиции, которая оставалась интеллектуальным стержнем представлений о реальности, но все в большей степени отражали конкретную ситуацию на Руси. Новое в русской историософии было связано прежде всего с именем Сергия Радонежского, который трудился над решением задачи преодоления «розни мира сего». Сергий создал общерусский культ Троицы, придав особый смысл празднику Пятидесятницы. Это был величайший сдвиг в сознании русского человека, который далеко выходил за рамки чисто богословских задач. Многие отечественные мыслители отмечали, резюмировал уже в близкое к нашему времени П.А. Флоренский, что Византия не знала этого праздника, как не знала она, в сущности, ни Троичных храмов, ни Троичных икон. «Я говорю о Троичном дне как литургическом творчестве именно русской культуры, - подчеркивал он, - и даже, определеннее, - творчестве преподобного Сергия». «Установление культа Троицы в его новом, онтологическом значении, - продолжает мысль о. Павла В.А. Плугин, - явилось тем первоначальным толчком, который дал жизнь мощному духовному движению, вынесшему на своем гребне и «Троицу» Рублева»9. Значение деятельности Сергия усматривается также и в том, что он создал, а затем утвердил и распространил новый культ «в основном не каноническими (в узком смысле слова, то есть небогослужебными) средствами, а это имело важные последствия для его будущих судеб. Вообще в изучении сознания, исторических представлений русского средневекового человека важная роль принадлежит гомилетике, то есть проповедям, беседам, поучениям, раскрывавшим сущность догмата и отражающего его культа. Значение подобных проповедей и поучений, не дошедших до нас, должно быть чрезвычайно велико. Но как бы то ни было, мы имеем дело с фактом, что личное понимание и переживание Троицы Сергием заставило его уйти из мира, сменить боярское платье на рясу инока в одном из медвежьих углов московской земли, чтобы начать строить новый мир, новую жизнь-подвиг и призвать к подвигу Русь. Праздник Троицы создавался и утверждался в сознании людей прежде всего |