Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. Книга представляет собой одно целое, и ее нельзя читать из середины для справок по отдельным мотивам
 Скачать 2.18 Mb.
|
|
А. Кретов в статье "Сказки рекурсивной структуры"*** **** рассматривает так ________________________ * Jason Heda. The fairy tale of the active heroine: an outline for discussion // Le conte, pourquoi? comment? Folktales, -why and how? Colloques Intematianaux du C.N.R.S. Paris, 1984. ** Dan liana. The innocent persecuted heroine: an attempt at a model for the surface level of the narrative structure of the female fairy tale /'/ Patterns. *** Drory Rina. Ali Baba and the forty thieves: an attempt at a model for the narrative structure of the reward-and-punishment fairy tale // Patterns. *** * Carey, Bonnie Marshall. Typological models of the heroine in the russian fairy tale. The university of North Carolina, 1983. *** ** Ср. различные виды царевны, анализируемые В. Я. Проппом в девятой главе книги "Исторические корни волшебной сказки". *** *** Е. С. Новик. Структура сказочного трюка // От мифа к литературе. Сб. в честь 75-летия Е.М. Мелетинского. М., 1993. *** *** * Кретов А. Сказки рекурсивной структуры // Труды по русской и славянской филологии. Литературоведение, I. Тарту, 1994. С. 204 - 214. 476 называемые кумулятивные сказки, для которых он предлагает родовое название рекурсивных сказок. Как указывает автор, структура таких сказок была рассмотрена еще В. Я. Проппом. Пропп называл подобные сказки кумулятивными, определяя их по особенностям их внутреннего строения как сказки, в которых основной композиционный прием "состоит в каком-то многократном, все нарастающем повторении одних и тех же действий, пока созданная таким образом цепь не обрывается или же не расплетается в обратном, убывающем порядке"*. Однако, как считает А. Кретов, "выделив массив сказок по структурному основанию, внутреннюю его классификацию В. Я. Пропп провел скорее по языковому, чем по структурному"** . Кретов же, развивая подход, намеченный В. Я. Проппом и И. И. Толстым, предлагает классификацию сказок, называемых им рекурсивными***, т. е. таких, "структуры которых основаны на повторении сюжетных морфем" *** *. В соответствии со структурным принципом автор выделяет несколько типов рекурсивных сказок. Во-первых, это сказки, имеющие сингулярную структуру, которая может быть выражена формулой а + а + а + ... Самый известный пример такой сказки - "Сказка про белого бычка", где ответ слушающего на вопрос "Рассказать ли тебе сказку про белого бычка?" не влияет на поведение структуры. Сказка "У попа была собака" также имеет, по мнению автора, сингулярную структуру, однако выражается формулой а=(а+(а+(а + ...))). По способу соединения сюжетных морфем исследователь предлагает различать соположенные ("Сказка про белого бычка") и включенные ("У попа была собака") сингулярные структуры. Во-вторых, выделяются сказки, имеющие радиальную структуру, например, "Грибы". Данная сказка описывается следующей формулой ab+ac+ad... Ее сюжетная морфема, по мнению автора, - " - Приходите вы <Х>, ко мне на войну. Отказалися <Х>: - Мы В данной структуре слова "не идем (на войну)" разрешают дальнейший рост структуры, а "идем" - запрещают, т. е. служат индикатором роста структуры (запрещение - разрешение добавить еще одну сюжетную морфему). В-третьих, выделяются собственно кумулятивные структуры (сказки "Репка", "Колобок" и др.). Как указывает В. Я. Пропп, этим сказкам соответствует формула: a+(a+b)+(a+b+c)... В зависимости от того, следует ли в дальнейшем развертывание структуры в обратном направлении (сказка "Смерть петушка") или развитие _____________ * Пропп В. Я. Фольклор и действительность. Избранные статьи. М., 1984. С. 293. ** Кретов А. Сказки рекурсивной структуры. С. 205. *** Термин кумулятивные сохраняется для одного из видов таких сказок, о чем см. ниже. *** * Кретов А. Сказки рекурсивной структуры. С. 206. 