монография ММ 2010. Книга Маршалл Маклюэн

• Название: Книга Маршалл Маклюэн
• Дата: 20.06.2022
• Размер: 2.1 Mb.
• Имя файла: монография ММ 2010.doc
• Тип: Книга; #604687
• страница: 8 из 21

2.3. Джеймс Джойс в оценке Г.М. Маклюэна
Из всех писателей-модернистов самое большое влияние на формирование Маршалла Маклюэна как теоретика массовой коммуникации оказал ирландский писатель Джеймс Огастин Джойс (James Augustine Joyce, 1898–1941)¹. «Того, кто не знаком со всеми трудами Джеймса Джойса и французских символистов, не может по-настоящему интересовать мое творчество», – писал канадский ученый².

Сын Маклюэна Эрик вспоминал, что отец называл свои работы «прикладным Джойсом» («applied Joyce»), и, продолжая его мысль, заявлял, что произведения Маклюэна современникам не понять, если не знать в полной мере творчество Джойса. Эрик считал, что его отец сделал такой же вклад в развитие коммуникативистики ХХ века, как Д. Джойс – в развитие литературы ХХ века³.

Ирландец и католик Джеймс Джойс, несмотря на бунтарский характер, активно не занимался политикой. Революционер в литературе и языке – Джойс, в отличие от многих писателей того времени, мало интересовался классовой борьбой. Его также не привлекали политические и литературные движения и группы, которые активно боролись за освобождение Ирландии⁴. Однако по своему духу он был ирландец (Ирландии посвящены все его произведения), католик (католичество – одна из тем в его произведениях, начиная с «Дублинцев» (Dubliners, 1914) и «Портрета художника в юности» (A Portrait of the Artist as a Young Man, 1916)) и революционер (своим творчеством он совершил переворот в современной литературе).

Итальянский писатель и ученый Умберто Эко в книге «Поэтики Джойса» (Le poetiche di Joyce, 1966) выделил три главные линии влияния на формирование мировоззрения ирландского писателя: философское учение Фомы Аквинского, «тяжелое испытание после чтения Джордано Бруно» и поэтику символистов.

Томизм был частью религиозного образования Джойса. С шести до двадцати лет Джойс учился в иезуитских школах и колледжах¹. Попытки осмыслить учение Фомы Аквинского² о прекрасном заметны прежде всего в «Портрете художника в юности». Эстетика Стивена Дедалуса по сути своей «прикладной Фома Аквинский». Томистское понимание прекрасного, противостояние католичества и протестантизма – эти темы часто возникали на страницах художественной прозы писателя, особенно это проявилось в «Портрете художника в юности» и «Улиссе» (Ulysses, 1922).

Культовой для Джойса была фигура Джордано Бруно, революционера своего времени и еретика, человека, пострадавшего от святой инквизиции и католической церкви. По мнению критиков, философия и образ Бруно возникают не только в рассказах Джойса, но и на страницах романа «Поминки по Финнегану» (Finnegans Wake, 1939) [171]. Интерес к такой исторической фигуре, как Джордано Бруно, у Джойса связан с потребностью осмыслить роль религии в жизни человека и желанием понять, что движет прогресс в современном обществе (ключевая тема в трудах Маклюэна). К сказанному можно прибавить и интерес писателя к еретическим мыслям. В романах ирландского модерниста религиозность часто сталкивается с ересью¹. Так, в «Улисcе» в первой главе Бык Маллиган (типичный еретик) цинично иронизирует по поводу переживаний Стивена Дедалуса, только что похоронившего мать. Еретическими мотивами пронизан и роман «Поминки по Финнегану». Революционность в мыслях и языке является логическим продолжением изучения религии и ереси в понимании Джойса. Художник в поиске новых форм и языка в искусстве – один из главных персонажей его романов: именно таков Стивен Дедалус. Как было отмечено ранее, томизм и литература символизма, инновации в искусстве и языке играли огромную роль и в жизни М. Маклюэна, что позволяет говорить об общих интересах Джойса и канадского исследователя.

Французский критик Жерар Женетт обратил внимание на то, что герой романа Джойса «Портрет художника в юности» Стивен Дедалус рассказывает своему другу Линчу «собственную» теорию трех основных эстетических форм, согласно которой искусство делится на лирику, эпос и драму. У читателя не возникает сомнения, что Стивен, вероятно, вспомнил «Поэтику» Аристотеля и ему показалось, что он додумался до этого сам. Ж. Женетт обращает внимание на комментарий в первом варианте эпизода, в котором автор иронизирует над простодушием своего героя, открывшего, как ему показалось, нечто новое, тогда как «в сущности, его эстетика была прикладной версией святого Фомы» [245, c. 282]. Женетт потрясен тем, что Джойс готов приписать все открытия Фоме Аквинскому. Этот факт свидетельствует о правоте Эко, писавшего о сильном воздействии томизма на Д. Джойса².

Вместе с тем в характере Джойса, как и в характере Маклюэна, заметны противоречия. Ирландского писателя увлекали ставшие популярными в 20-е гг. социалистические идеи. Воспитанник иезуитского пансиона³, он позволял себе иронические замечания в адрес Святого престола, нападки на католическую церковь, чего никогда не делал Маклюэн.

Главным предметом интересов Джойса были литература и искусство. Неслучайно героем его двух ключевых романов: «Портрета художника в юности» и «Улисса» – был литератор Стивен Дедалус. Джойс не стремился заработать, угодить публике. Все его творчество связано с поиском новых форм художественного выражения, экспериментами с языком, попытками соединить литературу и другие виды искусства. Именно это и привлекло Маклюэна к Джойсу.

Джойс не принадлежал ни к каким литературным кружкам или движениям своего времени, но, по мнению английского литературоведа А.У. Лица (A.W. Litz), в его поэтических произведениях и рассказах раннего периода заметно влияние Паунда. Критик обращает внимание на то, что Стивен Дедалус, герой «Портрета художника в юности», рассуждает о единстве эстетического образа во времени и пространстве так, как рассуждали критики-имажисты на страницах своих журналов [202, p. 53]. В своих первых работах Джойс следовал линеарной модели изложения материала. Его ранние произведения «Дублинцы» и «Портрет художника в юности» отмечены тонким психологизмом, умением несколькими фразами создать запоминающиеся характеры. Позднее он искал новые формы художественного выражения, частью которых стали игра со временем и пространством, эксперименты с языком.

С творчеством ирландского писателя, как и с работами Э. Паунда и Т. Элиота, Маклюэн познакомился во время учебы в университетах Манитобы и Кембриджа. Католик, выпускник иезуитского пансиона, интересующийся как античной, так и современной литературой и искусством, Джойс был духовно близок канадскому ученому. Окружавшие Маклюэна в Сент-Луисе, Висконсине и Торонто Ф. Джованелли, Д. Фаррелл, Д. Фарелли были поклонниками Д. Джойса и восхищались его экспериментальным новаторским языком.

В 1920–1930-е гг. проза Джойса не произвела сильного впечатления на Маклюэна. Биограф Маклюэна Ф. Марчанд предполагает, что именно Хью Кеннер, которому канадский профессор открыл мир Элиота, убедил своего наставника в необходимости серьезного изучения творчества ирландского писателя¹. По словам Кеннера, Маклюэн в начале их знакомства презирал Джойса как механициста и изобретателя («mechanical and contriver») и советовал своему подопечному не тратить на него время попусту [102, p. 94]. Однако позднее, или под влиянием Кеннера, или по иным причинам, Маклюэн стал одержим Джойсом.

