Книга предназначена только для предварительного ознакомления! Просим вас удалить этот файл с жесткого диска после прочтения. Спасибо. Дерби Брайа Пылающая Эмбер

• Название: Книга предназначена только для предварительного ознакомления! Просим вас удалить этот файл с жесткого диска после прочтения. Спасибо. Дерби Брайа Пылающая Эмбер
• Дата: 13.04.2023
• Размер: 3.96 Mb.
• Имя файла: Braia_Derbi_Pylaushaya_Ember_(LP)_LitLife.club_308747_20bbe.doc
• Тип: Книга; #1060008
• страница: 30 из 35

Глава 39
Нам не дает покоя только то, что мы не до конца понимаем.
ЭМБЕР
Комната находится всего в трёх метрах от нас. Но с тем же успехом это могла быть и миля. Судя по тому, как Мав припечатывает меня к стене коридора и нападает на мой рот с неукротимой свирепостью, ни один из нас не в состоянии пройти и пары шагов.

Стоит только его губам соприкоснуться с моими, как он со всей мощью пускает в ход зубы и язык.

Я отвечаю на его жёсткий поцелуй и вступаю в поединок своим языком с его, полностью забывшись в этой дикой и необузданной потребности, берущей надо мной верх. Мои руки трогают его повсюду, мнут его спину, а через минуту и ягодицы, физически умоляя не проявлять ни капли пощады.

Оторвавшись друг от друга, мы судорожно хватаем ртом воздух. Не в силах больше ждать, я молю его:

— Мав, пожалуйста.

— Боже, Куколка. Не проси, иначе я кончу прямо здесь.

Я приподнимаю его футболку и нетерпеливо цепляюсь за ремень. Его сильные пальцы, которые вплоть до этого момента впивались в мои бедра, внезапно задирают мою юбку до самой талии.

Да!

Пламя похоти разгорается всё сильнее.

— Держись за меня.

Я обнимаю его руками за шею. Он опирается рукой о стену и помогает мне освободить его от джинсов. Я чувствую, как кончик его эрекции трется о моё нижнее бельё, после чего он пальцами оттягивает мои трусики в сторону и подаётся вперёд.

— Мав! — мужской голос вынуждает нас замереть.

— Чёрт, — рычит Мав. Его тело прикрывает мое тело своим от чужих взглядов. Он поворачивает голову к тому, кто нас прервал, тогда как я зарываюсь лицом ему в шею. — Уиз, какого хрена, мужик. Ты не видишь, что я занят?

— У нас проблема.

— Значит, найди того, кто разберется с ней.

— Нет. Это должен быть ты.

— Обязательно разбираться с этим сейчас, чёрт бы тебя побрал? — стонет Мав.

Повисает тяжелая пауза.

— Да. Обязательно.

Не в силах сдержаться, я хихикаю. Мав кусает меня за ухо, хватает за задницу и проталкивает кончик своего члена в меня. Моё дыхание застревает в лёгких и происходит нечто странное. Неистовый жар, охвативший нас мгновение назад, накатывает снова. Я хныкаю и цепляюсь за него.

— Думаешь, это смешно? — шепчет он мне на ухо. — Я хочу затрахать тебя до потери сознания, а они меня обламывают.

— Брат, ты захочешь это увидеть, — раздается другой голос. Голос Таза.

— Вопрос жизни и смерти? — спрашивает Мав, медленно проскальзывая глубже. — Потому что, если ты сейчас помешаешь мне трахнуть мою старуху, а это окажется несущественным, вопрос точно встанет о чьей-то жизни и смерти.

— Поверь, брат. Позже ты поблагодаришь меня, что я тебя остановил.

Мав погружается в меня до упора, кусает за шею, и я чуть не распадаюсь на части.

— Господи, Куколка. Находиться в тебе — все равно, что оказаться дома.

Затем он отстраняется и выходит из меня, бормоча себе под нос ругательства. Я поспешно поправляю юбку. Мав ухмыляется мне, натягивает джинсы и застегивает ремень.

Вытащив ключи, он вкладывает их мне в руку.

— Дождись меня. Не смей прикасаться к себе, пока я не вернусь, — он делает пару шагов по направлению к своим братьям и добавляет: — Мы закончим, как только я разберусь с чем бы там ни было.

Несмотря на то, что моё тело желает большего, соблазн подвергнуть его очередной пытке чересчур заманчив.

— Зависит от того, как долго тебя не будет. Что, если потребуется несколько часов? Не думаю, что смогу ждать так долго.

Он останавливается и возвращается ко мне, запускает пальцы в волосы на моём затылке и своим торсом снова прижимает меня к стене.

Он целует меня один раз, всего лишь чмокает в губы, но эта своеобразная метка наверняка оставит мои губы припухшими, может быть, даже появится синяк.

— Куколка, — он отводит прядь волос с моих глаз. — Позволь выразиться по-другому. Если ты кончишь без меня, я об этом узнаю, и тогда, Богом клянусь, я тебя отшлепаю.
***
Комната Мава пустая, такая же пустая, как в прошлый раз, когда я здесь была. Валяется несколько безделушек, но, в основном, тут только предметы первой необходимости: кровать, комод, столик и лампа. Всё тусклое и серое по сравнению с декором и мебелью в его новом доме.

Подумать только, он прожил вот так девять лет.

На самом деле, довольно удручающая мысль.

Возможно, в двадцать четыре года это было всё, что он хотел. Место, где можно переночевать, компания друзей, с которой можно оттянуться и на чью поддержку всегда можно рассчитывать, море выпивки и женщины готовые прибежать по щелчку пальца. Но со временем, как я понимаю, это становится слишком безликим.

Особенно для человека, который проектирует дома для семейной жизни.

У него доброе сердце. Разумеется, в конце концов, он захотел бы чего-то большего.

Поскольку делать нечего, кроме как дожидаться Мава, я сажусь на кровать, достаю свой телефон и снова пытаюсь дозвониться до Санни, бормоча:

— Ну, давай же... давай... возьми трубку.

Но каждый раз срабатывает голосовая почта. Я отправляю ещё одно сообщение с тем же текстом, что и последнее, и жду.

