Главная страница
Навигация по странице:

  • 2. «Неравные возможности»

  • 18.2.3. Мотивационные ошибки

  • 15. Каузальная атрибуция. Каузальная атрибуция (объяснение причин в процессе мотивации)


    Скачать 279 Kb.
    НазваниеКаузальная атрибуция (объяснение причин в процессе мотивации)
    Анкор15. Каузальная атрибуция.doc
    Дата13.03.2019
    Размер279 Kb.
    Формат файлаdoc
    Имя файла15. Каузальная атрибуция.doc
    ТипДокументы
    #25648
    страница3 из 4
    1   2   3   4

    18.2.2. Фундаментальная ошибка атрибуции

    В самом общем виде фундаментальную ошибку можно определить как «склонность людей игнорировать ситуационные причины действий и их результатов в пользу диспозиционных» [Л. Росс, Р. Нисбет, 1999, С.149]. Л. Росс назвал это явление «сверхатрибуция». Он же обрисовал условия возникновения такой ошибки (Следует отметить, что иногда в литературе говорят о «фундаментальных ошибках» атрибуции, т.е. употребляют термин во множественном числе. Это не вполне корректно, ибо, по определению, существует единственная фундаментальная ошибка и можно говорить лишь о ее различных проявлениях ).

    1. «Ложное согласие» выражается в том, что воспринимающий принимает свою точку зрения как «нормальную» и потому полагает, что другим должна быть свойственна такая же точка зрения. Если она иная, значит, дело в «личности» воспринимаемого. Основанием в этом случае служит «неверная согла­сованность», возникающая вслед­ствие «эгоцентричной атрибуции», «проекции атрибуции». При определе­нии диспозиции другого индивида ис­ходят из собственного поведения и суждений. Причина подобной эгоцентричности ожиданий связана со стремлением человека предпочитатать общество людей, чьи убеждения и поведение схожи с его собствен­ным. Росс и его коллеги проси­ли своих испытуемых полчаса похо­дить по территории университета с транспарантом «Ешьте у Джо». Испы­туемые, соглашавшиеся на это, не находили в своем поведении ничего необычного и считали противополож­ную реакцию, т.е. отказ выполнить просьбу экспериментатора, более по­казательной для суждения о свой­ствах личности. Напротив, испыту­емые, отклонившие просьбу экспери­ментатора, считали свое поведение нормальным, а хождение с транспа­рантом — показателем особой диспо­зиции.

    Таким образом, чем сильнее на­блюдатель воспринимает поведение наблюдаемого как отклоняющееся от его собственных эгоцентричных ожи­даний, тем более он склонен припи­сать действующему субъекту диспози­ции.

    2. «Неравные возможности» отмечаются в ролевом поведении: в определенных ролях легче проявляются собственные позитивные качества, и апелляция совершается именно к ним (т.е. опять - таки к личности человека, в данном случае обладающего такой ролью, которая позволяет ему большей мере выразить себя). Здесь воспринимающий легко может переоценить личностные причины поведения, просто не приняв в расчет ролевую позицию действующего лица.

    Л.Росс продемонстрировал это положение при помощи такого эксперимента. Он разделил группу испытуемых на «экзаменаторов» и «экзаменующихся». Первые задавали различные вопросы, и «экзаменующиеся», как могли, отвечали на них. Затем Росс попросил тех и других испытуемых оценить свое поведение. «Экзаменаторы» оценили и себя и «экзаменующихся» достаточно высоко, а вот последние приписали большую степень осведомленности «эк­заменаторам», их личности. В данном случае не было учтено то обстоятельство, что по условиям эксперимента «экзаменаторы» выглядели «умнее» просто потому, что это было обусловлено их ролевой позицией. В обыденной жизни именно этот механизм включается при приписывании причин в ситуации начальник —подчиненный.

    3. «Большее доверие вообще к фактам, чем к суждениям», проявляется в том, что первый взгляд всегда обращен к личности. В наблюдаемом сюжете личность непосредственно дана: она — безусловный «факт», а обстоятельство еще надо «вывести». Как уже было отмечено, здесь срабатывает тот механизм, который зафиксирован в гештальтпсихологии: первоначально воспринимается «фигура», а лишь затем — «фон». Но мнению Л. Росса и Р. Нисбета, «люди активны, динамичны и интересны. Именно эти их свойства обращают на себя внимание в первую очередь. Напротив, ситуация обычно сравнительно статична и зачастую представляется туман­ной» [Л. Росс, Р. Нисбет, 1999, С.149].