Джойс тяготел к европейской культуре, жил в Париже, Триесте, Цюрихе. Свою литературную карьеру он начал как поэт. Как и Элиоту, помощь в становлении молодого литератора оказал Э. Паунд. В 1914 г. Джойс опубликовал «Дублинцев» и через общих друзей послал Паунду экземпляр этой книги вместе с первой главой «Портрета художника в юности». Паунд сразу же оценил по достоинству мастерство молодого писателя и принял решение, как это всегда делал, заметив настоящий талант, помочь Джойсу безвозмездно с публикацией и редактурой его произведений.

«Мистер Джойс пишет ясную жесткую прозу. Он имеет дело с субъективными вещами, но он изображает их так ясно и четко, что он мог бы работать с паровозом или строительными спецификациями», – писал Э. Паунд в 1914 г. в рецензии на рассказы Джойса¹. По мнению Паунда, достоинства Джойса в том, что он не дает лишней информации о своих персонажах, ярко обрисовывает героев своих произведений без излишней сентиментальности, полагает, что все стороны человеческой жизни интересны и отражают настоящую жизнь. Вместе с тем критик отмечает, что персонажи рассказов Джойса – не стереотипы, а яркие индивидуальности. C одной стороны, Дублин такой, какой он есть в жизни, а, с другой стороны, все, что описано в рассказах, может быть применимо и к другим городам. В Джойсе Паунд видит писателя-реалиста, который блестяще продолжает литературную традицию Ги де Мопассана².

Паунд ценил присущее Джойсу «чувство слова». В «Дублинцах» писателю удалось создать выразительные и запоминающиеся психологические портреты героев. Особое внимание Джойс уделил мироощущению подростков (рассказы «Сестры» (Sisters), «Встреча» (Encounter), «Aраб» (Araby). Его персонажи, как правило, бедны и хотят вырваться из того мира, который их окружает, но когда такая возможность появляется, остаются в нем, потому что ощущают его своей средой: именно это случается с героиней рассказа «Эвелин» (Evelin). Джойс не политизировал жизнь своих героев. Он не стремился делать какие-либо обобщения, намекнуть на необходимость изменения социального строя в том обществе, которое он описывал (темы для того времени достаточно актуальные). Хотя в рассказах есть описание и Дублина, и ирландского характера, и ирландского образа жизни, Джойс не стремился продвинуть «ирландскую» тему. Именно поэтому его рассказы о людях с их проблемами и настроениями, чувством стыда и вины остаются интересными и для читателей ХХ – начала ХХI в.

Джозеф Келли в книге «Наш Джойс: От отверженного до иконы» (Kelly J. Our Joyce: From Outcast to Icon, 1998) пишет о негативной, на его взгляд, роли, которую сыграл Паунд в публикации «Дублинцев», лишив Джойса его ирландской сути и убрав из его ранней прозы всю политику¹. Однако вряд ли влияние Паунда было столь велико, чтобы кардинально изменить замысел рассказов Джойса.

Американский исследователь Р.Б. Макнили (R.B. McNealy) считает, что проза Джойса нуждается в нескольких прочтениях [206, p. 3–4]. Изучив ранние произведения писателя, критик обнаружил в них подтекст, недосказанность, скрытую иронию. Такого же мнения о раннем творчестве Джойса придерживался и Х. Кеннер. Он обращал внимание на тот факт, что в рассказах Джойса есть много подводных камней. Персонажи, которые вызывают симпатию, могут оказаться не очень порядочными. Те, кто вызывают жалость, порой ее не заслуживают. Кеннер иллюстрирует свое утверждение на примере рассказа «Эвелин» из «Дублинцев», в котором героиня пытается покинуть Дублин, чтобы вырваться из тяжелой и депрессивной ситуации. Однако когда ее парень предлагает увезти ее в Буэнос-Айрес, что-то ей мешает, и она не решается сесть на пароход. По мнению Кеннера, Эвелин, если она уедет, ждет проституция [196]. Вероятно, она или знает, или догадывается о таком повороте. В неведении, считает критик, остается только читатель, который сочувствует девушке, но долго не может понять ее метаний. Только после второго прочтения читатель начинает догадываться о скрытой горькой иронии автора.

В 1920-е гг. к творчеству Джойса в Великобритании и США было негативное отношение, публикация романа «Улисс» находилась под запретом. Многие издатели отвергали рукописи ирландского писателя, поскольку не все его произведения были интересны и понятны, многих шокировала присутствующая в них раблезианская тема – обращение писателя к нечистотам, анатомии тела. Других смущала ирландская тема. Ряд издателей считали, что писателя надо публиковать, поскольку его произведения – это современная литература, которая может быть многим интересна.

В 1936 г. американский писатель Томас Вулф (Thomas Wolfe), поклонник творчества Д. Джойса, в письме к главному литературному редактору нью-йоркского издательства «Чарльз Скрибнерз санз» («Charles Scribner’s Sons») Максуэллу Перкинсу возмущенно писал, что в 20-е годы крупные издательства США и Великобритании отказали ирландскому писателю в публикации «Улисса». Лишь с помощью Э. Паунда роман сначала выходил по частям в журнале «Литтл ревью», а в 1922 г. маленькое частное издательство в Париже «Шекспир и компания» («Shakespeare & Co.»), во главе которого стояла женщина, рискнуло напечатать роман. Вулф считал позором для издательских домов Великобритании и США тот факт, что одно из самых знаковых произведений литературы ХХ в. появилось на свет без их участия [236, c. 257].

По мнению американского исследователя Эндрю Гибсона (Andrew Gibson), большой удачей Джойса были такие истинные, бескорыстные и высокопрофессиональные ценители его творчества, как Э. Паунд. Будучи одним из отцов-основателей американского модернизма, Паунд мог по достоинству оценить революционность творчества Джойса. Его восхищало умение ирландского писателя создать нечто новое. «Сделай это по-новому!» («Make it new!») – было одним из характерных выражений Паунда, в котором он выразил не только свое, но и свойственное его поколению ожидание нового в литературе и искусстве¹. Эти слова мог сказать и Маклюэн, который считал, что самое ценное в творчестве Джойса – инновация и эксперимент.

Паунд познакомил начинающего писателя с интеллектуальной элитой Парижа и Лондона, содействовал ему в получении финансовой поддержки от благотворительных сообществ, которые были нужны писателю для работы над первыми произведениями. Паунд был посредником между Джойсом и издателями, редактировал «Улисса». В течение многих лет Джойс писал Паунду, советуясь с ним по разным творческим проблемам. В 1922 г. Паунд предпринял невероятные усилия для того, чтобы ранние произведения Джойса французы могли прочесть на родном языке. Ему удалось уговорить литературного переводчика Людмилу Блок-Савицкую (Ludmilla Bloch-Savitzky) перевести «Портрет художника в юности» на французский. При поддержке Паунда в 1924 г. в Париже вышел первый французский перевод «Портрета художника», роман с согласия автора был назван «Дедалус» (Dedalus)².

