рппо. Херберт Фрэнк. Дюна (Книги 1-3) - royallib.ru. Книга первая дюна
 Скачать 1.43 Mb.
|
|
- И что собирались делать с ним Атридесы? - Это следует, из тех суровых испытаний, которым подвергались рекруты. Барон с сомнением покачал головой. - Уж не Свободных ли вы имеете в виду? - Именно их. - Ха! Зачем же было тогда предупреждать Раббана? После разгрома, учиненного сардукарами, и после репрессий Раббана Свободных осталось не больше горсточки. Хават молча посмотрел на него. - Не больше горсточки! - повторил барон. - Только в прошлом году Раббан убил их шесть тысяч! Но Хават молчал. - А годом раньше число убитых составляло девять тысяч, - сказал барон. - И сардукары, прежде чем уехать, отчитались почти за двадцать тысяч. - А сколько потеряли за последние два года войска Раббана? - спросил Хават. Барон потер подбородок. - Ему, конечно, пришлось вести усиленную вербовку. Его агенты давали весьма экстравагантные обещания и... - Скажем, тридцать тысяч для круглого числа? - спросил Хават. - Такая цифра, пожалуй, чересчур велика. - Совсем наоборот, - не согласился Хават. - Я, подобно вам, могу читать в докладах Раббана между строк. И вам, конечно, должны быть понятны мои отчеты о полученных от наших агентов сведениях. - Арраки - суровая планета, - сказал барон. - Потери от бурь могут... - Мы оба знаем, сколько списывается на бури, - возразил Хават. - Что из того, если мы потеряли тридцать тысяч? - жестко спросил барон. Его лицо потемнело от прилившей крови. - По вашим собственным подсчетам, - сказал Хават, - он убил пятнадцать тысяч более чем за два года, потеряв при этом в два раза больше людей. Вы говорите, что сардукары отчитались еще в двадцати тысячах. Я видел отчет по их возвращении из Арраки. Если убили двадцать тысяч, то их потери составили пять человек к одному. Почему вы не хотите посмотреть этим цифрам в лицо, барон, и понять, что они означают? - Это твоя обязанность, ментат, - нарочито ледяным тоном проговорил барон. - Что же они означают? - Я давал вам цифры, сообщенные Дунканом Айдахо после посещения им сьетча, - сказал Хават. - Они выверены. Имей они даже двести пятьдесят сьетчей, их население должно составлять около пяти миллионов. По моим подсчетам, у них по крайней мере в два раза больше общин. На такой планете вы только зря тратите свои людские резервы. - Десять миллионов, - Щеки барона дрогнули от изумления. - По меньшей мере. Барон поджал жирные губы. Похожие на бусинки глаза, не мигая, уставились на ментата. "Действительно ли таковы его расчеты? - размышлял он. - Как такое могло пройти незамеченным?" - Мы не нанесли им сколько-нибудь существенного ущерба, - сказал Хават. - Мы лишь уничтожили некоторое количество наименее выносливых особей и сделали сильных еще более сильными - точно так же, как на Салузе Второй. - Опять Салуза Вторая? - взревел барон. - При чем тут планета-тюрьма императора? - Человек, выживший на Салузе Второй, становится жестче, чем большинство других людей, - сказал Хават. - А когда к этому прибавляется превосходная военная подготовка... - Чепуха! Судя по вашим доводам, вы считаете, что я могу принимать Свободных в солдаты после тех репрессий, которым они подвергались со стороны моего племянника? Хават холодно проговорил: - Разве вы не подвергаете репрессиям некоторые ваши отряды? Репрессии имеют и положительную сторону: ваши солдаты лучше многих других. Будучи солдатами барона, они все время помнят об острастке. Барон молчал, не отводя взгляд от ментата. Новые возможности?.. Не дал ли Раббан в руки дома Харконненов мощное оружие, сам того не предполагая? Наконец он спросил: - Как же можно быть уверенным в лояльности таких рекрутов? - Я бы разбил их на небольшие отряды, не больше взвода, - сказал Хават. - Я бы перестал притеснять их и изолировал