ГОС по литературе ответы. Классицизм Образец для них исвоо античности Действие и поступки героев определяются с т зр разума Конфликт разум и чувства, общее и личное, желания и долг Строгое деление героев на положительных и отрицательных.
 Скачать 3.04 Mb.
|
|
Грушницкий.Сюжет повести «Княжна Мери» развертывается через противостояние Грушницкого и Печорина в их притязаниях на внимание княжны Мери. В любовном треугольнике Грушницкий сначала играет роль первого любовника, но затем оттесняется на 2й план и перестает быть соперником П.в любви. Его незначительность как человека, известная П.с самого начала повествования, становится очевидной и княжне. Из приятеля и соперника, Грушницкий превращается во врага П. и скучного, надоедливого собеседника Мери. Познание хар-ра Грушницкого не проходит бесследно ни для П.,ни для княжны и кончается трагедией: убит Грушницкий, погружена в духовную драму Мери. П.нах-ся на руспутье и вовсе не торжествует победу. Если хар-р П.остается неизменным, То Грушницкий претерпевает эволюцию: в недалеком и неумелом лже-романтике обнажается мелкая, подлая и злобная натура. Грушницкий не самостоятелен в своих мыслях, чувствах и в поведении. Он легко попадает под влияние внешних обстоятельств – то моды, то людей, становясь игрушкой в руках драгунского капитана или П.,осуществившего план дескредитации мнимого романтика. Так в романе возникает еще одна оппозиция: романтизм ложный – романтизм истинный. Грушницкий – не только тип антигероя и антипода П., но и его «кривое зеркало». Он занят только собой и не знает людей; он предельно самолюбив и самоуверен, п.ч.не может посмотреть на себя критически и лишен рефлексии. Он «вписан» в стереотипное поведение «света». Все это вместе образует устойчивую совокупность черт. Грушницкий напускает на себя трагическую таинственность, будто принадлежит к избранным существам, не понят и не м.б.понят обыкновенными смертными. Симуляция страданий закл и в том, что юнкерство (короткий доофицерский срок службы) Грушницкий маскирует под разжалование, незаконно вызывая к себе жалость и сочувствие. Приезд на Кавказ, как догадывается П., стал следствием фанатизма. Персонаж всюду хочет казаться не тем, кто он есть, и пытается стать выше в своих и чужих глазах. Грушницкий – обыкновенный недалекий малый. Его позерство легко разгадывается и он становится скучным и терпящим крушение. Смириться с поражением Грушницкий не может, но сознание ущербности толкает его к сближению с сомнительной компанией, с помощью которой он намеревается отомстить обидчикам, тем самым он падает жертвой не только интриг П., но и собственного хар-ра. В посл.эпизодах в Грушницком многое меняется: он оставляет романтич.позерство, освобождается от зависимости перед драгунским капитаном и его шайкой, однако не может преодолеть слабость своего хар-ра и условности светского этикета. Гибель Грушницкого бросает тень на П.: стоило ли употр.столько усилий, чтобы доказать фанатичного романтика, маска к-го скрывала лицо слабого, заурядного и тщеславного человека. Макси Максимыч. Штабс-капитан кавказской службы, он выполняет в романе ф-цию рассказчика и самостоятельного персонажа, протиивопост.Печорину. М.М., в отл.от др.героев, выведен в нескольких повестях («Бэла», «Максим Максимы», «Фаталист»). Он настоящий «кавказец», не в пример Печорину, Грушницкому и др.офицерам, лишь волею случая занесенных на Кавказ. Он служит здесь постоянно и хорошо знает местные обычаи, нравы, психологию горцев. Он отдает должное коренным жителям, хотя многие их черты ему не по душе, словом, он лишен романтич.отн-ия к чуждому ему краю и трезво воспринимает природу и был кавказских племен. Его восхищает то, что достойно восхищения. Он принадлежит к рус.патриархальному быту, горцы ему более понятны, чем рефлектирующие соотечественники типа П., п.ч. М.М. – цельная и «простая» натура, у него золотое сердце и добрая душа. Он склонен прощать людские слабости и пороки. Смиряться перед судьбой, более всего ценить душевное спокойствие и избегать приключений. В делах службы он исповедует ясные и безыскусственные убеждения. На первом месте для него стоит долг, но с подчиненными он не чинится и ведет себя по-приятельски. Командир и начальник в нем берут верх только тогда, когда подчиненные по его разумению совершают дурные поступки. Сам М.М.свято верит в дружбу и готов оказать оказать уважение любому человеку. Роль М.М.как персонажа и рассказчика состоит в том, чт.снять ореол романтич.экзотики с изобр.Кавказа и взглянуть на него глазами «простого», не наделенного особым интеллектом наблюдателя, не искушенного в словесном искусстве. Простодушная позиция присуща М.М. и в описании приключений Печорина. Интеллектуальный герой оценивается человеком обыкновенным, не привыкшим рассуждать, а принимающим судьбу как должное. Он действует по закону здравого смысла, четко различая порядочность и непорядочность, не понимая сложностей современных ему людей и мотивы их поведения. Ему неясно, почему П.скучает, но твердо знает, что с Белой тот поступил нехорошо и неблагородно. По понятиям старого штабс-капитана, люди, прослужившие вместе, становятся чуть ли не родными. Печорин не хотел обидеть М.