От скуки мои мысли начинают блуждать. В памяти то и дело повторяются события сегодняшнего дня, но когда это заканчивается тем, что я вновь возбуждаюсь и изнемогаю от желания, я, стараясь отвлечь себя, копаюсь в его комоде.

Я нахожу только самое необходимое. Поэтому достаю из ящика комода футболку и боксеры с намерением принять душ и смыть с моих волос и кожи запах сигаретного дыма, пока жду. Если Мав вскоре вернётся, надеюсь, он воспримет пар, выходящий из ванной, как приглашение присоединиться ко мне.

Но везение не на моей стороне.

Я одеваюсь и расчесываю волосы, потом возвращаюсь в комнату. Но меня сразу же охватывает нехорошее предчувствие. Мне требуется секунда, чтобы понять, в чем дело. Свет, который я оставила включенным, сейчас выключен. Комнату заливает лунный свет, а из-за моей спины льется лишь свет из ванной.

По моим рукам и шее пробегают мурашки, я бегло осматриваю темную комнату. Но она выглядит так же, как и раньше. Пустой.

Наверно, лампочка перегорела.

Не успеваю я сделать шаг к выключателю и проверить свою теорию, как застываю от хриплого не молодого голоса.

— Знаешь, ты очень похожа на неё.

Моё сердце пропускает удар, и я резко оборачиваюсь.

Кислород покидает мои лёгкие.

Крупный мужчина подпирает стену у входа в ванную так, будто все это время он только и ждал меня. Мелкая дрожь проносится по всему моему телу при мысли о том, что я принимала душ с широко открытой дверью.

Он стоял там пока я мылась?

О, Боже.

Он — байкер, хорошо знакомый мне байкер. Его иссиня-черные волосы теперь подернуты сединой. Он по-прежнему заплетает их в косу, доходящую ему длиной до середины груди. Его смуглая кожа уже не того безупречного цвета мокко, кроме того, она обветренная, морщинистая и вся в татуировках.

Невзирая на то, что прошло больше десяти лет, и я видела его лишь через небольшую щель в шкафу, его ни с кем не спутаешь. Тот же высокий лоб, широкие плечи и устрашающий вид, но дело не в его росте.

Воздух вокруг него пропитан угрозой.

Вынув пачку сигарет из своего жилета, он закуривает. Его старческие руки увешены перстнями и покрыты татуировками. Чёрные как уголь глаза ни на миг не выпускают меня из своего поля зрения.

Меня захлестывают воспоминания из моего прошлого. Руки сжимаются в кулаки, стоит только представить, сколько лет мне приходилось наблюдать за тем, как Санни проходит через страдания и боль. Ненависть, которую я питала к нему все эти годы, прорывается наружу.

— Я не знаю, что вы здесь делаете, но если вы не уйдете, — я заставляю себя говорить как можно более уверенно, — я закричу.

Поскольку он даже не шевелится, я медленно пячусь к двери.

— Мав вернётся в любую минуту.

Выпустив струйку дыма из уголка своего рта, он предостерегает:

— Только попробуй выйти из этой комнаты, и наш разговор станет не таким непринужденным, как хотелось бы.

Моя рука замирает на дверной ручке. Мы смотрим друг другу в глаза, казалось, целую вечность, пока в моей голове проносится миллион сценариев того, как сбежать от него.

— Я здесь не для того, чтобы причинять тебе боль. Мне просто нужны ответы, и судя по тому, как ты пялишься на меня, тебе они нужны не меньше моего. Итак, ты дочь Тессы или нет?

— А что, разве недостаточно того, что вы погубили мою сестру, теперь вы хотите сделать то же самое со мной? — огрызаюсь я. Затем, не задумываясь о последствиях, шиплю: — Меня от вас тошнит. Как вы можете жить с этим?

— Подожди, кого я погубил?

Кого?

Он выглядит по-настоящему сбитым с толку, и это лишь усиливает мою ярость.

— Кого? А вы как думаете? — у меня внутри все обрывается, а желудок скручивает в узел, когда я понимаю, что у него нет ни единой догадки. — О, Боже, она была не единственной?

— Девочка, попридержи коней и ответь на мой вопрос. Тэлли... Тесса Оуэнс — твоя мать?

Мою грудь пронзает острая боль при звуке прозвища, которым её называли многочисленные бойфренды и друзья.

Поскольку я смотрю на него негодующим взглядом, он продолжает.

— Сперва подумал, что, наверно, это совпадение, ведь в мире много людей, что уж там, наверняка найдутся двое, как две капли воды похожие друг на друга. Либо так, либо мои старческие глаза сыграли со мной злую шутку. Потом ты стала танцевать. Точь в точь как она. И я словно вернулся на двадцать лет назад. Тогда я понял, что ты слишком похожа на неё, чтобы не быть её дочерью.

Не обращая внимания на моё молчание, он спрашивает:

— Она здесь? Твоя сестра?

Меня охватывает возмущение, и я выпаливаю:

— Если вы когда-нибудь снова приблизитесь к Санни или нашему дому, я прослежу за тем, чтобы до конца своих дней вы гнили в тюрьме.

— Итак, я был прав, — он отводит руку и смахивает пепел со своей сигареты. — Я отсидел положенный мне срок и не собираюсь возвращаться обратно.

— Тогда держитесь подальше от моей семьи.

Он морщит лоб, сводя брови вместе. Бросает сигарету себе под ноги и тушит её ботинком, а затем снова смотрит на меня.

— Выходит, ты знаешь, кто я, но я никогда не видел тебя до прошлого вечера?

— Этот разговор закончен.

Я поворачиваю дверную ручку.

Он делает выпад. Но прежде, чем я успеваю закричать, он зажимает мне рот рукой и хватает меня за другую руку. Его чёрные глаза впиваются в мои.

— Девочка, я же сказал, что не собираюсь причинять тебе боль и не планирую этого делать, но ты начинаешь меня раздражать. У меня появилось ещё больше вопросов, требующих ответа. Ты расскажешь то, что мне нужно, тогда все пройдет гладко, — не сделаешь этого и продолжишь нести околесицу, у нас будут большие проблемы, поняла меня?

