Оборот, заменяющий на Западе более откровенную формулу "сколько у тебя денег?", в советские времена вызывал настоящие вулканические извержения презрения и сарказма. Это был один из достаточно немногочисленных случаев, когда установки официальной пропаганды полностью сливались с мнением, откристаллизовавшимся в массовом сознании.
Когда сейчас люди, марширующие под красными знаменами, заявляют, что мы (советские) были равнодушны к деньгам, не продавались и не покупались, а вся эта скверна прилипла к нам только после разрушения коммунистического режима, то они либо плохо помнят времена своей молодости, либо элементарно говорят неправду. Даже в идеологических клише не ставилось цели упразднить или опорочить "материальный стимул", как именовалось желание иметь больше денег, - следовало всего лишь задвинуть его на задний план. А уж в реальной жизни, если вспомнить беспристрастно, всегда существовала зримая черта между бедными и богатыми, всегда были люди, выделявшиеся нестандартным отношением к деньгам. Попадались среди моих пациентов, например, такие, что жили очень скромно, плохо одевались, скудно питались, но при этом на сберкнижке у них накапливались колоссальные суммы. И наоборот - моты и расточители, тратившие больше, чем зарабатывали, и половину жизненной энергии употреблявшие на улаживание своих финансовых обязательств (на эту тему даже родился прелестный анекдот - про человека, который свел двух своих постоянных кредиторов и сказал им: "Слушайте, меняйтесь деньгами сами, при чем тут я?").
В компаниях, куда я был вхож, существовали совершенно разные нравы. В одной, если мы шли, допустим, в кафе, было принято, чтобы всю программу оплачивали те, кто нынче при деньгах, и никого не смущало, что при этом кто-то угощается даром. В другой же расходы скрупулезно подсчитывались и делились на всех поровну, и если возникал конечный долг, считалось обязательным погасить его к следующему разу. В репутации человека, как я теперь припоминаю, всегда важное место занимало, как ведет он себя в денежных вопросах: скуп или щедр, широк или расчетлив, и если теперь говорят, что мы все в ту эпоху "постоянно перехватывали друг у друга десятки до зарплаты", то это тоже неправда: не все перехватывали и далеко не у всех, в каждом коллективе были люди, к которым никто и не подходил с подобной просьбой, настолько хорошо было известно, что отойдешь ни с чем, да еще и с испорченным настроением.
Но вот что есть бесспорная истина - мерить достоинства человека его деньгами, переносить финансовые преимущества на оценку личности нашей ментальное™ - было совершенно чуждо. Оба эти фактора существовали поврозь, неравноправно - понятие "хороший человек" весило неизмеримо больше, чем "человек богатый", - но главное, что они никогда и ни в чем не пересекались. Как говорится в студенческой присказке, мухи отдельно, котлеты отдельно. Я не помню ни одного случая - ни в Москве, ни, подавно, в Сибири, ни в интеллигентной, ни в пролетарской среде, - чтобы наличие "серьезных денег" поднимало человека выше положения, которое завоевывалось его умом, порядочностью, уживчивостью и другими личными качествами. Исключением, пожалуй, оставались сферы, как мы теперь сказали бы, полукриминальные, где истинным мотором всей деятельности было "извлечение нетрудовых доходов", то есть в извращенной, эмбриональной форме присутствовал капитализм. Торговля, отдельные виды производства, сервиса... Но и там по большей части добавочный вес человек получал не за счет денег, как таковых, а благодаря своей исключительной ловкости, изворотливости, смелости и, естественно, власти, ее объему, ее масштабу - благодаря чему деньги к нему и шли. Даже в этих специфических сферах советского общества вопрос о том, кто сколько стоит, был бы бессмыслен - хотя бы потому, что масштабы собственности тщательно скрывались от своих и маскировались перед посторонними, о них судили лишь по догадкам и слухам.