М., тем более, что обижать было не за что, просто он ничего не мог сказать своему сослуживцу и никогда не считал его своим другом.Благодаря М.М.обнаружились слабые и сильные стороны П.: разрыв с патриархально-народным сознанием, одиночество, потерянность молодого поколения интеллектуалов. М.М.тоже одинок и обречен, мир его ограничен, а целостность его достигнуть за счет неразвитости чувства личности. М.М.как тип очень понравился Белинскому, к-й увидел в нем народное начало. Из женских характеров значительны Вера, Бэла, «ундина», но наибольшее внимание Лермонтов уделил княжне Мери, назвав ее именем большую повесть. Мери. Характер ее в романе обрисован подробно и выписан тщательно. Мери в романе – страдательное лицо. Она подвергается суровым жизненным испытаниям, и именно на ней П.ставит свой жестокий эксперимент разоблачения Грушницкого. Не ради Мери осуществляется опыт, но девушка вовлечена в него силою игры П., поскольку имела несчастье обратить внимание на лже-романтика и лже-героя. Решается проблема подлинной и мнимой любви. Избавляясь от волокитства Грушницкого, к-й, однако, искренне убежден, что любит княжну, Мери влюбляется в П., но и это чувство оказывается иллюзорным: есил Грушницкий – не жених, то влюбленность в П мнимая с самого начала. Притворная любовь П.уничтожает притворную любовь Грушницкого. Любовь Мери к Печорину остается без взаимности. Оскорбленная и униженная, она перерастает в ненависть. Мери, т.о., ошибается дважды. Она живет в искусственном, условном мире, где господствуют приличия, прикрывающие, маскирующие подлинные мотивы поведения и подлинные страсти. Чистая наивная душа княжны помещена в несвойственное ей окружение, где эгоистические интересы и страсти прикрыты различными масками. Мери угрожает не только П., но и «водяное общество». Так, некая толстая дама чувствует себя задетой Мери («Уж ее надо проучить…»), и эту угрозу берется исполнить ее кавалер, драгунский капитан. Печорин узнает об этом, разрушает его замысел и спасает Мери от клеветы драгунского капитана и его шайки. Мелкий эпизод на танцах (приглашение со стороны пьяного господина во фраке) также выдает хрупкость положения княжны в свете и вообще в мире. Несмотря на богатство, на связи, на принадлежность к титулованной фамилии. Мери постоянно подстерегают опасности. Беда Мери в том, что она не отличает маску от лица, хотя и чувствует разницу между непосредственным душевным порывом и светским этикетом. Наблюдая за княжной, Печорин угадывает в неискушенном жизнью существе противоборство двух побуждений – естественности, чистоты, нравственной свежести и соблюдения светских приличий. Поведение Мери кажется П.столь же искусственным, как и знакомое ему поведение всех московских девиц. Поэтому в его взгляде на Мери преобладает ирония. Герой решается доказать Мери, как ошибается она, принимая волокитство за любовь, как неглубоко она судит о людях, примеряя к ним обманчивые светские маски. Видя в Грушницком разжалованного офицера, страдающего и несчастного, княжна проникается к нему сочувствием.Пустая банальность его речей вызывает в ней интерес. Печорин, глазами к-го читатель изучает княжну, не отличает Мери от др.светских девушек. Однако Мери не вмещается в те рамки, в к-е заключил ее П. Он ошибся. Она выказывает и отзывчивость, и благородство, понимает, что ошибласьв Грушницком. Мери с доверием отн-ся к людям и не предполагает интриги и коварства со стороны П. Герой помог мери разглядеть фальшивость и позерство юнкера, но и сам влюбил в себя княжну, не чувствуя к ней влечения. Мери снова обманута, и на сей раз человеком действительно «страшным» и незаурядным, знающим тонкости жен.психологии, но не подозревающим, что имеет дело не с ветреной светской кокеткой, а с действительно достойным любви человеком. Следовательно, обманута не только княжна, но и Печорин сам обманулся: он принял Мери за обычную светскую девушку, а ему открылась глубокая натура. Жеманство, кокетство, притворство – все ушло прочь, и Печорин отдает себе отчет в том, что поступил с Мери жестоко. Автор оставляет Мери на распутье, и читатель не знает, сломлена ли она или найдет силы преодолеть «урок» Печорина. Вернер. Своего рода обособившаяся от Печорина его мыслящая часть, ставшая самостоятельной. Вернер-доктор, приятель Печорина, своеобразная разновидность «печоринского» типа, существенная для понимания всего романа и его героя. Подобно П., он эгоист и «поэт», изучивший «все живые струны сердца человеческого». Он не высокого мнения о человечестве и людях своего времени, но идеальное начало в нем не заглохло, он не охладел к страданиям людей («плакал над умирающим солдатом»), живо чувствует их порядочность и добрые наклонности. В нем есть внутренняя, душевная красота, он ценит ее в других. Вернер «мал ростом, худ и слаб как ребенок, одна нога у него короче другой, как у Байрона…» В этом отн-ии Вернер – антипод Печорина. В нем все дисгармончно: развитый ум, чувство красоты и – телесное безобразие, уродливость. Добрый по натуре, он заслужил прозвище «Мефистофель», п.ч.наделен острым критическим зрением и злым языком. Дар предвидения помог ему понять, каку игру задумал Печорин, почувствовать, что Грушницкий падет его жертвой. Философско-метафизические разговоры Печорина и Вернера приобретают хар-р словесной дуэли, где оба приятеля достойны др.