Тема ирландского католика, который ощущает свою идентичность и пытается ее сохранить в огромном и порой враждебном мире, стала одной из важных тем в творчестве писателя. Она присутствует в автобиографическом романе «Портрет художника в юности», в «Дублинцах», а также в более поздних работах: «Улиссе»и «Поминках по Финнегану». Интересно отметить, что тема «вечного жида» в произведениях Джойса близка, как это ни парадоксально, ирландской теме. В судьбе еврейского и ирландского народов Джойс видел общую проблему гонимого народа, который сохраняет свою религию и культуру, но иногда, чтобы выжить, вынужден принять многое из чужой культуры.

В 1914 г. Джойс опубликовал рассказы «Дублинцы», в 1916 г. – автобиографический роман «Портрет художника в юности». Самый известный роман «Улисс», принесший ему мировую славу, Джойс опубликовал в 1922 году¹.

«Улисс»² Джойса авангардисты провозгласили вершиной повествовательного искусства. В этом романе автор стремится проникнуть в подсознание своих героев, восстановить поток их мыслей, чувств, ассоциаций. Один долгий день, 16 июня 1904 г., из жизни рекламного агента, крещеного еврея Леопольда Блюма (Bloomsday) и его жены, певицы Мэрион (Молли), по замыслу автора, должен ассоциироваться с путешествием Одиссея. Роль Телемака ХХ в. в романе была уготована молодому учителю и исследователю творчества Шекспира Стивену Дедалусу (alter ego автора), который был главным героем и в автобиографическом романе Джойса «Портрет художника в юности».

Герой «Улисса», по замыслу Джойса, – «детрайбализованный еврей»³, который помещен в детрайбализованный ирландский мир. Выбор писателем рода деятельности для своего героя – рекламы, размещением которой занимается Блум, – по мнению Маклюэна, символично. Оно связано с развитием печатных СМИ и подкрепляет мысль Маклюэна о важности творчества Джойса для понимания истории письменности и печатной культуры.

Американский литературовед Мэтью Ходгарт считал, что «Улисс» – «великий комический роман», и не советовал людям, придерживающимся другой точки зрения, читать его [189, p. 69]. Критик полагал, что приключения Леопольда Блума, обыкновенного человека «everyman», достаточно занимательны. Ходгарт призывал не воспринимать все написанное Джойсом в романе буквально, поскольку в нем много аллегорий, фантазий и игры воображения [189, p. 72]. Основной моралью романа, по мнению критика, является тема «ненасилия». Блум постоянно отвергает насилие, в каких бы формах оно ни навязывалось ему.

Стивен Дедалус – один из ключевых персонажей романа, во многом является развитием образа «художника в юности»; он олицетворяет собой «человека искусства» со всеми его проблемами и исканиями.

Если в «Улиссе» действие происходит в Дублине в течение одного дня, то в романе «Поминки по Финнегану», известном в течение долгого времени как «Текущая работа» (Work in Progress), описаны события одной ночи. Обращаясь к близкой фрейдизму теме подсознания, автор пытался воссоздать мысли спящего человека, который путешествует по мирозданию. Этот роман Джойс писал на протяжении последних пятнадцати лет жизни. Многоплановые, написанные сложным экспериментальным языком романы «Улисс» и «Поминки по Финнегану» являются самыми цитируемыми художественными произведениями в теоретических трудах Маклюэна.

В романах «Улисс» и «Поминки по Финнегану» Джойс наиболее ярко проявил себя как представитель так называемой школы потока сознания. Алогичные внутренние монологи персонажей, воспроизводящие хаос мыслей и переживаний, попытка воссоздать все мельчайшие движения сознания героев приняли в этих произведениях форму свободного ассоциативного потока мыслей в той последовательности, в которой они возникают у человека в сознании, с характерными алогичными нагромождениями, всплывающими как бы из ниоткуда воспоминаниями¹.

В 1920–1930-е гг. в Европе и США эксперименты стали частью культурного пейзажа. В это время громко заявляли о себе дадаисты, супрематисты, выставившие свои полотна в крупнейших городах мира. Сюрреализм удивлял и шокировал. Общественность уже прочла «Бесплодную землю» Т. Элиота¹. На этом фоне «Улисс» и «Поминки по Финнегану» не были чем-то из ряда вон выходящим. В феврале 1928 г. на страницах журнала «Транзишн» («Transition») американский журналист и один из идеологов модернизма Юджин Джолас² в статье «Революция языка и Джеймс Джойс» писал об особенности творчества ирландского писателя: «Текстура его неологизмов основывается на идее о всеобщем синтезе, за каждым словоновшеством здесь маячит свой художественный смысл. Кажется, что английский язык с его универсальностью просто создан для экспериментов, проделываемых Джойсом» [267, c. 727].

В 2002 г. американский литературовед Стейси Герберт (Stacey Herbert) в своем диссертационном исследовании «Художник как модернист. Пресса и становление Джеймса Джойса, 1917–1924» (Reporting on Artist as Modernist: Press in Making James Joyce, 1917–1924) показала, как воспринимали творчество Джойса современники, как его эксперименты содействовали развитию модернизма и литературной критики. Литературоведы вслед за писателем старались ввести в оборот новые понятия и определения. Таким образом, новая литература породила новую критику. Вскоре в интеллектуальных кругах Джойс был признан знаменитостью. Зная это, он посмеивался над критиками. Им адресовано его знаменитое высказывание о том, что с публикацией «Улисса» «профессорам будет чем заняться в ближайшие столетия» [179, p. 222–240].

Однако мнения о творчестве Джойса были и остаются полярными. О его романе «Улисс» большинство исследователей писали с восхищением. «Улисс» называли «значительным и прекрасным произведением искусства», «удивительной книгой, которая переполошила издателей и критиков» (Т. Вулф) [236, c. 297, 256], «превосходным, долговременным сооружением» (В. Набоков) [257, c. 370], книгой, «которую, не оскорбив английский язык, можно назвать “великой”» (М. Каули)¹, «игрой с языком в духе поп-арта» (Х. Кеннер).

Но если критики в большинстве своем признавали «Улисса» выдающимся произведением литературы модернизма, то роман «Поминки по Финнегану», напротив, вызывал у многих отторжение. Российский литературовед Н.А. Соловьева, размышляя о литературе модернизма в Англии, писала, что «в пределах творчества одного писателя могут быть отражены как самые великие достижения модернизма (“Улисс” Д. Джойса), так и его тупик (“Поминки по Финнегану”)» [248, c. 284]. Тупиком, с точки зрения языка, считал последний этап творчества Джойса и Т. Элиот [69, c. 596].

Литературовед Д. Святополк-Мирский, поклонник Джойса, считал, что «Улисс» – «одно из крупнейших явлений двадцатого века» [259, c. 174], а «Поминки по Финнегану» – «уже чистая заумь, работа словесного мастерства на холостом ходу» [259, c. 184]. Такого же мнения придерживались многие зарубежные и отечественные литераторы и критики².

Однако у «Поминок по Финнегану» сформировалась и армия поклонников. Этот роман коллега Маклюэна по Университету Торонто литературовед Нортроп Фрай назвал «ироничным эпосом нашего времени» («ironic epic of our time») [186, p, 323]. Профессора Д. Кэмпбелл (J. Campbell) и Х.М. Робинсон (H. M. Robinson), кому писатель предназначал расшифровывать свои тексты, считают «Поминки» «краеугольным камнем в творческой арке, которую Джойс аккуратно строил с юности» («keystone of the creative arch that Joyce had been carefully constructiong since youth») [175, p. VIII].

