Курс лекций москва Российский университет дружбы народов
 Скачать 306.14 Kb.
|
ТЕМА 7. МЫШЛЕНИЕ И ЯЗЫКЯзык, его определение и функции Язык человеческий и язык животных Лингвистическая и когнитивная (познавательная) картины мира Языковые артикуляции культуры Наряду с разумом и чувствами язык относится к отличительным признакам (и сущностным силам) человека. Он помогает нам понимать мир и наше место в нем. Но его самого мы понимаем пока плохо. О многоликости языка, его способности «прятаться» и ускользать от однозначности прекрасно сказал В.Я. Брюсов: «Мой верный друг! мой враг коварный! / Мой царь! мой раб! родной язык!». Неопределенность, неуловимость и упрямство языка имел в виду и В.В. Маяковский, указывая на то, как «единого слова ради» ему приходилось изводить «тысячи тонн словесной руды». Поэтическая экспрессия, несомненно, поднимает и образно заостряет нашу проблему, но ее разрешение, т. е. поиски ответа на вопрос о природе языка, следует искать все же в философии. Язык, его определение и функции Под языком в широком смысле принято понимать любую систему знаков – естественных (звуковой язык, пластика человеческого тела, жесты, мимика) и искусственных, специально созданных людьми (язык математики, язык живописи, язык музыки, дорожные знаки, эсперанто и т. д.). Наука о знаковых системах называется семиотикой (семиологией). Знаковая система в форме человеческого языка, или язык в собственном смысле слова, – предмет такой науки, как лингвистика (языкознание). Связь знака с тем, что он означает, к чему отсылает, что представляет, достаточно условная (неосознанно-стихийная, конвенциональная). Отсюда и полисемия, или многозначность, употребляемых нами слов. Значение слова определяется конкретной ситуацией его использования, дифференцирующей связью с другими словами. Так понимаемое значение часто называют смыслом. Но можно сказать и так: смысл есть содержащаяся в слове мысль. Различают язык и речь. Речь – это звучащий язык, эмпирически-индивидуальное выражение языка, язык, реализуемый в той или иной конкретной ситуации. Речь – всеобщая способность говорить. «Без сомнения, – писал в данной связи знаменитый швейцарский лингвист Фердинанд де Соссюр, – оба этим предмета тесно между собою связаны и друг друга взаимно предполагают: язык необходим, чтобы речь была понята и производила свое действие; речь же в свою очередь необходима для того, чтобы установился язык; исторически факт речи всегда предшествует языку». Язык есть «социальный продукт речевой деятельности». Язык – объективное выражение, материальная оболочка, непосредственная действительность мысли. "Язык, – читаем у К.Маркса, – так же древен, как и сознание. Язык е с т ь практическое, существующее и для других людей и лишь тем самым существующее так же и для меня самого, действительное сознание и, подобно сознанию, язык возникает лишь из потребности, из настоятельной необходимости общения с другими людьми". Язык – явление общественное; возникнув в процессе формирования человеческого общества, он стал важным моментом его функционирования и развития. И потому правы те авторы, которые утверждают, что не человек говорит языком, а язык говорит «человеком» (через человека). Язык является важным средством социализации человека, он приобщает его к культуре, ее ценностям, нормам и идеалам. Язык выполняет также множество других функций: номинативную (называет вещи "своими именами"), познавательную или когнитивную (активно участвует в процессе познания, делает его более продуктивным), социального наследования (накапливает, хранит и передает знания, продукты духовной эволюции), коммуникативную (обеспечивает процесс межличностного общения), эстетическую, идеологическую и т. д. 2. Язык человеческий и язык животных Общеэволюционная перспектива показывает, что все человеческие способности имеют свои прообразы, или зачатки, в мире животных. Не исключение в этом отношении и язык. Общение между особями различных видов животных тоже не безъязыкое. Можно и действительно говорят о языке животных. Прежде всего языке жестов, но также и языке, имеющем голосовую природу. В качестве первого можно указать на своеобразный танец пчел, осуществляющих функцию разведчиц и поиска богатых нектаром и пыльцой цветов. Своими танцевальными фигурами, их осевой