И вот теперь мы не подошли еще, но медленно и неотвратимо подходим к тому, что в иных точках земного шара давно уже воспринимается как естественный закон жизни: не только социальный статус, но и все чисто человеческие оценки, все восприятие личности складываются в прямой зависимости от наличия или отсутствия денег. Отслеживать этот процесс трудно (не в одночасье ведь происходит смена базовых опор мен-тальности), но чрезвычайно интересно.
Восстанавливая в памяти события последних лет, я вижу странной конфигурации дугу, по которой они двигались. От удивления, естественного при появлении нового социального типа, - к негодованию ("воры, бандиты!"), от любопытства - к яростному протесту со стороны одних и такому же напряженному желанию войти самим в этот круг, проявляемому другими... Большие деньги, как я уже говорил, обладают способностью оказывать колоссальное психологическое давление. Вы не в силах их не замечать, находясь рядом, и не можете полностью контролировать свою реакцию. И все же до самого недавнего времени они скорее вредили репутации своих хозяев, нежели поднимали ее, и шквал анекдотов про "новых русских" - тупых, ограниченных, необразованных, даже не люден, строго говоря, а каких-то человекообразных, - самое наглядное тому свидетельство. Вспоминаю десятки читанных и виденных мною по TV интервью с банкирами, предпринимателями, "фирмачами". В каждом, при всем разнообразии тем и сюжетов, так или иначе отыгрывался один непременный ход: доказать, что, условно говоря, "и крестьянки чувствовать умеют", то есть что стереотипный образ мужика с тремя извилинами к данному персонажу никакого отношения не имеет, а, наоборот, он развит, умен, начитан ничуть не меньше среднего интеллигента.
И только в самое последнее время появились признаки (и то пока только признаки) большого поворота в сознании: вес денег начинает автоматически приплюсовываться к моральному весу богатого человека, как и наоборот - не подкрепленное деньгами достоинство становится эфемерным и скорее умозрительным. Впрочем, о том, что мудростью бедняка пренебрегают и слов его не слушают, сказано еще у Екклезиаста.
Не кто-нибудь на моих глазах, а я сам прежде недоумевал: как можно приплетать деньги к оценке человеческой личности? Вот картинка рисуется мне - некто, да хоть и я сам, за рулем "мерседеса". Второй образ - тот же человек в старом "жигуленке". И третий - он же садится в автобус, поскольку машины у него нет. Транспортные средства в этих трех вариантах разные. Но человек, он-то, как мы привыкли думать, не меняется при этом! Он остается тем же, кто он есть, - со своим духовным миром, характером, интеллектом, энергетикой, с сильными и слабыми свойствами натуры...
В том-то и дело, что нет! Я в "мерседесе" и я в автобусе - явления не полностью идентичные. Иным делается, прежде всего, взгляд на меня окружающих; но что-то неуловимо меняется и во мне самом. Моя цена возрастает. Как ни цинична эта формула, точнее не скажешь!
Мне захотелось разобраться - как, за счет чего это происходит.
Прожив жизнь в мире дефицита, в постоянных гонках за тем, что было нам необходимо, но что лишь с большим трудом удавалось получить, мы и значение денег сводим прежде всего к тому, что на них можно купить. Не случайно первым, чем возвестили о себе в нашей жизни новые большие деньги, были автомобили. Тачки! Иномарки! Только что сошедшие с конвейеров и подержанные, законно приобретенные и несущие в своем недавнем прошлом загадочную криминальную повесть, они в устрашающем, невиданном количестве заполонили улицы, выстроились во дворах и тупичках, дали занятие тысячам людей, смягчая всплеск безработицы: продавать их и перепродавать, ремонтировать и перекрашивать, угонять и возвращать законным владельцам. Автомобиль был пламенной, часто несбыточной советской мечтой, - и деньги прежде всего продемонстрировали нам этот свой волшебный дар: осуществлять заветные желания, действуя как бы посланцем благосклонной судьбы. Вам не нравится ваше жилище? Не надо ждать два-три десятилетия, как всегда у нас было, - деньги позволяют в несколько дней стать владельцем именно такой квартиры, какая вам долго снилась. Вы с завистью рассматриваете картинки в модных журналах? Деньги обеспечивают возможность завести точно такой же гардероб. Мечтали о путешествиях? Выберите точку на глобусе и произнесите заветное слово "хочу" - очнетесь уже на месте. Короче, то, чего у нас не было, отсутствие чего мы давно уже болезненно ощущали - а именно разнообразных, продуманных на все вкусы потребительских благ, - и связалось прежде всего с образом, с самим понятием больших денег.
