История Дипломатии. Ист дипломатии. Составитель Локтионов (копия) (копия). Книга подготовлена издательством Мидгард (СанктПетербург) удк 94(100) ббк 63. 3(0) И90

• Название: Книга подготовлена издательством Мидгард (СанктПетербург) удк 94(100) ббк 63. 3(0) И90
• Анкор: История Дипломатии
• Дата: 02.06.2022
• Размер: 452.84 Kb.
• Имя файла: Ист дипломатии. Составитель Локтионов (копия) (копия).docx
• Тип: Книга; #565528
• страница: 21 из 34

Это было во время первой из четырех войн Франциска I с Карлом V (1521-1526 гг.). Разбитый под Павией и взятый в плен, Франциск I отправил в Константинополь специального посла. Первое посольство оказалось не­удачным. Посол был схвачен и убит в Боснии вместе со своими двенадца­тью спутниками; его бумаги и кольцо короля, знак доверительности по­сланца, были отправлены, кажется, в Константинополь. Великий визирь Ибрагим показывал впоследствии это кольцо, красовавшееся у него на пальце, хвалясь тем, что оно некогда было на правой руке французского короля. Лишь второму послу Иоанну Франджипани удалось дойти до Константинополя и вручить султану письмо французского короля. Оно не сохранилось. Известен лишь ответ Сулеймана: «Ты, француз и король Франции, прислал верного слугу Франджипани ко мне в Порту, которая служит убежищем для монархов. Ты уведомил меня, что неприятель за­владел твоим государством, что ты находишься в настоящее время в тем­нице, и ты просил моего содействия и помощи для возвращения тебе сво-

боды. После того как все это было изложено у подножия моего трона, ко­торый служит защитой для всего мира, моя императорская ученость вникла во все подробности этого дела. Нельзя сказать, чтобы поражения императоров и взятие их в плен были неслыханными событиями; поэтому не теряй мужества и не падай духом. Наши славные предки (да освятит Господь Бог их могилу) никогда не переставали вести войны, чтобы отра­зить неприятеля и приобрести новые владения. И мы шли по их следам... И днем и ночью наш конь оседлан, и мы опоясаны мечом».

До султана дошло и первое письмо, взятое у убитого посла. Оно, как го­ворил визирь Ибрагим, побудило султана предпринять нашествие в Венг­рию. Султан, будто бы из сострадания к Франциску, решил начать войну с Карлом, «обнаружившим дурные намерения». Дело было, конечно, не в сострадании: турецкая феодальная держава сама нуждалась в постоян­ных войнах для содержания своего господствующего класса. После захва­та турками Балканского полуострова Сулейман Великолепный намерен был двинуться дальше в Европу. Письмо Франциска I пришлось весьма кстати. Уже в следующем году войска султана разгромили соединенные чешско-венгерские войска при Могаче в Южной Венгрии, а в 1529 г. под­ступили и к стенам самой Вены. Таким образом, союз Франции с Турцией с необходимостью вытекал из международной обстановки: у Франции и Турции был один и тот же враг - Габсбурги. Союз поэтому и оказался прочным. В 1535 г. был заключен первый договор, который послужил об­разцом для последующих договоров, заключенных Турцией с европейски­ми державами. В секретной части договора имелось обещание поддержи­вать Турцию в ее борьбе с Австрией и Венецией. Франции этот договор

предоставлял торговые льготы, которые позволили ей монополизировать всю торговлю Турции с европейскими странами. Значение этого договора, или первой «капитуляции», определялось односторонними льготами, предоставленными султаном французским купцам и французскому пра­вительству. Из этих льгот впоследствии выросли притязания европей­ских государств сначала на протекторат над своими подданными, прожи­вающими в Турции, а затем и над всеми христианами вообще. Сущность капитуляций Маркс определяет так:

«Капитуляции, это - императорские дипломы, грамоты и привилегии, выданные Портою различным европейским нациям, которыми подданным этих наций давалось право беспрепятственно въезжать в магометанские земли, спокойно заниматься там своими делами и отправлять богослуже­ние. От договоров они отличаются тем важным признаком, что не основы­ваются на взаимности, не обсуждаются совместно заинтересованными сто­ронами и не утверждаются ими на основе взаимных выгод и уступок. На­оборот, они являются одностороннее дарованными льготами, которые, сле­довательно, соответствующее правительство может по своему усмотрению взять назад. И в действительности Порта в разное время уничтожала при­вилегии, данные ею какой-либо нации, тем, что распространяла их и на другие или совершенно отменяла, воспрещая дальнейшее пользование ими. Этот непрочный характер капитуляций превращал их в неиссякаемый ис­точник споров, жалоб со стороны послов и вызывал бесконечный обмен про­тиворечивыми нотами и фирманами, возобновлявшимися в начале каждо­го нового царствования»1.