Когда я меряю его злобным взглядом, он встряхивает меня.

— Значит так, как только ты немного успокоишься, расскажешь, как так получилось, что ты знаешь меня, а я никогда не видел тебя до прошлого вечера.

Его бездушные глаза буравят меня довольно продолжительное время. Он не убирает руку с моего рта, пока я не делаю глубокий вдох носом, и моё тело не начинает покидать скопившееся напряжение, бурлящее во мне мгновение назад. Я киваю, обещая, что буду вести себя хорошо, и он не спеша меня отпускает.

— Я была там. Я видела, как вы увели Санни в её комнату. Вы вышли и оставили деньги на столе, как будто она была какой-то шлюхой, а не ребёнком. Таких людей, как вы, должны кастрировать и держать в тюрьме до самой смерти.

Он хмурится, сводя брови вместе. Затем на его обветренном лице появляется изумленное выражение. Он вскидывает бровь.

— Что именно, по-твоему, я делал с твоей сестрой?

— Вы насиловали её.

— Господи Боже! Почему, чёрт подери, ты так думаешь? Твоя мать несла этот бред про меня?

Нехотя я отвечаю:

— Нет.

Внезапно, мой мир начинает меняться. Серьёзное выражение на его лице на секунду выбивает меня из колеи.

— Санни не разговаривала несколько дней после того, как вы приезжали. Почти ничего не ела и все время плакала. Она не рассказывала мне, почему, но вы что-то делали.

— Ты была там каждый раз, когда я навещал её?

— Только несколько раз.

— Где?

Борясь с гневом, сдавливающим мою грудь, я выплевываю:

— В шкафу.

Долгое время он просто смотрит на меня. Затем пересекает комнату, направляясь к окну, и закуривает ещё одну сигарету.

— Сколько тебе лет? Ты выглядишь старше, но тебе не может быть больше... восемнадцати? Ты наверняка была слишком маленькой, чтобы помнить меня.

Мне ненавистно отвечать на его вопросы. Такое чувство, что мой мир сошёл со своей оси и то, в чем я была уверена, внезапно подвергается сомнению, но мне нужно знать правду.

— Мне двадцать два.

Его тело каменеет. Он поворачивается и изучает меня так, будто я лгу, ищет доказательства на моей коже или в моих глазах.

— Чёрт. Ты серьёзно?

Он отводит взгляд и делает затяжку. Медленно выпускает дым изо рта и наблюдает за кольцами, словно они открывают секреты понятные лишь ему одному. Затем отводит от себя сигарету и смотрит на тлеющий кончик.

— Я слышал о той хрени, что несли мои братья, — бормочет он, — но я никогда в это не верил. О ней. О нем. Но, должно быть, всё так и было, раз она захотела уйти.

Затем он тяжело вздыхает и кивает.

— В этом не было никакого смысла. Она любила меня, ей нравилась та жизнь, что мы вели.

— Вы насиловали мою сестру или нет?

— Ты на полном серьезе спрашиваешь, не насиловал ли я собственную дочь? — он бросает на меня убийственный взгляд — Нет. Я могу быть дерьмовым отцом и злобным сукиным сыном, но, чёрт возьми, я никогда не трону ребёнка. Я зарою любого, кто осмелится навредить моей Санни.

Эти слова сносят меня, как товарный поезд.

— Вашей Санни?

Она его дочь.

— Да.

Шестеренки в моей голове вращаются все медленнее и медленнее, скрежещут и внезапно с лязгом останавливаются. Я не хочу в это верить. Он запросто мог навешать мне лапшу на уши. Но вынуждена признать, я много раз задавалась вопросом, права ли я относительно того, что на самом деле произошло несколько лет назад.

Я начинаю хвататься за соломинку.

— Тогда для чего нужны были деньги?

— Для чего же ещё? Деньги для неё и твоей мамы. Гребаный алименты.

— Но после того, как вы уезжали, она была сама не своя. Всякий раз. И никогда не признавалась, почему так.

— Поэтому ты просто предположила, что я насиловал собственного ребёнка? Срань Господня, — он качает головой. — Санни просила взять её с собой. Но я не мог. Моя жизнь была слишком опасна. Я говорил ей это. На моей спине всегда было чересчур много мишеней.

— Я... Я... — у меня голова идет кругом. Внезапно все это предстает передо мной в ином свете. Моя ненависть к нему постепенно угасает. Я даже слышу нотки горечи в своём голосе, когда спрашиваю: — Если вы её отец, тогда где, чёрт возьми, вы все это время были?

Он пожимает плечами и избавляет меня от своего пронзительного взгляда.

— Каждый раз, когда я навещал её, я подвергал ее и твою мать риску. Когда клуб оказался в дерьме по самые уши, я знал, что мне придётся разорвать отношения. Иначе я либо потеряю их, либо похороню. Поэтому я сделал выбор, с которым смог бы жить.

— Почему моя мать прятала меня от вас?

— Потому что она прятала свои грехи, она была умна. Она понимала, стоило мне узнать, что, пока я сидел за решеткой, она спала за моей спиной с человеком, которому я доверял, я бы убил их обоих. Она всегда навещала меня в тюрьме. Вроде бы, она какое-то время серьёзно болела и не могла посетить меня с визитом, но затем, как обычно, начала приходить каждую неделю, правда, вела себя до безумия странно, настаивая на супружеских свиданиях, тогда как раньше ей, казалось, было на них наплевать. Я подумал, что она хотела забеременеть, возможно, в то время ей нужен был не я, а нечто большее, что сделало бы её счастливой. Но потом, когда она забеременела твоей сестрой, она наплела мне какую-то чушь о том, что не сможет меня дождаться, как обещала. Что она больше не хотела такой жизни, она была матерью. Я не должен был ей верить. Моё нутро подсказывало мне, что это была ложь. Твоя мать была байкерской сучкой до мозга костей. Но она всегда придерживалась именно этой истории.

— Я не понимаю.

— А понимать тут особо нечего, — он смотрит на свою сигарету и перекатывает её между пальцами. — Моя старуха спала с моим лучшим другом, а ты — прямое доказательство того, что он меня предал.



