Критическое введене в экзистенциальный психоанализ л. Бинсвангера

• Название: Критическое введене в экзистенциальный психоанализ л. Бинсвангера
• Дата: 12.03.2022
• Размер: 1.9 Mb.
• Имя файла: binsvanger-bytie-v-mire.doc
• Тип: Реферат; #393012
• страница: 18 из 23

и искать таковые"³⁴.

Можно заметить, что в любой попытке выявить основные структуры интрапсихического символизма поиск какого-либо рода каузальности, естественно, должен иметь первостепенное значение. Но это справедливо только там, где для индивида значение представляется после мотивации. Если мы ограничим себя только сознанием, то такое предложение будет близким к нонсенсу — так как в сознании мотивация и значение неотделимо переплетены. Однако, как только мы помещаем в основу бессознательную мотивацию, появляется возможность говорить о мотивах, появляющихся прежде, чем некоторым представлениям придается значение. Фактически, целенаправленно спрашивать о мотивах определенного представления образа или события индивидом или о мотивах формирования отношения к ним можно только в случае, если исходить из бессознательного процесса. Если ограничиться сознанием, то способ явного представления или понимания объекта, образа или события индивидом исчерпывает все сомнения относительно его мотивов. Даже человек с неврозом навязчивых состояний имеет феноменологическую область значения для своих "иррациональных''' действий или страхов. В сознании представляемый объект сам дает "мотивацию" для представления его тем или иным образом. Змеи вызывают страх потому, что они ядовиты; я люблю эту женщину потому, что она прекрасна и т.д³⁵. Тщательное феноменологическое рассмотрение (с использованием, кроме всего прочего, метода свободных ассоциаций) моего отношения к змеям и их понимания может выявить связи с такими вещам, как секс, связи, которые я категорически не осознавал. Но это не подразумевает, что моя боязнь змей мотивируется или вызвана тем, что так проявляется. Вполне вероятно, что конкретный страх перед

змеями отражает больший страх, глубоко определяющий мой характер (или существование). И тогда можно сказать, что боязнь змей и ассоциированные страхи и желания символизируют больший страх. В этом случае змея служит символом, или, если более точно, символом является моя боязнь змей.

Мы пытаемся объяснить определенные перцепции, эмоции и образы, вместо того, чтобы "просто" раскрыть их полное значение в рамках сознания, ибо законы, управляющие взаимоотношением символа и символизируемого, не могут находиться в пределах сознательной структуры значения образа в том виде, как он представляется индивиду — то есть, он не может "действительно" объяснить свою боязнь змей, а может предложить только ее "логическое обоснование". Поясняющие законы не могут быть даже одного рода с теми, которые индивид осознает как управляющие ассоциацией образов и объектов. Ибо объяснение заключается не в тщательном изучении наполненных значением явлений в том виде, как они воспринимаются, а в сведении их к элементам и законам, служащим их необходимым условием. Объяснение не может удовлетворяться количественным расширением компонентов, составляющих воспринимаемую и осознаваемую структуру явлений, наполненных значением, ибо такой ход теоретически совмещает источник объяснения с источником явлений, располагает его в индивиде. Так как именно этого психоанализ не может допустить, то определяются границы всей суммы явлений, наполненных значением, и устанавливается качественно иное основание их существования. Причинно-следственная связь адекватно удовлетворяет этот критерий объяснения. Образ и его значение для личности представляются вызванными силой или "аффектом", которые не осознаются. Ничто в феноменологическом содержании явлений, наполненных значением, или в их структурных законах (в случае символов законов, определяющих либо сходство между символом и символизируемым, либо способность выражения) не указывает на эту причину; она "бессознательна".

"...ранее человек был склонен считать, что вещи пугают вследствие их схожести; сегодня мы знаем, что одну вещь путают с другой лишь потому, что существуют определенные мотивы для этого; сходство просто предоставляет благоприятную возможность для функционирования этих мотивов"³⁶.

Прежде чем следовать дальше, целесообразно кратко обрисовать различие между терминами "знак" и "символ" в контексте данной дискуссии. Важно иметь в виду, что мы действуем здесь интрапсихически — как символ и символизируемое, так знак и обозначаемое "находятся в рамках" психики или, на языке Dasein-анализа, в рамках Eigenwelt. В науке, литературе, живописи, религии, математике как символ, так и символизируемое, внешни для индивида, которому их представляют. Возможно, в искусстве или религии иногда символ может быть субъективным и личным, но символизируемое всегда выходит за рамки осознаваемого самим человеком.

