Наумова Г.Р. Историография истории России. Историография истории россии
 Скачать 2.61 Mb.
|
|
Волобуев Павел Васильевич (1923 – 1997), доктор исторических наук, профессор, академик РАН с 1990 года. Окончил исторический факультет МГУ в 1950 году. Ученик К.В. Базилевича, И.Ф. Гиндина, А.Л. Сидорова. Один из лидеров «нового направления» в советской исторической науке. Представители этого направления считали, что Октябрьская Революция 1917 была вызвана не высоким уровнем развития капитализма в России а обострением крестьянского вопроса и многоукладным состоянием экономики России. Ему принадлежат многочисленные работы по предреволюционной истории России, а также теоретические работы по проблемам выбора путей общественного развития. Вместе с тем, хотя официально с 1980-х годов научный поиск шел в формах социалистических подходов, на практике историки быстро выходили из-под идеологического влияния, тем более, что это происходило на фоне активного вовлечения в научный оборот новых материалов при одновременном ослаблении цензуры. Смена парадигм в отечественных гуманитарных науках проходила постепенно. Приобрели популярность взгляды Раймона Арона на марксизм. В 1992 году издается труд Арона «Этапы развития социологической мысли». Широко стали пропагандироваться взгляды европейской социал-демократии. Расширялось и углублялось представление о возможностях теории формаций. Историки постепенно отходили от формационно-классовой установки. Толчком для постановки проблемы соотношения формационного и цивилизационного подходов, как методологических парадигм стало издание в 1991 году фундаментального труда А. Дж. Тойнби «Постижение истории». К этому моменту прошло уже 30 лет с первой публикации этой работы. Поэтому и в отечественной научной практике интерес к идеям Тойнби появился задолго до 1991 года. Значительное серьезное обсуждение проблемы соотношения формационного и цивилизационного подходов состоялось, в том числе, в 1983 году на V1 Всесоюзном координационном совещании. Тема обсуждения звучала так: «Цивилизация и исторический процесс». (Цивилизация как проблема исторического материализма. Ч.1. Социально — философские вопросы цивилизации. М., 1983 г.). Впоследствии эта тема обсуждалась неоднократно. (Цивилизационный подход к истории: проблемы и перспективы развития. Воронеж, 1994г.; Семеникова Л.И. Россия в мировом сообществе цивилизаций. М., 1994г.). Получают распространение так называемые «специальные методологии»: микроистория, гендерная история, история повседневности и так далее. Внимание обществоведов привлекает теория элит. Широко пропагандируются методы французской исторической школы «Анналов». Значительную роль в распространении этой методологии сыграл А.Я. Гуревич. Это обнаружило устойчивый интерес отечественной науки ХХ века к опыту зарубежной историографии, подчеркнуло неслучайный характер этого интереса. Особенно сильным в контексте расширения методов социально=экономических исследований стало влияние взглядов и теоретико-методологических подходов Макса Вебера, акцентировавшего внимание на религиозной этике как факторе хозяйственного действия. Бурно развивается социальная история, культурология, политология. Обществоведы включились в обсуждение «эпохи постмодерна"108. После перерыва в несколько десятилетий были опубликованы и стали предметом научного интереса и, в значительной степени и историографической оценки, труды многих мыслителей прошлого. Причем были опубликованы работы тех мыслителей, имена которых ассоциировались с позициями «почвенничества», «русской идеи», тех, кто отстаивал идею самобытного развития России. Среди них были не просто известные, но и всемирно знаменитые мыслители: Бердяев Н.И., Булгаков С.Н., Данилевский Н.Я., Кавелин К.Д., Карсавин Л.П., Трубецкой Е.Н., Лосский М.О., Леонтьев К., Новгородцев П.И., Розанов В.В., Флоренский П.А, Хомяков А.С. Эрн В.Ф., Шестов Л. и др. Некоторые фамилии были широко известны в Советском Союзе. Однако их творчество было знакомо читателям далеко не в полном объеме. Как это случилось, например, с К.