Но пока одни насыщали давний голод, а другие жадно и ревниво следили за этим, стали проявляться и другие, не менее важные последствия обладания деньгами. Власть. Престиж. Привилегии. Сила, способность действовать, оказывать влияние на других, сопротивляться любым давлениям со стороны. И как в магическом зеркале, те же свойства, но только со знаком "минус" - слабость вместо силы, беспомощность вместо власти, зависимость вместо права навязывать другим свои решения - начали срастаться с представлением о том, что такое - отсутствие денег.
Внезапно обнаружилось, что деньги ускоряют ток крови во всех частях общественного организма, способствуют завязыванию бесконечного числа социальных связей. В советское время у нас была одна универсальная форма организации по поводу любых проблем - очередь. Многочасовая - в магазине, за едой и ширпотребом, многолетняя - чтобы купить машину или получить жилье. В очередях знакомились, общались, узнавали последние новости, обменивались житейским опытом. Очередь уравнивала всех: академик и водопроводчик, офицер и певец утрачивали в ней все отличительные признаки, свойственные роду занятий и месту в общественной иерархии. Когда же появились деньги, а вместе с ними возникла масса вопросов по поводу того, как их употребить - потратить? поместить на хранение? куда-то вложить? - каждый шаг оказался связан с необходимостью вступить во взаимодействие с десятками людей, которых до сего дня мы не знали и столкнуться с которыми шанс был невелик. Даже не совершая конкретных шагов, а еще только обдумывая их, пытаясь разобраться и, следовательно, ища себе консультантов и советчиков, мы уже раздвигаем привычные границы общения, которые у многих ограничены двумя постоянными кругами: дом - работа. И эти многочисленные контакты, сама психическая деятельность по их установлению, поддержанию, развитию вносят немало дополнительных ярких оттенков в сложившийся мир нашего "Я".
Здесь самое время отметить еще одну феноменальную особенность денег - если быть совсем точным, "наших денег", тех, что каждый из нас считает принадлежащими ему.
Разделим для начала пополам лист бумаги и напишем два ряда слов. Слева - "мои знания", справа - "мои книги". Слева - "моя любовь", справа - "моя любимая женщина". Слева - "мой гнев", справа - "мой враг". Сразу бросится в глаза: между левым и правым списком невозможно провести четкую границу, наподобие государственной. Наш духовный мир и материальный, вещественный мир, окружающий нас, наши чувства и объекты этих чувств, живые, автономно существующие, независимо от нашего отношения к ним люди, - все это теснейшим образом переплетено, взаимообусловлено. И все же мы можем безошибочно отделить то, что существует вокруг нас, как элементы окружающего мира, от того, что происходит внутри нас. Хотя бы по одному жестокому, но, увы, непреложному признаку: то, что внутри, исчезнет в ту же секунду, когда прервется нить нашей земной жизни. Наш интеллект, наши чувства... А то, что вне нас, никуда не денется и после нашей смерти. Люди, с которыми мы так или иначе связаны, предметы, формирующие среду нашего обитания, - все это останется, сохранит свое место и будет дальше исполнять свое предназначение в великом кругообороте жизни.
Деньги бесспорно относятся к ряду объектов, существующих вне человека. Достаточно подумать о том, как они приходят к нам (прежде всего, имеется в виду наличность, но и то, что стоит за цифрами на банковских счетах, тоже укладывается в эту наглядную схему) и как от нас уходят. Представить себе долгий, извилистый путь денег, не случайно привидевшийся нам в образе бесконечно длинной, неторопливо текущей реки. Нас не станет, а деньги наши останутся, перейдут в наследство детям либо вольются в какой-нибудь общественный фонд...