Романист Энтони Бургесс охарактеризовал «Улисса» и «Поминки» как «странные и “трудные” книги, которыми больше восхищаются, чем читают, а если читают, то редко читают до конца, а если читают до конца, то не всегда полностью, а если читают полностью, то не до конца понимают»³. Следует признать, что Бургесс достаточно точно выразил отношение читателей к творчеству Джойса. Вместе с тем следует признать, что без таких произведений, как «Улисс» и «Поминки по Финнегану», литература много бы потеряла, поскольку без экспериментов Джойса в развитии внутренних монологов, потока сознания, диалогизмов, проблемы пространства и времени, языка не только современная литература, но и культура в целом лишились бы своеобразной лаборатории, в которой новые техники были бы опробованы и испытаны.

Когда в 1939 г. роман «Поминки по Финнегану» был впервые опубликован, большинство читателей, знакомых с «Улиссом», отметили радикальные изменения в стиле и языке Джойса. Если в «Улиссе» присутствовали две четких линии развития событий: история Стивена Дедалуса и история Леопольда Блума, то в «Поминках» трудно было понять, что происходит, как и почему. Роман стал книгой для избранных, для тех читателей, которые были готовы изучать предысторию возникновения этого сложного произведения, религиозные и философские течения, которые легли в основу романа, детские и юношеские воспоминания автора, ставшие частью «Поминок». А. Лиц признавался, что для того чтобы понять замысел Джойса, ему потребовалось прочесть роман несколько раз, и он сделал это охотно, поскольку смог получить удовольствие от свойственного ирландскому писателю чувства юмора и изобретательности в словотворчестве [202, p. 57]. Однако немногие были готовы так скрупулезно изучать текст «Поминок», поэтому роман стал не столько книгой для чтения, сколько частью лаборатории модернистской литературы и искусства.

Д. Кэмпбелл и Г.М. Робинсон, пытаясь разгадать замысел самого сложного романа Джойса, пришли к выводу, что «Поминки по Финнегану» – «мощная аллегория падения и возрождения человечества … странная книга, в которой есть притча, симфония, сон, ночной кошмар – чудовищная загадка, настойчиво манящая из глубин сновидений» [175, p. 3]. Именно такой видел ее и М. Маклюэн.

Маклюэна привлекла эстетика «Поминок по Финнегану» c ее чередой сновидений и видений, которые превращаются из обыденных событий в мифологические и эпические. Особую роль в романе играет персонаж Н.С.Е. (Here Comes Everybody). На русский язык его имя переводится «и тут приходит всякий». Это имя-акроним, как, впрочем, и многие отрывки из романа, ассоциируется с абсурдистскими стихами и рассказами Льюиса Кэрролла. Маклюэн был поклонником Льюиса Кэрролла и считал, что в творчестве Кэрролла и Джойса можно найти много общего.

«Поминки по Финнегану» были одним из самых любимых произведений Маклюэна. Для него, любителя расшифровывать тексты, это произведение было источником постоянной умственной работы, поскольку для понимания романа требовался не только энциклопедизм: знание Евангелия, Священного Писания, мировой истории, культуры, искусства, литературы, – но также умение и желание играть в слова, угадывать замысел автора, спрятанный в сложных аллюзиях, метафорах, непонятных словосочетаниях, в которых благодаря их звучности слышалась особая музыка и ритм. Для понимания текста нужно было анализировать его как историку, теологу, культурологу, литературоведу, лингвисту. Знание биографии писателя и ирландского фольклора также могло помочь в раскрытии замысла автора. Критики спорят, есть ли в романе содержание, какой-либо сюжет. Некоторые ответы, с их точки зрения, можно получить лишь на фонетическом уровне, разгадывая словосочетания, междометия, имитацию природных явлений.

Влияние «Поминок по Финнегану» было настолько сильным, что одну из своих первых книг об истории письменности, известную как «Галактика Гутенберга», Маклюэн изначально думал назвать или «Эра Гутенберга», по аналогии с книгой Х. Кеннера «Эра Паунда», или «Дорога к Поминкам» (The Road to Wake) (это название свидетельствует об огромном влиянии Джойса на Маклюэна)¹. Стоит отметить, что слово «wake» можно перевести как «пробуждение», т. е. название книги могло звучать в русском переводе как «Дорога к пробуждению». А это породило бы переосмысление содержания «Галактики Гутенберга».

Судя по всему, «Поминки по Финнегану» в понимании канадского ученого стали вершиной развития письменности. Маклюэн отмечал, что в этом романе сливаются письменная и устная культуры. Во многом такое мнение объясняется тем, что для понимания сложного эксперимента с языком, а именно это является отличительной чертой «Поминок по Финнегану», читатель должен был быть не только истинным знатоком английского языка, но также иметь знания в области литературы, истории, теологии. К тому же в тексте романа используются диалекты, слова и выражения из двадцати иностранных языков. Если «Улисс» требовал особого читателя-исследователя, хорошо знакомого с античной литературой, то «Поминки по Финнегану» были написаны для любителей решать сложные интеллектуальные задачи, расшифровывать лингвистические конструкции, плутать в поисках выхода из лабиринта.

Маклюэн был тем самым исследователем, который был готов серьезно и вдумчиво работать с текстами романов Джойса. «Улисс» и «Поминки по Финнегану» он считал неотъемлемой частью современной культуры, в которой воплощены поиски новых средств коммуникации. Для Маклюэна оба романа стали иллюстративным материалом для его работ по теории коммуникации. В «Галактике Гутенберга» Маклюэн более тридцати раз ссылается на Джойса. Размышляя о книгопечатании как о части истории письма, он утверждает, что «Улисс» Джеймса Джойса содержит массу прозрений, объясняющих историю развития коммуникации, переход от «аудиотактильного пространства “сакрального” бесписьменного человека в визуальное пространство цивилизованного, или письменного, человека» [46, c. 110].

Интересно, что не только Маклюэн рассматривал произведения Джойса с таких позиций. Литературный критик Д.С. Атертон также отмечал, что «Поминки по Финнегану» представляют собой историю письма [167, p. 67–68].

По мнению Маклюэна, Джойс видел параллель между «современным размежеванием вербального и образного, с одной стороны, и гомеровским миром, балансирующим между «старой сакральной культурой и новой, профанной, письменной, чувственной» [46, c. 111] – с другой. Вместе с тем он считал, что в «Поминках по Финнегану» Джойс «праздновал уничтожение духа печатной культуры, которое происходит с помощью радио, телевидения, кинематографа, звукозаписи» [33, p. 46]. Эти высказывания ученого сделаны в разные периоды времени. Они свидетельствуют о наличии в работах Маклюэна некоторых противоречий.

Эксперименты Джойса с языком в «Поминках» восхищали Маклюэна. Он считал, что изображение падения камня или течения реки с помощью фонетических словосочетаний-неологизмов представляет собой удивительную находку. Такие новые художественные формы, по мнению Маклюэна, ведут к синтезу искусства и науки и, соответственно, к возникновению новых средств коммуникации.