Глава 40
Правда не всегда дарует душевный покой. Иногда она пробуждает вас ото сна, в котором вы бы хотели провести всю свою жизнь.
МАВЕРИК
Войдя в часовню и захлопнув за собой дверь, я бросаю:

— С какого хрена такая важность?

Мой взгляд пробегает по Уизу, который держит в руке папку, а затем перескакивает на Таза, стоящего перед огромной, начищенной до блеска металлической эмблемой «Предвестников Хаоса», которая висит на стене. Его руки скрещены на груди, а на лице прекрасно знакомое мне выражение. Его голова повернута к символу нашего клуба, и он готов сделать то, что получается у него лучше всего, — избавить клуб от какой бы там ни было проблемы.

Дверь снова открывается, и в помещение входят Эдж и Гриз.

— Из-за чего весь сыр-бор? — спрашивает меня Эдж.

— Это я и хочу выяснить.

Я подаю Уизу знак, предлагая начать.

— Тебе захочется присесть, — говорит он.

По мере того, как внутри меня начинает зарождаться чувство пустоты, я сажусь на стул и ощущаю, как потертая кожа дарит мне столь необходимое успокоение, хотя я был не в своей тарелке с тех пор, как оставил Эмбер. Эдж присаживается на край стола слева от меня, а Гриз опускается на стул справа. Обогнув стол, Уиз кладет папку передо мной. Он открывает её на фотографии Эмбер в объятиях другого мужчины.

Я знал, что, в конце концов, мне придётся увидеть нечто подобное, но все равно для меня это удар под дых.

Я подаюсь вперёд и подхватываю фотографию. Это она, только совершенно другая её версия.

Её волосы гладко зачесаны назад и собраны в низкий хвостик, волосок к волоску. На ней драгоценности и консервативное белое с темно-синим платье без рукавов. Она выглядит изысканно и элегантно, ничем не походя на ту женщину, которая обхватывала меня своими ногами несколько минут назад.

Она мне не нравится в таком облике. Совсем не нравится.

Я перевожу взгляд на её бывшего. На козла, который насиловал её и удерживал против её воли. Я запоминаю каждую деталь его смазливого личика, светло-голубых глаз, телосложения и даже его фальшивой дружелюбной улыбки. Он высокий, моложе меня и опрятнее. На нем темно-серый костюм, скроенный точно по его фигуре и дорогой. Все в нем кричит о достатке. Его поза, одежда и даже золотые часы, выглядывающие из-под рукава его рубашки.

— Ты хотел, чтобы я копнул и нашёл все, что мог, на бывшего твоей девчонки, — начинает Уиз.

Поерзав на стуле, я стараюсь сдержать тьму, заполняющую каждую клеточку моего тела, пока вглядываюсь в снимок.

— Да.

— Хорошо, я кое-что нарыл. Но то, что я узнал, тебе не понравится.

Уиз перелистывает несколько газетных статей, после чего переходит к статьям об ее исчезновении и пожаре. Я хватаю одну из них и бегло пробегаю по ней взглядом. Заголовок гласит: «Сенатор МакТирни помогает сыну найти пропавшую без вести возлюбленную». На протяжении нескольких минут я просматриваю другие статьи, за исключением последней, в которой говорится, что они потушили пожар, который стал следствием несчастного случая в связи с утечкой газа; они все говорят почти одно и тоже.

— Я всё это уже знаю, — заявляю я, отбрасывая папку в его сторону.

— Есть ещё кое-что.

И тут свой рот открывает Таз.

— Я попросил Уиза проверить твою девчонку, когда ты только начал проявлять к ней интерес, — признается Таз. — Но нам не хватало информации. Мы не знали её имени или откуда она родом, пока ты не сказал Уизу о пожаре и этом её бывшем.

Я сжимаю челюсть и испепеляю его взглядом.

— Так вот в чем дело? Ты раздобыл на неё какой-то компромат и не мог дождаться, чтобы поделиться им? — повернувшись к Уизу, я рявкаю: — Ты нашёл компромат только на неё, а этого паренька — Уорнера — не проверил?

— Это больше, чем компромат, брат. Это гребаная куча дерьма.

— Мне и Гризу обязательно это слушать? — обрывает Эдж Таза. Он тоже, как и я, недоволен тем, что ему портят вечер.

— Это касается всего клуба, — Таз подходит ближе и снова подталкивает папку ко мне. Он просматривает документы, пока не добирается до свидетельства о рождении и не вручает его мне. — Посмотри на её имя.

Я вырываю бумагу из его рук и просматриваю её свидетельство о рождении.

— Эмбер Ди Пирс, — читаю я её полное имя вслух, откладывая у себя в голове очередные крупинки информации о ней, будто собирая драгоценные камни. Её полное имя. Её день рождения, 12 августа, всего за пару дней до того, как она появилась в клубе. Имя её матери — Тэсса Оуэнс. Прочерк в графе отец, что соответствует тому, что она мне сказала.

Ничего необычного. Ничего компрометирующего.

— Ди Пирс, — повторяет Таз, как будто это сенсация.

Сидящий возле меня Гриз заметно цепенеет. Через несколько секунд он садится прямее и с интересом начинает разбирать бумаги. Он берет один листок, пробегая по нему взглядом. Эдж склоняется над папкой и берет другой листок, делая то же самое.

— Что я упускаю?

Подняв голову, я испытующе гляжу на них, изучая выражение их лиц.

— Покажи им, — приказывает Таз новичку нашего клуба.

Уиз вынимает очередные фотографии из папки. Он кладет их рядом с изображением Эмбер и её бывшего. На первом снимке не она, а лицо, которое я видел довольно часто на протяжении последних двух дней, по возможности стараясь избегать с ним встреч. На втором снимке человек, которого я бы предпочел не видеть до конца своих дней.

В моей голове царит полная неразбериха. Зачем, ради всего святого, он показывает мне эти снимки? Потом в моей голове что-то щелкает. Фамилия Пирс. Черты лица Дидса — «Гринбека», которого мы называем «Сынишка-психопата». Что-то знакомое в зелёных глазах Пэппи.