Э. Циолковским, который был известен как «отец космонавтики», но чьи философские труды до этого времени не публиковались 109. После того, как они были введены в научный оборот, новым поколениям исследователей, да и просто интересующимся историей отечественной общественной мысли, стало понятным, что идея укрепления российской государственности, необходимости учета в государственном строительстве национальных особенностей не могла быть принята властной верхушкой, пришедшей к власти в 1917 г. А потому эти работы и не издавались, или были попросту запрещены. Изложенная в них позиция шла вразрез с основополагающими принципами «пролетарского интернационализма». И хотя идеи названных мыслитетей не всеми были восприняты (они не воспринимаются однозначно еще и по сей день), они вновь обрели статус историографического факта, и теперь проходить мимо него, не замечать почвеннической концепции стало невозможным. Тем более, что эта позиция оказалась хорошо теоретически и исторически обоснованной. Открыто спорить и опровергать эти взгляды никто из их противников не решался, и чаще всего их взгляды их оппонентами стали нарочито огрубляться, сводиться к элементарным постулатам. Вместе с тем, деятельность этих авторов вызывала пристальный интерес в обществе, и появились работы с анализом их взглядов и опытами оценок того, какие выводы из их работ можно сделать применительно к современности. Сегодня можно говорить о восстановлении данной традиции и, в известном смысле, о ее продолжении в новых условиях (Г. Гачев, В. Кожинов, С. Куняев, И. Шафаревич и др.) 110. Историософский характер наследия, введенного вновь в широкий научный оборот, пришелся, как нельзя кстати, в условиях распространения тенденции к междисциплинарному диалогу в сфере науки. Многие стали работать на стыках истории и других гуманитарных дисциплин: социологии, экономики и истории экономики, филологии, философии и т.д. Гуманитарная мысль была втянута в обсуждения основных проблем теории познания, в рассмотрение вопросов, связанных с обсуждение предмета исследования в различных гуманитарных науках, а затем и в рассмотрение вопроса о «научном» мировоззрении. Историки пришли в сфере методологии к постановке тех проблем, которые поднимал сто лет назад В.О. Ключевский, обративший внимание на метод «народно-психологического чутья». Несмотря на разнообразие методологических подходов и широкий спектр теорий, применявшихся для интерпретации истории, выработка новой концепции отечественной истории оказалась сложной задачей. Для начала было необходимо скорректировать концепцию истории КПСС, приблизив ее к новым политическим веяниям. Начинается лихорадочный поиск материалов, издание работ, посвященных жизни и деятельности руководителей, функционеров советского государства, который быстро распространяется и на деятелей других эпох. Бесспорным завоеванием этого времени можно считать пробуждение интереса к истории личности, которая действовала в истории, попытки отойти от шаблонов в освещении жизни и деятельности исторических персонажей. В основном это, правда, касалось деятелей революции и в первую очередь тех из них, кто был в 1930-е годы раздавлен репрессивной машиной государства. Последовало издание серии политических портретов деятелей революции и социалистического строительства. К этому времени относится усиление внимания к истории политической борьбы внутри советского общества. Активизируется пересмотр оценок ряда партийных и государственных деятелей советской эпохи, правящих элит, династий. Корректировка существенных моментов опыта социалистического строительства (НЭП, коллективизация, внешняя политика и т.д.). Предметом рассмотрения становятся взгляды, концепции общественного развития, предложенные в свое время Л.Д.Троцким, Н.И.Бухариным, А.И.Рыковым, Г.Димитровым, К.Радеком и другими деятелями советского государства и международного коммунистического движения. Появляются многочисленные статьи, газетная и журнальная публицистика, сборники, начинается активная публикации источников, появляются монографии111. Правда следует отметить, что всплеск интереса к фигурам деятелей советского государства оказался достаточно кратковременным. Достаточно быстро исследователям стало ясно, что Л.Д.Троцкий или Н.И.