Маклюэн видел в этом романе глубинный смысл. Ему казалось, что Джойс создал произведение, подтверждающее его идеи в области теории коммуникации. В статье «Популярная/массовая культура: американские перспективы» (Popular/Mass Culture: American Perspectives, 1960) ученый писал: «Осветив ночной мир частной и коллективной жизни, Джойс в “Поминках по Финнегану” сделал то, что сделало электричество, ликвидировав деление между днем и ночью, между внутренним и внешним миром, по отношению к работе и отдыху человека…. “Поминки по Финнегану” – это энциклопедия практического знания о происхождении и воздействии слов, письменности, дорог и кирпичей, телеграфа, радио и телевидения на изменяющиеся оттенки человеческого спектра»¹. Под «спектром» Маклюэн подразумевал разнообразие восприятия.

Следует отметить, что Маклюэн был не единственным исследователем, обратившим внимание на связь между творчеством Д. Джойса и популярной культурой. Этой теме посвящена монография Р.Б. Кершнера «Джойс, Бахтин и популярная литература: Хроники беспорядка» (Kershner R.B. Joyce, Bakhtin, and popular Literature: Chronicles of Disorder, 1989). В этой книге поэтика Джойса рассматривается в контексте теории романного диалогизма М.М. Бахтина, а также прослеживается связь между сложной прозой ирландского писателя и массовой литературой. Кершнера удивляет тот факт, что Бахтин не упоминает Джойса в своей книге «Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса», хотя, по мнению критика, он был знаком с его произведениями [199, p. 28]. Влияние идей Маклюэна на Кершнера очевидно. Об этом можно судить по тому, во-первых, что в книге есть ссылки на труды Маклюэна, во-вторых, одна из первых глав книги называется «Джойс, печать и популярная литература» (Joyce, Press, and Popular Writing) [199, p. 8]. Очевидна аналогия со статьей Маклюэна «Джойс, Малларме и печать».

В 1950-е гг. интерес Маклюэна к Джойсу все больше возрастает. Он посвящает ему ряд статей и эссе: «Джойс, Фома Аквинский и поэтический процесс» (Joyce, Aquinas and the Poetic Process, 1951) [20, p. 3–11], «Исследование критики Джойса» (A Survey of Joyce Criticism, 1951) [11, p. 12–18], «Джойс или не Джойс» (Joyce or No Joyce, 1952) [21, p. 53–54], «Джеймс Джойс: Тривиально или квадривиально» (James Joyce: Trivial and Quadrivial, 1953)².

В статье «Джеймс Джойс: Тривиально или квадривиально» проявился свойственный Маклюэну интерес к изучению языка, искусства, культуры и технологий одновременно. Ученый анализирует лингвистические особенности прозы Джойса, грамматические и риторические подходы к организации текста и вместе с тем проводит параллели между художественным миром романов Джойса и современными средствами коммуникации.

Использованные в названии статьи слова «тривиальный» (trivial) и «квадривиальный» (quadrivial) имеют несколько значений. Во-первых, они связаны со средневековой системой образования, в которой присутствовало деление на тривиум (trivium): риторику, диалектику (философию и логику) и грамматику (литературу), и квадривиум (quadrivium), куда входили арифметика, геометрия, музыка и астрономия. В эпиграфе к статье Маклюэн обращается к тексту «Поминок по Финнегану», в котором Джойс, играя словами, описывает школьную жизнь: «We've had our day at triv and quad and writ our bit as intermidgets» («Мы проводили день за тривом и квадривом и писали немного между делом»)¹.

Маклюэн полагал, что творчество Джойса соединяет литературу и научный эксперимент. Для канадского ученого романы Джойса – это и образцы литературы модернизма, и образцы риторики, и математические задачи, которые надо решать. Такими были и труды самого Маклюэна. Сочетание слов «тривиальный» («trivial») и «квадривиальный» («quadrivial») являются также игрой слов, лежащей в основе поэтики Джойса, новым каламбуром, возникшим у Джойса, вероятно, под влиянием стихов Льюиса Кэрролла.

Маклюэн обращается к известному высказыванию Джойса, который на критику его каламбуров ответил: «Да, некоторые из них тривиальны, а некоторые квадривиальны»². Тем самым Джойс на критику каламбуров ответил каламбуром, подчеркивая, что некоторые его фразы незатейливы, тривиальны, а некоторые специально продуманы и сложны («квадривиальны»).

Маклюэн обращал внимание и на другие значения тривиального и квадривиального. В творчестве Джойса заметен интерес к банальным и даже низменным вещам, юмору в раблезианском стиле, т. е. в его романах много тривиального, но вместе с тем в них много сложного, требующего для понимания авторского замысла серьезных знаний, подготовки и внимательной, кропотливой работы с текстами. И «Улисс», и особенно «Поминки по Финнегану» предназначены для читателя-сыщика, который готов скрупулезно исследовать тексты ирландского писателя. Маклюэн был таким читателем.

Канадский исследователь утверждает, что для Джойса, как и для святого Августина, науки тривиума и квадривиума образуют гармонию между филологией, естественными и точными науками [2, p. 24–24]. Рекламный агент Леопольд Блюм, герой «Улисса», по мнению критика, является воплощением тривиума. Он – профессиональный копирайтер (грамматика, литература), обладает красноречием (риторика) и склонностью к философствованию. Происхождение имени Стивена Дедалуса (Steven Dedalus), согласно Маклюэну, имеет французские корни. Оно образовано от имени изобретателя лабиринта по фамилии Дедалус (Daedalus). Таким образом, в концепции Маклюэна имя Дедалус можно отнести к квадривиуму – естественным и точным наукам [2, p. 35–36]. В этом случае гипотеза Маклюэна имеет подтверждение. Критик находит и много иных признаков сочетания в «Улиссе» риторики, диалектики, музыки, математики. Красноречивые высказывания героев носят риторический характер, а философские размышления Стивена Дедалуса и Быка Маллигана можно отнести к диалектике. В роман включены нотные записи музыкальных произведений.

О музыкальности «Улисса» писал и М. Ходгард. Критик утверждал, что весь роман построен на музыкальных принципах и имеет много ссылок на оперные произведения и песни, и, конечно, самой музыкальной главой он считал «Сирены» [189, p. 99].

Подход Маклюэна к анализу творчества Джойса в статье «Джеймс Джойс: Тривиально или квадривиально» представляет несомненный интерес, но следует признать, что выдвинутая ученым гипотеза не столько раскрывает содержание романов Джойса, сколько представляет собой увлекательную, но немного запутанную версию толкования его произведений. Как и во всех своих работах, Маклюэн демонстрирует энциклопедизм, обращаясь к античным философам, средневековым мыслителям, писателям, поэтам и ученым XVIII–XIX вв. Он увлеченно, но не очень логично и аргументировано выражает свое мнение. Высказывания канадского исследователя не столько помогают понять творчество Д. Джойса, сколько объясняют мировоззренческие творческие позиции самого Маклюэна, его путь от литературного критика к теоретику коммуникации.

В статье «Радио и телевидение против АБВГД-мыслящих», опубликованной в 1955 г. в журнале «Эксплорейшнс», Маклюэн утверждает, что центральный эпизод в «Поминках по Финнегану» представляет собой длинную радио- и телетрансляцию, которая служит объявлением о наступлении новой эпохи в мировой истории.