Но если мы вспомним, как остро реагируем на все, что происходит с нашими деньгами, как неадекватны наши эмоции реальным последствиям, сопровождающим денежные удачи или потери, придется признать: мы воспринимаем свои деньги как нечто, составляющее частицу нашего "Я".
Психология уже немалое время бьется над разрешением этой необъяснимой на первый взгляд проблемы. Появилось немалое число концепций. Одну из них, "теорию собственного "Я", выдвинул основатель американской психологии Уильям Джеймс (William James). Мне же наиболее убедительной представляется теория самосистемы (self-system) Дональда Снигга (Donald Snygg) и Артура Комбса (Arthur S. Combs), замечательной пары исследователей-гуманистов.
Нарисуем две концентрические окружности - маленькую и большую. Так мы обычно изображаем схематически атом или биологическую клетку... Схема Снигга и Комбса тоже рисует атом, клетку, элементарную частицу земного населения, имя которой - человек. Маленький кружочек естественно посчитать его ядром: это он сам, или его личность, все то, что охватывается местоимением "я". А большой круг очерчивает ту часть внешнего мира, с которой "Я" состоит в контакте: вещи, люди, концепции, события, входящие в зону, на которую распространяется понятие "мое". Моя семья, моя работа, мои друзья, моя страна...
Чем теснее связь, тем меньше расстояние до этого объекта от ядра. На внешней границе большого круга располагаются самые дальние, по отношению к которым "мое", "мои" могут казаться чисто условными терминами. К примеру, "мои земляки". Я действительно ощущаю как нечто вполне реальное свою причастность к многомиллионному множеству, именуемому москвичами или жителями столицы, в определенных ситуациях (во время выборов, референдумов) это может повлиять на выбор линии поведения, а если судьба занесет меня далеко-далеко от родного города, то там встреча с москвичом вообще может получить поворотное значение. А в обычных условиях - что такое "мои земляки"? Миллионы чужих мне людей, которых я не знаю ни в лицо, ни по имени, представляю себе в виде огромных, безликих, суетливо перемещающихся толп.
А вот если я скажу: "моя дочь", "мои внуки" - мы сразу почувствуем, что располагаться они должны где-то вблизи от ядра, буквально рядом. И биологически, и психологически мы составляем одно целое, я воспринимаю их проблемы как свои собственные... Хотя полного растворения, естественно, не происходит никогда.
Вот в такой же позиции, когда существующую дистанцию почти невозможно рассмотреть, чуть ли не сливаясь, а временами, возможно, и сливаясь со структурами личности, стоят наши деньги.
Правда, их положение динамично, они перемещаются внутри большого круга, изменяя расстояние от ядра. Представьте, предлагает читателям автор популярной работы по психологии денег, вышедшей в США, что вы решаете перечислить денежный взнос в адрес благотворительной организации. Пока вы обдумываете эту идею, деньги полностью остаются вашими. Даже заполнив (но не отослав) чек, вы всего лишь отодвигаете их от своего "Я" в сторону границы большого круга. Вы уже почти распрощались с этой суммой, но она все еще ваша, не поздно передумать. И потом, исполнив все формальности, вы не сразу теряете интерес к деньгам, другими словами, они остаются внутри черты: нет-нет да и приходит вам в голову мысль, как будет потрачен ваш взнос, не воспользуется ли ими кто-нибудь из аппарата благотворительной организации в своекорыстных целях... И только когда пройдет время и этот эпизод выветрится из памяти, деньги окончательно покинут пределы вашей self-system, или вашего "Я".
Наши self-system, самосистемы, - это уникальные версии реальности. Даже на примитивном графике, который мы попытались вычертить, хорошо видно, как интегрируется наш индивидуальный опыт, наши мнения и взгляды - с опытом и взглядами множества людей, вовлеченных в поле само-системы. Никто не функционирует полностью самостоятельно, независимо от других. Можно даже сказать, что каждая self-sys-
tem - это производное от других систем, с которыми она сохраняет самую тесную связь. Мы просто не в состоянии пропустить через свой личный опыт все, с чем сталкиваемся в жизни, следовательно, хотим этого или нет, вынуждены пользоваться большими объемами "вторичной информации".