Той же борьбой Франции с Габсбургами определялись и отношения Фран­ции к Германии или, лучше сказать, к германским князьям. Франция была заинтересована в слабости императора - Габсбурга; она, как говорил ко­роль Генрих II (1547-1559), всегда стояла на стороне «исконной немецкой свободы», т. е. поддерживала протестантских князей против католика им­ператора. Тем самым Франция содействовала политическому ослаблению Империи, чтобы время от времени урывать куски немецкой территории. Основные линии французской политики, которые сделались своего рода аксиомами ее дипломатии, сохранялись и в XVII в., проявляясь в деятель­ности таких ее выдающихся политиков и дипломатов, как Генрих IV и его министр Сюлли, кардиналы Ришелье и Мазарини.
Английская дипломатия в XVI в.
История английской дипломатии в XVI в. значительно отличается от французской. Во Франции абсолютная монархия была сильна как нигде. Наоборот, в Англии, даже в пору наибольшей мощи королевской власти, парламент, где господствовали лорды и торговая буржуазия, не переставал

1 Маркс и Энгельс. Соч. Т. X. С. 8.

существовать, производя давление на королевскую власть и ограничивая ее. Дворянство и буржуазия, которые захватили уже в XVI в. командные высоты в экономике страны, в XVII в. осуществили буржуазную револю­цию; ею б.ыли установлены порядки, которые давали простор дальнейше­му развитию капитализма. В Англии поэтому сам господствующий класс, ясно сознающий свои цели и средства их достижения, вел политику и со­здавал общественное мнение, с которым правительство вынуждено было считаться.

В XVI в., особенно во второй его половине, Англия вела ожесточенную борьбу с Испанией. Эту политику делали не столько короли Англии и анг­лийское правительство, сколько английские корсары, арматоры, купцы и дипломаты. Правительство английской королевы Елизаветы (1558-1603) часто лишь санкционировало то, что делал в частном порядке тот или иной

из ее подданных. Знаменитые корсары, ставшие затем адмиралами флота ее величества, Дрейк, Гаукинс и Рэли грабили испанские флотилии, кото­рые возвращались из Америки с грузом драгоценного металла, врывались в испанские гавани и топили испанские корабли на глазах у жителей. В то же время английские дипломаты вели весьма последовательную политику при дворах европейских государей. Эта последовательность свидетельство­вала о ясном сознании целей, свойственном сильному, идущему в гору гос­подствующему классу. Яркий пример энергии и последовательности анг­лийской дипломатии XVI в. представляет деятельность одного из самых способных английских дипломатов, посла во Франции Уолсингема. Этому дипломату пришлось сыграть решающую роль в трагической судьбе шот­ландской королевы Марии Стюарт. Эта королева была дочерью лота-рингской герцогини Гиз и внучкой Маргариты, дочери английского коро­ля Генриха VII, вышедшей замуж за шотландского короля Якова V Стюар­та. Гизы были ярыми католиками. Впоследствии они стояли во главе като­лической партии, которая учинила во Франции резню протестантов в Варфоломеевскую ночь (1572 г.). Когда в Шотландии началась реформация, Мария как непримиримая католичка была изгнана своими подданными из Шотландии. Она бежала в Англию, отдавшись под покровительство коро­левы Елизаветы. Здесь Мария вскоре сделалась центром заговоров и испан­ских интриг, направленных против Елизаветы и английского протестан­тизма. Так как Елизавета, дочь Генриха VIII от одной из его многочислен­ных жен (Анны Болейн), не признавалась католиками законной королевой, Мария Стюарт сама выступила с притязаниями на английский престол. Но англичане того времени и слышать об этом не хотели. Для них Мария Стю­арт была знаменем католической реакции, представительницей самого страшного врага Англии - Филиппа II Испанского, который тайно руко­водил заговорами против Елизаветы и всюду, на континенте и в самой Анг­лии, поддерживал католицизм. Напуганные этими католическими интри­гами, англичане и английский парламент не раз выносили постановления, воспользовавшись которыми Елизавета могла бы уничтожить свою сопер­ницу. Но королева ограничивалась тем, что держала Марию долгие годы в заключении. На предание ее суду Елизавета решилась только после того, как в 1587 г. было доказано, что Мария - неутомимая заговорщица, убеж­денная, что выйдет из своего заключения не иначе как английской короле­вой. Задачу доказать причастность Марии Стюарт к последнему заговору, имевшему целью умертвить Елизавету, взял на себя английский посол во Франции Уолсингем. Все это он делал по собственному почину и во имя «спа­сения Англии от католицизма и испанцев». Почему именно он взялся за это дело, объясняется просто. Нити заговоров, которые сплетались вокруг Марии Стюарт, вели во Франции к родственникам Марии - Гизам, а Гизы в это время находились на жалованье у врага Англии - Филиппа II Испан­ского. Войдя в соглашение с начальником охраны замка Чарти, в котором в это время содержалась Мария Стюарт, Уолсингем подослал к ней своего человека, некоего Джиффорда, доставлявшего в замок вино и пиво. При­кинувшись горячим католиком и другом Марии, тот взялся лередавать ее корреспонденцию доверенным людям. Корреспонденция была зашифрова­на и передавалась в бочках, в которых Джиффорд доставлял в замок эль. Само собой разумеется, что, прежде чем попасть по назначению, письма вскрывались секретарем Уолсингема Филиппом: он узнал секрет их шиф­ра и содержание писем сообщал Уолсингему. Скоро в руках посла оказался материал, вполне достаточный для обвинительного акта против Марии. Уолсингем дошел до того, что, владея шифром, делал приписки к письмам Марии Стюарт. Так, в одном из писем он от имени Марии спрашивал у заго­ворщиков имена тех, кто должен был в Англии напасть на замок Чарти, освободить Марию и совершить покушение на королеву Елизавету. Эти лица были, по-видимому, известны Уолсингему и раньше, но ему хотелось иметь документальное подтверждение. Данные Уолсингема были основанием для ареста Марии и для ее осуждения. Обе палаты парламента умоляли Елиза­вету, чтобы «за справедливым приговором последовало справедливое нака­зание». Когда Мария была обезглавлена, известие об этом было встречено всеобщим ликованием в Лондоне, который был по этому случаю иллюми­нован. Уолсингем знал англичан, когда вел свою интригу.