бы от обучающих кадров, состоящих из людей, которые знают их подноготную, преимущественно таких, которые пережили ситуацию преследования. Потом я внушил бы им мистическую мысль о том, что их планета на самом деле была тайным местом воспитания сверхсуществ, подобных им. И в то же время я показал бы им, что могут заработать подобные сверхлюди: богатая жизнь, красивые женщины, красивые дома... все, что пожелаешь. Барон согласно кивал: - То, что имеют у себя дома сардукары. - Рекруты со временем начинают верить, что место, подобное Салузе Второй, почетно, поскольку оно произвело на свет их - элиту. Рядовые сардукары во многих отношениях ведут такую же жизнь, что и члены Великих домов. - Что за мысль! - прошептал барон. - Вы начинаете прозревать, - сказал Хават. - Где же это началось? - спросил барон. - А откуда берет начало дом Коррино? Были ли на Салузе Второй люди до того, как император послал туда первую партию заключенных? Бьюсь об заклад, что даже герцог Лето, ваш сводный кузен, не задумывался над этим. Задавать подобные вопросы рискованно. В глазах барона засветилось понимание. - Тайна Салузы Второй тщательно охраняется. Используется любая выдумка, чтобы... - А что там скрывать? - вставил Хават. - Что у падишаха-императора есть планета-тюрьма? Это и так всем известно. Что у него есть... - Граф Фенринг! - выдохнул барон. Хават замолчал, озадаченно глядя на барона. - Что "граф Фенринг"? - Несколько лет назад, - припомнил барон, - этот имперский хлыщ прибыл на день рождения моего племянника в качестве официального наблюдателя и для того, чтобы... мм... чтобы завершить деловые переговоры между императором и мной. - И что же? - Я, помнится, сказал что-то насчет создания планеты-тюрьмы на Арраки. Фенринг... - Что же, буквально, вы сказали? - спросил Хават. - Это было довольно давно и... - Мой господин барон, если вы желаете извлечь из моего служения вам пользу, вы должны снабдить меня соответствующей информацией. Записывался ли этот разговор? Лицо барона потемнело от гнева. - Ты дотошен, как Питер! Я не люблю... - Питера с вами больше нет, мой господин, - сказал Хават. - Кстати, что с ним случилось на самом деле? - Он стал слишком много себе позволять! - фыркнул барон. - Вы уверяли меня, что не бросаетесь полезными людьми, - сказал Хават. - Собираетесь ли вы и дальше запугивать меня бесполезными угрозами и посулами? Мы обсуждали, что вы сказали Фен рингу. Барон с трудом овладел собой. "Придет время, и я припомню, как ты вел себя со мной!" - подумал он. - Одну минутку, - сказал барон, возвращаясь памятью к встрече в большом холле. Это помогло ему отчетливо вспомнить то, что происходило в тот день в конусе молчания. - Я сказал что-то насчет другого решения проблемы Арраки и о том, что планета-тюрьма императора вдохновляет меня на соперничество с ним. "Ведьмина кровь!" - выругался про себя Хават. - А что сказал Фенринг? - Именно тогда он начал расспрашивать меня о тебе. Хават откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. - Так вот почему они начали следить за Арраки, - сказал он. "Что ж, что сделано, то сделано". Он открыл глаза. - Теперь они, должно быть, наводнили шпионами всю планету. Два года? - Но мое невинное предположение конечно же не могло... - В глазах императора ничто не может быть невинным! Каковы были ваши инструкции Раббану? - Они заключались лишь в том, чтобы заставить Арраки бояться нас. Хават покачал головой. - Теперь у вас есть два выхода, барон. Вы можете перебить всех туземцев или... - Потратить на это все силы? - А вы предпочитаете, чтобы император и Великие дома, которые пойдут за ним, примчались сюда и вычистили весь Гъеди Прайм, как перезрелую тыкву? Барон внимательно посмотрел в лицо ментата: - Они не посмеют! - Вы уверены в этом? Губы барона дрогнули. - Что