Забавный напрашивается пример на эту тему. Пока в Москве, подобно гигантскому спруту, разворачивал свою систему обольщения жульнический фантом МММ, я был далеко - за океаном. Когда я приехал, до краха оставались считанные дни. Но никто этого не знал, и именно на финишной прямой ажиотаж достигал высшей точки кипения. Не успел я прийти в себя после смены часовых поясов, на меня обрушился приятель: "У тебя есть деньги? Нет? Тогда займи, возьми под залог - через неделю расплатишься. Чем больше достанешь, тем лучше!" Неловко признаваться, но я готов был послушаться. После долгого отсутствия собственного мнения у меня не было и информации не было, чтобы его сформировать. Все бегут, и ты бежишь - великий инстинкт человеческого стада, сопротивляться ему почти невозможно. Да еще с нашей специфической закаткой, с пожизненным опытом стояния в очередях, занять место в которых было необходимо не только у нужных дверей, но и в нужное время... Короче, я был обречен стать одним из обманутых вкладчиков. Спасла привычка перепроверять любую информацию, рожденная не столько бытом, сколько научными занятиями. Я позвонил почти что наугад и услышал в трубке скептический голос еще одного давнего знакомого: "Подноготная этой конторы мне неизвестна, но уж слишком много шума, это подозрительно. На твоем месте я бы не спешил". Слово прозвучало против слова, ничуть не более весомое само по себе, но оно было сказано человеком, которому я больше доверял. И это все решило.
В мимолетном эпизоде, лишь случайно, по ассоциации всплывшем в памяти, ясно отразилась наша зависимость от мнений других людей, в особенности же мнений, касающихся нас самих. Чужие оценки, чужие суждения, чаше улавливаемые интуитивно, чем услышанные "в лоб", непрестанно шлифуют наш самоимидж - образ самого себя, создаваемый на протяжении всей нашей жизни. Ось бесчисленного множества житейских драм зиждется на том, поддерживают окружающие представление человека о самом себе или его опровергают. Какую роль отводят они ему в бесчисленных "сценариях", разыгрываемых на подмостках повседневности? Ищут общения с ним, или всего лишь мирятся с его присутствием, или, того хуже, игнорируют его? Кто берет верх в спонтанно рождающихся дискуссиях, столкновениях интересов и намерений - окружающие над человеком или он над ними? Главный приз за победу в этих необъявленных, а часто даже не зафиксированных сознанием поединках - крепнущая броня самоуважения, которое гарантирует целостность личности.
В этих играх деньги играют особую роль. При прочих равных условиях одобрение со стороны других скорее получит тот, у кого их больше, - ведь и более солидная зарплата, и более весомый артистический гонорар, и более крупная прибыль в конечном счете воспринимаются как свидетельство большой общественной значимости, непреходящей ценности того, за что следует это денежное вознаграждение. Смешная присказка "лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным" находит неожиданно точное подтверждение в ходе массовых опросов, проводимых Институтом Гэллапа и другими исследовательскими центрами: люди, получающие высокие доходы, более счастливы, оптимистичны, спокойны, более терпимо относятся к окружающим. Даже кровяное давление можно увязать с показателями финансового благополучия! "У тебя все в порядке, - сигналят человеку многозначные цифры на его банковских счетах. - Ты заслуживаешь уважения. Ты достаточно много стоишь!"
