История Дипломатии. Ист дипломатии. Составитель Локтионов (копия) (копия). Книга подготовлена издательством Мидгард (СанктПетербург) удк 94(100) ббк 63. 3(0) И90

• Название: Книга подготовлена издательством Мидгард (СанктПетербург) удк 94(100) ббк 63. 3(0) И90
• Анкор: История Дипломатии
• Дата: 02.06.2022
• Размер: 452.84 Kb.
• Имя файла: Ист дипломатии. Составитель Локтионов (копия) (копия).docx
• Тип: Книга; #565528
• страница: 28 из 34

О выезде с Посольского двора царь уведомлялся гонцами; и далее, по мере приближения процессии, все время давали знать во дворец, а из дворца де­лались распоряжения либо ускорить, либо задерживать шествие. В одном случае литовские послы сильно запоздали и заставили царя Ивана IV до­жидаться, пока они дослушивали обедню «у своих попов». Царь обиделся и тут же приговорил с боярами другой раз царю идти к обедне и заставить послов «дожидаться того, как государю обедню отпоют». Это был вопрос не только такта, но и этикета. Послы слезали в некотором расстоянии от Крас­ного крыльца. В 1566 г. литовский гонец захотел слезть у самой лестницы и пытался подъехать к ней «сильно», но стрельцы его не пустили и царь не оказал ему никаких знаков внимания потому, что он «приехал на двор не­вежливо». На лестнице и в покоях, через которые проходили послы, сто­яли дворяне, приказные люди и гости (купцы) «в золотном платье» и в ме­ховых шапках и низшие чины в «чистом*платье». Парадное «золотное» платье выдавалось по этому случаю из царских кладовых и по миновании

надобности возвращалось обратно, причем в случае какого-либо изъяна неаккуратный придворный подвергался жестокому наказанию.

Во дворце послов встречали назначенные к тому бояре. В зависимости от политического значения государства, от которого приезжали послы, таких встреч бывало несколько (до трех). Прием происходил в различных палатах дворца - в Столовой, в одной из Золотых подписных, иногда в Грановитой. Царь принимал, сидя на престоле «в большом наряде», т. е. в кафтане из золотой парчи, в «шапке Мономаха», со скипетром в руке, иног­да с «царским яблоком» в другой. Перед престолом стояли «рынды» - мо­лодые люди в белых кафтанах с серебряными топориками в руках. Вдоль стен сидели на лавках бояре в роскошных кафтанах и меховых «горлат-ных» шапках.

Послы представлялись в шляпах. Только во второй половине XVII в. в Москве стали требовать, чтобы послы являлись с непокрытой головой. Из-за этого произошел конфликт с Швецией, окончившийся тем, что обе сто­роны обязались соблюдать один и тот же порядок представления послов с непокрытой головой. Точно так же и с Польшей договорились в 1671 г., чтобы послы являлись на аудиенцию без шапок. Другим требованием, ко­торое сильно возмущало иностранцев, было, чтобы послы приходили во дворец без шпаг. По-видимому, это был порядок, заимствованный от татар­ских ханов. Послов «являл», т. е. представлял, один из окольничих (вто­рой думный чин после бояр). Посол «правил поклон», т. е. осведомлялся о здоровье царя, и произносил приветственную речь. В ответ царь вставал и спрашивал о здоровье государя, от имени которого прибыл посол; корону он при этом не снимал. Когда в 1658 г. царь Алексей спросил о здоровье венгерского короля, не сняв короны, то послы заявили протест. Им ответи­ли, что царь принимал послов не в шляпе, а в венце, которого не снимают даже в церкви во время богослужения. После обмена взаимных приветствий посол вручал «верющую» (верительную) грамоту, которую принимал по­сольский дьяк. Затем царь допускал послов к руке. «Пока мы подходили, - описывает эту церемонию один из членов цесарского посольства к Алексею Михайловичу в 1661 г., - царь перенес скипетр из правой в левую руку и протянул нам правую для целования; князь Черкасский (двоюродный брат царя) поддерживал ее, а царский тесть Илья Милославский так и сторожил и «кивал нам, чтобы кто-нибудь из нас не дотронулся до нее нечистыми ру­ками» . По окончании этой церемонии царь обмывал руку из стоявшего тут же серебряного рукомойника, что очень обижало иностранцев. «Точно об­мывается для очищения», - говорил Поссевин. К целованию руки допус­кались только христиане. Мусульманским послам вместо этого царь клал руку на голову. После целования руки послам ставили скамейку против престола. Посидев немного, послы излагали в краткой речи цель своего при­езда и «являли» подарки, привезенные царю. В 1692 г. среди подарков, привезенных персидскими послами, были живые лев и львица, которых доставили во дворец «порознь» в санях и во дворец, конечно, не вводили, а только подержали немного у Красного крыльца.