    4. «Легкость построения ложных корреляций». Сам феномен ложных корреляций хорошо известен и описан. Он состоит в том, что наивный наблюдатель произвольно соединяет какие-либо две личностные черты как обязательно сопутствующие друг другу. Особенно это относится к неразрывному объединению внешней черты человека и какого-либо его психологического свойства (например: «все полные люди - добрые», «все мужчины невысокого роста - властолюбивы» и пр.).

    Исследование психологов, медсестер и студентов, занимавшихся клинической психологией, показало, что они при определении патологии поведения ориентируются на конкрет­ные показатели симптомов или дан­ные диагностических тестов. При этом они обращают внимание только на ожида­емые показатели и индуцируемое (симптомом и болезнью) поведение и упускают из виду иные возможности появления или отсутствия того или другого. Тверски и Кэнеманн объ­ясняют подобные иллюзорные корре­ляции большей доступностью или бо­лее легким воспроизведением соот­ветствующих ожиданиям связей.

    «Ложные корреляции» облегчают процесс атрибуции, позволяя почти автоматически припи-сывать причину поведения наблюдаемой личности, совершая произвольную «связку» черт и причин.

    5. «Игнорирование информационной ценности не случившегося». Основанием для оценки поступков людей может явиться не только то, что «случилось», но и то, что «не случилось», т.е. и то, что человек «не сделал». Однако при наивном наблюдении такая ин­формация о «не случившемся» нередко опускается. Поверхностно воспринимается именно «случившееся», а субъект «случившегося» — личность. К ней прежде всего и апеллирует наивный наблюдатель [Трусов В.П., 1980, С.56].

    6. «Влияние процесса распределения внимания». Если мы обращаем внимание на одного из двух беседующих людей, то ему приписываем большее влияние на взаимодействие. Существуют также различия в распределении внимания у действующего субъекта и наблюдающего за ним [Джоунс, Нисбетт]. Эффект вни­мания, по-видимому, и ведет к «фун­даментальной ошибке атрибуции», т.е. к завышенной оценке личностных причин действий по сравнению с ситу­ационными. Внимание, возможно, так­же является причиной эффектов пос­ледовательности использования ин­формации: начальная информация несколько меняет смысл последующей, которая как бы подгоняется к первой [Аш]; эффект пер­вичности сказывается на атрибуции еще и потому, что человек легко удовлетворяется первым при­шедшим в голову объяснением [Кеноус].

    Существует целый ряд объяснений того, почему так распространена фундаментальная ошибка атрибуции. Так, Д. Гилберт утверждал, что «первая атрибуция» — всегда личностная, она делается автоматически, а лишь потом начинается сложная работа по перепроверке своего суждения о причине. По мнению Гилберта, эта «работа» может осуществляться либо «по Келли», либо «по Джонсу и Дэвису», но все это совершается «потом»: непосредственное суждение всегда адресовано личности. Аналогичную идею высказывал и Ф. Хайдер,считавший, что «причинную единицу» образуют всегда «деятель и действие», но «деятель» всегда «более выпукл», поэтому взор воспринимающего прежде всего обращается именно на него.

    Более глубокие объяснения феномена фундаментальной ошибки даются теми авторами, которые апеллируют к некоторым социальным нормам, представленным в культуре. Так, для западной традиции более привлекательной идеей, объясняющей, в частности, успех человека, является ссылка на его внутренние, личностные качества, чем на обстоятельства. Вся западная интеллектуальная и нравственная традиция обеспечивает поддержку объяснения поведения человека в терминах диспозиций.

    С. Московичи полагает, что это в значительной мере соотносится с общими нормами индивидуализма, а Р. Браун отмечает, что такая норма предписана даже в языке. По свидетельству У. Мишели, эпитеты, применяемые к поведению того или иного человека, могут быть применены и к самому этому человеку («враждебные» действия совершаются «враждебно настроенными людьми»; «зависимое» поведение свойственно «зависимым людям» и т.д.). В то же время язык не позволяет таким же образом связывать действия и ситуации [Л. Росс, Р. Нисбет, 1999, С.239] .