др. Вернер – созерцатель,лишен внутренней активности. Холодная порядочность- вот принцип его поведения. Далее нравственные нормы на него не распр. Он избегает и боитс личной ответственности, после гибели Грушницкого он отходит в сторону, как будто не имел к дуэльной истории косвенного отн-ия. В тот момент, когда П.особенно в нем нуждался, Вернер демонстративно отказал в поддержке. Однако, внутренне чувствовал себя не на высоте положения и желал, чтобы при встрече П.первым протянул руку, доктор был готов ответить душевным порывом, но П.понял, что тот хотел уйти от личной ответственности и расценил это как измену и нравственную трусость. Вулич. Не имеет с Печориным точек соприкосновения, кроме любви к опытам и презрения к собственной жизни.Один из героев «Фаталиста», замкнут, отчаянно храбр. Предстает в повести страстным игроком не только в карты, но и в более широком смысле, расценивая жизнь как роковую игру человека со смертью. Когда среди офицеров заходит спор о том, есть или нет предопределения, Вулич вызывается на себе проверить суть спора. Печорин отрицает предопределение, Вулич признает его. Пистолет, приставленный Вуличем ко лбу, должен решить спор. Выстрела не последовало. Доказательство в пользу предопределения будто бы получено, но П.не покидают сомнения. Вулич все же погибает в этот день, но иначе. Следовательно, результат спора опять неясен. Мысль двидется не к истине, а от сомнения к сомнению.Вулич чужд сомнению. Его свободная воля служит подтверждением фатализма. На жизнь, в т.ч.и на собственную, он смотрит как на роковую игру, лишенню смысла и цели. Его гибель случайна и нелепа. Вучил – антипод Печорина, к-й препереводит отвлеченный метафизический спор и историю Вулича в конкретный философский и социально-психологич.план. Храбрость Вулича лежит по ту сторону добора и зла, она не разрешает к-л нравственной задачи, стоящей перед душой. Фатализм Печорина проще, он держится на реальном знании, исключающем «обман чувств или промах рассудка». Печорину дано лишь сомнение, не мешающее его решительности характера и позволяющее сделать сознательный выбор в ползу добра или зла. Фатализм Вулича- противоположен и наивному «народному» фатализму М.М. («Впрочем, видно, уж на роду у него было написано….»), означающему смиренное принятие судьбы. Виссарион Белинский. Герой нашего времени. Сочинение М. Лермонтова. К числу таких сильных художественных талантов, неожиданно являющихся среди окружающей их пустоты, принадлежит талант г. Лермонтова. "Бэла", заключая в себе интерес отдельной и оконченной повести, в то же время была только отрывком из большого сочинения, равно как и "Фаталист" и "Тамань", впоследствии напечатанные в "Отечественных же записках". В "Бэле" он является каким-то таинственным лицом. Героиня этой повести вся перед вами, но герой -- как будто бы, показывается под вымышленным именем, чтобы его не узнали. Из-за отношений его по "Бэле" вы невольно догадываетесь о какой-то другой повести, заманчивой, таинственной и мрачной. И вот автор тотчас показывает вам его при свидании с Максимом Максимычем, который рассказал ему повесть о Бэле. Но ваше любопытство не удовлетворено, а только еще более раздражено, и повесть о Бэле все еще остается для вас загадочною. Наконец, в руках автора журнал Печорина, в предисловии к которому автор делает намек на идею романа, но намек, который только более возбуждает ваше нетерпение познакомиться с героем романа. В высшей степени поэтическом рассказе "Тамань" герой романа является автобиографом, но загадка от этого становится только заманчивее, и отгадка еще не тут. Наконец, вы переходите к "Княжне Мери", и туман рассеивается, загадка разгадывается, основная идея романа, как горькое чувство, мгновенно овладевшее всем существом вашим, пристает к вам и преследует вас. Вы читаете наконец "Фаталиста", и хотя в этом рассказе Печорин является не героем, а только рассказчиком случая, которого он был свидетелем, хотя в нем вы не находите ни одной новой черты, которая дополнила бы вам портрет "героя нашего времени", но странное дело! вы еще более понимаете его, более думаете о нем, и ваше чувство еще грустнее и горестнее... Эта полнота впечатления, в котором все разнообразные чувства, волновавшие вас при чтении романа, сливаются в единое общее чувство, в котором все лица, -- каждое столько интересное само по себе, так полно образованное, -- становятся вокруг одного лица, составляют с ним группу, которой средоточие есть это одно лицо, вместе с вами смотрят на него, кто с любовию, кто с ненавистию. -- какая причина этой полноты впечатления? Она заключается в единстве мысли, которая выразилась в романе и от которой произошла эта гармоническая соответственность частей с целым, это строго соразмерное распределение ролей для всех лиц, наконец, эта оконченность, полнота изамкнутость целого. у автора знакомство с одним из интереснейших лиц его романа -- с Максимом Максимычем, с этим типом старого кавказского служаки, закаленного в опасностях, трудах и битвах, которого лицо так же загорело и