История Дипломатии. Ист дипломатии. Составитель Локтионов (копия) (копия). Книга подготовлена издательством Мидгард (СанктПетербург) удк 94(100) ббк 63. 3(0) И90

• Название: Книга подготовлена издательством Мидгард (СанктПетербург) удк 94(100) ббк 63. 3(0) И90
• Анкор: История Дипломатии
• Дата: 02.06.2022
• Размер: 452.84 Kb.
• Имя файла: Ист дипломатии. Составитель Локтионов (копия) (копия).docx
• Тип: Книга; #565528
• страница: 33 из 34

Петр III, большой поклонник Фридриха II, снова резко повернул направ­ление русской внешней политики, не только заключив мир с Пруссией, но и поспешив вступить с ней в союз.

Русская дипломатия в период 1726-1762 гг. в борьбе с западноевропейской дипломатией

Недостаток устойчивости во внешней политике России открывал перед иностранными державами возможность вести чрезвычайно бесцеремонные интриги в Петербурге и открыто вмешиваться во внутренние дела Россий­ской империи. Как известно, Елизавета Петровна в 1741 г. была посажена на пре­стол гвардией, при деятельном содействии французского посла Шетарди, который надеялся добиться этим путем сближения России с Францией. Шетарди финансиро­вал переворот и первое время пользовался большим влиянием при дворе. Однако он встретил серьезного и умного противника в лице канцлера А. П. Бестужева. Во вре­мя отсутствия Шетарди в России австрий­ский посол маркиз Ботта-Адорни, вооду­шевленный успехом своего французского коллеги, повел разговоры среди оппозици­онно настроенной части русской знати о возможности восстановления на престоле свергнутого Иоанна Антоновича. Чтобы устранить Бестужева, его враги попыта­лись замешать его в этот заговор. Это не удалось. В 1744 г. Шетарди вернулся в Пе­тербург с миссией вовлечь Россию в войну на стороне Франции и Пруссии; он открыто заявлял, что намерен свалить канцлера. В союзе с Шетарди была преданная Фридриху II принцесса Ангальт-Цербстская, мать невесты ве­ликого князя Петра Федоровича, будущей Екатерины II. Бестужев посту­пил со свойственной ему решительностью: перехваченная переписка Ше­тарди помогла ему скомпрометировать французского посла, который и был выслан из России. Позже, в 1756 г., английский посол Чарльз Вильяме раз­рабатывал с великой княгиней Екатериной Алексеевной план захвата ею власти после смерти Елизаветы Петровны. Эта смелая игра иностранных дипломатов в Петербурге объясняется той легкостью, с какой, при поддерж­ке кучки гвардейцев, в России в XVIII в. происходили перевороты.

Русское правительство в этом отношении было менее предприимчиво. Оно позволяло себе вести крупную интригу только в Швеции, где постоян­ная борьба аристократии с королевской властью открывала такую возмож-

ность. Тратились значительные средства для создания среди шведской зна­ти русской партии в противовес другой группировке, которую такими же средствами поддерживало правительство французское. На этом поприще английская дипломатия действовала в 40-х годах рука об руку с диплома­тией русской, принимая значительную часть расходов на счет своего каз­начейства. В 1740 г., например, русский и английский посланники догово­рились дать на соответствующие цели по 50 тысяч ефимков. В 1746 г. для подкупа депутатов сейма было ассигновано в Петербурге 20 тысяч рублей; «патриоты», для которых они предназначались, требовали 100 тысяч руб­лей на содержание столов для «благонамеренных депутатов», но рекомен­довали, «чтобы с деньгами поступали осторожно, выдавали не всякому, кто выставит свою благонамеренность на продажу, - давали бы только тем, кто будет рекомендован главами патриотической партии». Шведское прави­тельство официально жаловалось в Петербурге на вмешательство русского посла барона Корфа во внутренние дела Швеции и требовало его отозвания. Из Петербурга отвечали жалобами на действия антирусской партии. В сле­дующем году новый русский посланник Н. И. Панин развернул в письме к русскому канцлеру целую программу действий на случай смерти хворав­шего шведского короля. По его словам, перед Россией стоят три задачи: не допускать установления в Швеции самодержавия, низвергнуть настоящее министерство и поставить на места министров добрых «патриотов». Панин предлагал «склонить» на сторону России какого-нибудь влиятельного чле­на французской партии, но настаивал вместе с тем и на применении вооружен­ного вмешательства: «раздача же денег никакой пользы не принесет».