Маклюэн в статье «Джеймс Джойс: Тривиально или квадривиально» утверждает, что в творчестве Джойса заметно влияние идей итальянского мыслителя XVIII в. Д.Б. Вико (1668–1744), который в работе «Новая наука» (Scienza Nuova) предложил исследование языка в качестве основы для антропологии и новой исторической науки¹. По мнению Маклюэна, открытие Джойсом философии французского мыслителя XVIII в. Д. Вико ощутимо во всех его произведениях. В работе «Новая наука» философ охарактеризовал язык как основной материал для исследований в области антропологии и истории. Вико утверждал, что, изучая язык, его грамматику, этимологию слов, словообразование, заимствования, можно многое узнать о человечестве на разных этапах его развития. Маклюэн полагал, что в «Поминках по Финнегану» Джойс, руководствуясь идеями Вико, пытался изобразить «всецелую историю человечества, его прошлое и настоящее» [48, c. 710], а главным инструментом, средством (medium) для этой работы был постоянный эксперимент с английским языком.

«Поминки по Финнегану» состоят из четырех частей, или книг, каждая из которых не имеет названия, а только номер от I до IV. На структуру романа повлияла теория Вико, согласно которой история циклична и состоит из четырех основных этапов развития. Судя по всему, четыре части книги связаны с этими четырьмя периодами. Каждая из четырех книг романа – цикл из описания четырех эпох, наподобие того, как описано у Вико в трактате «Corso-Recorso». Последняя фраза романа повторяет начало первой фразы. Таким образом, книга, как и человеческая история, повторяется и повторяется, проходя через одни и те же циклы. Конец отрицается и утверждается идея цикличности бытия.

Расшифровывая текст «Поминок», Кэмпбелл и Робинзон дали свои названия каждой части романа: книга I – «Книга родителей», книга II – «Книга сыновей», книга III – «Книга людей» и книга IV – «Recorso». Тем самым критики хотели подчеркнуть, что в «Поминках» представлена история человечества от его зарождения, пика развития и до конца, апокалипсиса, вслед за которым приходит возрождение.

Маклюэн отмечает, что многое в «Поминках» является переработанным материалом: стилизация под древнеанглийский, попытки воспроизвести диалекты, в том числе ирландскую речь, использование иностранных языков, «что-то от лабиринтообразной сложности Священного Писания», иногда появляется пародия на известные литературные произведения, намеки на библейские сюжеты [48, c. 710–713].

В статьях 1950-х гг. Маклюэн отмечает блестящие образцы игры слов в романах Джойса, причем внимание его привлекают фразы с аллитерацией: «History as her is harp» («История ее – это арфа») [1, p. 46]. На основе каламбуров Джойса рождались маклюэнизмы. Так, слово «allforabit» в «Поминках по Финнегану» [71], образованное от «alphabet» («алфавит»), было подхвачено Маклюэном и превратилось в «allforabyte» [38, p. 36], судя по всему обозначающее алфавит компьютерной эры, состоящий из битов. Таким образом литературный дар Маклюэна находил свое выражение.

В 50–60-е гг. Маклюэн убеждал коллег и учеников в необходимости прочесть романы «Улисс» и «Поминки по Финнегану», несмотря на то что считал обе книги демоническими [121]. Под влиянием Маклюэна его сын Эрик написал серьезное исследование «Роль грома в “Поминках по Финнегану”» (The Role of Thunder in Finnegans Wake, 1997), в котором исследовал язык самого запутанного романа Джойса в контексте классической греческой литературы. Э. Маклюэн рассматривает каждый удар грома, отраженный в романе в виде многосложного словосочетания, основой которого является фонетическая игра, имитирующая звук грома и падающих камней. Вслед за отцом Эрик пытается расшифровать Джойса с позиций десяти революций в области коммуникации: от неолитического периода (устная речь, огонь) через города, железные дороги, радио, кинематограф и телевидение.

Следует признать тот факт, что поклонники «Поминок по Финнегану», как правило, люди, для которых английский является родным языком, которые знают его историю и получают удовольствие от игры слов и смыслов, заложенных в романах Джойса. Попытка перевода романа на русский язык долгое время представлялась невозможной. Однако в 2002 г. была все-таки опубликована книга Д. Джойса «Уэйк Финнеганов», в которой российский переводчик В.Г. Николаев представил на суд читателя российскую версию «Поминок». Роман до сих пор не переведен полностью из-за невероятной сложности языка, отсутствия соответствующих аналогов в русском. В связи с этим составители книги дали ей имя, отличное от оригинала. Издатели хотели подчеркнуть, что «Уэйк» нельзя в полной мере считать романом Д. Джойса. Таким образом, «Уэйк Финнеганов» можно считать романом, в котором переводчик становится соавтором.

В «Поминках по Финнегану» (в оригинале) есть эпизод: персонаж боится войти в дверь и кричит: «Dann fressen mich die Turen» («Тогда меня сожрут двери»). Игра слов здесь строится на сходстве слов die Turen (двери) и die Tiere (звери), в результате получается вполне адекватное переложение содержания на русский язык. Игра слов сохранена. Но таких «попаданий», к сожалению, немного. Попытка перевода книги на русский язык, по мнению российских поклонников Джойса, не совсем удалась [62].

Маклюэн обращает внимание на то, что мозаичная структура «Поминок по Финнегану» содержит все темы и модели человеческой речи и коммуникации. «Джойс в “Поминках”, – замечает Маклюэн, – создает свои собственные изображения из альтамирской пещеры, охватывающие всю историю человеческого сознания, используя как материал основные жесты и положения тела, проводя их сквозь все фазы развития человеческой культуры и технологии» [46, c. 113]. По мнению Маклюэна, Джойс в этом романе хотел сказать, что пробудившийся (Wake) прогресс человечества может снова вернуться во тьму существования сакрального, или слухового, человека. Маклюэн считает, что Джойс намеренно заложил в название романа двойное значение – «Wakе» («поминки» и «пробуждение») с целью показать, что цивилизация может или возродиться в новую эпоху электричества, или вернуться к прошлому, когда возрождение закончится «поминками».

Позднее в «Понимании средств коммуникации» Маклюэн придет к выводу о том, что творчество Джойса объединяет слуховую (акустическую) и визуальную традиции. Нельзя не согласиться с канадским исследователем, что игра слов в «Улиссе» и особенно в «Поминках по Финнегану» является примером акустического воображения Джойса. Приведенные выше музыкальные фразы могли бы быть использованы как фонетические упражнения при обучении английскому языку. При чтении вслух «Улисс» и «Поминки» производят впечатление поэзии, имитирующей окружающие звуки, а некоторые фразы по своему звуковому и содержательному характеру напоминают шаманские заклинания. Все это и привлекало Маклюэна в текстах Джойса. Многие приемы анализа явлений, выражения мыслей он заимствовал у ирландского писателя.

В отличие от Маклюэна, Элиот полагал, что «Поминки по Финнегану» – творческая неудача Джойса. Недостатком романа он считал тот факт, что слуховое воображение в нем «неестественным образом заострено за счет визуального» [69, c. 596]. С этой точкой зрения нельзя согласиться. Возможно, Джойс опередил свое время, и его роман, написанный в духе экспериментальной литературы постмодернизма, не мог быть понят и расшифрован современниками, но стал лабораторией, из которой вышел постмодернизм.