Отсюда же - психологическое иго, которое придавливает проигравших в тех "денежных играх", которые мы все играем с обществом. Разочарование перерастает в депрессию, депрессия, усугубляясь, принимает вид апатии, и исчезают шансы вывернуться из трудного положения, переломить ход судьбы. "У меня мало денег" читается беспощадным внутренним зрением как "цена моя крайне невелика". Любые попытки обернуть эту жесткую констатацию в свою пользу: "я беден, но честен", "я служу более высоким ценностям, чем эти презренные деньги", "я презираю богачей и ни в чем не хочу им уподобляться" - любые такие попытки, принося сиюминутное облегчение, лишь усиливают, делают безвыходным генеральный конфликт личности с законом, действующим в обществе. Хроническим становится состояние, в котором смешиваются обида, подозрительность, готовность к ежеминутным вспышкам мелочной раздражительности - постоянного и бессильного бунта против судьбы (или социальной системы?), определившей человеку эту оскорбительно низкую цену, с которой он не может согласиться, но которую не в состоянии и переназначить.
Я много размышлял над этим феноменом, наблюдая за жизнью русских эмигрантов в Израиле и США. О тех, кто сумел адаптироваться, найти приемлемую работу, то есть не просто обеспечить себе достойный уровень проживания, но прежде всего подтвердить, что цена его достаточно высока, речи нет. Я говорю о многочисленной категории "повисших" на системах социального вспомоществования. Если считать мерилом благополучия материальную обеспеченность, то многие из тех, с кем мне случалось беседовать, вправе отметить большой скачок вверх по сравнению с тем, как жили "в Союзе" они сами и как до сих пор живут в России, на Украине, в Белоруссии, не говоря уж о кавказских или среднеазиатских государствах, их родственники и друзья. Вполне приличные квартиры, наполненные всякой всячиной, которая делает быт удобным и приятным, никаких проблем с питанием, ничего, что угрожало бы стабильности существования в будущем. Почему же даже в тех случаях, когда я не слышал жалоб (а нередко приходилось знакомиться с длиннейшими списками всевозможных претензий), и сами эти фигуры, и атмосфера вокруг них казались окутанными какой-то неизбывной печалью? Долгое время я приписывал это двусмысленности самого положения эмигрантов: существовать за счет чужой милости, не иметь поля самостоятельной активной деятельности - на нормального человека это действует угнетающе. Я и теперь считаю это одним из главных зол эмиграции из бедной страны - в богатую. Однако с той поры, как я углубился в психологию денег, стала приоткрываться главная, решающая причина душевного упадка, часто сопутствующего эмиграции. Сколько бы ни пытался уехавший актуализировать представление о своем бывшем окружении, о тех самых родственниках, друзьях, земляках, от которых он так удачно оторвался, оставив их прозябать в бедности и скудности, - жизнь все равно диктует свое, и пусть он почти не соприкасается с коренными обитателями нынешней страны проживания, пусть зачастую даже их языком владеет слабо - все равно они теперь составляют его окружение. Что бы ни внушал он себе, он играет теперь по их правилам, по их стандартам и меркам, и это обрекает его на роль раз и навсегда проигравшего, без малейшей надежды когда-либо взять реванш. Его денежные возможности, в российских условиях имеющие вполне приличный вид, там (даже в Израиле, а в США и подавно) выглядят жалко, нищенски. И сколько бы ни старался бывший наш гражданин убежать от безжалостной реальности, в душе у него постоянно звучит на мотив похоронного марша: "Это не денег у тебя мало, это ты сам - ничтожество"...
Деньги - символ. А конкретные деньги - доллары, фунты, рубли это как бы символ внутри символа. Сильная национальная валюта знаменует нашу принадлежность к преуспевающему обществу, ассоциируясь с мировым авторитетом, всеобщим уважением, в итоге - все с тою же властью. Унижение же родных денег вызывает самый болезненный резонанс в личных переживаниях. Конечно, национальную гордость питает многое, от исторической памяти до восхищения красотами природы - перечислять можно бесконечно. Но и тут, как и во всем остальном, деньгам принадлежит особая роль и особое место.
