История Дипломатии. Ист дипломатии. Составитель Локтионов (копия) (копия). Книга подготовлена издательством Мидгард (СанктПетербург) удк 94(100) ббк 63. 3(0) И90

• Название: Книга подготовлена издательством Мидгард (СанктПетербург) удк 94(100) ббк 63. 3(0) И90
• Анкор: История Дипломатии
• Дата: 02.06.2022
• Размер: 452.84 Kb.
• Имя файла: Ист дипломатии. Составитель Локтионов (копия) (копия).docx
• Тип: Книга; #565528
• страница: 32 из 34

Старый Посольский приказ уже не удовлетворял новым потребностям государства в работоспособном органе внешнеполитических сношений. Уже в начале XVIII в. рядом с ним возни­кает при Петре «походная Посольская канцелярия», к которой постепенно переходят все функции Приказа. По образцу Швеции в 1716 г. в Посоль­ской канцелярии был введен коллегиальный порядок решения дел, и она сама была переименована в «Посольскую коллегию». Наконец, в 1720 г. была образована особая Коллегия иностранных дел, которая сменила ста­рый Посольский приказ. Во главе коллегии были поставлены канцлер граф Г. И. Головкин и подканцлер П. П. Шафиров. При них были «канцелярии советники» А. И. Остерман, который впоследствии выдвинулся на первый план на дипломатическом поприще, и В. Степанов. На их обязанности ле­жало «сочинять грамоты к чужестранным государям, рескрипты к мини­страм, резолюции, декларации и прочие бумаги великой важности и тай­ны». Работа коллегии шла под непосредственным контролем самого царя. При обсуждении особо важных «государственных тайных дел» он «высо­кой особой присутствовать в коллегии изволит».

Европейские порядки не сразу прививались в русской дипломатической среде. Под новой оболочкой продолжали держаться старые навыки мест­ничества и понятия чести. Из иностранной практики черпались в первую очередь соответствующие стороны этикета. «Русские, - писал в 1710 г. датский посланник Юль, - не отрешаются ни от одного из старых русских обычаев, которые могут служить им к возвеличению, и в настоящее время изучают чужие обычаи, пригодные для такого поддержания и умножения их достоинства и чести». Иностранные послы обижались на то, что русские официальные лица никогда не делали первыми визитов. В отношении це­ремониала дипломаты Петра I были так же придирчивы, как и дипломаты его отца. При подписании русско-датского договора в 1710 г. возник спор, в какой очереди должны быть размещены подписи уполномоченных. Датский уполномоченный соглашался, чтобы в русском экземпляре на первом мес­те стояли подписи русских уполномоченных, но требовал, чтобы в датском

на первом были подписи датских. Русские министры уступили, но прибег­ли к невинной уловке: канцлер подписался и приложил свою печать на по­следнем месте, выше его подписался подканцлер, а на первом месте - дат­ский посланник; «этим русские хотели намекнуть, что последнее место они считают первым и обратно». Любопытный случай местничества произошел при пожаловании Меншикову датского ордена Слона. Датский посланник предварительно взял с Меншикова обязательство отдавать предпочтение этому ордену перед всеми остальными, не исключая ордена Андрея Перво­званного. Меншиков его обманул и стал носить оба ордена попеременно. Даже сам Петр не отрешился еще от старинных понятий чести. При приеме иностранных послов он не имел при себе «ни шляпы, ни другого чего, чем покрыть голову», очевидно, чтобы не снимать шляпы при произнесении чуждого титула. Стоял царь под балдахином у самого края, не оставляя для посла места около себя. Все эти ухищрения, к которым прибегали еще в первое десятилетие XVIII в., конечно, были пережитком торжественного церемониала московских царей. С самими иностранными послами обраща­лись порой не с тем уважением, какого требовал царь в отношении собствен­ных послов. До приезда в столицу их окружали по-прежнему самым бди­тельным и придирчивым надзором, их служителей не выпускали со двора, а сами послы могли выходить лишь с разрешения местного коменданта.

Не сразу выработалось и необходимое для ведения широкой политики дипломатическое умение. Очень неодобрительно отзывались в 1708 г. ми­нистры Людовика XIV о русских послах, приезжавших во Францию, кото­рые, по их словам, «ничего не искали к пользе государя своего у короля и только делали гордые запросы». Дипломатические приемы в некоторых от­ношениях по своей наивности недалеко ушли от XVII в. Так, например, русские дипломаты редко соглашались давать ответы в письменной форме, боясь связать себя этим. В 1710 г. царские министры требовали, чтобы Юль представил им зашифрованное полномочие с переводом на обороте; когда он отказался на том основании, что это значило бы выдать ключ к шифру, ему с деланной наивностью отвечали, «что особенной беды в этом не было бы, так как между царем и королем датским не должно существовать ника­ких тайн».