Некоторые отрывки из «Поминок по Финнегану» могли бы быть литературным приложением к «Галактике Гутенберга» и «Пониманию средств коммуникации» М. Маклюэна. Так, в первой главе романа Джойс пишет: «…if you are abcedminded, to this claybook, what curios of signs (please stoop), in this allaphbed! Can you rede (since We and Thou had it out already) its world? It is the same told of all. Many. Miscegenations on miscegenations»¹ («…если вы алфавитозадумчивы по отношению к этой книге из глины, какие любопытные знаки (пожалуйста, стоп) в этой книгоколыбели! Ты мож читать (Мы и Ты ужее вслух) ее мир? Это вся та же рассказня. Многих. Смешенных на смещенных») (Перевод И.А.). Эта цитата может служить иллюстрацией к рассказу об истории письменности. Размышляя о роли телевидения в современном обществе, Маклюэн не раз вспоминал фразу из «Поминок»: «Television kills telephony in brothers' broil» [71] («Телевидение убивает телефонию в братской ссоре») (Перевод – И.А.). По мнению ученого, это высказывание Джойса служило примером борьбы коммуникационных технологий за человека.

Интересно отметить, что М. Ходгарт также считал, что «Поминки по Финнегану» – книга, идеально подходящая для современной Вселенной. В качестве доказательства он ссылается на любопытный пример. Физики присвоили фундаментальной частице название «кварк», скопировав смешной крик чаек из второй книги «Поминок по Финнегану» (IV глава). Ходгард обращает внимание на тот факт, что Джойс очень интересовался последними достижениями физики – теорией относительности Эйнштейна, теорией расширяющейся Вселенной Эддингтона. Критик полагал, что Джойс творил под влиянием популярных в 20–30-е гг. теорий; этим, по его мнению, объясняются постоянные превращения (transformations) персонажей, напоминающие сказочные изменения в сказках Льюиса Кэрролла [189, p. 132–133]. Эти утверждения Ходгарта во многом созвучны идеям Маклюэна.

«Поминки по Финнегану» – свидетельство того, что Джойс был в авангарде литературных экспериментов, он обогнал по времени современников – коллег по перу: вслед за «Улиссом», знаковым произведением литературы модернизма, он создал произведение, которое по всем признакам (пародия, ирония) принадлежит к литературе постмодернизма. Такое же мнение о «Поминках по Финнегану» высказал критик и переводчик «Улисса» С.С. Хоружий. Неприятие Элиотом «Поминок по Финнегану» он объяснял тем, что Элиот как представитель модернизма – течения, в котором культивировался стиль, не мог понять, что перед ним художественное произведение нового направления, превратившее «стиль из фетиша в игрушку» [274, c. 405]. Карнавал, балаган, пародирование известных текстов в «Поминках» шокировали Элиота. Маклюэн, чья жизнь и творчество развивались в период перехода мировой культуры от модернизма к постмодернизму, напротив, принимал это искусство и черпал из него вдохновение.

Маклюэн полагал, что такие писатели, как Джойс, использовали книгопечатание для создания новых художественных форм [39, p. 172].

Натан Халпер обвинил Маклюэна в дилетантизме. Литературный критик и автор нескольких десятков статей о творчестве ирландского писателя подробно изучил все упоминания о Джойсе, его произведениях, персонажах в трудах Маклюэна – статьях разных лет, «Галактике Гутенберга» и «Понимании средств коммуникации». Обнаружив ряд неточностей, Халпер заявил, что Маклюэн похож на адвоката, который, защищая своего подзащитного, готов приукрасить ситуацию и повернуть ее в нужном направлении. Он справедливо отмечает, что Леопольд Блум, центральный герой «Улисса», не является свободным рекламным агентом (freelancer), как пишет Маклюэн в «Галактике Гутенберга», а работает на постоянной основе в журнале «Фрименз Джорнел» (The Freeman’s Journal). В неточностях, допущенных Маклюэном, Халпер увидел серьезный промах со стороны исследователя. Конечно, Маклюэн мог ошибиться или, возможно, он не придал значения детали, которая, как полагает Халпер, важна для понимания «Улисса». Можно также предположить, что Маклюэн увидел второе значение слова в названии журнала «Freeman’s» («Журнал свободного человека») и именно поэтому представил Блума «независимым агентом» [109, p. 58]. Чем бы канадский коммуникативист ни руководствовался в описании профессии Блума, его ошибка незначительна и не может служить доказательством незнания текста романа «Улисс» – произведения, которое Маклюэн знал достаточно хорошо и к которому неоднократно обращался в работах разных лет.

Халперу также не нравилось использование слова «modern» в «Галактике Гутенберга» и «Понимании средств коммуникации» в разных значениях. По его мнению, многозначность слова, которое можно было трактовать как «современный», «модерн», «модернистский», запутывало читателя и вносило неясность в его тексты.

Халпер критикует мозаичную структуру трудов Маклюэна, полагая, что в таком формате таится угроза потери смысла и логики повествования. Это обвинение Маклюэну предъявляли многие критики. По их мнению, хотя Маклюэн анализировал творчество Джойса, Элиота, Паунда – писателей, для которых характерно смещение временных пластов, сам он выступал в роли исследователя, а научно-исследовательская работа предполагает линеарную логику. Однако не только Маклюэн, но и другие ученые, мыслители ХХ в. (Р. Барт, Ж. Бодрийяр) в своих трудах нарушали принцип последовательного изложения материала, что никоим образом не преуменьшает их значения.

Самым странным обвинением Халпера является его замечание, что Маклюэн видит в творчестве Джойса что-то свое, что ни он, ни другие критики не замечали. В этом случае можно говорить о достоинствах Маклюэна как критика, сумевшего подметить в творчестве Джойса то, что ускользнуло от других исследователей.

Вместе с тем Халпер прав, утверждая, что Маклюэн «подгоняет» все увиденное, услышанное и прочитанное под свою схему. Несомненно, во взглядах канадского профессора на литературу и искусство есть определенная предвзятость (bias). Для создания стройной теории коммуникации, а у Маклюэна она, несмотря на мозаичность, нечеткую структуру изложения, есть, ученый должен был выбрать свой угол зрения. Литература для него была материалом для доказательства своих идей, методом анализа явлений, и творчество Д. Джойса было благодатной почвой для этих целей.

Маклюэна часто сравнивают с К. Марксом и З. Фрейдом. Если проанализировать одних и тех же авторов и их произведения с марксистских и фрейдистских позиций, то покажется, что речь идет не об одном авторе и его романе или поэме, а о разных писателях и их трудах. Так, в марксистской трактовке «Любовник леди Чаттерлей» Д. Лоуренса – это произведение о классовой борьбе в Великобритании конца ХIХ в. Фрейдисты найдут свою точку зрения на творчество Лоуренса. Переживания леди Чаттерлей будут для них поводом для исследования подсознательного, снов, мыслей, тайных желаний героини, ключ к которым, возможно, следует искать в детстве. Такие же разные подходы можно применить и к анализу Шекспира, Толстого, Достоевского или любого другого писателя.