Ди Пирс. Декер Пирс. Дин Пирс.

Эмбер.

Дидс.

Пэппи.

Меня накрывает волной отрицания, а пульс начинает ускоряться. В комнате нет проблем с нехваткой кислорода, но я не могу втянуть его в свои лёгкие. Сходства очень заметны.

Чересчур заметны...

Моё сердце кричит: НЕТ! Чёрт возьми, нет. Это не правда. Этого не может быть. В моей голове проносится торнадо картинок. Её носик с веснушками. Светлая и усыпанная веснушками кожа Пэппи, по крайней мере, та часть, которая просматривается под изобилием его ирландских татуировок. Её рыжие волосы, рассыпанные веером по моей груди. Те же самые огненно-рыжие волосы, которые Дидс всегда ставил торчком в стиле камикадзе, и это сходство с Пэппи заметно с расстояния в сотни ярдов. Я вспоминаю Эмбер, спящую на моей подушке, похожую на ангела, а затем представляю её отца — воплощение сатаны, у которого вся правая сторона жилета исписана именами его падших братьев, за исключением имён тех братьев, которых он завалил сам.

Гриз произносит то, что не в силах произнести я. Он качает головой и бросает фотографию на стол.

— Нет. Должно быть другое объяснение.

Затем с ним что-то происходит, потому что он подхватывает её свидетельство о рождении и внимательно изучает его. Я наблюдаю за ним и цепляюсь за надежду, что всё это — одна большая дурацкая шутка. Но Гриз лишает меня этой искорки надежды, когда его плечи опускаются, и он шепчет себе под нос «Тесса Оуэнс», как будто это что-то меняет.

Чувство пустоты внутри меня ширится и углубляется, как проклятая бездна.

— О... чёрт, Тэлли, что ты наделала?

— Что? — я выхватываю документы из его рук. — Что за Тэлли?

— Тесса Оуэнс.

Он энергично потирает лоб, как будто ведёт внутреннее сражение. Когда его взгляд, наконец, встречается с моим, в нем читается настороженность.

— Думаю, после того, как ты услышишь то, что я должен сказать, тебе нужно будет взять паузу и все обмозговать. Неважно, что наговорили эти придурки, — указывает он на Уиза и Таза, — ты знаешь эту девочку лучше всех.

Меня бросает в жар.

— Просто скажи мне!

Я вскакиваю на ноги и начинаю расхаживать по комнате, проводя рукой по лицу.

— Я познакомился с Тессой ещё до того, как мы с Кэпом отделились от «Гринбеков». Очень хорошо её знал, потому что она была старухой брата.

У меня комок встаёт в горле. На секунду я перестаю метаться по комнате и смотрю на него.

— Пэппи?

Он качает головой.

— Нет. Пэппи и Вон неразлучны с самого детства.

— Тогда, как всё это объяснить?

— Она была старухой Смоука.

Я открываю рот, но он продолжает.

— Смоук получил пару лет за нападение. И пока он был за решеткой, братья кое о чем болтали. Говорили, что Пэппи чересчур хорошо заботился о Тэлли, если ты понимаешь, о чем я.

Я так крепко сжимаю двумя руками спинку стула Кэпа, что мои пальцы впиваются в кожаную обивку.

— Значит, это правда?

В моей груди пробуждается ноющая боль, а биение пульса отдается в ушах.

— Вполне возможно, — отвечает Гриз.

Я швыряю стул в другой конец комнаты и сдвигаю с места неподъемный стол. Затем, тяжело и часто дыша, опираюсь на стол.

— Она сказала, что не знает, кем был её отец.

— Она солгала, — рычит Таз.

В комнате повисает тяжелая тишина, пока меня трясёт от калейдоскопа эмоций — сомнения, шока и многих других. Ярость, потому что, если это правда, то каждый момент, который я разделил с Куколкой, каждое счастливое воспоминание, которое она мне подарила, растворятся как дым, ничего не знача, и выйдет так, что она меня изменила, исцелила, только чтобы снова искалечить. Вера, потому что, проигрывая в голове каждую секунду, проведенную с ней, хорошее, плохое и умопомрачительное, я молюсь, чтобы она объяснила необъяснимое. Причина, по которой я должен поверить в невероятное. Все, что мне довелось узнать о её борьбе за выживание, наполняет мою голову и сердце сомнениями, словно они ведут грандиозную битву.

— Это именно то, чем кажется? — спрашиваю я Гриза.

Скажи «нет».

Взмахнув руками, Таз шипит:

— Какое ещё тебе нужно доказательство? Она одна из них!

Все моё тело напряжено до предела. Я неотрывно гляжу на Гриза и жду ответа.

— Видит Бог, я не думаю, что в девчонке есть хоть капля гнили. Возможно, у Пэппи что-то имеется на неё, и он вынуждает её это делать.

— Свою родную дочь? — с сомнением произносит Эдж.

— Он бы не упустил такой случай, — отвечает Гриз. — Он застрелил человека на глазах у Дидса, когда мальчику было не больше восьми лет. Не успел этот ребёнок достигнуть подросткового возраста, как ему в руку вложили ствол. Не успел этот мальчишка закончить школу, как стал главным убийцей клуба.

— И все же вы считаете, что он не причастен к нападению на Кэпа, — доносится от Таза.

— Здесь иной случай, — отвечает Гриз. А мне он говорит: — Должно быть другое объяснение.

Таз подходит ко мне, понижает голос, но я слышу в нем нотки с трудом сдерживаемого животного.

— Она появляется здесь и очаровывает Ди. Но как только она выясняет, что он тут не главный, она переключает своё внимание на тебя. Вот же совпадение, чёрт возьми.

Я отворачиваюсь и впериваюсь взглядом в стол, сосредотачиваясь на узорах древесины, нежели на его словах.

— Да-да, я прекрасно понимаю, что у тебя голова кругом, потому что из-за неё твоим членом можно гвозди забивать. Но, брат... кто-то сливает информацию «Гринбекам», и она, чёрт возьми, стояла позади тебя, когда ты рассказывал нам о свидетеле.

— Выходит, это делает её стукачом?