Бухарин не несли в своих программах ничего принципиально нового, и разногласия подавляющего большинства «оппозиционных групп» с «ленинским ЦК» внутри правящей партии в 20-30-е годы были тактическими. С другой стороны, эти работы позволили исследователям углубить представления о становлении отечественной модели социализма, об идейной борьбе в обществе вокруг вопросов становления и функционирования нового строя. Однако в общем потоке публикаций оказались и работы мыслителей, которые, работая в рамках социалистической государственности, имели свои оригинальные взгляды на то, какова должна быть экономическая модель развития народного хозяйства (Базаров В.А., Кондратьев Н.Д., Чаянов А.В. и др.)112. Ко второй половине 1980-х гг. относятся активные попытки ряда историков КПСС выработать новую концепцию истории партии. Основное содержание их работы сводилось к поискам первоначальной, «истинно ленинской», не искаженной позднейшими наслоениями (во времена И.В.Сталина, Н.С.Хрущева, Л.И.Брежнева) концепции отечественной истории. Ко второй половине 1980-х годов относятся инспирированные М.С.Горбачевым попытки пересмотра ряда концепций истории партии, и как следствие - отечественной истории. Этот опыт корректировки исторических трактовок имел серьезные не только научные, но и политические последствия. Знаменательно, что в этой работе активное участие принимали не только профессиональные историки, но и деятели культуры, искусства113. Авторы этих работ стремились по-новому взглянуть на проблемы НЭПа, коллективизации, партийного строительства, детально разобраться, что же собой представляло «ленинское завещание», ставили вопрос о том, «какое общество мы построили». Подавляющее большинство историков не заявляло (а вероятно, и ставило) своей целью отказ от рассмотрения истории страны с позиций марксистско-ленинской методологии, не ставили задачи выхода из социалистической модели общества; актуальным было требование «больше социализма». Скорее можно говорить о множественности подходов, о спонтанном отказе от тех шаблонов и клише, которые десятилетиями держались в науке и противоречили историческим фактам, что становилось особенно ясно в условиях расширения историографической и источниковой базы. И быстрее и отчетливее всего это стало понятным именно в сфере истории КПСС. Характерным было, например, пояснение редакторов одного из первых «перестроечных» сборников: «Урок дает история» (В.Г.Афанасьев и Г.Л.Смирнов). Они указали, что сборник «родился по инициативе редакции газеты «Правда», отмечали, что «у авторов прослеживается господствующее желание помочь читателю разобраться в некоторых важных вопросах истории партии» и выражали надежду, что книга «поможет преподавателям школ и вузов, учащимся старших классов, студентам, слушателям системы партийного просвещения, а также всем, кто интересуется историей партии»114. Составитель другого аналогичного сборника также указывал: «Весна 1985 г. положила начало перестройке. С тех памятных дней прошло немногим более трех лет, и ныне уже воочию видна неразрывная связь этого курса с возрождением ленинизма, с восстановлением ленинской концепции социалистического строительства. Именно поэтому интерес к прошлому, всегда усиливающийся на крутых поворотах истории, сегодня прикован прежде всего к проблемам советского общества. …И это естественно, ибо речь идет об исправлении ранее допущенных ошибок, ликвидации застойных явлений и т.п. Предстоит в кратчайший срок придать социализму современные черты, соответствующие условиям и потребностям НТР, сама природа которой позволяет социализму обрести, как говорится, второе дыхание, обновить все стороны жизни общества, максимально проявить гуманистический характер»115. К концу 1980-х гг. относится и попытка создания очерков истории партии. ЦК КПСС была сформирована группа историков партии и под эгидой ведущего в те времена учреждения в этой сфере, Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС («Отдел истории КПСС») началась работа по созданию принципиально новых по сравнению с «каноническим» учебником «Истории КПСС» под редакцией Б.Н.