477 структуры обрывается (как в сказках "Теремок", "Колобок"), выделяются кумулятивно-цепочечная и собственно кумулятивная структуры. Наконец, анализируются цепочечная и ступенчатая структуры сказок. Цепочечную структуру имеет, например, сказка "За лапоток - курочку, за курочку - гусочку"; ее формула: ab+bc+cd..., т. е. в сказке имеются одинаковые звенья, последовательно связанные друг с другом. Сказка "Жадная старуха" (или вариант А. С. Пушкина "Сказка о рыбаке и рыбке") имеют ступенчатую структуру а+b+с...; по мнению Кретова, оппозиция цепочечная / ступенчатая структура соответствует оппозиции мотивированного / немотивированного нарастания в понимании И. И. Толстого; в ступенчатой структуре ослаблена, по сравнению с цепочечной, связь между звеньями. Кроме того, "цепочечная структура может стать кольцевой, если конечный член цепи окажется тождественным начальному: ab - bc - cd - de - ef- fa - AB <...> И хотя русский сказочный материал не дает этой структуры, нет оснований сомневаться в ее наличии в мировом сказочном материале"*. Таким образом, по мнению автора, сказки, для которых он предлагает название рекурсивных, могут быть классифицированы в соответствии с их внутренним строением и тем, каким именно образом в них происходит наращивание структуры. Методы Проппа, изложенные в "Морфологии сказки", применялись не только в структурном анализе фольклорных текстов, но и в исследованиях по искусственному интеллекту для непосредственного синтеза волшебных сказок. Одним из первых опытов такого рода явилась в 1977 году система Шелдона Клейна** , использующая последовательность функций Проппа и механизм случайного выбора для порождения сказочных текстов. Все тексты, полученные системой, построены по следующей схеме: начальная ситуация ("Поповичи жили в некотором государстве"; описание семьи с перечислением имен всех персонажей, большая часть которых в развитии действия не участвует); начальная недостача или вредительство; отправка; ... ; ликвидация недостачи/вредительства; отправка домой; возвращение. Перевод одного из таких текстов: Парановы живут в некотором государстве. Отец - Владимир. Мать - Елена. Старший сын - Алеша. Средний сын - Николай. Старшая дочь - Мария. Средняя дочь - Марта. Елене нужен муж. Елена просит разрешения на отправку. Елена отправляется на поиски. По пути Елена встречает корову. Корова ссорится с Еленой в лесной хижине. Елена побеждает корову. Елена получает волшебные меч, ковер и курицу. Елена перемещается в другое царство, где находится муж. Елена перемещается с помощью волшебного ковра. Елена соблазняет мужа. Елена отправляется домой. Елена прибывает домой (216, пример No 46). Строго говоря, ни один из предлагаемых текстов не отражает структуру ________________ * Кретов А. Сказки рекурсивной структуры. С . 212 - 213. ** Klein Sheldon, Aechlimann John F., Appelbaum Matthew A., Balsiger David Е ., Curtis Elizabeth J., Kalish Lyime, Kamin Scott J., Lee Yung-Da, Price Lynne A. and Salsieder David F. Modeling Propp and Levi-Strauss in a Metasymbolic Simulation System // Patterns. 478 реальной сказки: почти в каждом из них нарушаются те или иные парадигматические законы; кроме того, последовательность действий, или функций, в некоторых текстах (по-видимому, вследствие недоработанности системы, на которую указывают ее разработчики) не соответствуют и синтагматическим законам, открытым В. Я. Проппом. В отличие от системы Ш. Клейна, система М. Г. Гаазе-Рапопорта, Д. А. Поспелова и Е. Т. Семеновой* способна порождать тексты, гораздо лучше имитирующие реальные волшебные сказки, причем не только последовательность действий, но и язык, что достигается применением готовых сказочных формул, например, в некотором царстве, в некотором государстве, и т. п. Тем не менее недооценка парадигматического аспекта строения волшебной сказки приводит к появлению текстов, в которых сказочные законы нарушаются. Приведем несколько примеров: прохождение предварительного испытания (просьба животных о пощаде и ответная пощада, повторенные трижды) не влечет за собой никаких последствий, кроме слов "я тебе пригожусь", зато задачи, требующие волшебных умений или помощников (посеяв зерно, на следующее утро испечь хлеб из нового урожая и т. п.), герой выполняет самостоятельно. В другой