— Нет, в этом виноваты её гены. И тот факт, что она появилась здесь через несколько дней после того, как был подстрелен Кэп, отчаянно нуждаясь в месте для проживания. Гарантирую, если бы Дозер не сложил с себя полномочия, это бы он сейчас был в её киске, а не ты.

Меня охватывает необузданная ярость, и я бросаюсь на него. Схватив его за жилет, наношу ему хук справа. Мои суставы опаляет огнём. Удар вынуждает ошеломленного Таза отступить назад.

Эдж и Гриз моментально хватают меня и оттаскивают назад.

— Прошёл всего один день, а меня уже тошнит от того, что выходит из твоего рта, — кричит Эдж на Таза.

Я сбрасываю с себя их руки и начинаю мерить комнату шагами, обхватив голову руками и каждую минуту борясь с тем, чтобы не видеть Куколку в ином свете. В извращенном и искаженном свете, будто она чертов шпион из другого клуба, а не девушка, которая вела себя так, словно влюбилась в меня так же сильно, как и я в неё.

— Ты выразил свою точку зрения. Теперь заткнись и дай разобраться, что делать с тем, что нам известно, — бросает Эдж Тазу. Затем он останавливает меня, хватает за затылок и заставляет меня взглянуть на него. — Не собираюсь врать тебе, это выглядит хреново, брат, но одно я знаю наверняка — одна сторона истории ещё ни о чем не говорит. Иди к ней, и мы посмотрим, что она скажет.

Таз проводит тыльной стороной ладони по своему рту, размазывая кровь по руке. Остальное он сплевывает на пол.

— Ты слишком сблизился с ней и не видишь её такой, какая она есть, — он жестом указывает на Эджа. — В точности, как последняя киска, вокруг которой ты был обернут. Та, которая отправила его гнить за решетку.
***
Вечеринка внизу поражает своим размахом, неистовый смех и рок-музыка следуют за мной вверх по лестнице. Каждый звук гитарной струны и заразительный смех режут мне слух, словно ногти, скребущие по стеклу.

Каждый напоминает мне о том, что мир, каким я его знаю, не изменился, только мой взгляд на него.

Когда я добираюсь до второго этажа, мой взгляд мгновенно падает на стену, где менее часа назад мы с Эмбер напали друг на друга. Мы оба лихорадочно и нетерпеливо стремились к тому типу освобождения, которое мог дать лишь один другому. Как два сексуальных маньяка, сорвавшихся с цепи.

Мой член оживает, когда я вспоминаю нестерпимую жажду похоти, в которой мы оба забылись. Обжигающий поцелуй, опаляющий стены. Ее прерывистый вздох, когда я проскользнул в неё кончиком члена, и то, как меня обволок её тугой жар, когда я погрузился в неё на всю длину.

Чёрт... Я бы все отдал, чтобы вернуть тот момент. Не торопиться с ней, избавиться от Таза и Уиза, когда они пришли, чтобы забрать меня, и жить в неведении ещё час или два.

Вместо этого я должен принять тот факт, что Эмбер, возможно, не та, кем кажется. Я должен притащить её в церковь, будто она под следствием, где с ней будут обращаться так, словно она виновна, до тех пор, пока она не докажет свою невиновность, а не наоборот.

Быть может, я покажусь дураком, но я все ещё верю, что она та самая девушка, которую я полюбил. Самоотверженная, добрая, искренняя и, плюс ко всему, невероятно сильная. И я молюсь — хотя не молился несколько лет — что это все одно огромное гребаное недоразумение. После того, как «Аминь» срывается с моих губ, я вдыхаю полной грудью и поворачиваю дверную ручку.

В комнате темно, за исключением потока света, струящегося из ванной и очерчивающего силуэт Эмбер, которая сидит на краю кровати. Увидев её там, только что принявшую душ, одетую в мою футболку, мои боксеры, и не обутую, моя плоть увеличивается в размере.

В этот момент я не хочу ничего больше, чем раздеть нас обоих, подтолкнуть её к середине кровати и крепко обнять. Притвориться, что мне неизвестно откуда она пришла.

Я делаю к ней два шага, когда движение и красное свечение кончика зажженной сигареты привлекает моё внимание к темному углу. Моим глазам требуется секунда, чтобы определить человека, стоящего там. Сначала его жилет, затем его габариты и, наконец, черты его лица. Когда я понимаю, кто передо мной стоит, я приосаниваюсь.

— Мав, — с удивлением в голосе произносит Эмбер и медленно поднимается на ноги. Её глаза широко распахнуты от страха, она бросает взгляд себе за спину, на Смоука, и начинает заламывать руки. — Он, э... Он знает мою мать. Он её старый приятель, мы... мы просто разговаривали.

Её реакция отдаёт запахом вины. Ошеломленный, я открываю для себя реальность того, что не замечал прежде.

Каждая унция веры в то, что Таз был неправ, рассеивается, словно туман, и мои воспоминания начинают перекраиваться. Каждое из них теперь заражено и переписано в соответствии с её истинными мотивами.

Почему, чёрт возьми, я не замечал этого раньше?

Потому что ты забыл, у красных роз тоже есть шипы.

— Он ее старый приятель?

— Да.

— Старый приятель или бывший муж?

Ее глаза распахиваются ещё больше. Она посылает умоляющий взгляд Смоуку, словно ищет помощи в том, как ответить, или разрешение что-либо ответить.

КАКОГО ХРЕНА?

Меня поглощает тьма, которую я последние несколько дней пытался похоронить. Превращает мою кровь в лёд. Устремившись вперёд, я запускаю руку в её волосы и крепко хватаю её за них, чтобы повернуть её голову к себе и заставить посмотреть мне в глаза.

— Нет, — рычу я. — Не смей смотреть на него. Я задал тебе вопрос, и, если, мать твою, мне не изменяет память, ты была моей. Тогда какого хрена ты смотришь на него так, будто спрашиваешь разрешения? Или есть что-то ещё, в чем ты должна мне признаться?

Смоук шагает к нам.

— Ты останешься там, чёрт подери, где стоишь, — хрипло выдавливаю я сквозь стиснутые зубы. — Это между мной и ей.