Таковы были кадры, с которыми Петр начинал свою дипломатическую работу в совершенно новых по обширности и смелости масштабах. Тем бо­лее поражают те быстрые успехи, которые делает молодая петровская дип­ломатия. Ко второй половине царствования Петра уже вырастает новое по­коление умелых и тонких дипломатов, которые отлично ориентировались в международных отношениях и действовали и с большой ловкостью, и с несомненным тактом. Инструкция, данная в 1718 г. Петром уполномочен­ным на Аландском конгрессе, является, несомненно, образцом дипломати­ческого такта и искусства. Петр предлагает «шведских уполномоченных глубже в негоциацию ввести... и весьма ласково с ними обращаться». В ос­нову переговоров должно быть положено стремление «не только со Шве-циею мир заключить, но и обязаться дружбой». «Когда, - писал Петр в

особой инструкции Остерману, - между обеими державами прежняя враж­да и зависть исчезнет, а вечная дружба установится, то не только можем себя от других обезопасить, но и баланс в Европе содержать». Поэтому царь считал нужным предложить приемлемые для Швеции условия. «Мы зна­ем, - писал он Остерману, - что хотя бы мы через оружие свое и привели короля шведского к уступке всего нами завоеванного, то Швеция всегда будет искать возможности возвратить себе потерянное, и таким образом война не пресечется. Поэтому мы предлагаем следующий способ к искоре­нению всех ссор: если король уступит нам провинции, которые теперь за нами (кроме Финляндии), то мы обяжемся помочь ему вознаградить его потери в другом месте, где ему нужно». Наконец, Петр проводит мысль о единстве интересов всех союзников, воюющих против Швеции. Поэтому он отказывается от сепаратного заключения мира: «...если нам о прусском и польском королях не поставить условий, то этот мир будет на слабом осно­вании, ибо нам нельзя их оставить в войне».

По стопам Петра шли и его помощники на поприще дипломатии. Запис­ка, поданная М. П. Бестужевым-Рюминым в 1720 г. по поводу английского проекта «медиации» (посредничества), является образцом отчетливости мысли и здравого смысла. Шаг за шагом Бестужев распутывает нити анг­лийских интриг. Будучи посланником в Швеции, тот же Бестужев не толь­ко тонко вникал в современное состояние страны, в которой он был аккре­дитован, но и изучал ее историю. Московская «грубость» отошла в область преданий. Когда английский государственный секретарь Стенгоп в резкой форме сообщил в 1720 г. русскому послу Веселовскому о заключенном Ан­глией союзе со Швецией, Веселовский промолчал, «ибо, -писал он, -если бы я хотя бы несколько слов сказал не по нем, то без противности не разо­шлись бы, потому что зело запальчивый человек».

С расширением сферы дипломатической деятельности функции русских дипломатов при Петре чрезвычайно усложнились. На них лежала литера­турная борьба с вредными для России политическими настроениями за гра­ницей. Когда в Гаагу пришло известие о Нарвском поражении, русский по­сол Матвеев составил и подал штатам мемориал, долженствовавший рассе­ять дурное впечатление, произведенное этим известием; шведский посол был вынужден заказать опровержение. Позже князь Куракин должен был в Гааге наблюдать, чтобы в газетах не печаталось ничего предосудительно­го для России, и опровергать печатаемое; он даже жаловался на «газете-ров» голландскому правительству. В 1711 г. Волков, будучи во Франции, рекомендовал « курантелыцика [редактора газеты] чем-нибудь приласкать, чтобы принимал и печатал добрые о нас ведомости». Принимались и дру­гие меры для обработки европейского общественного мнения. Матвеев в Гааге «на каждую неделю уставил быть в своем доме собрания всем здеш­ним первым господам и госпожам, для собрания и забавы картами и иных утех», чтобы «лучший способ к пользе и воле монаршей учинить».

С большим мастерством использовала петровская дипломатия те внут­ренние противоречия, которые имелись в неприятельских странах. Вмеша-

тельство во внутренние дела соседних государств было обычным средством воздействия на их политику. В 1703 г. П. А. Толстому, одному из выдаю­щихся дипломатов Петра, удалось, например, добиться в Константинопо­ле не только смены, но и казни визиря, враждебно настроенного к России. Для своих целей русское правительство при Петре, как и при его предше­ственнике, пользовалось агентурой турецких христиан. Так, ценным осве­домителем был племянник константинопольского патриарха. В Швеции после окончания войны русская дипломатия поддерживала партию «пат­риотов» . Особенно сложную интригу вела русская дипломатия в отноше­нии наиболее опасной для России державы - Англии. Русский резидент в Лондоне Веселовский внушал англичанам, что Англия управляется инте­ресами и политикой Ганновера; в Петербурге поддерживались сношения с претендентом на королевский престол Англии Яковом Стюартом и его сторонниками якобитами.