Та же система подкупов в сочетании с вооруженным вмешательством практи­ковалась и в Речи Посполитой, и в Кур­ляндии. В этой непрерывавшейся борь­бе за влияние в чужих государствах во всей Европе середины XVIII в. широко применялся подкуп не только частных лиц, но и министров. Так, в 173 7 г. из Пе­тербурга были посланы богатые подарки гофмейстеру шведского короля Горну; он долго отговаривался, но все-таки при­нял подарки с большой предосторожно­стью: чек получил на банк, якобы в уп­лату за товары, и выдал расписку, а на следующий день русский посланник от­вез ему эту расписку обратно. Очень много денег тратили иностранные правительства на подкупы русских министров и сановников. В 1725 г. французскому послу Кампре-дону было разрешено его правительством истратить до 60 тысяч червон-

цев на «гратификации публичные и секретные» всем лицам, которые были полезны для заключения союза между Францией и Россией, начи­ная с всесильного Меншикова, канцлера Головкина, Остермана и других и кончая приближенными к Екатерине I дамами. Принято было выплачи­вать регулярно ежегодные пенсии руководителям внешней политики Рос­сии, и самые выдающиеся государственные деятели той эпохи не гнуша­лись принимать такое вознаграждение сразу от нескольких иностранных дворов. Не без юмора описывает подобный эпизод английский посол Ви­льяме. «Уже с некоторого времени, - писал он в августе 1756 г., - канц­лер [Бестужев] просил меня доставить ему крупную пенсию от короля, го­воря, что ему здесь дают ежегодно лишь 7 тысяч руб., а на такое жалова­нье он не может жить по своему положению; что ему известны интересы его отечества, связанные с интересами Англии, и что потому тот, кто слу­жит хорошо России, служит и Англии; таким образом, он может служить королю, не действуя против своей совести и не нанося вреда своему отече­ству... Но он страшно удивился, когда я в понедельник сказал ему: "ко­роль жалует вам пожизненную пенсию в 12 тысяч руб. в год". Он был этим озадачен, он в самом деле не поверил мне. Он меня не благодарил и при моем уходе не обратил никакого внимания на свою пенсию». Только после того как банкир Вольф заверил его в правильности сообщения, канц­лер поспешил выразить Вильямсу свою благодарность. «Скажите ему, - велел он передать, - что мы заживем вместе наилучшим образом, что я сделаю все возможное для него».

Однако, получая деньги от всех иностранных дворов, руководители внеш­ней политики России вели свою собственную линию, отнюдь не жертвуя интересами своей страны ради чужих интересов.

Все правительства стремились иметь в чужих государствах своих аген­тов, через которых получались необходимые им сведения. Русская развед­ка была поставлена неплохо. Достаточно сказать, что при Анне Иоанновне русский посланник в Турции Неплюев имел агента в свите французского посла и через него получал известия о всех шагах своего соперника. В Шве­ции в 1747 г. пришлось даже изменить систему канцелярской переписки, потому что русский посланник барон Корф имел возможность узнавать обо всех тайных государственных делах. В 1726 г. выяснилось, что прусский советник Фербер сообщал в Петербург об интимных разговорах своего госу­даря; Фербер был казнен.