сказке герой получает волшебного коня дважды, в первый раз после ночного дежурства на могиле отца, т. е. как результат прохождения предварительного испытания, а во второй раз - от бабы-яги, причем конь бабы-яги не отличается какими-либо волшебными двойствами. В этой же сказке герой спасает царскую дочь, похищенную змеем, однако само похищение в тексте отсутствует, а отправка героя мотивируется тем, что он "надумал жениться". Говоря об указанной системе, следует отметить, что авторы не ставят перед собой задачу изучения строения реальных сказок, но стремятся лишь получить тексты, близкие к фольклорным. По-видимому, именно по этой причине формальный аппарат, используемый для порождения начальной ситуации, отличается гораздо большей сложностью, чем аппарат для порождения непосредственно тела сказки; кроме того, как следует из описания методики, разработчики стараются как можно шире использовать возможности современного компьютера и баз данных, то есть вместо построения структурных схем перечисляют варианты, допустимые после каждого данного шага порождения. Методология, разработанная В. Я. Проппом для изучения строения волшебных сказок, может быть достаточно широко использована в работах, посвященных проблемам семиотики текста. В статье И. И. Ревзина "К общесемиотическому истолкованию трех постулатов Проппа"** предлагается теоретическое обоснование подобного использования для повествовательных текстов, которые имеют более сложное строение, чем волшебная сказка, а так- _______________ * См. Гаазе-Рапопорт М. Г. Поиск вариантов в сочинении сказок // Зарипов Р. X. Машинный поиск вариантов при моделировании творческих процессов. М., 1983. Тексты цитируются по работе: Гаазе-Рапопорт М. Г., Поспелов Д А. и Семенова Е. Т. Машинное творчество //' "Новости искусственного интеллекта" No 4,1992. ** Ревзин И. И. К общесемиотическому истолкованию трех постулатов Проппа: Анализ сказки и теория связности текста // Типологические исследования по фольклору. Сб. статей памяти В. Я. Проппа. М., 1975. С. 77 - 91. 479 же формальные критерии простоты и упорядоченности повествовательного текста. Ревзин предлагает расширенное истолкование и понимание основных положений "Морфологии сказки", которое позволяло бы применить выводы Проппа к решению задач современной семантики. "Из символической логики в семиотику перекочевало разграничение термов и предикатов в качестве основных конституент всякого высказывания. Разграничение персонажей сказки и их функций может трактоваться как частный случай разграничения термов и предикатов" (77). Однако для достаточно сложных систем, к которым, очевидно, относятся как сказки, так и другие повествовательные тексты, выделения только термов и предикатов явно недостаточно. Поэтому внутри класса предикатов выделяются: 1) предикаты, выражающие некоторые постоянные ингерентные свойства (в дальнейшем предикаты состояния)*, например "быть молодым", "быть носителем злого начала" и т. п. Эти предикаты, по мнению исследователя, не играют сюжетообразующей роли, но являются весьма существенными для противопоставлений в парадигматическом плане; 2) предикаты, которые выражают изменения субъекта или окружающей обстановки (в дальнейшем предикаты действия)**. Очевидно, что функции Проппа относятся именно к последнему виду предикатов. И. И. Ревзин предлагает следующее общесемиотическое обобщение положений Проппа. I. Постоянными элементами текста являются предикаты. П. Число термов незамкнуто, а число предикатов ограниченно. Ш. Множество предикатов действия частично упорядочено в том смысле, что всегда существуют такие два предиката, что при появлении обоих в тексте их порядок предопределен. Иными словами, между предикатами существуют системные, до-текстовые отношения логического вывода. Эти положения верны не только для сказок, но и для связных повествовательных текстов вообще; при этом постулат III представляет собой существенное ослабление положения о порядке появления функций в тексте, сформулированное для волшебных сказок. Таким образом, по мнению автора, разница между волшебной сказкой и другими видами связных текстов