Пономарева (выдержавшего множество изданий) очерков истории КПСС. Авторы в своей работе попытались учесть все новое, и в плане концептуальном, и в плане расширения источниковой базы. Работа эта оказалась незавершенной, однако вряд ли имеются основания утверждать, что этому помешал 1991 год. При том, что в числе авторов были знающие и квалифицированные ученые, от них, по традиции, требовалось не изложение истории партии в соответствии с имеющимся массивом источников, с новейшими достижениями в области науки, а исполнение определенного социального заказа. Однако мысль авторов просто не успевала (да и не могла успеть) за быстрой эволюцией политического курса верхушки КПСС. Действительность все настоятельнее приводила к выводу: историю правящей партии нельзя было подретушировать в частностях, хотя бы имевших большое значение. Альтернативы Краткому курсу не было. Вместе с тем, новые условия, когда не было больше доминирующей идеологии, создали потребность в создании новых концепций исторического процесса, отличных от тех, которые были созданы в советский период и объявлявшиеся обязательными для руководства. Новым историографическим явлением, характерным именно для этого этапа развития исторической науки, является пробуждение в обществе интереса к духовному, религиозному, прежде всего, православному, подвижничеству как проявлению нашей духовности, активное вовлечение в отечественную политическую жизнь и одновременно – в отечественную историческую традицию творческого наследия православных мыслителей, православной литературы. Последнему обстоятельству в немалой степени способствовало широкое празднование в 1988 г. тысячелетия крещения Руси. Существенно возрастает поток соответствующей публикуемой литературы. На прилавках книжных магазинов появляются книги христианского Священного Писания и священные книги других конфессий России, труды отцов Церкви, работы по истории церкви, по вопросам вероучения. Широко издаются сочинения религиозных деятелей: Серафима Саровского, Стефана Пермского, Оптинских старцев, православных мыслителей прошлых лет и нового времени: Розанова, Бердяева, отца Сергея Булгакова, Карташева и др. Возобновляется (переиздается и продолжается) агиографическая традиция: литература о Сергии Радонежском, Иосифе Волоцком, Иоанне Кронштадтском, патриархе Тихоне и других деятелях отечественного Православия. Можно говорить и о возобновлении традиции изложения истории с позиций религиозно-нравственных; прежде всего в этой связи следует упомянуть оказавшие огромное влияние на российское общество трудов Иоанна, митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского, в которых исторические сюжеты занимают важное место116. Православную церковь стали привлекать к различным мероприятиям государственные и общественные структуры. Так, по существу в общенародный праздник, проводимый по всей стране, превратился День славянской письменности и культуры, отмечаемый в память равноапостольных Кирилла и Мефодия, болгарских просветителей, создателей славянской письменности и азбуки (кириллицы). Московский патриархат, Правительство Москвы и Российская Академия наук учредили Фонд по премиям памяти митрополита Московского и Коломенского Макария (Булгакова), выдающегося иерарха Русской православной церкви, историка, богослова; к Макариевскому конкурсу стали привлекать авторов исторических сочинений и публикаций источников по различным номинациям. Огромное значение для переосмысления роли православия в отечественной истории имело соединение двух ветвей русской мысли. Возвращение «русского зарубежья» в Россию еще не завершено, но его влияние на исторические концепции очевидно. 117 Еще не прошел период адаптации «русского зарубежья» к условиям развития современной исторической науки. А условия эти достаточно сложны. В рассматриваемое время продолжали работу профессиональные историки, которые создали себе известность еще в 1980-х гг. попытками пересмотра устоявшихся оценок и уже были известны как реформаторы: Д.А. Волкогонов, Рой Медведев, В.Т.Логинов и ряд других. Пытались сохранить себя в историографии диссиденты советских времен: В.Суворов ("Ледокол", "День-М", "Последняя республика. Почему Советский Союз проиграл Вторую мировую войну. М., 1995; А. Некрич "22 июня 1941 г.", А. Авторханов. «Империя Кремля», и др.). В их работах страна предстает как средоточие зла, царство несправедливости и антигуманности. В то же время в исторической науке появился и новый тип авторов, которых можно условно назвать «историками-любителями» (М. Аджиев («Мурад Аджи»), А.