Вряд ли кто-нибудь отдает себе отчет в том, как много в наших персональных неудачах, провалах, даже порой катастрофах зависело от горестной судьбы российского рубля, за которой и следили-то мы без капли сострадания - скорее с сарказмом, с издевкой, с нескрываемым злорадством. Это был "их", то есть советских правителей, крах и позор. Но законы психологии неотменяемы, и все ядовитые насмешки над "деревянными", над "фантиками" бумерангом наносили разрушительные удары по личному достоинству, по ощущению "самоценности" каждого из нас.
Вот почему с особым интересом знакомился я с наблюдениями своих иностранных коллег, прослеживавших на длительных отрезках времени массовые психологические реакции на такие, казалось бы, чисто экономические процессы, как масштабные колебания валютных курсов.
Одним из "китов", на которых покоилось национальное самоуважение граждан США, всегда было неистребимое убеждение в мировом лидерстве доллара, воспринимаемом как модель лидерства их страны в более широком плане. Не подвергалось никакому сомнению, что доллар повсеместно почитается самой надежной, самой уважаемой денежной единицей. В долларах можно расплатиться везде; весь мир испытывает голод, желая иметь побольше долларов. В массовом сознании прочно утвердилось клише, выражающее негативное отношение к иностранцам - "они ничего не хотят, кроме наших долларов". Быть американцем - значило получать доллары естественным, как бы природным путем: за работу, в наследство, в виде прибыли от всевозможных сделок. И уже это определяло превосходство в собственных глазах американцев над всеми неамериканцами, которым доллары могли достаться лишь ценой особых хлопот и ухищрений.
И вдруг, где-то на рубеже 70-х годов, реальность начала меняться. Первыми почувствовали это люди, выезжавшие за рубеж. Уверенной походкой шли они в аэропортах к пунктам обмена валюты, чтобы разменять наличность на первые нужды, и вместо радушной готовности услужить встречали отпор. "Доллары не меняем!" Марки - да, франки - пожалуйста, йены - сколько угодно, а с долларами даже советовать не беремся, что вам делать. Первой реакцией на это был шок, сменявшийся негодованием: "Как смеют эти иностранцы молоть такую чепуху, да еще после всего, что мы для них сделали!" Однако это была, как отмечали психологи, не слишком надежная защита: у всех по-своему, но хваленая непробиваемая броня самоуважения стала обнаруживать заметные трещины, self-system подвергалась нешуточной деформации. Постепенно экономическая ситуация - а следом и психологическая - вернулась в берега. Но люди с чутким слухом отмечают: распространенная прежде поговорка "здоров, как доллар", практически вышла из употребления.
Не только американцам пришлось за последние десятилетия пережить серьезный психологический кризис, связанный с изменением престижа национальных валют. Англичанам, скандинавам, французам тоже не раз выпадали минуты совершенно особенного унижения перед окошечками меняльных контор. Казалось бы, при чем тут унижение? С какой стороны финансовые неудачи моего правительства затрагивают меня лично? Создается определенное практическое неудобство, нужно куда-то ехать с кем-то разговаривать, вместо того чтобы заниматься своими делами или, если ты турист, осматривать достопримечательности - опасности нет никакой, способ превратить свои деньги в местные непременно найдется, и все это понимают. Но нет, травмирует именно ощущение, что это лично тебе, сыну своей страны, плюнули в душу, нанесли удар по одной из самых чувствительных опор твоего самоуважения.
Очень выразительно об этих своих переживаниях рассказала в беседе с психологом одна милая канадская пара. В Канаде американские доллары имеют свободное хождение наравне с канадскими. Приехав в американский штат Орегон, гости из Канады не сомневались, что и здесь им ответят взаимностью. Поведение продавца в магазине, отказавшегося принять в уплату за товар пачечку канадских долларов, показалось приезжим грубым, наглым, вызывающим. Не думаю, что так было на самом деле, отказ, скорее всего, был выражен в достаточно корректной форме, но сам его вопиющий смысл вызвал шок, лишивший двух вполне нормальных людей способности адекватно воспринимать действительность. А ведь это были еще цветочки. Когда канадцы платили на автозаправке за бензин, в пригоршне мелочи оказалась канадская монета. Оператор не потребовал ее заменить, но если все звонкие деньги он ловко ссыпал в специальные ящички кассового аппарата, то эту, "чужестранку", презрительно покрутив в пальцах, выбросил прочь. Гневу супругов не было предела, и теперь мы понимаем почему. На языке символов жест оператора означал, что им, двум немолодым канадцам, было предложено убираться вон из порядочного общества.