сурово, как манеры простоваты и грубы, но у которого чудесная душа, золотое сердце. Умственный кругозор Максима Максимыча очень ограничен; но причина этой ограниченности не в его натуре, а в его развитии. Для него "жить" значит "служить" и служить на Кавказе; "азиаты" его природные враги: он знает по опыту, что все они большие плуты и что самая их храбрость есть отчаянная удаль разбойничья, подстрекаемая надеждою грабежа; он не дается им в обман, и ему смертельно досадно, если они обманут новичка и еще выманят у него на водку. И это совсем не потому, чтобы он был скуп, -- о нет! он только беден, а не скуп, и сверх того, кажется, и не подозревает цены деньгам, но он не может видеть равнодушно, как плуты "азиаты" обманывают честных людей. Вот чуть ли не все, что он видит в жизни или, по крайней мере, о чем чаще всего говорит. Но не спешите вашим заключением о его характере; познакомьтесь с ним получше. -- и вы увидите, какое теплое, благородное, даже нежное сердце бьется в железной груди этого, по-видимому, очерствевшего человека; вы увидите, как он каким-то инстинктом понимает все человеческое и принимает в нем горячее участие; как, вопреки собственному сознанию, душа его жаждет любви и сочувствия, -- и вы от души полюбите простого, доброго, грубого в своих манерах, лаконического в словах Максима Максимыча. истории "Бэлы". Максим Максимыч рассказал ее по-своему, своим языком; но от этого она не только ничего не потеряла, но бесконечно много выиграла. Добрый Максим Максимыч, сам того не зная, сделался поэтом, так что в каждом его слове, в каждом выражении заключается бесконечный мир поэзии. Не знаем, чему здесь более удивляться: тому ли, что поэт, заставив Максима Максимыча быть только свидетелем рассказываемого им события, так тесно слил его личность с этим событием, как будто бы сам Максим Максимыч был его героем, или тому, что он сумел так поэтически, так глубоко взглянуть на событие глазами Максима Максимыча и рассказать это событие языком простым, грубым, но всегда живописным, всегда трогательным и потрясающим даже в самом комизме своем?.. Когда Максим Максимыч стоял в крепости за Тереком, к нему вдруг явился офицер, прикомандированный к его крепости. -- Его звали... Григорьем Александровичем Печориным, славный был малый, смею вас уверить; только немножко странен. Ведь, например, в дождик, в холод, целый день на охоте; все иззябнут, устанут, а ему ничего. А другой раз сидит у себя в комнате: ветер пахнет -- уверяет, что простудился; ставнем стукнет, он вздрагивает и побледнеет, а при мне ходил на кабана один на один; бывало, по целым часам слова не добьешься, зато уж иногда как начнет рассказывать, так животики надорвешь со смеха. Да-с, с большими странностями и, должно быть, богатый человек: сколько у него было разных дорогих вещиц!.. -- А долго ли он с вами жил? -- спросил я опять. -- Да с год. Ну да уж зато памятен мне этот год; наделал он много хлопот, не тем будь помянут! Ведь есть, право, этакие люди, у которых на роду написано, что с ними должны случаться разные необыкновенные вещи! Бэла. "И точно (говорил Максим Максимыч), она была хороша: высокая, тоненькая, глаза черные, как у горной серны, так и заглядывали вам в душу". Печорин в задумчивости не сводил с нее глаз, но не один он смотрел на нее. -- А нынче мне уж кажется, что он меня не любит. -- Право, милая, ты хуже ничего не могла придумать! -- Она заплакала, потом с гордостью подняла голову, отерла слезы и продолжала: -- Если он меня не любит, то кто ему мешает отослать меня домой? Я его не принуждаю. А если это так будет продолжаться, то я сама уйду: я не раба его, а княжеская дочь!.. Утешая ее, Максим Максимыч заметил ей, что если она будет грустить, то скорее наскучит Печорину. -- Правда, правда, -- отвечала она, -- я буду весела! -- И с хохотом схватила свой бубен, начала петь, плясать и прыгать около меня: только и это не было продолжительно, она упала на постель и закрыла лицо руками. Что было мне с нею делать? Я, знаете, никогда с женщинами не обращался: думал, думал, чем ее утеплить, и ничего не придумал; несколько времени мы оба молчали... Пренеприятное положение-с!.. Вышедши с нею прогуляться за крепость, Максим Максимыч увидел черкеса, который вдруг выехал из леса и, саженях во сто от них, начал как бешеный кружиться: Бэла узнала в нем Казбича... Наконец Максим Максимыч объяснился с Печориным насчет его охлаждения к Бэле, и вот какой получил от него ответ: "Послушайте, Максим Максимыч, у меня несчастный характер: воспитание ли меня сделало таким, бог ли так меня создал, не знаю; знаю только то, что если я причиною несчастия других, то и сам не менее несчастлив. Разумеется, это им плохое утешение, только дело в том, что это так. В первой моей молодости, с той минуты, когда я вышел из опеки родных, я стал наслаждаться бешено всеми удовольствиями, которые можно достать за деньги, и, разумеется, удовольствия эти мне опротивели. Потом пустился я в большой свет, и скоро общество мне также надоело; влюблялся в светских красавиц, и был любим, но их любовь только раздражала мое воображение и самолюбие, а сердце осталось пусто... Я стал читать; учиться -- науки также надоели; я