Одним из основных «каналов», какими про­изводилось воздействие на политику иностран­ных государств, были подкупы, посредством ко­торых получалась ценная политическая инфор­мация. При заключении мирного договора с Тур­цией в 1711 г. оказалось нужным дать большие взятки не только визирю и муфтию (главе му­сульманского духовенства), но и английскому и голландскому послам; в 1720 г. для достижения «вечного мира», кроме турецких сановников, подкуплены были французский посол и его жена.

Взятки считались необходимыми не только в Константинополе. В 1701 г. министр при вен­ском дворе князь П. А. Голицын жаловался на отсутствие средств для подкупов, хотя «не так мужья, как жены министров бесстыдно бе­рут». «Сами знаете, каков здешний двор и как министры здешние избало­ваны подарками других потентатов [государей]», - писал он в 1703 г. ехавшему в 1706 г. послом в Англию Матвееву было поручено склонить на русскую сторону всемогущего в то время герцога Мальборо, хотя Петр и сомневался в успехе, «понеже через меру богат, однакож обещать тысяч около 200 или больше». Мальборо запросил княжества в России. Петр был в то время настолько заинтересован в союзе с Англией, что согласил­ся было дать герцогу на выбор Киевское, Владимирское или Сибирское княжество с ежегодным доходом в 50 тысяч ефимков, самый большой в мире камень рубин и орден Андрея Первозванного. Из этой сделки ничего не вышло.

К тем же приемам прибегали и иностранные правительства в России. Особенно обвинялся во взяточничестве подканцлер Петра I, умный, но жад­ный до денег Шафиров.

Петр I как дипломат

Петр крепко держал в своих руках все нити русской дипломатии. Он лично участвовал во всех переговорах, выполняя функции и посла, и мини­стра иностранных дел. Он дважды ездил за границу с дипломатическими целями и лично заключал такие важные договоры, как соглашение в Раве (1698 г.) и договор в Амстердаме (1717 г.). У себя на родине царь непосред­ственно сносился с иностранными послами и беседовал с ними запросто в домашней обстановке, - это был самый верный, а иногда и единственный способ довести то или иное дело до конца. Определенных аудиенций не было, царя надо было «отыскивать на пирах и там исполнять свои поручения». «Я воспользовался нынешним обедом, - рассказывает Юль, - за которым сидел с ним рядом, чтобы, согласно приказанию моего государя и короля переговорить с ним о разных вещах; во время этой беседы царь весьма бла­госклонно и охотно слушал меня и отвечал на все, что я ему говорил». При содействии царских денщиков можно было видеть царя и дома, где тот же Юль раз застал его «неодетым, в кожаном, как у ремесленников, фартуке, сидящим за токарным станком». Петр терпеть не мог никаких официаль-ностей. Не без юмора повествует Юль о тайной аудиенции, которую он ис­просил у царя через канцлера. Аудиенция была назначена на адмиралтей­ской верфи. Посланник поспешил в назначенное место в расчете, что царь примет его в каком-нибудь доме и выслушает. Когда Петр подъезжал в шлюпке к берегу, Юль спустился к нему навстречу. Царь тут же начал очень громко говорить с ним о государственных делах, так что все окружающие могли слышать. Юль стал просить выслушать его наедине, но Петр прика­зал сказать прямо, в чем его поручение, а когда посланник заговорил шепо­том, то он отвечал нарочито громко. «Тем и окончилась эта испрошенная мною частная аудиенция, от которой царь таким образом отделался, чтобы не слышать того, чего слушать не хотел».

У Петра были свои принципы международной политики. Основным его правилом была политическая добросовестность и верность обязательствам. «Лучше можно видеть, - писал он, - что мы от союзников оставлены бу­дем, нежели мы их оставим, ибо гонор пароля [честь данного слова] дражае всего есть».

Сила внешней политики Петра заключалась в том, что он не разбрасывал­ся на несколько проблем, а сосредоточивался на одной; этой одной проблеме он и подчинял все усилия своей дипломатии, отказываясь от выполнения других, раз они не стояли на первой очереди. Так, польский вопрос для Пет­ра существовал только в рамках Северной войны. Единственный раз Петру пришлось против воли уклониться от этого основного принципа его внешней политики, - это было в 1711 г., во время навязанной ему войны с Турцией. Этим отличается внешняя политика Петра I от колеблющейся и противоре­чивой политики его предшественников. Такой твердости в проведении опре­деленной линии не было и в политике его ближайших преемников.

Внешняя политика России в период 1726-1755 гг.