Более дерзко, чем Россия, использовали тайную агентуру тогдашние ее враги - Англия и Пруссия. В этом смысле они сумели использовать даже будущую императрицу, великую княгиню Екатерину Алексеевну, урож­денную немецкую принцессу. Еще мать ее была агентом Фридриха II, пока не была выслана из России по распоряжению императрицы Елизаветы. Английский посол Вильяме сумел найти доступ и к Екатерине как через своего секретаря Станислава Понятовского (будущего польского короля), так и путем крупных займов, предоставляемых ей из средств английского короля. Наконец, одной из характерных черт этого периода является уси­ление секретной дипломатии, действовавшей помимо официальных пред­ставителей и органов, призванных руководить внешней политикой. Так, императрица Елизавета Петровна и французский король Людовик XV на­ходились между собой в тайной переписке без ведома своих министров.

Хитросплетенная паутина дипломатических интриг и путей воздей­ствия на политику соседних стран ярко отражает сложность международ­ной обстановки в Европе накануне Французской буржуазной революции 1789 г., в период окончательного образования национальных государств. К чести русской дипломатии той эпохи следует отнести ее умение не толь­ко закрепить успехи, достигнутые при Петре I, но и играть решающую роль в делах Западной Европы. Отсталая по сравнению с Западной Евро­пой Россия XVIII в. менее своих соседей испытывала противоречия между строем феодальным и буржуазным, которые раздирали страны, стоявшие на более высокой ступени экономического развития. Поэтому ее прави­тельство и могло проводить, несмотря на смену лиц на престоле, более ре­шительную политику.

Международным успехам России способствовало и наличие в составе правительства выдающихся дипломатов. Таков был знаменитый Андрей Иванович Остерман, начавший свою карьеру при Петре I в качестве одного из участников мирных переговоров с Швецией; его настойчивости и ловко­сти Россия была обязана блестящим Ништадтским миром. Опыт и природ­ные дарования выработали в нем совершенно исключительные дипломати­ческие качества. « Часто, - пишет о нем Манштейн, - иностранные мини­стры в течение двух часов проговорят с ним и по выходе из его кабинета знают не больше того, сколько знали, входя туда. Что он ни писал, что ни говорил, могло пониматься двояко. Тонкий, притворный, он умел владеть

своими страстями и в случае нужды даже разнежиться до слез. Он никогда не смотрел никому в глаза из страха, чтобы глаза не изменили ему, он умел держать их неподвижно». Про Остермана говорили, что у него проявлялась подагра в руке всякий раз, когда надо было подписать опасную бумагу.

Человеком другого типа был А. П. Бестужев-Рюмин, честолюбивый, хитрый, владевший всеми тайнами дипломатических успехов, но далеко не умевший так скрывать свои чувства, как Остерман. Бестужев был созда­телем определенной политической системы, которую он и проводил после­довательно в жизнь; в основу ее он полагал союз России с Австрией для про­тиводействия возраставшему могуществу Пруссии и для наступления на Турцию.

Дипломатия Екатерины II

Деятельность русской дипломатии в период между 1726 и 1762 гг. под­готовила разрешение тех основных проблем внешней политики, которые стояли перед Россией с конца XVII в. «На севере - Швеция, сила и пре­стиж которой пали именно вследствие того, что Карл XII сделал попытку проникнуть внутрь России... На юге - турки и их данники, крымские та­тары, представлявшие собою лишь обломки прежнего величия... бывшая в состоянии полного развала Польша... неспособная по своей конституции ни к какому общенациональному действию и обреченная тем самым стать легкой добычей своих соседей... За Польшей лежала другая страна, кото­рая, казалось, пришла тогда в состояние безнадежного развала, Германия. Со времени Тридцатилетней войны Римско-германская империя являлась государством лишь по имени... И в качестве соперницы австрийской дина­стии уже начинала наряду с нею постепенно выдвигаться прусская» Ч « Ни­когда мировое положение не было более благоприятно для завоевательных планов царизма, чем в 1762 г. ...Семилетняя война расколола всю Европу на два лагеря. Англия сломила мощь французов на море, в Америке, в Ин­дии, а за тем покинула на произвол судьбы своего континентального союз­ника, прусского короля Фридриха П. Этот последний стоял на краю гибели в 1762 г.»2 Такова была международная обстановка, в которой пришлось действовать вновь образовавшемуся правительству Екатерины II. Во главе ведомства иностранных дел фактически стоял один из наиболее образован­ных и умных государственных деятелей того времени - Н. И. Панин - «са­мый искусный, самый смышленный, самый ревностный человек при моем дворе», как писала о нем Екатерина II тотчас по вступлении на престол. Неподкупно честный, Панин, по словам одного английского дипломата, не преследовал «других целей, кроме тех, какие соответствуют пользе и чести его государыни и укреплению в России правительства». «Один из самых