вы предлагаете? - Оставить в покое вашего дорогого племянника Раббана. - Как оставить... - барон непонимающе уставился на Хавата. - Не шлите ему больше людей и вообще никакой помощи. На его послания отвечайте, что слышали о его ужасных способах правления на Арраки и намерены при первой же возможности поправить дело. Я устрою так, что некоторые ваши послания попадут в руки имперских шпионов. - Но как быть со спайсом, с годовым доходом, с... - Требуйте свою часть, но будьте умеренны в своих требованиях. Запросите у Раббана твердо установленную сумму. Мы можем... Барон протестующе поднял руку. - Но как я могу быть уверенным в том, что мой вечно недовольный племянник не... - На Арраки еще остались наши шпионы. Сообщите Раббану, что он или соглашается на ту долю спайса, которую вы для себя установили, или будет смещен. - Я знаю своего племянника, - сказал барон. - Такие меры заставят его лишь усилить репрессии против населения Арраки. - Разумеется! - воскликнул Хават. - Вам и не нужно, чтобы они прекратились! Вам лишь нужно сохранить в чистоте свои руки. Пусть Раббан создает для вас Салузу Вторую - вам даже не придется посылать ему заключенных: к его услугам все население Арраки. Если Раббан будет преследовать людей, чтобы выколотить из них вашу долю, то императору не нужно будет искать других причин. Для того чтобы подвергать планету мучениям, такой причины вполне достаточно. А вы, барон, ни словом, ни делом не должны показать, что другая причина все же существует. Барон не смог скрыть своего восхищения. - Да, Хават, ты хитрец. Ну а как же мы переберемся на Арраки и извлечем пользу из того, что подготовит Раббан? - Это самое простое, барон. Если с каждым годом вы будете завышать свою долю, очень быстро создастся критическая ситуация. Когда количество продукции резко сократится, вы сможете отстранить Раббана и занять его место... чтобы исправить положение. - Подходяще, - сказал барон. - Но я могу почувствовать себя усталым от всего этого и подготовлю себе замену. Этот другой и подготовит для меня Арраки. Хават испытующе всматривался в круглое лицо собеседника. Наконец он медленно кивнул. - Фейд-Раус! - сказал он. - Вот она, причина теперешних репрессий! Вы и сами хитрец, барон. Возможно, нам удастся соединить оба этих плана. Да, ваш Фейд-Раус поедет на Арраки как спаситель. Он сможет поладить с народом. Барон улыбнулся. И спросил себя: "Интересно, как это стыкуется с собственными планами Хавата?" Видя, что разговор окончен, Хават встал и вышел из комнаты с красными стенами. По пути он думал о тех тревожащих его недомолвках, которые сквозили в каждом донесении с Арраки. Этот новый религиозный вождь, на которого намекал Гурни Хэллек из своего укромного места среди контрабандистов, этот Муаддиб... "Возможно, мне не стоило советовать барону позволить этой религии расцветать пышным цветом? - сказал он себе. - Но хорошо известно, что репрессии создают благоприятную почву для процветания религии". И он подумал о донесениях Хэллека, о военной тактике Свободных. В ней было много от самого Хэллека... и от Айдахо... и даже от него, Хавата. "Выжил ли Айдахо?" - спросил он себя. Это был праздный вопрос. Он еще не спрашивал себя, возможно ли, чтобы смог выжить Пол. Он знал, однако: барон убежден, что все Атридесы мертвы. Ведьма Бене Гессерит была его оружием, как признался сам барон. А это могло означать лишь конец всего - даже собственного сына этой женщины. "Какую же смертельную ненависть она должна была питать к Атридесам, подумал он. - Она сравнима лишь с моей ненавистью к барону. Будет ли мой удар таким же сокрушительным, каким был ее удар?" * * * Чего бы мы ни коснулись, всему присуще одно качество, являющееся частью нашей вселенной, а именно: симметрия, элегантность и грация - качества, которые