видел, что ни слава, ни счастье от них не зависят нисколько, потому что самые счастливые люди -- невежды, а слава -- удача, и чтоб добиться ее, надо только быть ловким. Тогда мне стало скучно... Вскоре перевели меня на Кавказ: это самое счастливое время моей жизни. Я надеялся, что скука не живет под чеченскими пулями -- напрасно: чрез месяц я так привык к их жужжанию и к близости смерти, что, право, обращал больше внимания на комаров, и мне стало скучнее прежнего, потому что я потерял почти последнюю надежду. Когда я увидел Бэлу в своем доме, когда в первый раз, держа ее на коленях, целовал ее черные локоны, я, глупец, подумал, что она ангел, посланный мне сострадательною судьбою... Я опять ошибся: любовь дикарки немногим лучше любви знатной барыни; невежество и простосердечие одной так же надоедают, как кокетство другой. Если вы хотите, я ее еще люблю, я ей благодарен за несколько минут довольно сладких, я за нее отдам жизнь, только мне с нею скучно... Глупец я или злодей, не знаю; но то верно, что я также очень достоин сожаления, может быть, больше, нежели она: во мне душа испорчена светом, воображение беспокойное, сердце ненасытное; мне все мало: к печали я так же легко привыкаю, как к наслаждению, и жизнь моя становится пустее день от дня; мне осталось одно средство: путешествовать. Замечания по системе образов: Максим Максимыч: «Тип старого кавказского служаки…умственный кругозор очень ограничен…Какое теплое, благородное, даже нежное сердце бьется в железной груди!» Азамат: «Дикарь, разбойник по рождению, для к-го нет в мире ничего дороже оружия и лошади и для к-го желание – медленная пытка на малом огне». Бэла: «Одна из тех глубоких женских натур, к-е любят мужчину тотчас,как увидят его, но признаются ему в любви не тотчас, отдадутся не скоро, а отдавшись, уже не могут больше принадлежать ни кому другому, ни самим себе». Грушницкий: «Идеальный молодой чел «производить эффект – его страсть». В их душе часто много добрых свойств, но ни на грош поэзии». Мери: «Эта девушка неглупая, не пустая. Ее направление несколько идеально, ей мало любить человека, к которому влекло бы ее чувство, непременно надо, чтобы он был несчастен и ходит в толстой серой солдатской шинели». Вера: «Лицо Веры особенно неуловимо и неопределенно. Это скорее сатира на женщину, чем женщина». Печорин: «Его страсти – бурные, очищающие сферу духа, его заблуждения – острые болезни в молодом теле, укрепляющие его на долгую и здоровую жизнь. Так силен у него инстинкт истины! …Нет, это не эгоизм! Эгоизм не страдает, не обвиняет себя, он доволен собой,рад себе. Страдание есть удел одной любви». Об Онегине и Печорине: «Печорин Лермонтова…это Онегин нашего времени. .. как выше Онегин Печорина в художественном отношении, так Печорин выше Онегина по идее. Впрочем, это преимущество принадлежит нашему времени,а не Лермонтову». 19. Николай Васильевич ГОГОЛЬ. (1809-1852). Н.В. Гоголь наряду с А.С. Пушкиным и М.Ю. Лермонтовым считается создателем нового направления в русской литературе XIX в. – реализма. Изображение социально-бытовых подробностей жизни обыкновенного человека (социально-бытовая детализация), взаимоотношения человека с окружающей его средой и влияния этой среды на характер человека (социальный детерминизм) приводили Гоголя к созданию социальных типов – т.е. персонажей, концентрирующих наиболее характерные черты людей тех или иных социальных слоев. Гоголь рельефно обрисовал типические черты русских помещиков, губернских чиновников ("Ревизор"), высших петербургских сановников (одно значительное лицо в "Шинели"; министр в "Повести о капитане Копейкине"), мелких петербургских чиновников (Акакий Акакиевич в "Шинели"; Поприщин в "Записках сумасшедшего"; Пирогов в "Невском проспекте"). Гоголь первым заметил и изобразил новый нарождающийся в России 1830-х гг. социальный тип "делового человека" – плута-приобретателя (Чичиков в "Мертвых душах"). Романтические и фольклорные элементы цикла «Вечера на хуторе близ Диканьки». Утопические мотивы. Власть золота, человеческая злоба как силы, угрожающие утопии изнутри. Первая книга:
Вторая книга:
В письмах к матери Гоголь часто намекает на "обширный труд", над которым он много и упорно работает. Уже после приезда в Петербург он начинает донимать своих родных просьбами: регулярно присылать ему сведения и материалы об обычаях и нравах "малороссиян наших", образцы украинского народного творчества – песни, сказки, а также всякого рода старинные вещи шапки, платья, костюмы. Эти материалы в дополнение к собственным жизненным впечатлениям были использованы Гоголем в большом цикле повестей, вышедших под общим названием "Вечера на хуторе близ Диканьки". По совету Плетнева Гоголь издал обе части этого сборника под интригующим псевдонимом наивного и лукавого рассказчика пасечника Рудого Панька. Мир, открывавшийся в "Вечерах на хуторе близ Диканьки", мало имел общего с той реальной действительностью, в условиях которой жил Гоголь. Это был веселый, радостный, счастливый мир поэтической сказки, в котором преобладает светлое мажорное начало. В "Вечерах" обильно введены элементы украинской народной фантастики, легенды. Рядом с людьми действуют