Однако в психологии символизируемое должно рассматриваться как часть личности или как находящееся "в рамках" психики.

В том, что касается различия между знаком и символом, в литературе мы видим разграничение "простой" аллегории и символизма. Аллегория отличается от символизма произвольностью ее образов; символы, напротив, известны своим резюмированием сущности и соучастием в реальности, символом которой выступают. Аллегория требует от читателя заблаговременного знания представляемого значения; символизм же, в идеале, несет это значение в себе. Аллегория — это замена, символизм — выражение. Структура символа, взятая сама по себе, по существу, является структурой символизируемого. В религии мы видим разницу между тем, как толкует внутренности птицы провидец, и такими естественными явлениями, как гром и молния в качестве символа Бога. В таком случае провидец читает знаки, явно не отражающие то значение, которое им приписывает, тогда как гром и молния служат символом, скажем, могущества, по причине их непосредственных феноменологических следствий — мы даже можем сказать, что понятие могущества берет свое начало от таких вещей, как гром и молния. В математике мы можем сказать: "пусть Р будет обозначать давление, V — объем, а Т — температуру идеального газа". Р, Vи /"выступают знаками или произвольными обозначениями. Но уравнение, выражающее тот факт, что Vпрямо пропорционально Г и обратно пропорционально Р, представляет собой символ просто потому, что оно отражает видимую реальную истину.

Хотя можно возразить, что предложенное выше разделение знака и символа относительно и определяется степенью знаний каждого человека (то, что для одного является знаком, для другого выступает символом), суть состоит в том, что не имеет значения, где проходит это разграничение, в каждом конкретном случае проводится своя разграничительная линия. Все изложенные выше наблюдения относительно литературы, религии и науки объединяет то, что как знаки, так и символы обращены к чему-то внелич-ностному, не к столкнувшемуся с ними индивиду, а к чему-то иному. Выраженное феноменологически различие между знаком и символом состоит в том, что если символ отражает символизируемое и соучаствует в нем, то знак указывает на качественно отличное от него — и в связи с этим он не выражает и не может выражать означаемое.

Исходя из вышесказанного, можно прийти к заключению, что феноменологически, эмпирически, интрапсихический знак является невозможностью. То есть человек не может воспринимать нечто как знак внутреннего состояния или эмоции. Нет смысла внутренне соотносить свое состояние или эмоцию с чем-то другим, не имеющим этого состояния, не напоминающим и не отражающим его. Если "означаемое" неизвестно (или "бессознательно"), то также не имеет смысла говорить о "внутреннем знаке", ибо, как отмечалось выше, для того чтобы знак вообще был возможен, означаемое должно быть известно или предполагаться. Мой страх перед безобидными котятами, который я не могу объяснить в том же ключе, что и страх перед ядовитыми змеями, а отношу на счет большего страха, в силу подобия служит символическим выражением

этого большего страха. Психоаналитик может сказать мне, что он представляет собой "символ" потребности в любви, но я не могу воспринимать его как таковой, не изменив самой сущности своего чувства страха. Суть в том, что сущность знака, в отличие от символа, не затрагивает структуры значения означаемого, а только указывает на него. Знак по отношению к означаемому служит либо в качестве заменителя, либо в качестве указателя. Во всех случаях функция знака замещается или отвергается присутствием означаемого. В этом смысле знак представляет собой "ступеньку" к означаемому. Говоря феноменологически, мы закладываем в основу наличие интрапсихически представляемой эмоции, значения или объекта — наличие, воспринимаемое личностью. Никакого восприятия внутреннего знака не может быть потому, что означаемое

здесь уже присутствует.

В качестве возражения можно привести следующий пример: я поднимаюсь по лестнице в незнакомом доме и прежде чем войти в одну из комнат, замечаю, что мои ладони вспотели, часто бьется сердце, а в горле пересохло. Разве это не признаки интрапсихического явления — страха? Нам нет необходимости вникать в сложности теории эмоций Джеймса-Ланге, чтобы опровергнуть это возражение. Состояние моих ладоней, сердцебиение и сухость в горле — это не интрапсихические явления, ибо формулировка возражения подразумевает состояние, в котором тело рассматривается как нечто, отличное от "разума". Ощущая страх, мы не воспринимаем знаков страха, знаков качественно иного порядка, чем то, что они означают. Однако предположим, что, входя в этот же самый дом, я услышал шорох наверху лестницы и начинаю бояться привидения, бандита и т.д. В этом случае боязнь привидения представляет больший, более общий страх перед незнакомым домом —-но она выражает его, соучаствует в реальности, которую представляет; она символизирует его.