всегда есть в истинном произведении искусства. Вы можете найти их в смене времен года, в том, как скользят по склонам пески, в строении куста и его листьев. Мы пытаемся воспроизвести эти качества в нашей жизни и в нашем обществе, ища ритмы и формы. Да, можно понимать опасность целиком, до последних деталей. Ясно, что пределы чего бы то ни было сохраняют свою стойкость. При подобной безупречности все движется к смерти. Принцесса Ирулэн. Собрание высказываний Муаддиба. Пол Муаддиб помнил, что он ел что-то с примесью спайса. Он цеплялся за это воспоминание, потому что оно было исходной точкой и, придерживаясь ее, он мог говорить себе, что его мгновенно возникшее знание было только сном. "Я - сцена для происходящих процессов, - сказал он себе. - "Я жертва несовершенного зрения, расового сознания и его ужасной цели". Он не мог отделаться от страха, что преступил пределы своих возможностей, затерялся во времени, где прошлое, будущее и настоящее настолько перепутались, что их стало невозможно отличить друг от друга. Это было нечто вроде усталости зрения, и возникло оно, он это понимал, от постоянной необходимости сохранять в себе предвидение будущего, как род памяти, тогда как память связана с прошлым. "Чани приготовила для меня эту еду", - вспомнил он. Но Чани с их сыном - Лето Вторым - была далеко, спрятанная в одном из новых, содержащихся в строгой тайне сьетчей, в полной безопасности. Или всему этому только еще предстояло случиться? Нет, уверял он себя, ибо Алия Странная, его сестра, уехала туда вместе с его матерью и с Чани - далеко на юг, где солнце было горячим и куда было двадцать тамперов езды. Они отправились в паланкине Преподобной матери, установленном на спине дикого Создателя. Он отвратился мыслями от возможности путешествия на гигантском черве и спросил себя: "Может быть, Алии только еще предстоит родиться?" "Я участвовал в раззии, - припомнил Пол. - Мы совершили вылазку, чтобы освободить воду из тел наших мертвых в Арракине. И я нашел останки своего отца в погребальном костре. Я почтил его память и поместил череп отца в Скалу Свободных, ту, что смотрит на Хверг Пасс". Или это только еще будет? "Мои раны - реальность, - убеждал себя Пол. - Мои шрамы - реальность. Гробница с останками моего отца - реальность". Все еще оставаясь в полудремотном состоянии. Пол вспомнил, что Хара, жена Джемиза, входила к нему без приглашения, чтобы сообщить, что в коридоре сьетча драка. Прежде чем женщины и дети были отправлены далеко на юг, все жили в промежуточном сьетче. Хара стояла у входа во внутреннюю комнату, и черные крылья ее волос удерживались цепочкой из водных колец. Она раздвинула занавеси у входа и сказала, что Чани кого-то убила. "Это было на самом деле, - сказал себе Пол. - Это реальность, а не порождение временных изменений". Пол вспомнил, что выбежал в коридор и нашел Чани, стоящую в коридоре под желтым глоуглобом. На ней было блестящее голубое одеяние с отброшенным на спину капюшоном. Тонкие черты лица застыли в напряжении. Она вложила криснож в ножны. Группа людей поспешно удалялась по коридору, унося труп. И Пол вспомнил, как подумал тогда: "Всегда можно узнать, что несут мертвое тело". Водные кольца Чани, которые она, оставаясь в сьетче, носила на повязанной вокруг шеи ленте, звякнули, когда она обернулась к Полу. - Чани, что это? - Я уничтожила того, кто пришел вызвать тебя на бой, Узул. - Ты его убила?! - Да. Но, возможно, мне следовало бы оставить его для Хары. (И Пол вспомнил, как стоящие вокруг них люди согласно закивали. Даже Хара рассмеялась). - Но ведь он пришел бросить вызов мне? - Ты сам учил меня своему сверхъестественному искусству, Узул. - Конечно! Но тебе не следовало бы... - Я рождена в пустыне, Узул. Я знаю, как пользоваться крисножом. Он подавил