ведьмы, русалки, колдуньи, черти. Настоящая жизнь и легенда воспринимались читателями "Вечеров" как единое целое. Вместе с тем "веселость" гоголевской книги обнаруживала различные оттенки — от беззаботного подтрунивания до мрачного комизма, близкого к черному юмору. При всей полноте и искренности чувств гоголевских персонажей мир, в котором они живут, трагически конфликтен: происходит расторжение природных и родственных связей, в естественный порядок вторгаются таинственные реальные силы (фантастическое опирается главным образом на народную демонологию). Уже в "Вечерах ." проявилось необыкновенное искусство Николая Гоголя создавать цельный, законченный и живущий по собственным законам художественный космос. Рассказы словно бы сотканы из украинских сказок, песен, былей. Здесь, как говорил Белинский, возникает особый мир "поэтической действительности, в которой никак не узнаешь, что в ней быль, что в ней сказка, всё поневоле принимаешь за быль". Вообще, "Вечера" "следуют двум разнородным традициям: немецкая романтическая демонология (ведьмы, черти, заклинания, колдовство) и украинская сказка с ее исконным дуализмом, борьбой Бога и дьявола". Бес – это существо, в котором сосредоточились отрицание Бога, вечная пошлость. Гоголь "при свете смеха исследует природу этой мистической сущности", который заставляет людей "делать что-то подобное человеческому, как механик своего безжизненного автомата" или толкает невесту в объятия "страшной черной кошки с железными когтями", то есть в объятия ведьмы. Ключевые фольклорные образы и мотивы в "Вечерах на хуторе близ Диканьки: образ черта, "русальный мотив" и образ ведьмы-кошки. Первая повесть сборника "Вечеров на хуторе близь Диканьки" - "Сорочинская ярмарка" - открывается изумительным, полным восторга описанием Украины, родины Н.В.Гоголя. Сюжет повести, однако, очень скоро начинает клониться к нечистой силе, к "странному происшествию", случившемуся на ярмарке: между товаром появилась "красная свитка". Это дьявольская одежда даже и "разрубленная на куски" не даёт людям покоя: "как раз во время ярмарки чёрт со свиною личиной ходит по всей площади, хрюкает и подбирает куски своей свитки". Завершает "Вечера на хуторе ." повесть "Страшная месть". И здесь в одной из глав - хрестоматийно известное, божественное описание Днепра. Но всё сюжетное наполнено ужасом, гибелью людей и если не торжеством нечистого, колдовского духа, то историями его злых дел. В сочинениях и письмах Н.В.Гоголя слова чёрт, дьявол, колдун, ведьма, образы нечистой силы встречаются очень часто. В этом смысле его произведения сильно отличаются от произведений других писателей XIX века. В мировом искусстве - изобразительном и словесном - есть своя высокая традиция изображения Демона, Дьявола, Мефистофеля, Черта, Воланда. Николай Васильевич разрушил суеверное значения слова "чёрт", которое "нельзя было и произнести, не сплюнувши и не перекрестивши лба". В молодости Гоголь смеялся над чертями, потому что был уверен: смех проймёт даже того, кого уже ничто не проймёт. Он высекал из страшного чёрта искру смеха, включая рассказ о нечистой силе в иронический контекст и тем, посрамляя её "всемогущество". Постепенно победа смеха переставала быть очевидной. Чёрт со свиным ликом, конечно, смешон, смешны почти все нечистые духи светлой первой книги Н.В.Гоголя. Обычно если наведут они страх, то ненадолго. Чёртом пугали, он олицетворял наказание за своеволие, за душевную самостоятельность. Гоголевский черт – это "недоразвитая ипостась нечистого; трясущийся, хилый бесенок; дьявол из породы мелких чертей, которые чудятся нашим пьяницам". Вторжение демонических сил в жизнь человека становится причиной той пустоты в мире, где забыли Бога, которая рождает гибель. В этом ирреальном мире даже красота становится чем-то страшно пронзительным, сопровождаемым не только бесовски - сладким чувством, но и паническим ужасом. Таким образом, одна из ипостасей гоголевского беса заключается в явлении "бессмертной пошлости людской", которую надо "бить по морде, не смущаясь". Эта пошлость есть "начатое и неоконченное, которое выдает себя за безначальное и бесконечное", она отрицает Бога и отождествляется со всемирным злом. В "Пропавшей грамоте", к примеру, использована легенда о запроданной душе, за которой отправляются в ад. (Гоголь, сознательно путая фантастическое и комическое, подменяет в повести "душу" - "шапкой".) В основе "Вечера накануне Ивана Купала" - предания об Иване Купала, а "Сорочинской ярмарки" - легенда о черте, выгнанном из пекла, и о поиске чертом своего имущества. Как же Гоголь распоряжался своим фольклорным хозяйством? "На другую ночь и тащится в гости какой-нибудь приятель из болота, с рогами на голове, и давай душить за шею, когда на шее монисто, кусать за палец, когда на нем перстень, или тянуть за косу, когда вплетена в нее лента". Даже по одному этому отрывку из "Вечера накануне Ивана Купала" видно, насколько авторская проза далека от первоисточника. Во-первых, Гоголь пользуется крупным планом (монисто на шее; лента, вплетенная в косу). Во-вторых, придает происходящему конкретно-чувственный характер. В-третьих, вводит элемент пародии ("кусать за палец, когда на нем перстень"). В