Эмбер кладет свою руку на мою.

— Я не знаю, что на это ответить.

Откинув её голову назад, я грубо бросаю:

— Как насчёт правды! Дин Пирс твой отец?

Она вздрагивает, а затем пытается это опровергнуть. Ее рот дважды открывается и закрывается. Когда её плечи никнут, а глаза наполняет поражение, я понимаю, что у меня есть ответ.

Тем не менее, я переадресую свой вопрос Смоуку. Я хочу услышать, как он это скажет. Мне нужно, чтобы кто-нибудь ответил на мой вопрос.

— Он её отец? Не лги мне, или я позабочусь о том, чтобы разорвать все наши связи с «Гринбеками», и отмывание денег, которым мы занимаемся для вас, канет в лету.

— Да, — презрительно усмехается Смоук. — Но ты все неправильно понял, мальчик.

— Я же говорил, — раздается позади меня голос Таза.

Я закрываю глаза и стискиваю челюсть.

Разумеется, он следит за мной.

— Она одна из них. Она дурила нас с самого начала.

Открыв глаза, я поворачиваюсь и вижу его «Глок», нацеленный на Смоука. Он быстро пересекает комнату и прижимает ствол своего пистолета к его виску.

— Приставив пистолет к голове человека, будь готов к отдаче, которая за этим последует, — рычит Смоук.

— Я более чем готов, — отвечает Таз, снимая пистолет с предохранителя.

— Мав, — её маленькая рука опускается на мой живот, скользит вверх и находит свою конечную цель, ложась поверх моего сердца.

— Скажи мне правду. Это было притворством? — сдавленно говорю я, опустив на неё взгляд.

Она поджимает губы и хмурит брови.

— Господи, Мав. Ты правда так думаешь?

Схватив её за руку, я кидаю недвусмысленный взгляд на Смоука, а затем снова смотрю на неё. Впившись пальцами в её запястье, я рявкаю:

— Что ещё я, чёрт возьми, должен был подумать?

Она вздрагивает под моей хваткой, и гримаса боли, исказившая черты её лица, приводит меня в недоумение. Как и её темперамент, тут же дающий о себе знать. Она отдергивает руку, а затем отталкивает меня. В её глазах пылает огонь.

— Как насчёт того, чтобы хотя бы раз поверить мне на слово. Как насчёт того, чтобы доверять мне, как ты обещал. Как насчёт того, чтобы дать мне объясниться?

— Тогда объясни мне все, Куколка. Чтобы во всем этом появился хоть какой-то гребаный смысл.

— Нет! — она снова отталкивает меня. — Разве ты не видишь? Я не должна ничего объяснять, — её лицо вспыхивает от гнева, но слеза, а за ней другая, скатываются по её лицу. — Я уже обо всем тебе рассказала. Я открылась тебе. Я поделилась с тобой тем, чем я ни с кем не делилась. Но как только предоставляется возможность, ты подозреваешь меня в худшем.

— Ты понимаешь, как это погано выглядит? А? Понимаешь? Не успеваю я узнать, что он твой отец, как ловлю тебя здесь, встречающейся с ним, — я указываю на Смоука, — за моей, чёрт бы вас побрал, спиной.

Она качает головой, и её голос понижается.

— Ты вообще видел меня настоящую? Потому что, если бы ты видел меня такой, ты бы знал, что я не способна на то, в чем ты меня обвиняешь.

— Почему ты не сказала мне, что он был твоим отцом?

— Потому что я не знала!

— Чушь собачья.

— Верь во что хочешь, чёрт побери. Ты всегда так делаешь.

Она закрывает глаза и отворачивается, когда по её лицу скатывается ещё несколько слезинок, и это разрывает меня на куски.

— Он был в комнате, когда я вышла из душа. Я не знала, что он здесь будет. И он не позволил мне уйти.

— И я должен вот так просто поверить в это? Чёрт, даже если бы я поверил, клуб уж точно нет.

— Единственное, что у меня есть, — моё слово. Если его не достаточно, тогда, думаю, мы понимаем, к чему все идёт.

— Проклятье, Ти! Убери гребаный пистолет! — кричит Гриз, неожиданно появляясь у меня за спиной. — Я знал, что ты не сможешь устоять и выкинешь какую-нибудь глупость.

Смоук откашливается.

— Гриз, они все исказили. Она не одна из нас. До прошлой ночи я даже не знал о её существовании. Я видел её танец и не мог оторвать от неё глаз. Я видел только одну женщину, танцующую точно также, и в этом она очень похожа на неё. Я не понимал, кто она, пока она не сообщила мне свой возраст.

Я слегка поворачиваюсь и вижу, как Гриз кивает, словно всё обретает гребаный смысл. Я помню, как танцевала Эмбер, и как это разительно отличалось от всего того, что я когда-либо видел. Даже через двадцать, чёрт возьми, тридцать лет, я бы узнал этот танец и был бы им очарован.

— Пэппи знает? — спрашивает Гриз Смоука.

— Гриз, скажи, что ты в это не веришь. Это ж полная хрень, — рычит Таз.

— Знает ли он о том, что известно мне? Нет. Знает ли он о ней? Сомневаюсь. Если бы он знал, она бы уже не дышала. Он бы не оставил доказательств того, что сделал. Думаю, именно поэтому Тесса прятала её от нас обоих.

— Ты лжешь, — рычит Таз. — Разумеется, ты знал, чёрт тебя дери. Ты использовал её, как свою маленькую шлюху и стукача с того момента, как она здесь объявилась.

— Шлюха и стукач? — шепчет Эмбер. — Неужели ты думаешь, что я здесь для этого, Люци? Для того, чтобы раздвигать ноги и предлагать себя, дабы заполучить информацию? Как, например, вчера и сегодня? Я ведь залезла к тебе в штаны, чтобы узнать что-то ценное для «Гринбеков»? Так? Тогда ответь, Люци, что именно я узнала о клубе, пока ты был у меня между ног?

— Куколка...

— Даже не продолжай.

Она не смотрит мне в глаза, и именно тогда я понимаю, что потерял её.

— Ты должна понимать, как это выглядело со стороны, — срывается мой голос от отчаяния.