может быть отражена как градация свойства упорядоченности, в то время как простота или непростота текста задается числом действующих лиц, то есть термов. Таким образом, с точки зрения описанных критериев, сказка представляет собой текст простой и упорядоченный, то есть обладает высокой степенью связности. Отметим, что большинство работ, прямо опирающихся на "Морфологию сказки", имеет дело с текстами, более сложными, чем волшебная сказка, но все же отличающимися высокой степенью связности; то есть число действующих лиц в этих текстах невелико, а система предикатов в достаточной степени упорядочена. Так, Э. Бозоки в своей статье "Использование структурного анализа сказки в исследовании средневекового романа 'Прекрас- ________________ * У Ревзина К-предикаты. ** У Ревзина, соответственно, Т-предиката. 480 ный незнакомец'"* предлагает применить эту методологию к анализу текстов средневековых романов. Автор отмечает сходство композиционной структуры средневекового романа со структурой волшебной сказки. Как и в волшебной сказке, в средневековом романе герой, бедный юноша, должен пройти серию испытаний и завоевать любовь принцессы; как и в волшебной сказке, свадьба одновременно дает герою и материальное благополучие. Изучение синтагматического строения средневекового романа позволяет и здесь выделять те поступки персонажей, которые важны для дальнейшего развития действия, и обнаруживать их повторяемость, то есть и описывать функции действующих лиц. Некоторые из выделенных таким образом функций совпадают с функциями Проппа или же очень походят на них, например, помощь в виде совета (мудрый совет); в то же время другие функции, к примеру, плач, специфичны именно для этого жанра. Наконец, в средневековом романе существует и отмеченная Е. М. Мелетинским и его коллегами оппозиция между основным и предварительным испытаниями: предварительное испытание, как и в сказке, требует от героя правильного поведения и вознаграждается предоставлением какой-либо помощи в решении основной задачи. Основное же испытание, как и в некоторых видах волшебной сказки, - это битва с антагонистом. Разница состоит только в том, что в средневековом романе помощь, предложенная герою, практически лишена каких-либо чудесных черт. Н. М. Зоркая представляет другой пример использования методологии "Морфологии сказки". В ее монографии произведен анализ более двух тысяч фильмов российского производства, созданных между 1900 и 1910-м годами. "Мы попытаемся, - пишет исследовательница, - прямо применить методологию "Морфологии сказки", воспользовавшись и терминологией, и конкретными приемами анализа и систематизации - выявлением функций, способами построения сюжетных схем и т. д." ** Разумеется, подобная систематизация возможна лишь на том материале, в котором существует достаточно очевидная повторяемость сюжетных ходов, пусть даже понятия растраты, шантажа, вознаграждения и другие используемые функции зыбки и неочевидны. Тем не менее, в кинематографической драме начала века существует наиболее частая, центральная функция - это обольщение и, соответственно, фигура обольстителя. Именно появление этой фигуры и определяет дальнейшее развитие сюжета, именно она является тем инвариантом, который позволяет выделить и другие повторяющиеся функции. Исследовательница выделяет двадцать четыре таких постоянных функции. Перечислим их в порядке появления в фильме: начальное состояние (благополучие с некоторой неполнотой счастья), соблазн, обольщение, сопротивление героя, победа обольстителя, поимка с поличным, новая _________________ * Bozoky Edina. L'utilisation de 1'analyse structurale du conte dans 1'etude du roman medieval "Le bel inconnu" // Le conte, pourquoi? comment? Folktales, why and how? Colloques hitematianaux du C.N.R.S. Paris, 1984. С. 99 -112. ** См. Зоркая Н. М. На рубеже столетий: У истоков массового искусства в России 1900-1910 годов. М., 1976. 