Из трех основных задач, которые стояли перед Россией в XVII в., одна, шведская, была полностью разрешена при Петре I. Оставались две другие - польская и турецкая. Они и являлись стержневыми вопросами русской внешней политики в течение всего XVIII в. Наряду с этим вопрос «европей­ского баланса» (равновесия) и стремление играть решающую роль в обще­европейских делах и поддерживать международный престиж, приобретен­ный Россией при Петре I, определяли ряд других дипломатических меро­приятий.

В конце царствования Петра I Западная Европа разделялась на две про­тивостоявшие группы держав: Франция, Англия и Пруссия осенью 1725 г. заключили договор, направленный про­тив Австрии и Испании. Господство Рос­сии над Прибалтикой продолжало беспо­коить Англию, и это создавало натяну­тые отношения между обоими государ­ствами, вызвавшие даже появление английской эскадры в Балтийском море в мае 1726 г. При таких условиях Рос­сия неизбежно должна была примкнуть к Австрии, которая являлась к тому же естественной ее союзницей против Тур­ции. Оборонительный союз с Австрией был заключен в августе 1726 г. Задачей Франции с этого момента было создать вокруг России окружение из враждеб­ных ей государств - Швеции, Польши и Турции. Обе группировки столкнулись между собой в Польше по вопросу о пре­емнике Августа П. Здесь Австрии с Рос­сией противостояли Франция и союзная с ней Швеция. Август III, сын умершего короля, утвердился на польском престо­ле при поддержке русских войск. Во вре­мя конфликта из-за избрания польско­го короля французская дипломатия производила энергичный нажим на Турцию в целях вызвать выступление ее против России. Со своей стороны правительство Анны Иоанновны ценой возвращения Персии областей, за­воеванных Петром I, добилось заключения с могущественным шахом На­диром «вечного мира», направленного против Порты. В 1735 г. началась тяжелая война в союзе с Австрией против Турции и Крыма. Она закончи­лась бесплодным для России Белградским миром, заключенным при посред­ничестве Франции в 1739 г.

Театром другого столкновения с англо-французской союзной системой была Прибалтика, где под влиянием французской дипломатии в 1741 г. против России выступила Швеция. Война закончилась Абоским миром, который закрепил и частично расширил условия Ништадтского мира.

В середине 40-х годов XVIII в. Россия была втянута в войну между Авст­рией и Англией, с одной стороны, и Францией и Пруссией - с другой. В этой войне русская дипломатия, впрочем, не проявляла достаточной чет­кости и определенности. Решительному выступлению предшествовал дли­тельный период колебаний, вызванных столкновением иностранных и ме­стных влияний при петербургском дворе. Последовательную антипрусскую политику вел умный и тонкий канцлер А. П. Бестужев-Рюмин, который стоял за союз с Австрией. В 1746г. возобновлен был оборонительный союз с Австрией. В 1747г. Англия связала Россию «субсидной конвенцией», в силу которой русское правительство обязалось за соответствующую денежную субсидию выставить военный корпус для защиты ганноверских владений английского королевского дома. В 1750 г. Англия даже присоединилась к австро-русскому союзу, а в 1755 г. ею заключена была на более широких началах новая «субсидная конвенция» с Россией.

Семилетняя война

В 1756 г. политическая конъюнктура в Западной Европе неожиданно и резко изменилась. Начавшаяся война между Англией и Францией побуди­ла английское правительство заключить соглашение с Пруссией, чтобы га­рантировать нейтралитет Германии в этой войне (Уайтхоллский договор). Ввиду того что Россия была связана «субсидной конвенцией», можно было рассчитывать, что и она будет вынуждена примкнуть к этому соглашению. Уайтхоллский договор 1756 г. выявил новую перегруппировку политиче­ских сил в Европе. Франция пошла на сближение и союз с Австрией. В Пе­тербурге проявлялись колебания и боролись английское и французское вли­яния. Наконец, русское правительство заняло совершенно определенную позицию и ввиду опасности, которую представляло для России чрезмерное усиление Пруссии, примкнуло к австро-французскому союзу, «чтобы, ос-лабя короля прусского, сделать его для здешней стороны нестрашным и незаботным». Намечался раздел Пруссии, в результате которого должны были получить разрешение насущные вопросы внешней политики России - турецкий и польский. В конце концов Россия официально присоединилась к австро-французскому оборонительному союзу. С Англией дипломатиче­ские отношения не были порваны, так как обе стороны дорожили выгода­ми, которые давала им взаимная торговля. Это открывало широкий про­стор для интриг Англии в Петербурге. Успехи русского оружия в Пруссии приближали Фридриха II к «краю гибели». Он готов был уже отречься от престола, когда смерть Елизаветы в 1762 г. освободила его от самого опас­ного из врагов.