1 Маркс и Энгельс. Соч. Т. XVI. Ч. III. С. 9-11.

2 Там же. С. 14.

любезных людей», на языке которого, если верить его недоброжелателям, не было слова «нет», он в серьезных вопросах твердо и последовательно про­водил свою линию.

С первых же шагов большое и активное участие во внешней политике своего государства принимала сама Екатерина. Ни один серьезный вопрос в этой области не проходил мимо нее, ни одно ответственное решение не принималось без непосредственного ее вмешательства. «Я хочу управлять сама, и пусть знает это Европа!» - говорила она Потемкину. С молодых лет вовлеченная придворными интригами в большую политику, Екатерина имела уже значительный опыт в деле дипломатии и свои недюжинные дип­ломатические способности развила в дальнейшем до совершенства. Она об­ладала большим искусством притворства, которое в XVIII в., как и часто позже, считалось основным качеством дипломата. «Весьма ошибутся, - говорила она сама про себя, - кто по персональным приемам будет судить о делах». Не менее искусно использовала Екатерина П «просветительную» фразеологию, которой она умело прикрывала свои честолюбивые замыслы. Нарушая права Польши как независимой державы, подготовляя ее расчле­нение, она облекала свои действия в форму защиты «свободы» польского народа. «"Просвещение" - это был в восемнадцатом веке лозунг царизма в Европе...», -говорит Энгельс1.

Сила Екатерины как дипломата заключалась, однако, не в этом. Как умная женщина, она понимала, что достоинство страны, которой она уп­равляет, есть и ее собственное достоинство. В своих дипломатических вы­ступлениях она выставляла себя поборницей национальной политики, не отделяя себя от России. «Я императрица России, - писала она по поводу задевшего ее лично притязания датского двора участвовать в опеке над ве­ликим князем Павлом Петровичем, - и худо оправдала бы надежды наро­да, если бы имела низость вручить опеку над моим сыном, наследником русского престола, иностранному государству, которое оскорбило меня и Россию своим необыкновенным поведением». Она так часто повторяла по­добные суждения, что, наконец, сама убедила себя в их истине, и это дава­ло всем ее действиям большую уверенность и силу.

В течение почти 20 лет Екатерина работала рука об руку с Паниным, хотя лично ему не доверяла и не любила его, считая его сторонником ограничен­ной формы правления. В ноябре 1780г. Панина сменил «полномочный для всех негоциации» князь А. А. Безбородко. Даровитый и работоспособный, исполнительный чиновник, владевший отлично даром составлять докла­ды, он был в сущности только прекрасным исполнителем воли императри­цы. Официально Безбородко занимал должность ее секретаря. Занявший место Панина вице-канцлер, сын знаменитого отца, сам полная бездар­ность - граф Иван Андреевич Остерман, «автомат» и «соломенное чучело, ничего не делающее и не имеющее веса», был «первоприсутствующим» в иностранной коллегии только по имени. Зато непосредственное участие во

1 Маркс и Энгельс. Соч. Т. XVI. Ч. П. С. 14.