Возвращаясь теперь в основное русло нашей дискуссии, мы припоминаем, что "фрейдовский символ по существу и по определению является следствием того, что он символизирует"³⁷. Мы припоминаем, что причинно-следственная связь адекватно удовлетворяет критериям объясняющей системы, где феноменологическое, наделенное значением воспринимаемое содержание должно быть сведено к чему-то качественно иному; в случае психоанализа нечто является подавленным инстинктивным аффектом. Из проведенного выше различия между знаком и символом мы видим, что для объяснения мира пациента психоанализ должен иметь дело, главным образом, со знаками следствия, а не с символами. То, что феноменологически является символом, с научной точки зрения выступает знаком.

Я пытался указать на феноменологическую невозможность интрап-сихических знаков, но это не подразумевает их научной невозможности. С точки зрения поясняющей системы, интрапсихический знак вполне возможен — до тех пор, пока не утверждается, что он воспринимается как таковой. Мы понимаем термин "психический знак" как относящийся к тому случаю, когда знак и означаемое находятся "в пределах" лич-

ности. Поэтому должен существовать аспект или часть личности, который в принципе не воспринимается — бессознательное — именно там находится означаемое.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Binswanger, "The Existential Analysis School of Thought", in: Rollo May, Ernest

Angel, and Henri F. Ellenberg (eds.), Existence (New York, 195S), p.212n.

Robert Fliess, " On the Nature of Human Thought", in: Readings in Psychoanalytic

Psychology, Morton Levitt (ed.) (New York , 1950), p.216.

Sandor Ferenczi, Selected Papers (New York, 1950), Vol. I, pp.277-278. ⁴ Ernest Jones, cit. by: Roland Dalbiez, Psychoanalytical Method and the Doctrine of

Freud, trans, by T.F. Lindsay (London, 1941), Vol.1, p.109.

Theodore Flournoy, cit. by: Dalbiez, Bd.I, S.lll. ⁶ Dalbiez, Bd.II, S.102.

Carl Jung, Contributions to Analytic Psychology, trans, by H.G. and C.M.Maines

(London,. 1928), pp. 231-232. ⁸ Otto Fenickel, The Psychoanalytic Theory of Neurosis, (New York, 1945), p.281.

Binswanger, "The Existential Analysis School of Thought," op.cit., p.210.

Binswanger, "The Case of Ellen West", in: R. May, op.cit., p. 317.

Binswanegr, "The Existential Analysis School of Thought",op.ей., р. 205.

¹² Dalbiez, Bd. II, S. 104.

¹³ Binswanger, "The Case of Ellen West," op.cit., p. 316.

¹⁴ Binswanger, Vortrдge, Bd.II, S. 292.

¹⁵ Binswanger, Vortrдge, Bd.I, S. 25.

Binswanger, "The Existential Analysis School of Thought", op.cit., p. 203.

¹⁷ Ibid., p. 205.

¹⁸ Binswanger, Vortrдge, Bd.II, S. 289.

¹⁹ Бинсвантер, "История болезни Лолы Босс", с. 168 данного сборника.

²⁰ Binswanger, Vortrдge, Bd. II, S. 290.

Binswanger, "The Existential Analysis of School of Thought" op.cit., p. 203. Georg Hegel, The Phenomenology of Mind, p. 336. Хайдеггер М. Бытиеивремя. — M., Ad Marginem, 1997, с. 151. Binswanger, Shizophrenie, S. 464.

²⁵ Binswanger, "The Case of Ellen West", op.cit., p. 323.

²⁶ Бинсвангер, "Сновидение и существование", с. 101 данного сборника. Medard Boss, The Analysis of Dreams, trans, by Arnold. J.Pomerans (New York, 1958), pp. 91-92.

²⁸ Ernest Jones, Papers of Psychoanalysis (New York, 1913), pp. 134 -135.

:? ibid., p. 134.

³⁰ Ibid., p. 102.

³¹ Ibid., pp. 87-142.

³² Ibid, p. 97.

³³ Ibid., p. 97. Ferenczi, Vol. I, p. 278.