481 жизнь после раскрытия тайны, самоустранение покинутого, разочарование героя и крах (обольститель оскорбляет, выгоняет жертву и т. п.). Эти девять функций определяют одноходовой сюжет (по аналогии с одноходовой сказкой). За ними могут следовать раскаяние (которое является либо формой расплаты либо, что чаще, вводит новый поворот сюжета), месть покинутого, поддержка, которую получает герой (или покинутый), шантаж, подлог, самопожертвование, трагическое недоразумение, ложное обвинение, приход с повинной, принятие чужой вины на себя, парные функции похищение - вызволение, тайное благодеяние и, наконец, вознаграждение или, что чаще, расплата. Кроме того, автор обнаруживает известную повторяемость не только в кинематографе начала века, но и в бульварном романе того же времени, хотя и выраженную менее четко; эта повторяемость, по мнению исследовательницы, - "свидетельство некоторого канона, складывавшегося ли в раннем кинематографе, перешедшего ли из старших видов - возможно, и то, и другое одновременно" (210). Отметим также некоторые положения в области представления знаний, выдвинутые в начале 70-х гг., которые концептуально во многом сходны с идеями "Морфологии сказки". В 1974 году американский ученый М. Минский выдвинул понятие фрейма* - иерархически упорядоченной структуры, необходимой для представления и понимания текста, - которое с той поры используется не только в исследованиях по искусственному интеллекту, но и при описании структуры текста, в том числе фольклорного. Близкие к этому понятию представления выдвигались и ранее, например, в работах Ю. С. Мартемьянова 60-х годов** , где он обращается непосредственно к анализу сказки. А американский исследователь У. Чейф при рассмотрении сказки "Волк и ягненок" разрабатывает теорию о фрагментах, на которые разделяется знание; по его наблюдениям эти фрагменты (или "ломти") будут различными для английской сказки и ее японского перевода, что связано с различием языкового и культурного контекста***. Таким образом "Морфология сказки" на десятилетия вперед заложила основы не только структурного исследования фольклора, но и исследования текста вообще, и даже те исследователи, которые спорят с положениями этой работы, во многом опираются на идеи и теории, предложенные в том числе и под ее влиянием. Для самого В. Я. Проппа синхроническое структурное исследование, ___________________ * Minsky М . A framewoik for representing knowledge. Massachusetts Institute of Technology. AI Laboratory. AI MEMO No 306,1974. ** См. Мартемьянов Ю. С. Заметки о строении ситуации и форме ее описания // Машинный перевод и прикладная лингвистика, вып. 8., М., 1964. *** Несколько неожиданным подтверждением этого положения могут служить те затруднения при переводе "Морфологии сказки" на японский язык, о которых пишет К.Сайто в своей статье (Сайто К. В. Я. Пропп в Японии // "Живая старина" N 3(7). М., 1995. С.28). Так, привлечение европейских волшебных сказок в качестве сопоставительных материалов оказалось достаточно трудным, т.к. в японском фольклоре очень мало сюжетов, которые были бы близки к сюжету европейской волшебной сказки. 482 предпринятое в "Морфологии сказки", явилось лишь одним из этапов изучения волшебной сказки. Продолжением такого изучения явилась монография "'Исторические корни волшебной сказки", впервые опубликованная в 1946 г . Достаточно распространено противопоставление "Морфологии сказки" другим работам ученого. Например, С. Ю. Неклюдов пишет: В.Я.Пропп является всемирно признанным основоположником структурной фольклористики, ему принадлежит один из первых опытов разработки и применения структурных методов в гуманитарных науках, но <...> все это относится к нему лишь как к автору "Морфологии сказки". Она же, как было сказано, для самого В. Я. Проппа входила совсем в другую научную программу, уже завершенную в 60-е годы, когда эта книга обрела второе рождение в контексте новейших структурно-семиотических исследований. Насколько можно понять, подобные исследования, включая многочисленные интерпретации ставшей знаменитой "формулы Проппа", его интересовали мало*. Противоположной точки зрения придерживается Б. Н. Путилов: <...