    К факторам культуры следует добавить и некоторые индивидуально-психологические характеристики субъектов атрибутивного процесса: в частности, было отмечено, что существует связь предпочитаемого типа атрибуции с «локусом контроля». В свое время Дж. Роттер доказал, что люди различаются в ожиданиях позитивной или негативной оценки их поведения: интерналы в большей степени доверяют своей собственной возможности оценивать свое поведение, в то время как экстерналы воспринимают оценку своего поведения как воздействие какой-то внешней причины (удача, шанс и пр.). Роттер предположил, что именно от «локуса контроля» (внутреннего или внешнего) зависит то, как люди «видят мир», в частности предпочитаемый ими тип атрибуции: интерналы чаще употребляют личностную атрибуцию, а экстерналы — обстоятельственную.

    Исследования фундаментальной ошибки атрибуции были дополнены изучением того, как приписываются причины поведению другого человека в двух различных ситуациях: когда тот свободен в выборе модели своего поведения и когда тому данное поведение предписано (т.е. он несвободен в выборе). Казалось бы, естественным было ожидать, что личностная атрибуция будет осуществлена значительно более определенно в первом случае, где наблюдаемый индивид — подлинный субъект действия. Однако в ряде экспериментов эта идея не подтвердилась.

    Интересен эксперимент Э. Джонса и В. Харриса[Л. Росс, Р. Нисбет, 1999, С.317]. Испытуемым, разделенным на две группы, давались тексты «речей» их товарищей с просьбой оценить причины позиций авторов, заявленных в этих «речах». Одной группе говорилось, что позиция оратора выбрана им свободно, другой, что эта позиция оратору предписана. Во втором случае было три варианта:

    • Якобы текст «речи» — это работа студента по курсу политологии, где от него требовалось дать краткую и убедительную защиту Ф. Кастро и Кубы;

    • Якобы текст «речи» — это выдержка из заявления некоего участника дискуссии, где ему также была предписана руководителем одна из позиций (про-Кастро или анти-Кастро);

    • Якобы текст — это магнитофонная запись психологического теста, в котором испытуемому была дана точная инструкция, заявить ли ему позицию «за» Кастро, или «против» Кастро.

    В ситуации «свободный выбор», как и следовало ожидать, испытуемые совершили традиционную фундаментальную ошибку атрибуции и приписали причину позиции оратора его личности. Но особенно интересными были результаты приписывания причин в ситуации «несвободный выбор». Несмотря на знание того, что оратор во всех трех ситуациях был принужден заявить определенную позицию, испытуемые во всех случаях приписали причину позиции автора его личности. Причем в первой ситуации они были убеждены, что именно автор конспекта по политологии «за» Кастро. Во второй ситуации (когда он волен был выбрать одну из позиций) испытуемые посчитали, что если была заявлена позиция «за» Кастро, значит автор сам «за» Кастро, если же заявлена позиция «против» Кастро, значит автор действительно «против». Также и в третьей ситуации испытуемые приписали причину позиции только и исключительно автору речи. Результаты эксперимента показали, таким образом, что, даже если известен вынужденный характер поведения воспринимаемого человека, субъект восприятия склонен приписывать причину не обстоятельствам, а именно личности деятеля.

    Сказанное делает тем не менее очевидным тот факт, что фундаментальная ошибка атрибуции не носит абсолютного характера, т.е. ее нельзя считать универсальной, проявляющейся всегда и при всех обстоятельствах. Если бы это было так, вообще никакие иные формы атрибуции нечего было бы и рассматривать. В действительности, к названным ограничениям добавляются еще и другие. Самое важное из них сформулировано в теориях атрибуции как проблема «наблюдатель—участник».

    Это в значительной мере приближает нас к рассмотрению типа ошибок атрибуции— мотивационных.
    18.2.3. Мотивационные ошибки

    Такого рода ошибки представлены различными «защитами», пристрастиями, которые субъект атрибутивного процесса включает в свои действия. Сама идея включения мотивации в атрибуцию возникла уже при первых исследованиях этого процесса. Хотя рассмотрению фундаментальной ошибки атрибуции уделяется обычно приоритетное внимание, в действительности акцент на мотивационные ошибки имеет не меньшее значение.