3. 
   Дипломатия Московского государства в XVI в.
   

Дипломатия Московского великого княжества при Иване III

Во второй половине XVI в. на международную арену выступает и Мос­ковское государство, сложившееся как национальное целое столетием рань­ше. Первоначально оно носило скромное название Московского великого княжества и представляло собой по форме феодальную монархию. Новое государство, объединившее под своей властью обширные пространства Во­сточной Европы, заняло видное международное положение. Уже в конце 80-х годов XV в. великое княжество Московское представляло собой весь­ма внушительную политическую силу на европейском горизонте. Перед за­падноевропейской дипломатией встала задача - найти ему надлежащее место в той системе государственных взаимоотношений, которая сложилась к этому времени в Европе.

В1486 г. силезец Николай Поппель случайно попал через Литву в Моск­ву. По возвращении он стал распространять молву о Московской Руси и о богатстве и могуществе правящего в ней государя. Для многих все это было новостью. О Руси в Западной Европе ходили до тех пор только случайные слухи, как о стране, подвластной польским королям. «Изумленная Евро­па, - говорит Маркс, - в начале княжества Ивана III едва ли даже подо­зревавшая о существовании Московии, зажатой между Литвой и татарами, была ошеломлена внезапным появлением огромной империи на восточных своих окраинах »1.

В 1489 г. Поппель вернулся в Москву уже как официальный агент гер­манского императора. На тайной аудиенции он предложил Ивану III хода­тайствовать перед императором о присвоении ему титула короля. С точки зрения западноевропейской политической мысли, это был единственный способ легализировать новое государство и ввести его в общую систему за­падноевропейских государств. Но в Москве держались иной точки зрения. Иван III с достоинством ответил Поппелю: «Мы Божиею милостью госуда­ри на своей земле изначала, от первых своих прародителей, и поставление имеем от Бога, как наши прародители, так и мы... а поставления, как напе­ред сего не хотели ни от кого, так и ныне не хотим». В ответной грамоте императору Иван III и титуловал себя «Божиею милостью великим госуда­рем всея Руси». Изредка в сношениях с второстепенными государствами он даже именовал себя царем. Сын его Василий III в 1518 г. впервые назвал себя официально царем в грамоте, отправленной к германскому императо­ру, а внук, Иван IV, в 1547 г. уже торжественно венчался на царство и тем самым с блеском определил то место, которое его государство должно было занимать среди прочих государств культурного мира.