> неправильно рассматривать одну книгу в отрыве от другой и отделять структурно-типологическую проблематику трудов В. Я. Проппа от проблематики историко-генетаческой. Для него то и другое существовало в неразрывном единстве, синхроническое структурное исследование обретало истинный смысл и значение постольку, поскольку оно имело в перспективе выход к исследованию генетическому**. Обратимся, однако, к словам самого Проппа. В своей открытой лекции, прочитанной 1 марта 1966 г . в ЛГУ*** , ученый так говорит о структурном исследовании фольклора: <...> подобно тому, как биолог-зоолог определяет изучаемых им животных по скелету, мы должны определять жанры по признакам структуры. <...> Употребляя слово "структура", я хочу остановиться на течении, которое зародилось в лингвистике, а потом перекинулось в фольклористику, но не пустило в ней корней. Я говорю о течении, называемом структурализмом, в котором вопросы композиции составляют одно из важнейших звеньев изучения. Но ведь вопросами композиции занимались и формалисты. Они называли это сюжетосложением. Чем же современный структурализм отличается от формализма? [Я освещу это на примере. Можно изучать форму любого предмета, хотя бы апельсина. Формалист изучит его форму. Он установит, что форма эта - шар, но имеет неровности и отступления, которые можно определить математически точно. <...> С этой же точки зрения плоды будут сравниваться. Одни окажутся больше, другие меньше или светлее и темнее и т. д. Структуралист сделает все то же самое. Он применит измерение, но не ограничится этим. Он снимет с него (апельсина - Л.И.) кожу и установит, что апельсин состоит из долек, внутри которых находятся семена. Он, далее, этот ________________ * Неклюдов С. Ю. В. Я. Пропп и "Морфология сказки" // "Живая старина" N 3(7). М., 1995. С. 30. ** Путилов Б. Н. Проблемы фольклора в трудах В. Я. Проппа // Типологические исследования по фольклору. Сб. статей памяти В. Я. Проппа. М., 1975. С. 10. *** Пропп В. Я. Открытая лекция / Публ., вступ. и прим. Л. М. Ивлевой // "Живая старина" N 3(7). М., 1995. С. 11 -17. 483 апельсин съест и определит его вкус и степень зрелости. <...> Наконец, он изучит и опишет деревья, на которых растут апельсины <...>]* Коротко: формалист изучает одно явление, одну сторону изолированно от всех других сторон данного явления, безотносительно к целому, безотносительно к системе, к которой данное явление принадлежит. Структуралист рассматривает всякое отдельное явление в его отношении к целому, ко всей системе, ко всем определяющим его историческим и иным связям. Следовательно, изучая композицию, структуралист никак этим ограничиться не может** . Как мы видим, для Проппа синхроническое и диахроническое рассмотрение одного явления представляют собой необходимые этапы его структурного изучения. Даже композиционно "Морфология сказки" и "Исторические корни..." связаны между собой. Так, изучение последовательности функций в "Морфологии сказки" начинается с функций отлучка, запрет и пр. В "Исторических корнях..." мы читаем: "События иногда начинаются с того, что кто-либо из старших на время отлучается из дома <...> Этим создается почва для беды" . Далее Пропп исследует запреты, связанные с отлучкой. Подобных примеров можно привести множество. Мы ограничимся только одним. В шестой главе "Морфологии сказки" рассматривается "круг действий царевны (искомого персонажа) и ее отца " , включающий в себя такие действия, как задавание трудных задач, клеймление, свадьбу и т. п. Те же действия, но уже в связи с диахроническим исследованием и различными типами царевны-невесты рассматриваются и в девятой главе "Исторических корней...". Таким образом, элементы сказки, выделенные в первой работе с помощью синхронического анализа, во второй исследуются уже в историческом и генетическом аспекте. Покажем теперь, как Пропп изучает структуру фольклорных мотивов на примере мотива змея и связанных с ним комплекса представлений. "Весь облик змея и его роль в сказке слагаются из ряда частностей. <...