В день аудиенции полагалось угощение послов царским обедом. В XVI в. царь обычно приглашал их к собственному столу. Ульфельд описал подроб­но парадный обед у Ивана IV в Александровской слободе. Во время обеда ку­шанья подавались на царский стол в разрезанном виде, и царь рассылал кус­ки гостям, в том числе и членам посольства. Почтенный таким образом гость вставал и кланялся царю и на все четыре стороны, «и как перемен кушаний весьма было много, так и вставать весьма часто должно было, ибо сколько разподавано было оное, столько вставать надобно было, и то делалось 65 раз». Таким же образом следовало угощение медом, и, наконец, царь велел налить в кубок мальвазии (вино), отпил немного и в знак особой милости послал ку­бок Ульфельду, который, со своей стороны, отведав, передал по очереди всем членам посольства, «дабы все чувствовали щедрость его и милость сердца». В XVII в. вместо парадного обеда угощение обычно непосредственно достав­лялось на двор к послам. На посольский двор приезжал один из придворных, и с ним приходило множество людей, несших кушанья. Накрыв стол скатер­тью, ставили серебряную посуду. Царский уполномоченный садился за глав­ным концом стола и сажал послов рядом с собой. Угощение расставлялось на серебряных блюдах, но прибор ставился только послам, так что Кленку, по­слу Голландских Штатов, пришлось для всех остальных членов посольства велеть подать собственные тарелки. Во время обеда по определенному цере­мониалу произносились здравицы в честь царя и того государя, от имени ко­торого правилось посольство.

Через несколько дней после торжественной аудиенции назначалась вто­рая в более скромной обстановке, во время которой царь сообщал послам, что, ознакомившись с содержанием «верющей» (верительной) грамоты, он назначил несколько бояр «в ответ», т. е. для переговоров с ними по всем поднятым ими вопросам. Затем их вели в так называемую «ответную пала­ту» или в какую-нибудь другую, и начинались переговоры, нередко преры­вавшиеся резкой перебранкой. Заседания происходили несколько раз, и по окончании их назначалась последняя прощальная аудиенция. Если пере­говоры приводили к хорошему результату, царь на отпуске угощал послов медом. Обычно послы, выпив мед, клали за пазуху и сосуд, из которого пили; «для таких бессовестных послов деланы нарочно в Аглинской земле сосу­ды медные, посеребренные и позолоченные».

Наряду с приходом послов в Москву и посылкой послов из Москвы в «го­сударства» очень часто дипломатические переговоры были предметом осо­бых посольских съездов, обычно в пограничных городах. И здесь также очень много времени и сил уделялось вопросам местничества и этикета. Послы размещались в шатрах, и много споров возникало о том, в чьем шат­ре должны были происходить конференции. Иногда для равенства чести послы переговаривались из своих шатров, поставленных на таком расстоя­нии друг от друга, чтобы можно было слышать голоса. Бывали случаи, ког­да шатры ставились совсем рядом, и послы сидели за общим столом, один конец которого находился в одном шатре, а другой - в другом, и тут во­прос уже шел о том, на чьей стороне была большая часть стола.