1 Marx К. Secret diplomatic history of the XVIII century. P. 81.

Новая политическая сила, о юридическом оформлении которой так за­ботились европейские дипломаты, привлекала внимание Западной Евро­пы и в другом отношении. В 1453 г. Константинополь был взят турками и вопрос о турецкой опасности встал во весь рост перед всеми странами Евро­пы. Привлечь так или иначе московского государя к общеевропейскому союзу для борьбы с Турцией стало мечтой западной дипломатии. Внедре­ние Турции в Средиземное море в первую очередь угрожало Италии. Поэто­му уже с 70-х годов XV в. как Венецианская республика, так и римский престол с надеждой взирали на далекий северо-восток. Этим объясняется то сочувствие, с которым был встречен и в Риме, и в Венеции проект брака могущественного русского государя с находившейся под покровительством папы наследницей византийского престола Зоей (Софией) Палеолог. Через посредство греческих и итальянских дельцов проект этот был осуществлен в 1472 г. Отправка в Москву одновременно с невестой и полномочного «ле­гата» (посла) папы Сикста IV - Бонумбре, снабженного самыми широки­ми полномочиями, свидетельствовала о тех широких планах, какие связы­вались папской дипломатией с этим брачным союзом. Венецианский совет со своей стороны внушал Ивану III мысль о его правах на наследие визан­тийских императоров, захваченное «общим врагом всех христиан», т. е. сул­таном, потому что «наследственные права» на Восточную империю, есте­ственно, переходили к московскому князю в силу его брака. Еще в 1519 г. папский престол призывал Василия III «за свою отчину Константинополь­скую стояти» и выступить «для общего христианского добра против хрис­тианского врага турка, кой держит наследие царя всея Руси».

Однако все эти дипломатические шаги не дали никакого результата. У Русского государства были свои неотложные международные задачи. Их Иван III и неуклонно проводил в жизнь, не давая себя прельстить никаки­ми ухищрениями Рима или Венеции.

На первой очереди стоял вопрос о воссоединении русских земель, захва­ченных Польско-Литовским государством. Объединив всю Северо-Восточ­ную Русь, Москва объявила все русские земли, входившие некогда в систе­му Киевского государства, наследственной «отчиной» московского велико­го князя. Великокняжеское правительство поэтому упорно отказывалось юридически признать захват русских земель Литвой. До разрешения этого спора оно соглашалось лишь на перемирия, уклоняясь от заключения «веч­ного мира». «Коли государь ваш похочет, - говорили в 1503 г. московские бояре литовским послам, - с нашим государем любви и братства, он бы го­сударю нашему отчины их Русской земли всей поступился». Со своей сто­роны и польско-литовское правительство протестовало против того, что московские великие князья титуловались государями «всея Руси».

Свою международную политику и Иван III, и Василий III всецело подчи­няли этой основной задаче, лежавшей перед их государством. Антитурец­кая лига не представляла для них поэтому ничего заманчивого. В ответ на посул «константинопольской отчины» в Москве отвечали, что «князь ве­ликий хочет вотчины своей земли Русской».

Более того, Москва была заинтересована в мирных отношениях с Отто­манской Портой в целях развития своей черноморской торговли. Завязав­шиеся в 90-х годах XV в. сношения между Москвой и Турцией велись в не­изменно благожелательных формах. С «Римской империей» Иван III стре­мился не только поддержать дружеские отношения, но и использовать со­перничество императора Максимилиана с польскими Ягеллонами из-за Венгрии. Он предлагал союз и намечал план будущего раздела добычи: Вен­грию - Максимилиану, Литву - себе. Однако Максимилиан думал достичь своих целей мирным путем. В зависимости от колебаний в германо-польских отношениях происходили изменения и в отношениях германо-русских, пока Максимилиан не нашел для себя более выгодным примириться с Польшей и даже предложил свое посредничество для примирения с ней и Москвы.

Борьба с Литвой была одним из оснований тесного союза Москвы с крымским ханом Менгли-Гиреем, укрепившимся «на Крымском юрте» в качестве вассала Турции. Иван III домогался этого союза ценой любых ус­тупок. Он соглашался даже, если потребует хан, титуловать его «госуда­рем» и не щадил расходов на «поминки», т. е. ежегодные подарки для сво­его татарского союзника. Московской дипломатии удалось в конечном итоге добиться заключения желанного союза. Крымские татары стали производить периодические набеги на литовские владения, проникая да­леко в глубь страны, до Киева и дальше. Этим они не только наносили ма­териальный ущерб великому княжеству Литовскому, но и ослабляли его обороноспособность.

Союз с Менгли-Гиреем вводит и в другую проблему русской внешней по­литики конца XV - начала XVI в. - проблему окончательной ликвидации зависимости от Золотой Орды. При ее разрешении Иван III более чем когда-либо действовал не столько оружием, сколько дипломатическим путем; он, по выражению Маркса, «освободил Москву от татарского ига не одним силь­ным ударом, а 20-летним упорным трудом»1. «Он не выбивает неприятеля из крепости, но искусным маневрированием заставляет его уйти из нее»2.