Разберем в завершение темы еще одну чисто бытовую на первый взгляд ситуацию. Помимо представления об объемах собственности, формула "сколько ты стоишь" имеет еще один, более актуальный в наших условиях смысл - какую зарплату считаешь для себя нормальной, исходя из общей обстановки и своих собственных профессиональных качеств. Получать меньше - обидно, но об этом и говорить долго нет нужды - испытывать подобное чувство наверняка случалось в жизни каждому- А вот что происходит, если человеку платят существенно больше, чем он реально стоит?
Остроумный эксперимент поставил американский психолог С. Морзе (Stanley J. Morse). Группе девушек-студенток была предложена работа с корректурой, причем для усложнения задания на голову каждой надели звучащие наушники. "Справляетесь?" - спросили у них через несколько минут. "Да, но с трудом: звук мешает сосредоточиться", - ответили испытуемые. Тогда перед каждой девушкой положили вопросник, в котором, кроме всего прочего, она должна была указать сумму, соответствующую затраченному в таких условиях труду. Эти данные были зафиксированы, и когда пришло время объявлять условия оплаты, то половине девушек назначили вознаграждение в соответствии с их пожеланиями, а второй половине - равно вдвое больше. Таким образом, предложенную работу эта группа выполняла, заранее зная, что каждой будет сильно переплачено. Потом экспериментаторы попросили всех еще раз оценить, насколько трудно справиться с заданием, ну и разумеется, тщательно проверили качество вычитки корректур.
Оказалось, что девушки, которым было переплачено, поработали серьезнее и старательнее, они нашли намного больше ошибок, чем их подруги, составившие контрольную группу. Обнаружился также заметный раскол во мнениях о сложности задания: получившие больше денег, чем следовало, сочли его чрезвычайно трудным, остальные - достаточно простым.
Что же произошло? По-видимому узнав о предстоящем получении относительно большой суммы, каждая девушка неосознанно изменила свое отношение к заданию: раз больше платят, чем она ожидала, так, наверное, это не зря, работа предстоит более трудная, чем поначалу ей показалось! Такой вывод, безусловно, укрепляющий чувство самоуважения, в то же время заставил испытуемых более критично отнестись к себе. Вот почему они работали более старательно и продуктивно. А в дальнейшем у них и выхода другого не осталось, как подчеркивать затраченные усилия, ибо в противном случае получалось бы, что часть денег им заплатили просто зря.
Как показали исследования других психологов, особенно сложной бывает эмоциональная партитура ситуаций с переплатой в тех случаях, когда они разворачиваются публично. Нельзя сказать, что все подряд проявляют лицемерие, говоря одно, а думая другое, и все же некая раздвоенность наблюдается. Если нет возможности доказать себе и другим, что никакой переплаты не было и полученные деньги действительно заработаны, людям свойственно демонстрировать смущение, недовольство, чуть ли не готовность протестовать. Ведь в жизни обычно переплата означает, что кому-то другому, наоборот, недоплатили и вы оказываетесь в положении человека, присвоившего чужие деньги! Это не фальшь, это реакция, возникающая в ответ на ожидания, поскольку мораль предписывает нам испытывать именно такие чувства. Но если техника эксперимента позволяет заглянуть глубже, туда, где моральные предписания не имеют никакой силы, то там не улавливается ни малейшего смущения или недовольства. "Я стою этих денег; я всегда догадывался, что цена моя достаточно высока" - вот истинный голос нормального, ничем не ущемленного самоуважения, и вам просто не по силам назвать такую сумму, перед которой бы он спасовал.
Глава 3. Человеческое измерение
|
3. Дети и деньги
|
|
|
|
| |
Скачать 2.47 Mb.