каждой повести "Вечеров" взаимодействуют сразу несколько фольклорных сюжетов. Концентрация сказочного материала в них громадна. Гоголь сжимает целые сказки до размеров эпизода. В "Сорочинской ярмарке" сварливая Хивря, услышав стук в дверь, прячет кокетливого поповича на доски под потолком. Этот фрагмент - усеченный сюжет народной сказки "Поп". Кстати говоря, в сказке конкретно-чувственное начало, несмотря на игривость ситуации, полностью отсутствует. У Гоголя же оно играет не меньшую роль, чем сам сюжет: "Вот вам и приношения, Афанасий Иванович! - проговорила она, ставя на стол миски и жеманно застегивая свою как будто ненарочно расстегнувшуюся кофту. - Варенички, галушечки пшеничные, пампушечки, товченички!" В основу сюжета повести "Вечер накануне Ивана Купалы" положен славянский языческий праздник Ивана Купалы, русской православной церковью приуроченный к Рождеству Ивана Предтечи (24 июня по старому стилю). В Малороссии существует поверье, что папоротник цветет лишь раз в год, именно в полночь перед Ивановым днем, огненным цветом. Успевший сорвать его – несмотря на все призраки, ему препятствующие в этом, находит клад. Клад в повести становится дьявольским искушением, которого не выдерживает Петрусь, убивший невинного ребенка и добывший золото этой страшной ценой. Потому неизбежна суровая кара за кровавое преступление, не принесшее счастья молодым. Ведь так призрачно и недолговечно богатство, приобретенное нечестным путем. В повести "Майская ночь, или утопленница" эпизод, когда мачеха, обратившаяся в страшную черную кошку, пытается задушить панночку – дочку сотника, но лишается лапы с железными когтями, навеян детскими видениями Гоголя. Злая дьявольская нечисть, олицетворявшая в "Вечерах" темные силы, оказывается в большинстве случаев посрамленной, и все ее попытки одурачить, поиздеваться над человеком оборачиваются против нее самой. Но великие беды и несчастья приносили адские силы, когда обманным путем и бесовскими посулами им удавалось ослепить людей, заставить их хотя бы на мгновения усомниться в своей правоте. Как и в прежних произведениях Гоголя, большое место в повести "Страшная месть" занимает фантастический сюжет. Но за фантастическими чертами и событиями в повести раскрывается реальная историческая и нравственная тема преступности и предательства, неизбежности за это самой суровой кары. Ужасны кровавые злодеяния злого колдуна-предателя из этой повести, но неминуемое возмездие настигнет его в положенный час. Злая, посторонняя сила, неведомо, со стороны откуда-то взявшаяся, разрушает тихий, безмятежный, стародавний уклад с помощью червонцев и всяких вещей – вот в чем этот смысл. В богатстве, в деньгах, кладах, - что-то бесовское: они манят, завлекают, искушают, толкают на страшные преступления, превращают людей в жирных скотов, в плотоядных обжор, лишают образа и подобия человеческого. Вещи и деньги порой кажутся живыми, подвижными, а люди делаются похожими на мертвые вещи; подобно Чубу, куму, дьяку они благодаря интригам черта превращаются в кули". В "Майской ночи" Гоголь, оставаясь верным украинскому обычаю, превращает ведьму в утопленницу, которая живет в пруду. В "Вечере накануне Ивана Купала" девушки бросают бесовские подарки - перстни, монисто - в воду: "Бросишь в воду - плывет чертовский перстень или монисто поверх воды, и к тебе же в руки ." Воспринимал ли Гоголь фольклор как фольклор, т.е. филологически? В известном смысле, да. В письмах он просил мать и близких присылать ему в Петербург фольклорные материалы. Самым внимательным образом штудирует писатель "Грамматику малороссийского наречия" Павловского. Он выписывает оттуда десятки украинских имен и, как отмечает Г.Шапиро, 136 пословиц и поговорок. Некоторые из них Гоголь использует в "Вечерах". И все же подход писателя к фольклору лишь с большими оговорками можно считать филологическим. В двадцатых годах XIX столетия на Украине легенды, сказки, думы были еще частью живой литературы, а не только традицией. Они не нуждались в первооткрытии и возрождении, в романтизме как школе и программе. В широком культурном смысле Гоголь был не в меньшей степени современником Ф.Рабле, чем современником А.С.Пушкина или нашей с вами современницы, художницы-примитивистки Марии Приймаченко. Лично Гоголь, открытый сразу двум культурам - украинской и русской, выиграл на патриархальности и периферийности Малороссии, которой в империи была отведена роль провинции. То, что петербургские, озерные, иенские, гейдельбергские романтики воспринимали как фантастическое, сверхъестественное, для Гоголя было естественным, не выходящим из ряда вон, житейским. "Романтизм" ранней прозы Гоголя столь же "натурален", как и его зрелая проза, проходящая по разряду "натуральной школы". Субъект - авторское видение - не менялся. Отзыв А. С. Пушкина: «Сейчас прочёл Вечера близ Диканьки. Они изумили меня. Вот настоящая весёлость, искренняя, непринуждённая, без жеманства, без чопорности. А местами какая поэзия!.. Всё это так необыкновенно в нашей нынешней литературе, что я доселе не образумился…» Настоящий герой книги — народ, его характер, проявляющийся в сказках и легендах. Украинские сказки — страшные и завораживающие