Договоры в изучаемый период утверждались по-прежнему присягой - «крестным целованием». Царь присягал в присутствии иностранных по­слов. Придворный протопоп после молебна читал «заклинательное письмо о содержании вечного покоя», за ним повторял слова царь, а «грамота до-кончальная в то время лежит под Евангелием». По окончании чтения тек­ста клятвы царь прикладывался к кресту, потом, взяв докончальную гра­моту, отдавал ее послам. Исполняя со всей пунктуальностью требуемые обряды, цари так же внимательно наблюдали за исполнением их и против­ной стороной. Иван IV требовал, чтобы польский король при присяге при­кладывался «в самый крест», а не «мимо креста, да и не носом», отчего ма­гическая сила обряда терялась бы.

Утвержденный крестным целованием договор считался ненарушимым «во всех статьях, запятках и точках, безо всякого умаления... в целости». Форма договоров была заимствована из западноевропейских образцов.

До конца XVII в. московские государи договоров не подписывали, а подписывали вместо них царское имя дьяки, потому что «цари и бояре ни к каким делам руки не прикладывают, для того устроены думные дьяки».

Существовавший ранее обычай скреплять договорные отношения брач­ными связями с иностранными дворами вышел в XVI в. из употребления. Последний случай относится к концу XV в., когда Иван III выдал свою дочь Елену за литовского великого князя Александра в расчете, что этот брак будет способствовать укреплению мира. Но к этому времени религи­озная исключительность и нетерпимость настолько обострились, что брачные союзы становились фактически невозможными. Католическая церковь как условие такого брака требовала перехода православного в унию, а церковь православная не допускала и мысли об этом.

В XVI в. в Москве возникла мысль о создании в Ливонии вассального государства, государь которого был бы связан с московским царским до­мом брачным союзом. В этих целях Иван Грозный выдал за брата датско­го короля Магнуса свою племянницу Екатерину Владимировну, но муж ее изменил и перешел на сторону врагов царя. Для тех же целей готовил Борис Годунов сперва шведского королевича Густава, который, однако, в конечном итоге отказался от брака с дочерью царя Ксенией под предло­гом нежелания принять православие. Затем Годунов прочил в женихи Ксении брата датского короля принца Иоанна, который в качестве буду­щего зятя уже находился в Москве, но тот умер. При Михаиле Федорови­че началось за-тяжное и скандальное дело о бракосочетании царевны Ирины Михайловны с датским принцем Вальдемаром. Принц приехал в Россию, но отказ его перейти в православие, а с другой стороны, призна­ние русскими церковными авторитетами недопустимости того, чтобы ко­ролевич вошел в церковь для венчания «некрещеным», привели после долгих переговоров к разрыву. Вальдемар уже после смерти царя Михаи­ла был выслан из Москвы. Это была в XVII в. последняя неудачная по­пытка прибегнуть к брачному союзу как средству укрепления междуна­родных связей.

Новые явления в дипломатии Московского государства

XVII в.

Вопросы, разрешавшиеся в XVI-XVII вв. дипломатическим путем, были гораздо сложнее и разнообразнее, чем раньше. В их числе было мно­го таких, которые до тех пор не входили в круг дипломатических сноше­ний: выдача политических преступников (например, самозванца Анкуди-нова), покупка боевых припасов, наем военных сил, заключение займов, разрешение закупки в России хлеба и т. д. В XVII в. московская диплома­тия начинает активно интересоваться и внутренними делами иностран­ных держав, причем уже тогда усваивает роль блюстителя монархиче­ских начал в Европе. Так, правительство Алексея Михайловича порвало торговые сношения с Англией в виде репрессии за казнь Карла I, за то, что англичане «всею землею учинили злое дело, государя своего Карлуса короля убили до смерти», и отказывалось признавать Английскую рес­публику; царь Алексей продолжал осведомляться о здоровье вдовы Кар­ла I и оказывал денежную помощь ее сыну, претенденту на английский престол, будущему Карлу II. Так же недоброжелательно относилась мос­ковская дипломатия и к поддержке, которую оказывали короли француз­ский и датский «мужикам» голландцам против английского короля. Ор-дин-Нащокин считал, что лучше соединиться всем государям Западной Европы, чтобы уничтожить все республики, которые суть «не что иное, как места заблужения».