всех «политических тайнах» принимал в это время Потемкин. Екатерина любила называть Потемкина своим «учеником» в политике, но сама подда­валась увлекательности и блеску его внешнеполитических проектов.

В момент вступления на престол Екатерины II русской дипломатии пред­стояло в первую очередь принять меры к восстановлению международного престижа России, расшатанного за время правления Петра III выходом из Семилетней войны и резким переходом от союза с Австрией к союзу с Прус­сией. Правительство Екатерины II под давлением общественного мнения порвало военный союз с Фридрихом II. Однако оно не нарушило мирного договора. Эта осторожная политика не удовлетворила ни одной из воюющих сторон; тогда Екатерина предложила свое посредничество; оно было откло­нено, и Губертсбургский мир был заключен без всякого участия России. В позиции, которую заняла Екатерина в отношении участников Семилет­ней войны, сказалось новое направление международной политики России. Новый внешнеполитический курс заключался в том, чтобы Россия могла «следовать своей собственной системе, согласной с ее истинными интереса­ми, не находясь постоянно в зависимости от желаний иностранного двора». Правительство отлично понимало, какой ущерб для интересов и достоин­ства России происходил «от сопряжения дел политической системы нашей империи с другими посторонними державами», которые только искали « пользоваться нами ». « Мы систему зависимости нашей от них [дворов вер­сальского и венского] переменим, - заявлял Панин, - и вместо того уста­новим другую беспрепятственного нашего собою в делах действования». «Время всем покажет, -писала Екатерина в начале своего царствования, - что мы ни за кем хвостом не тащимся ». Поэтому Екатерина все свои усилия направляла к тому, чтобы заставить западноевропейские державы служить интересам Российской империи и помогать ей осуществить планы, кото­рые со времени царя Алексея и Петра I не сходили с очереди: воссоединить украинские и белорусские земли, все еще находившиеся под властью Речи Посполитой, укрепить положение России в Прибалтике и продвинуться к Черному морю. На пути осуществления этой программы стояла в первую очередь Франция, которую поддерживала Австрия. Вся политическая сис­тема Франции в Восточной Европе строилась издавна на Польше, Швеции и Турции, которые должны были служить оплотом против возраставшего влияния России. С другой стороны, Франция была заинтересована в том, чтобы не допускать проникновения русского торгового капитала на Ближ­ний Восток в ущерб французской торговле.

Первым по времени в связи со смертью короля Августа III стал на очере­ди польский вопрос. Екатерина в инструкции своим агентам выдвинула задачу избрания короля, «интересам империи полезного, который бы, кро­ме нас, ниоткуда никакой надежды в достижении сего достоинства иметь не мог». Уже раньше намечалось сближение с Пруссией, имевшее целью «вырвать» Фридриха II «из рук Франции», т. е. предотвратить объедине­ние его государства с основным врагом России. Пруссия являлась естествен­ным противником германского императора. Однако, по словам Энгельса,

«этот противник был еще слишком слаб, чтобы обходиться без помощи Франции или России, - особенно России, - так что чем больше он осво­бождался от вассального отношения к Германской империи, тем вернее он попадал в вассальное отношение к России»1. Сближение между Россией и Пруссией вылилось в оборонительный союз, заключенный в апреле 1764 г. в Петербурге. Секретными статьями договора были предусмотрены: денеж­ная субсидия России от Пруссии в случае войны с Турцией, единство дей­ствий в Швеции и, наконец, недопущение каких-либо изменений в консти­туции Польши, так как обе договаривавшиеся державы были заинтересо­ваны в поддержании политической слабости Речи Посполитой. Союз с Прус­сией позволял, таким образом, России влиять на польские дела, сдерживать Турцию, «первенствовать на севере» и «играть первую роль в Европе... без больших затрат со стороны России». Этот крупный успех русской дипло­матии был первым результатом внешнеполитической программы Панина, ориентировавшегося на дружбу с Пруссией; назначение его в конце 1764 г.