Несомненно, Маклюэну удалось создать свою школу литературного исследования текста, и она имеет право на существование. Однако следует отметить, что работы канадского исследователя внесли весомый вклад прежде всего в развитие коммуникативистики, теории медиа, а литературная составляющая в его трудах интересна, важна, но второстепенна. Маклюэну хотелось оставить свой след в литературной критике, но в этой области он не смог достичь тех высот, которые «взяли» его коллеги – Нортроп Фрай и Хью Кеннер. Что же касается разночтений в оценке Джойса Маклюэном и его коллегами – явление это вполне объяснимое и часто встречающееся. Можно сослаться в этом отношении на монографию Алана Рафли «Джеймс Джойс и теория критики», в которой творчество Джойса представлено с разных позиций – структурализма, марксизма, фрейдизма, феминизма, постструктурализма. Эта работа – одно из доказательств возможности разных подходов к творчеству любого художника, в том числе Д. Джойса [216].

Следует признать, что в свое время Маклюэн не смог стать авторитетом в литературных кругах как исследователь Джойса. Канадскому ученому ставили в вину неточности в анализе текстов ирландского писателя, попытки адаптировать его творчество под свои теории (те же обвинения Маклюэну выдвигали и за его статьи о Паунде и Элиоте). Однако в последние годы работы канадского ученого, посвященные Джойсу, получили признание не только за рубежом, но и в России.

У Джойса и Маклюэна можно найти много общего – религия, философия, литературные вкусы, опыт преподавательской работы, интерес к инновациям в искусстве. Экспериментальный характер творчества как Маклюэна, так и Джойса снискал им популярность не только среди любителей литературы, культурологов, но и у интернет-пользователей: журнал «Wired» зачислил Маклюэна в ранг святого покровителя Интернета, в то время как Джойса сетевое сообщество назвало святым покровителем интерактивности (Patron Saint of Interactivity) и изобретателем гипертекста¹.

Джойса и Маклюэна объединяет также то, что в интеллектуальных кругах знание их трудов считается хорошим тоном, принято ссылаться на них, цитировать их. Их имена хорошо известны широкой публике. Вместе с тем многие, кто рассуждают об их творчестве, зачастую не читали ни романов Джойса, ни работ Маклюэна. В свое время известность каждого из них вышла за пределы литературных кругов (Джойс) или академической среды (Маклюэн). Они оба пережили этап «звездности» и смогли с достоинством выдержать испытание славой.

У писателя Джойса и исследователя Маклюэна сравнительно небольшая, но высокообразованная, желающая узнать новое и не пугающаяся экспериментов аудитория. О творчестве Джойса, как и Маклюэна, существует много самых противоречивых мнений. В разных публикациях их называли и гениями, и шарлатанами, но отношение к критике и у того и у другого было достаточно спокойное.

Понимать и расшифровывать Джойса, как и понимать и расшифровывать Маклюэна, стало профессией или хобби для определенного круга людей. В джойсиане, как и в маклюэнизме, существует определенная дихотомия: есть творчество Джойса и Маклюэна для академической среды и для широкой публики.

В 1963 г. впервые вышел в свет журнал «Джеймс Джойс Квортали» (James Joyce Quartely), на страницах которого до сих пор рассматриваются и анализируются самые разные аспекты и проблемы творчества ирландского писателя, его взаимодействие с другими видами искусства, технологиями, философскими и литературными течениями. Авторы статей – исследователи из более чем 250 стран мира.

Интерес к идеям Маклюэна также объединяет людей из разных стран мира. Центром исследований творческого наследия канадского коммуникативиста является Программа Маршалла Маклюэна, под эгидой которой проводятся семинары маклюэнистов. Штаб-квартира Программы находится в Университете Торонто, в здании, в котором когда-то был расположен Центр культуры и технологий Маршалла Маклюэна.

Маклюэн, как и Джойс, опережал свое время, поэтому многие его идеи казались для современников экстравагантными и эпатажными.

Многие критики называли Джойса писателем-модернистом. Это связано и со временем, в которое он работал, и с техникой, которую он использовал. Французский философ и литературовед Жан-Франсуа Лиотар (Jean-Francois Lyotard) относит творчество Джойса к литературе постмодернизма, поскольку писатель позволяет незначительному (unpresentable) стать ощутимым и значительным (perceivable) [166, p. 336]. Лиотар проводит границу между модернизмом и постмодернизмом. Модернистская эстетика в его понимании – эстетика сублимации, она позволяет малозначимому выдвинуться на первый план только для детализации содержания. Постмодернизм, утверждает критик, напротив, на первый план выдвигает незначительное независимо от его художественной формы, вкуса. Писатель-постмодернизист в понимании Лиотара – это прежде всего философ, его тексты не подчиняются определенным правилам, о его творчестве нельзя судить по установившимся канонам, применяя привычные категории. Художник-постмодернист не творит по правилам, а устанавливает свои законы и правила. Лиотар разделяет слово «постмодерн» на две части «пост» (post) – после и «модерн» (modern) – anterior modo. Таким образом, критик считает, что слово «постмодерн» можно понять через парадокс будущего [166, p. 337].

Это определение Лиотара точно характеризует Джойса и вполне применимо к Маклюэну. В творчестве и ирландского писателя, и канадского коммуникативиста есть черты литературы и культуры модернизма. Можно утверждать, что Джойс и Маклюэн являются художниками и мыслителями переходного этапа от модернизма к постмодернизму.

Маклюэна часто ругали за то, что он по-своему «читал» и трактовал творчество ирландского писателя. Джойс логично вписывался в теорию коммуникации Маклюэна, его романы и рассказы служили материалом для новых идей и концепций ученого.

Экспериментальная поэтика Джойса была постоянным источником для проб и экспериментов М. Маклюэна. Следует отметить, что Маклюэн не был единственным исследователем, который рассматривал творчество Джойса в сравнении с разными средствами коммуникации, видами искусства, музыкой (Д. Кейдж), живописью (П. Пикассо), кинематографом. Это свидетельствует о том, что писатель сделал открытия не только в своей области – литературе, но и создал определенное направление в искусстве, технике, которое может быть использовано и в других сферах культуры.

Синтетичность характерна для творчества канадского ученого. Его работы интересны представителям разных отраслей знаний – от философии и литературы до информационных технологий.

Маклюэн сделал значительный вклад в исследование Джойса – писателя, которого каждый понимал и трактовал по-своему.

Литература модернизма оказала огромное влияние на Маклюэна. Творчество Э. Паунда, Т.С. Элиота, Д. Джойса он считал инновационным и полагал, что оно развивалось в унисон с современными массовыми коммуникациями: кинематографом, печатными и электронными СМИ. Ученый полагал, что цитаты из художественных произведений писателей-модернистов могут быть иллюстрациями для объяснения процессов, происходящих в сфере медиа, поэтому в своих работах по проблемам коммуникации Маклюэн постоянно ссылается на Паунда, Элиота и Джойса.

Характерные для литературы модернизма приемы присущи и стилю Маклюэна: нелинейная подача материала, парадоксальные и даже шокирующие суждения, апокалептические предсказания (конца книжной культуры), неожиданные аналогии и сопоставления, метафоры и каламбуры. Наиболее ярко модернистский стиль проявился в «Механической невесте» и «Понимании средств коммуникации». Литература модернизма – один из ключей к пониманию идей и концепций канадского коммуникативиста.