    В общем плане необходимость включения мотивации в атрибутивный процесс обусловлена признанием факта субъективной интерпретации человеком социальной реальности [Л. Росс, Р. Нисбет, 1999, С.131]. Именно эти субъективные интерпретации, неизбежно включающие в себя тенденциозность, приводят к важным последствиям для дальнейшей мотивации поведения. Впрочем, верно и обратное: мотивация поведения во многом определяет механизм возникновения тенденциозного суждения. Примером такого механизма и является возникновение мотивационной ошибки атрибуции.

    Значительная разработка этой проблемы принадлежит Б. Вайнеру . В центре его внимания -способы приписывания причин в ситуациях успеха и неудачи. Он предложил рассматривать три измерения в каждой причине [С.Л. Рубинштейн, 1960, С. 73]:

    • Внутреннее - внешнее

    • Стабильное - нестабильное

    • Контролируемое - неконтролируемое

    Различные сочетания этих измерений дают восемь моделей (возможных наборов причин):

    1) внутренняя — стабильная — неконтролируемая;

    2) внутренняя — стабильная — контролируемая;

    3) внутренняя — нестабильная — неконтролируемая;

    4) внутренняя — нестабильная — контролируемая;

    5) внешняя — стабильная — неконтролируемая;

    6) внешняя — стабильная — контролируемая;

    7) внешняя — нестабильная — неконтролируемая;

    8) внешняя — нестабильная — контролируемая.

    Вайнер предположил, что выбор каждого сочетания обусловлен различной мотивацией. Это можно пояснить следующим примером. Ученик плохо ответил урок. В разных случаях он по-разному объясняет свое поведение:

    • если он сослался на низкие способности к данному предмету, то он избирает ситуацию 1;

    • если он признает, что ленился, то, возможно, выбирает ситуацию 2;

    • если сослался на внезапную болезнь перед ответом, то выбирает ситуацию 3;

    • если отвлекся на просмотр телепередачи — ситуацию 4;

    • если обвинил школу в слишком высокой требовательности, то выбирает ситуацию 5;

    • если учитель оценивается как плохой — то ситуацию 6;

    • если просто «не везет», то ситуацию 7;

    • если сосед ремонтирует дом и постоянно стучит, мешая заниматься, то это будет уместно

    объяснить ситуацией 8.

    Как видно, процесс объяснения причин здесь включает в себя представление о достигаемой цели, иными словами, связан с мотивацией достижения. Более конкретная связь установлена Вайнером между выбором причины и успешностью или неуспешностью действия. Идея эта поясняется при помощи эксперимента: испытуемым обрисован гипотетический человек, который был либо успешен, либо неуспешен в каком-либо задании. Трудность задания при этом обозначалась как «внешняя» причина, а способности человека — как «внутренняя» причина. Выявлено, что если человек более способный, то его успех приписывается внутренней причине, а неуспех — причине внешней. Напротив, для человека менее способного успех приписывается внешней причине (задание не слишком сложное), а неуспех — внутренней причине.

    Этот же эффект был установлен и относительно статуса человека: один тип объяснения давался для высокостатусного и другой тип — для низкостатусного. Это подтверждено в эксперименте Дж. Тибо и X. Риккена[С.Л. Рубинштейн, 1960, С. 89]: «наивному субъекту» предъявляются два «конфедерата» (лица, находящиеся в сговоре с экспериментатором). Один из них парадно одет, о нем сказано, что он только что защитил диссертацию. Другой одет кое-как, и сказано, что он студент первого курса. Экспериментатор дает «наивному субъекту» задание - произнести речь в пользу донорства и убедить двух «конфедератом» то час же сдать кровь в качестве доноров. «Конфедераты» слушают речь и вскоре сообщают, что они убедились и идут сдавать кровь. Тогда экспериментатор просит «наивного» объяснить, почему они так поступают? Ответ различен в двух случаях: «наивный» полагает, что защитивший диссертацию, по-видимому, высокосознательный гражданин и сам принял такое решение, студент-первокурсник же принял такое решение, конечно, под влиянием «речи», т.е. воздействия со стороны «наивного». Локус причинности в первом случае внутренний, во втором — внешний. Очевидно, такое распределение локусов связано со статусом вос­принимаемого лица.