И в другом отношении московская дипломатия XVII в. уже намечала пути царской дипломатии XVIII и XIX вв. В борьбе с Турцией она исполь­зовала естественную вражду покоренного турками православного населе­ния против своих поработителей. В лице греков и славян, особенно духо­венства этих народов, Москва имела преданных агентов, дававших цен­ную информацию. Устанавливались даже методы секретной переписки. В 1682 г. патриарх иерусалимский просил через русских посланников, приезжавших в Константинополь, чтобы государь приказал «писать к нему, патриарху, без имени и грамоты складывать малые и печатать ка­кою малою печатью, чтобы того никто не знал, и он-де таким же образом станет писать о великих делах, о которых потребно и государю надлежит ведать».

К XVII в. относится и начало борьбы с заграничной прессой в целях пре­кращения печатной пропаганды против царской России. Так, московское правительство протестовало перед Швецией против печатавшихся в Риге во время восстания Разина «авиз» (сообщений), в которых унижалось цар­ское достоинство, «и такие полные лжи куранты [листки] распространя­лись подданными короля во всей Европе». Протестовало оно и против напе­чатанного в 1655 г. в Ревеле пасквиля на московских царей, в котором царь Иван Васильевич назван тираном, а сам Алексей Михайлович уподоблялся

Герострату за то, что «своевольно тиранствовал в Ливонии». В договор с Речью Посполитой 1650 г. была внесена специальная статья об истребле­нии книг, отзывавшихся неблагожелательно о Московском государстве; одним из поводов для расторжения мира с Польшей московская диплома­тия выставляла напечатание «по королевскому и панов-рады велению» книг, в которых имеется «про... великих государей наших и московского государя, про бояр и про всяких чинов людей злые бесчестия и укоризны и хулы ».

Осложнение и расширение дипломатических и торговых отношений Московского государства с государствами Западной Европы вызвало по­явление в Москве иностранных резидентов и агентов, представлявших интересы различных государств. Уже в 1585 г. упоминается английский резидент, функции которого приближались к консульским; с 1623 г. анг­лийские резиденты действуют непрерывно, за исключением времени раз­рыва дипломатических сношений с Англией в связи с образованием в ней республики. В конце 20-х годов появляются «датские прикащики». В 1631 г. Голландским штатам было разрешено иметь своего резидента, но этим правом они воспользовались только в 1678 г. С 1631 г. в Москве жили постоянно шведские агенты; польские были допущены в 1673 г., но действовали с перерывами. Попытки Франции в 1629 г. и Бранденбурга в 1676 г. завести своих резидентов в Москве не увенчались успехом. Офи­циально резиденты назначались «для удобнейшего по делам изустно, не­жели через почту донесения». В действительности помимо консульских обязанностей по защите торговых интересов своих соотечественников они выполняли функции шпионов и осведомителей. Шведскому резиденту поручалось следить за резидентами и посланниками других европейских государств, «со всем прилежанием наблюдать за происходящим при цар­ском дворе» и обо всем доносить своему двору. Действительно, в донесе­ниях шведских резидентов в XVII в. содержатся очень ценные для их правительства сведения о военных силах Московского государства, о тор­говле, о народных движениях и, наконец, о борьбе придворных партий. Резидент Поммеринг не ограничивался этим: он занимался и прямым подрывом зарождавшейся русской оружейной промышленности. В этих целях Поммеринг добивался выезда за границу иностранных специали­стов, работавших на русских заводах. «Как эти уедут отсюда, - писал он в 1648 г., - тульский или другие русские горные заводы не в состоянии будут вредить горным заводам Вашего королевского Величества в Шве­ции, ибо я достал Петру Марселису [содержателю тульских заводов] пло­хого кузнечного мастера...» Неудивительно поэтому, что московское пра­вительство стремилось всячески избавиться от иностранных резидентов, неоднократно заявляя, что в мирное время им «быть не для чего». Само оно в течение XVII в. только приступило к организации постоянных мис­сий за границей. Дело шло в первую очередь о тех двух государствах, с которыми Москва была наиболее связана, - о Швеции и Польше.