Т.Фоменко, Г.В. Носовский и др). В девяностые годы ХХ в. подобная литературы выходила огромными тиражами, что заставляло историческую общественность лишь строить предположения, на чьи средства и с какой целью предпринимаются эти издания. На грани веков эта деятельность приняла такие угрожающие масштабы, что не только историческое сообщество, но и сами падкие на сенсации СМИ начинают проявлять тревогу по этому поводу. «В любом книжном магазине раздел «История» на три четверти наполнен разнообразными «Другими историями», «Новыми альтернативами», «Тайнами русского народа» и прочим веселым бредом, - констатировал популярный еженедельник «АиФ-Москва» в статье под названием «Сомнительная история»: «При таких раскладах нам действительно остается нанимать гадалку, которая точно скажет: Борис Годунов убил царевича Димитрия или наоборот. Может быть, стоит задаться вопросом: нужно ли так лихо пересматривать историю?»118 Профессиональные историки старались отвечать на эти выпады119. Правда, здесь не было полноценной научной дискуссии, столкновения мнений и точек зрения. Поэтому данная полемика по существу не имела научного значения, а сводилась к указаниям на грубые ошибки в построениях "историков-любителей", выявлению их политической ангажированности, пренебрежения источниками и незнания историографии вопросов, о которых брались писать. Эти работы делали свое дело, да и общество начинает уставать от назойливого, подобно рекламе, навязывания взглядов, потерявших остроту новизны и не находивших новых аргументов в свою защиту, и интерес к сочинениям «историков-любителей», которые всячески уклонялись от открытой полемики со специалистами, постепенно притупляются. Их «научная кухня» была специалистам понятна. «Творческая манера» …псевдоисториков однотипна, это прежде всего полный произвол в отборе и использовании фактов, - пишет Н.И.Никитин. - Добросовестный исследователь сначала анализирует источники и специальную литературу, а затем делает выводы. У дилетанта же обычно все наоборот. Вначале он непонятно каким образом (чаще всего исходя из политических пристрастий) формирует свою точку зрения на те или иные события, явления и процессы (т.е. делает выводы), а затем и специальную литературу, и первоисточники использует таким образом: «находит» в них лишь то, что отвечает его представлениям, - с чем он согласен, причем совершенно независимо от степени достоверности, научной обоснованности «найденного». Ну, а то, что не подходит, не укладывается в его «концепцию», в упор «не замечается», будь оно хоть в сотни раз убедительнее. Дилетанту неважно, откуда почерпнуты нужные ему сведения: из документальных источников или из легенд и мифов, из капитальных трудов серьезных историков или из легковесных работ таких же дилетантов, из исследований, являющихся последним словом в науке или из устаревших, давно отвергнутых наукой. Лишь бы эти сведения отвечали его представлениям об изучаемом предмете. С той же целью локальные явления он может представить как глобальные, а встречающиеся в науке догадки и гипотезы – как твердо установленные факты. А если и этого покажется мало для обоснования полюбившейся ему «теории», если в источниках и работах исследователей содержатся только расходящиеся с ней сведения и «не заметить» их никак нельзя, дилетант действует по принципу: раз факты против меня, то тем хуже для фактов – они объявляются «ложью официальной историографии» или чьей-то «фальсификацией», а ссылки для обоснования своей точки зрения даются на вообще не существующие в природе, мифические «данные120». Тем не менее, профессиональные историки не слишком активно включились в работу на этом направлении. Известный историк А.Г.Кузьмин в одной из своих последних работ указывал на недооценку учеными опасности дилетантизма. Он считал, что за многими изданиями стоят мощные теневые структуры; эти издания наносят обществу огромный вред, и «те, кто, наблюдая мародеров, не пытаются их остановить или хотя бы осудить, сами становятся таковыми, причем в самой важной для выживания общества форме».121 |