    Из трех предложенных делений причин лучше исследованы первые два: разделение причин на «внутренние — внешние» и «стабильные — нестабильные». Причем именно манипуляции с этими двумя типами причин и порождают большинство мотивационных ошибок. Как мы видели, приписывание внутренних или внешних причин зависит от статуса воспринимаемого, в случае же оценивания своего поведения — от самооценки. Приписывание стабильных — нестабильных причин особенно тесно связано с признанием успеха — неудачи. Если объединить все эксперименты, касающиеся использования этих двух пар причин, то результат везде однозначен: в случае успеха себе приписываются внутренние причины, в случае неуспеха — внешние (обстоятельства); напротив, при объяснении причин поведения другого возникают разные варианты, которые только что рассматривались.

    Эта часть исследований атрибуции особенно богата экспериментами. Известный эксперимент С.Кранца и С.Руда был использован М.И.Николюкиной [Николюкина М.И., 1987, С. 56]. При анализе выполнения некоторого задания фиксировались четыре «классических» фактора, от которых, по мнению Вайнера, зависит характер любого действия: способности, усилия, трудность задания, успех. В эксперименте Николюкиной рассматривались атрибутивные процессы в учеб­ной группе: здесь всегда есть определенные ожидания относительно успешности - не успешности каждого члена группы в конкретном виде деятельности. Была предложена следующая гипотеза: успехом тех, кто на шкале успешности по данному виду деятельности стоит выше испытуемого, приписываются внутренние причины, а неуспеху - внешние; успехам тех, кто на шкале стоит ниже испытуемого, приписываются внешние причины, а неуспехам — внутренние.

    В качестве испытуемых выступили учащиеся нескольких групп. Каждый из них проранжировал своих соучеников по уровню компетентности (успешности) в каком-либо предмете (например, в математике или литературе). На построенной шкале каждый учащийся обозначил свое место. Затем были проведены контрольные работы по соответствующему предмету и испытуемым сообщены полученные оценки. Далее каждый проинтерпретировал результаты других учеников. Оказалось, что если человек, помещенный мною на шкале выше меня, получил более позитивную, чем я, оценку, то я приписываю это внутренним причинам (он субъективно воспринимался мною как более успешный, и оценка соответствует этому представлению). Если же этот ученик вдруг получал оценку ниже «моей», я приписываю это внешней причине (он вообще-то сильнее меня, значит, в низкой оценке «повинно» какое-то внешнее обстоятельство). Обратная логика рассуждений присутствовала при приписывании причин успеха и неудачи субъектам, расположенным на шкале ниже «моего» уровня. Таким образом, гипотеза полностью подтвердилась.

    Интерес представляет также влияние, которое оказывает необходимость оценки своего поведения в присутствии других лиц, т.е. когда объяснение причин собственного поведения становится достоянием гласности. В условиях более точного гласного суж­дения о собственных действиях, при гласной оценке, очевидно, приходится представлять себя скромным и самок­ритичным и возлагать на себя боль­шую ответственность за неудачу, чем за удачу, и тем самым, когда судить о тебе станут другие, избежать необду­манного представления себя в слиш­ком выгодном свете.

    О подобных самооценочных контр­защитных атрибуциях свидетельству­ют и другие исследования, в которых испытуемым приходилось учитывать возможную критическую оценку их представления себя другими людьми. Так, в экспериментах Физера и Саймона двое испытуемых вместе выпол­няли задачи на составление анаг­рамм, сначала на стадии тренировки, а затем на стадии теста. Варьирова­нием степени трудности задач, ре­шавшихся на стадии тренировки, за­давалось ожидание успеха, а варь­ированием задач во время теста соз­давались успех и неудача. После ре­шения каждой задачи эксперимента­тор сообщал испытуемым их резуль­таты, а по завершении серии — общий результат. По этим данным испыту­емый мог оценить, насколько его ре­зультат и результат его партнера зависят от способности, а насколь­ко — от случайности. Ожидаемые ре­зультаты оценивались как зависящие скорее от внутренних факторов (спо­собностей), а неожиданные — от внешних (случайность). Но для нас более важны проявления контрзащит­ных атрибуций: по сравнению с соб­ственными успехом и неудачей успех другого чаще объяснялся способно­стью, а неудача — случайностью.

    Таким образом, можно считать доказанным тот факт, что в тех или иных формах, но мотивация включается в атрибутивный процесс и может порождать ошибки особого рода.
    1   2   3   4


    написать администратору сайта