гнев и попытался говорить спокойно: - Все это так, Чани, но... - Я больше не ребенок, который охотится в сьетче при свете ручных глоуглобов на скорпионов. Я не играю в игры, Узул. Пол, удивленный непонятной ему яростью, которая угадывалась под внешним спокойствием, пристально посмотрел на нее. - Как боец он ничего не стоил, Узул, - пояснила Чани. - Ради такого, как он, я не стала отрывать тебя от твоих размышлений. - Она подошла ближе, глядя на него исподлобья: - Кроме того, не сердись, любимый... Когда станет известно о том, что бросившему вызов придется смотреть в лицо мне и принять позорную смерть от руки женщины Муаддиба, не много найдется желающих бросить вызов ему самому, - чуть слышно проговорила она... "Да, - сказал себе Пол. - Все так и было. Прошлое было правдивым. Число желающих проверить остроту клинка Муаддиба сошло на нет". Где-то, за пределами мира грез, послышался слабый намек на движение, крик ночной, птицы. "Я грежу, - сказал себе Пол. - На меня повлияла еда со спайсом". И все же его не покидало чувство покинутости. Он спросил себя, не могло ли случиться так, что его Ра-дух унесся в какой-то мир, где, как верили Свободные, он ведет свое истинное существование - в алам алмитал, мир образов, в метафизическое царство, где не действовало ни одно физическое ограничение. И ему был ведом страх при мысли о таком месте, потому что снятие всех ограничений означало исчезновение всех точек опоры. Оказавшись среди метафизического ландшафта, он не смог бы сориентироваться и сказать: "Я есть "Я", потому что я здесь". Его мать однажды сказала: "Свободные разделяются на группы в зависимости от того, как они относятся к тебе". "Теперь я, должно быть, пробуждаюсь", - сказал себе Пол. Ибо это было в действительности - слова, произнесенные его матерью, леди Джессикой, теперь Преподобной матерью Свободных, проходили через реальность. Джессика с благоговением относилась к религиозным связям между ней и Свободными, Пол это знал. Ей не нравилось, что люди обоих сьетчей и грабены воспринимают Муаддиба как ЕГО. И она без устали расспрашивала людей из разных племен, рассылала сайадинских шпионов, собирала воедино их сведения и размышляла над ними. Она цитировала ему аксиому Бене Гессерит: "Когда религия и политика идут в одной упряжке, те, кто ею правит, верят в то, что никто не сможет встать на их пути. Их скачка становится все более безрассудной: быстрее, быстрее и быстрее! Они отбрасывают все мысли о возможных препятствиях и забывают о том, что человек, ослепленный скоростью, видит обрыв лишь тогда, когда уже поздно что-то сделать". Пол вспомнил, как сидел в апартаментах своей матери, во внутренней комнате, где царил полумрак от свисающих повсюду темных занавесей, расписанных сценами из мифологии Свободных. Он сидел там, слушал ее и отмечал, как она вела наблюдения. А делала она это непрерывно, даже тогда, когда ее глаза были опущены. В уголках ее рта появились новые морщинки, но волосы по-прежнему были похожи на отполированную бронзу. В глубине ее широко расставленных зеленых глаз притаилась вызванная спайсом бездонная синева. - Религия Свободных проста и практична, - сказал он. - Ничто, относящееся к религии, не может быть простым, - предупредила она. Но Пол, видевший мрачное будущее, которое все еще угрожало им, почувствовал, как в нем поднимается гнев. Его ответ был лаконичен: - Религия объединяет наши силы. Но дух разлада и противоречий не покидал его весь тот день. Это был день церемонии обрезания маленького Лето. Причины растерянности Джессики были отчасти понятны Полу. Она никогда не признавала его "юношеский брак" с Чани. Но Чани произвела на свет сына Атридесов, и Джессика не сочла возможным отвергать ребенка и его мать. Наконец, шевельнувшись под его взглядом, Джессика сказала: |