одновременно, в них не всегда добро вознаграждается явно, но, в конце концов, приходит воздаяние за все поступки — дурные и хорошие. "Майская ночь, или Утопленница" основывается на многих легендах о "неупокоенных душах", безвинно погибших. Прекрасная добрая панночка терпит издевательства ведьмы-мачехи. Не выдержав, она бросается в пруд и становится русалкой. Вместе с другими русалками она пытается наказать мачеху, утаскивает ее в воду, но та коварна и хитра. Мачеха обернулась русалкой. А бедная панночка "не может плавать вольно, как рыба, она тонет и падает на дно, как ключ". Русалка обращается за помощью к Левку, сыну головы, у которого не складывается счастье. Левко любит красавицу Галю, но хитрый отец парубка сам имеет виды на девушку и "не слышит", когда сын просит позволения жениться. Левко и русалка встречаются во сне. Панночка рассказывает парню о своей мачехе и просит: "Помоги мне, найди ее!" Просьба оказывается легко выполнимой: понаблюдав, как русалки играют "в коршуна", Левко сразу видит одну, которой нравится быть злым и хищным коршуном, которая не так прозрачна и чиста, "внутри у нее что-то чернеется". Благодарная панночка помогает Левку соединить свою жизнь с любимой девушкой. История, рассказанная Гоголем, пронизана лиризмом, украинскими песнями, окутана поэтической грустью. В ней много доброты и нет христианской непримиримости по отношению к самоубийцам. Они не прокляты, они несчастны. Н. В. Гоголь вырос в атмосфере украинской песни и сказки, прекрасно передал ее в своих книгах, сумел увлечь читателей поэзией народных малороссийских преданий. Особенностью повестей об украинской жизни является мастерское сочетание реального и фантастического. Гоголевская фантастика опирается на фантастику фольклора, поэтому ведьмы, русалки и колдуны, живущие и действующие рядом с людьми, не столько страшные, сколько смешные, и основным мотивом "Вечеров" становится победа земного, человеческого над таинственным, потусторонним. Вечера открыли романтич.пер.тв-ва Г. Обращение Г.к укр.сюжетам определилось во многом литературной ситуацией эпохи: романтич.историзмом, интересом к нар.поэзии, нар.культуре, нац.характеру, языку, усилившимся в России в 20-30 19в.В частности в связи с распр.идей нем.романтиков (Я.Гримм). само название Вечеров доп.соотносило книгу с традицией, полцчившей широкое развитие у романтикоа: особый способ циклизации рассказов – истории, рассказываемые вечерами разными рассказчиками объединялись общей повествов.рамкой. Сама фигура издателя-повествователя широко была распр.в евр лит.эпохи романтизма. «Страшная месть» - ист.повесть, действие к-й приурочено к первой пол.17в., времени борьбы украины против речи посполитой и турции за нац.независимость. Вместе с тем повесть носилаи легендарно –фантастич.хар-ро, зак.в себе магические темы казни злодея в потомстве, отделения души от тела, апокалиптического всадника и т.д. Именно романтич.эстетикапреобразовала прагматич.в своей основе мир народной былички, где умение вести себя с нечистой силой уже явл-ся залогом победы над ней, в особый худ.мир, где чел.далеко не всегда способен противостоять космическому злу. «Иван Федорович Шпонька и его тетушка». Скрытая ирония автора и обрыв текста на том месте, где только и должно было начаться действие. Действие повести перенесено из народной среды, характерной для предыдущ.повестей, в сферу мелкопоместного быта. Для повести характерната же сказовая манер письма, что и для др.повестей цикла. Эта повесть- единственная, в которой обыгрывался сам процесс фиксации устной речи и перевода ее в письменную (как следует из предисловия, повесть записана собственноручно рассказчиком, Степаном Ивановичем Курочкиным: «взял и списал»). В повести о Шпоньке гоголь изображалвсе ту же Диканьку, но переставшую быть собой, лишенную обаяния и чародейства. Вечера на хуторе близ Д.представляют собой романтич.повести, они проникнуты духом романтич.историзма, в них господствует яркая контрастностьписьма, буйство красок, передающих живой, естественный,душевно здоровый, цельный, веселый и в какой-то мере идеальный мир укр.древности. ОРднако этот мир уже коснулась нравственная порча: отдельные персонажи корыстны, их влекут чны, съедает пошлость. Добро и зло вступили в борьбу др.сдр. К концу всего цикла появл.персонажи (Шпонька), в к-х дух.начало увялои съежилось. С особенностями романтич.повествов.связаны и циклизация повестей, и множественность рассказчиков при первенстве одного – Рудого Панька. Всесте с тем в Вечерах появилась и индивидуальная манера Г. Диканька с ее вечерами и хуторами – особый мир, определяемый не географией, а духовными началами, стало бытьГ.мог писать только тогда, когда он обнимал тот или иной мир целиком,когда этот особый мир представал цельным и когда в нем было одно объединяющее начало. В Вечерах общей идеей была идея естественного,душевно здорового, духовно насыщенного и веселого жизнерадостного бытия. Тот жепринцип построрения характерен и для «Миргорода», и для «Петербургских повестей»,и для конфликта «Ревизора» и даже для «Мертвых душ». Тема разрушения человеческой личности, искажения нормы в «Миргороде»; двойственный пафос «бытового» и «героического». |