³⁵ Compare D.Snygg and A.W.Combs, "The Phenomenological Approach and the Problem of 'Unconscious' Behavior", Journal of Abnormal and Social Psychology, Vol. 45 (1950), pp. 532-538.

³⁶ Ferenczi, Vol. I, p. 281.

³⁷ Dalbiez, Vol. I, S. 102.

IV

Бессознательное

В предыдущей главе я показал, как естественнонаучная, объяснительная природа психоанализа предотвращает установление значений индивидуальных символов, но конвертирует пережитые символы в знаки. Это значение "обще-универсального" мы обнаруживаем в экзистенциальном aprioriили в фундаментальном значении-структуре, которое является трансцендентальным условием существования самости и "противопоставленного" ей мира вместе с отдельными, специфическими значениями. Далее я показал, что психоаналитическое понятие внутрипси-хического знака возможно, только если предположить, что часть души в принципе не переживаема, то есть бессознательна. В главе II мы проследили, как психоанализ, для того чтобы быть адекватной объясняющей научной системой, предмет которой — самость и душа, изъятые картезианской наукой из поля исследования, пришел к постулированию бессознательного в самой сущности сознания. В этой главе мы проследим, как понятие бессознательного, будучи необходимо научным, является неприемлемым с точки зрения Бинсвангера, и как экзистенциальное aprioriпредставляет феноменологическую почву того, что с естественнонаучной точки зрения относится к бессознательному.

Мы уже отметили, что понятие бессознательного является одной из главных предпосылок того, что называется большим кругом науки психоанализа. Это значит, что понятие бессознательного есть теоретическая конструкция, служащая для объединения и объяснения психических феноменов.

Все эти акты сознания [ошибочные действия, сновидения и т.д.] остаются разобщенными и непонятными, если твердо придерживаться мнения, что каждый психический акт, происходящий внутри нас, должен переживаться сознательно; с другой стороны, они попадают в доказуемую связь, если интерполировать бессознательные акты. Прирост значения и связи представляется идеально оправданным мотивом, это может вывести за пределы ограничений непосредственного опыта¹. Большинство клинических описаний, которые встречаются у Фрейда, используют выводимый конструкт бессознательного. Фрейд считает предположение о бессознательном необходимым, ибо данные сознания являются "чрезвычайно искаженными"-.

В качестве научной системы объяснения психоанализ представляет спецификацию меньшего круга науки вообще, предписывая устранить сознание из поля исследования и "субстанциализировать" понятие чистой материальности. Это ведет к формированию определенного подхода

к рассмотрению психических явлений, который воплотился в фрейдовском понятии психического аппарата. Заимствованное из биологии понятие инстинкта уточняет главную силу этого психического аппарата, и поэтому является меньшим кругом или конституирующим данные понятием системы в целом. Поведение, эмоции, мысли изначально рассматриваются как "трансформация определенных инстинктивных желаний"³. Понятие бессознательного выполняет функцию объяснения влияния инстинктов там, где они не воспринимаются как действующие. Бессознательное предоставляет способ установления целесообразной причинности между явлениями, в которых на первый взгляд не проявляется эта причинность. Таким образом, согласно предубежденному понятию о том, как должна "работать" душа*, "залатываются" не только разрывы в последовательности сознательных актов⁴, но и объясняется "соотношение ранних ... переживаний с симптомами" [а также ошибочные действия, сны и т.д.]⁵.

Выясняется, что понятие бессознательного функционирует так же, как понятие электрона в физике. Однако фрейдовские претензии относительно бессознательного превосходят претензии физика относительно электрона. Физик не утверждает существование электрона; он просто использует гипотезу электрона для объяснений. Фрейд же отстаивает то, что бессознательное существует, он считает своим долгом сделать очевидным его реальное существование⁶. Но поскольку бессознательное ех hypothesiнедоступно наблюдению, о какой научной очевидности может идти речь⁷? Трудности, возникающие при рассмотрении бессознательного как реально существующего, приводят большинство исследователей психоанализа к утверждению, что речь идет о процессах, а не о дискретности — о процессах, которые невозможно полностью отделить от сознательных (вторичных) процессов.

Фрейд не считает, что "бессознательное" является отдельной неизменяемой сущностью, обитающей в нашем бренном теле... сложнейшие модели могут формироваться на бессознательном уровне, который функционирует в некоторой степени как динамичное единство и различными способами смешивается с вторичными процессами, принимающими форму в ходе жизни... бессознательное — это процесс, или, точнее, процессы.... "Бессознательное" не должно рассматриваться как отдельная сущность⁸.