— Ты обещал, что отпустишь меня, если у нас ничего не выйдет. Это была ложь? Потому что я хочу уйти.

— Я не могу позволить тебе уйти.

— Почему? Ты все ещё не веришь мне? Тебе нужно расспросить меня ещё о чем-то? Может быть, запереть меня, пока ты не удостоверишься, что я не представляю угрозы?

— Чёрт! — я впечатываю кулак в стену и тем самым пугаю её. Она взвизгивает так, будто думает, что я ударю её и отшвырну от себя куда подальше.

— Не дай ей уйти! — Таз направляет пистолет на неё.

— Господи, — рявкает Гриз и задвигает Эмбер себе за спину. — Ти, ты совсем спятил? Опусти чертов пистолет!

Я перемещаюсь, встав перед Гризом и Эмбер, и прикладываю все усилия, чтобы отвлечь Таза.

— Убери его, Ти. Это приказ, чёрт тебя дери.

Но не успевает Таз подчиниться, как Смоук нападает на него и пытается выхватить пистолет. Таз, прижавший палец к курку, стреляет. Смоуку, наконец, удаётся выбить пистолет из его хватки и отбросить оружие ногой в мою сторону.

Я подбираю пистолет и засовываю его за пояс своих джинсов, устремляясь к ним. Как только я приближаюсь к Смоуку, он отпускает Таза и толкает его ко мне.

Я в свою очередь толкаю Таза к стене.

— Да что с тобой, мать твою, такое? — я встряхиваю его один раз, второй, затем отпускаю и снова толкаю к стене. Я смотрю на него так, словно вообще его не знаю. — Тебе нужно голову лечить.

— Проклятье, тупой сукин сын! Ты попал в меня! — вопит Гриз. Я резко перевожу на него взгляд, когда он приподнимает руку, чтобы показать то место, где пуля полоснула его по предплечью. Я тут же ищу за его спиной Эмбер, чтобы убедиться, что она не пострадала, но нахожу остальную часть комнаты пустой.

— Чёрт! — я бегу к двери. Выскочив в коридор, меня встречает стена из «Предвестников Хаоса». Я пробиваю себе путь так быстро, как только могу, замечая кровь на стене. Свежую кровь. На той же высоте, что и рана на руке Гриза.

Кровь Эмбер.

— Дерьмо! С дороги! — кричу я, расчищая себе путь к лестничной клетке с бешено колотящимся в ушах пульсом.

— Какого черта происходит? — хватает меня Эдж.

— У меня нет времени объяснять. Найди Гриза, — кричу я и сбегаю по лестнице, перепрыгивая две ступеньки за раз и расталкивая всех, кто попадается на пути.

Господи, что же я, чёрт возьми, натворил?

Спустившись на первый этаж, я вижу море женщин, но её среди них нет, поэтому я выбегаю через парадную дверь и устремляюсь к стоянке.

Темно, хоть глаз выколи, но я бегу, не сбавляя темп, сканирую каждого человека и наклоняюсь, чтобы заглянуть под каждую машину. В результате, нигде её не обнаружив, я направляюсь к воротам.

— Она не выходила отсюда? — бросаю я Ригору.

Он подскакивает от неожиданности.

— Кто?

Только я собираюсь сказать «Куколка», но потом до меня доходит, что он не поймёт о ком идёт речь.

— Тыковка.

Он медленно качает головой.

— Нет, мужик. Я её не видел.

Я трачу ещё десять минут, вновь обшаривая парковку. Вытащив свой телефон, я звоню на номер того сотового, который ей дал. Я делаю три звонка, но каждый раз меня перенаправляют на голосовую почту. Либо она выключила его, либо он разрядился.

Когда я возвращаюсь в клуб, то расспрашиваю девушек в главной комнате. Лита говорит, что видела, как Эмбер прошмыгнула на кухню. Осмотрев каждый дюйм помещения, я обнаруживаю капли её крови у задней двери на полу, которые сообщают мне о том, что она ранена серьезнее, чем Гриз. Но насколько все плохо я не знаю, и это чуть не выворачивает меня наизнанку.

Сама мысль о том, что она может быть серьёзно ранена, вынуждает искать её ещё более отчаянно.

Из-за непроглядной темноты я теряю её след в грязи за клубом. Но позже нахожу его снова там, где она перелезла через забор.

Когда мои братья, наконец, выясняют, что к чему, и приходят на помощь, я прошу Ригора съездить к Бетани и немедленно позвонить мне, если Эмбер появится там. К моему удивлению, Дозер добровольно предлагает туда съездить.

— Я позвоню тебе, если у Бетани будут известия о ней, — говорит он, когда мы обмениваемся взглядом, который говорит красноречивее всяких слов. Я могу ему доверять. Топор войны зарыт. Он надеется, что я ее найду.

Единственный, кто не помогает, — это Таз. Эдж узнал, что он натворил и вырубил его. Гриндер отволок его в комнату, чтобы он проспался.

Остальные, по крайней мере, не слишком бухие, прочесывает улицы на наших байках. Где-то между пятью и шестью утра они возвращаются с обещанием помочь мне с поиском утром. Но я продолжаю искать.

Всю ночь, а затем и с первыми лучами солнца, я созваниваюсь с Дозером, раз за разом выслушивая, что Эмбер не появлялась, и Бетани не получала от неё никаких известий.

Я не сдаюсь. Как я могу, когда она где-то там, ранена и истекает кровью? Босая. У неё нет ни одного цента, и ела она в последний раз несколько часов назад.

Главное не только вернуть её, чтобы она могла объясниться перед клубом. Главное найти Эмбер, прежде чем я потеряю её навсегда.

Я не виню её в побеге, если учесть, что я не сдержал обещание, которое ей дал. Причинил ей боль. Угрожал держать её здесь против воли, как тот монстр, от которого она сбежала. Затем Таз нацелил на неё гребаный пистолет. Угрожал её жизни.

Как я могу винить её в том, что она сбежала, когда она сделала лишь то, что удаётся ей лучше всего?

Потому что, если моей девушке что-то и удаётся, так это способность выживать.