В 1634 г. в качестве резидента был послан в Швецию крещеный немец Д. А. Францбеков, но пробыл в своей должности всего полтора года; после него только в 1700 г. был отправлен «на резиденцию» в Стокгольм князь Хилков. Вопрос о миссии в Речи Посполитой возник в 60-х годах XVII в. и был решен в 1673 г. Первый русский резидент в Речи Посполитой Василий Тяпкин нес свои обязанности с 1673 до 1677 г. В 1660 г. англичанин Джон Гебдон был назначен «комиссариусом» в Голландию и Англию.

Отсутствие постоянных миссий за границей неблагоприятно отражалось на деятельности русской дипломатии, которая весьма слабо была осведом­лена в иностранной политике. Отправленный в 1656 г. к венецианскому дожу Франциску Чемоданов по прибытии узнал, что этого «Францискуса волею Божиею не стало, а после де его нынешний князь уже третий». Для пополнения этого пробела выписывались газеты, или «куранты», которые переводились в Посольском приказе. Этим курантам русские, по ирониче­скому замечанию шведских дипломатов, верили, «как Евангелию». Газет­ная информация, конечно, не заменяла информации дипломатической; от­сюда ряд вопиющих ошибок, допускавшихся московскими дипломатами. Так, в 1687 г. поехал во Францию князь Яков Федорович Долгоруков с де­ликатной миссией предложить французскому королю Людовику XIV союз против Турции, с которой Франция в это время сама заключала союз.

Разнообразная дипломатическая деятельность должна была вырабо­тать у московских государственных деятелей известные навыки в сноше­ниях с иностранцами. Сами иностранцы с раздражением отмечали выда­ющиеся природные дипломатические способности русских. «Они собира­ют вместе все тонкости закоснелого лукавства, чтобы провести иностран­цев, - говорит автор описания посольства Мейерберга, - либо выдавая ложь за правду, либо умалчивая, о чем надобно сказать, и ослабляют обя­зательную силу всяких решений на совещаниях тысячью хитрых изворо­тов, дающих превратный толк, так что они совсем рушатся». Но вековая отсталость России сказалась и здесь, как и в других сторонах русской жизни XVII в. Отсутствие образования и точных знаний давало себя чув­ствовать во всех выступлениях московских дипломатов. Их приемы были часто весьма наивны. Лихачев, ездивший послом в 1658-1659 гг. во Фло­ренцию, с поразительным простодушием расспрашивал на аудиенции «грандуку» Фердинанда о том, не знает ли он, какое имел поручение от польского короля к Испании проезжавший через Флоренцию польский по­сол и «был ли с ним к тебе лист, и... в этом листу о чем к тебе писал?» Не­достаток знаний московские дипломаты заменяли апломбом. Им ничего не стоило сослаться на несуществующие грамоты или заявить, что импе­ратор Гонорий и Аркадий прислали корону первому московскому князю Владимиру. Когда же им указывали, что эти императоры жили за 600 лет до Владимира, они, не моргнув, утверждали, что были другие Гонорий и Аркадий, современники Владимира. Наконец, послы прибегали к обыч­ному оружию слабых - к упрямству, сопровож/шлтемуся грубостью;