Но даже если рассматривать бессознательное как процесс, остаются трудности относительно его статуса: являются ли эти процессы "только" теоретическими конструктами, или же они так же реальны, как и те, для которых служат объясняющей основой? Нет никакого сомнения,

* "Уильям Джемс в работе "Принципы психологии" справедливо обошелся с теми, кто постулирует бессознательное из-за таких случаев, как временная забывчивость или том факте, что решение проблемы может безо всяких усилий прийти в голову через некоторое время после того, как мы оставили свои терзания над проблемой. Но не исключено, что именно таким образом обстоят вещи в сознании: такие случаи не нуждаются в объяснении, если мы в состоянии допустить, что они должны происходить как-то иначе. А у нас нет никакого права делать такое предположение." Maclntyrc, p.7.

что бессознательное (процесс или предмет) в психоанализе часто выступает как реально существующее — но лишь после того, как становится предположительно доступным наблюдению.

Безусловно, такие "бессознательные предрасположенности к аффектам" не являются теоретическими конструкциями, их можно наблюдать клинически, как и бессознательные идеи: они тоже развивают производные, выдают себя в сновидениях, симптомах и других замещающих образованиях⁹.

В таком случае очевидно, что доступное наблюдению — это не само бессознательное, но те вещи, для которых бессознательное является объясняющей основой. Тот же автор, Фенихель, допускает, что

... существование бессознательного — это предположение, к которому вынуждено прийти психоаналитическое исследование в поиске научного объяснения и понимания явлений сознания¹⁰.

Я полагаю, что неопределенность относительно "реального существования" бессознательного может быть разрешена, если учесть, что именно биологическая природа человека, его инстинкты, являются главным (наиболее "реальным") для психоанализа, а постулирование бессознательного необходимо для объяснения отношения между сознательными актами, которые не являются очевидно инстинктивными, и инстинктами. Короче говоря, понятие инстинкта конституирует меньший круг психоанализа, тогда как понятие бессознательного находится в основании большего круга.

Тем не менее, можно возразить, что различие, проведенное выше между психоаналитиком и физиком, не оправдано, поскольку физик не утверждает, что электрон не существует и является всего лишь теоретическим конструктом. Можно возразить, что гипотеза электрона — это правильная гипотеза, и поэтому электрон существует, то есть к существованию можно прийти путем заключения. Я отвечу, что физик, если он делает заключение о существовании электрона, исходит из объяснений гипотезы электрона, тогда как психоаналитик, кажется, часто делает заключение о реальности явлений, исходя из предположения о существовании бессознательного. Вполне допустимо, что перед нами случай вышеупомянутой кругообразности науки, и подобные случаи есть и в физике; возможно также, что каждая наука по мере роста проходит через стадии развития, одна из которых есть изменение поля научного исследования под влиянием теоретических конструкций.

Бинсвангеровская критика понятия бессознательного не является исчерпывающей, в большинстве случаев она фрагментарна и обходится намеками. В основном он согласен с тем, что критицизм по отношению к редуктивной, объясняющей природе психоанализа в целом вытекает из критики отдельных аспектов психоаналитической теории*. И все же * Необходимо помнить, что Бинсвангер рассматривает Dasein-анализ в качестве дополнения к объясняющей системе науки, и поэтому его критика таких вещей, как понятие бессознательного, происходит из их претензии на окончательность, а не из их узкого применения и практической эффективности.

его позиция в некотором смысле определяется критикой понятия бессознательного — ведь для него важна структура мира индивида как она представляется самому индивиду, поскольку у бессознательного нет мира¹¹.

Противопоставляя экзистенциальное а prioriфрейдовскому понятию бессознательного, мы приходим к таким пунктам: (1) экзистенциальное а prioriнужно понимать как горизонт сознания, как понятие, которое можно использовать феноменологически "в большинстве случаев, когда психоанализ будет говорить о бессознательности некоторых содержаний опыта"¹²; (2) экзистенциальное а prioriотсылает к Dasein, тогда как бессознательное отсылает к бытию¹³; (3) экзистенциальное а prioriявляется манифестацией хайдеггеровского онтологического а priori(как мы показали в главе I), тогда как бессознательное представляет Daseinтолько в одном из его "экзистенциалов" — в "заброшенности" (Geworfenheit).