> Частность, однако, непонятна без целого; целое, в свою очередь, слагается из частностей" (216). Исследователь последовательно рассматривает следующие черты змея: облик (змей - многоголовое существо), связь с огнем, связь с водой, связь с горами, действия, или функции, змея (похищение, поборы, охрана границ, поглощение), взаимоотношения героя и змея (способы избежания поглощения змеем, магический сон героя при встрече со змеем, герой как прирожденный противник змея, бой со змеем). Основываясь на выделенных чертах змея и на изменении их в различных фольклорных источниках, Пропп изучает как изменение исторического облика змея, так и зарождение и трансформацию мотива змееборчества. Можно сказать, что фактически В. Я. Пропп рассматривает предикат состояния быть змеем и выделяет в нем термы атрибуты, функции и отношения с героем (хотя, естественно, ученый не пользуется подобной терми- ___________________ * Фрагмент в квадратных скобках был вычеркнут В. Я. Проппом при расчете времени, необходимого для прочтения доклада, и восстановлен публикатором Л. М. Ивлевой (Л.И.) ** Пропп В. Я. Открытая лекция / Публ., вступ. и прим. Л. М. Ивлевой // "Живая старина" N 3(7). М., 1995. С. 13. *** Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. Л., 1986. С. 37. 484 нологией). Различные значения указанных термов соответствуют различным историческим этапам развития образа змея. По сходной схеме рассматриваются и другие мотивы, например, даритель, царевна и др. Данный способ описания можно сравнить с предложенным Е. М. Мелетинским предикативным описанием мотивов. Мелетинский предлагает понимать под мотивом "некий микросюжет, имеющий определенную актантную (ролевую) структуру, наподобие суждения в логике и предложения в языкознании. <...> Ядром такой структуры мыслится предикат - действие, от которого зависят аргументы - семантические "роли"; предикат определяет их количественно (число мест, валентность) и качественно (их универсальный "падеж", т. е. позиция, функция)" *. В то же время между двумя подходами имеется и существенное различие: Мелетинский основой мотива предлагает считать действие; Пропп отталкивается от свойств изучаемого существа или объекта. Иными словами, Мелетинский рассматривает мотивы как предикаты действия, а Пропп в "Исторических корнях..." изучает предикаты состояния. Можно отметить, что представление Проппа соответствует современным идеям, легшим в основу объектного программирования (ОП). В ОП основным элементом программы является не действие, а некоторый объект, который может совершать заданные действия и обладает определенными свойствами. Все работы В. Я. Проппа, что отмечают многие исследователи, написаны очень ясно, логично и убедительно, чему в немалой степени способствует и то, что ученый постоянно разъясняет методы, которыми он пользуется. Например, В. И. Еремина пишет: В пестроте материала, в разнообразии задач, связанных с его изучением, В. Я. Пропп всегда стремился вскрыть единство, понять систему, найти направление, в котором может быть осуществлено структурное, генетическое или историческое разыскание. Метод анализа фольклорных произведений вырисовывается из его работ со всей очевидностью, и тем не менее В. Я. Пропп считал своим долгом еще и еще раз разъяснять читателю те принципы, на которых строятся его исследования. Не случайно почти любая его книга или статья начинается с вопроса о методе** . Можно соглашаться или спорить с конкретными результатами, полученными Проппом. Согласно его собственным словам, "всякая разрешенная проблема немедленно выдвигает новые проблемы"***. Решения же этих новых проблем, встающих перед гуманитарным знанием, во многом опираются и будут опираться в дальнейшем на идеи и методы В. Я. Проппа, предложенные, в частности, в его трудах "Морфология сказки" и "Исторические корни волшебной сказки". _______________ * Мелетинский Е. М. Палеоазиатский мифологический эпос: Цикл Ворона. М" 1979. С. 146. См . также перечисление архетипических сказочных мотивов в монографии: Мелетинский Е. М. О литературных архетипах. М., 1994. ** Еремина В. И. Книга В. Я. Проппа "Исторические .корни волшебной сказки" и ее значение для современного исследования сказки // Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. Л., 1986. С. 6. *** Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. Л., 1986. С. 361. 485 |