ориентацией, а также скоростью полета они показывают пчелам – сборщицам нектара и пыльцы местонахождение (направление, дистанция) этих цветов. Так, круг означает, что цель близка. Восьмерка, напротив, говорит об удаленности цели, ось восьмерки указывает направление к цветам, скорость же полета – большая или меньшая – показывает, насколько цель близка или далека. В качестве примера голосового языка можно сослаться на поведение птиц, живущих стаями, например, на хорошо известных нам ворон. Своим криком, а это определенный набор звуков, они способны предупреждать друг друга (стаю в целом) об опасности или угрозе. Возвращаясь теперь к общеэволюционной перспективе, следует сказать, что язык животных и язык человека – вещи не просто разные, но противоположные. Сущность человеческого языка резонно искать не в том, что его сближает с языком животных (многое сближает), а, напротив, в том, что их противопоставляет, делает принципиально не похожими друг на друга. Прежде всего бросается в глаза, что языковое общение в мире животных ограничено самыми элементарными формами, в него вовлечено мизерное число элементов. Языковое же общение в мире людей включает в себя чрезвычайно богатую лексику – десятки и сотни тысяч слов. Ясно, что разница здесь не только количественная, но и качественная, еще точнее – сущностная. На что делится язык животных? На элементы-знаки с жестко закрепленными за ними сигнальными значениями, побуждающими к соответствующему действию или поведению. Подобными (аналогичными) знаками пользуется и человек. Цвета светофора, жесты регулировщика, морская сигнализация наглядное тому подтверждение. Но это как бы нижний этаж его языкового бытия и творчества. На что делится собственно человеческий (естественный) язык? Ближайшим образом, конечно, – на слова. Но в конечном счете – на абстрактные звуковые единицы (гласные и согласные элементы слогов), называемые фонемами. Фонемы как раз служат основным признаком для различения слов. Сами по себе фонемы ничего не означают, но в своих подчиненных определенным правилам сочетаниях позволяют выразить любое означаемое, обозначить практически все. Данную особенность языка называют членораздельностью. Человеческий язык членоразделен, чего нельзя сказать о языке животных. Для обозначения фонем на письме служат буквы – графические знаки в составе того или иного алфавита. Комбинаторные возможности фонем и букв поистине безграничны. К сказанному необходимо добавить также органическую связь человеческого языка с абстрактным мышлением и сознательно-целесообразной деятельностью. Связь эта взаимная, от нее выигрывают все стороны и в первую очередь – сам язык. 3. Лингвистическая и когнитивная (познавательная) картины мира Нельзя думать, что язык только оформляет, "одевает" уже состоявшуюся, сложившуюся мысль. Нет, мысль в языке не просто оформляется – она в нем впервые только и рождается, формируется. Или, как говорил Л.С. Выготский, "мысль не воплощается в слове, а совершается в слове". Точнее даже так: и совершается, и воплощается; и осуществляется, и существует; и формируется и оформляется. "Голых" мыслей не бывает. Мышление «про себя» тоже происходит с помощью языка. Мысля про себя, я пользуюсь так называемой внутренней речью. Во внутренней речи слова «произносятся» мысленно. Таким образом, мысль облекается в словесную оболочку не только тогда, когда мы говорим или пишем, но и в том случае, когда мы думаем. Однако это не означит, что границы мышления совпадают с границами говорения ("Откуда я знаю, что думаю, пока не услышу, что скажу"). Интуитивное мышление – явно не вербализованный (иногда и принципиально не вербализуемый) процесс. Сюда же следует отнести и различные прозрения-инсайты. Всем также хорошо известны "муки слова": мысль вроде бы и есть, ясна, а вот конкретного слова для ее выражения не найти, трудно подобрать. Но, даже подобрав, найдя верное слово, мы сталкиваемся с новой трудностью, которую прекрасно выразил поэт: "Мысль изреченная есть ложь". Мысль умирает в тот момент, когда она воплощается в слово. А происходит это потому, что слово всегда обобщает, сопрягая частное и общее, индивидуальное и социальное. Индивидуальное своеобразие мысли, ее эмоциональные обертоны и другие тонкости в нем, по сути, пропадают. Есть все основания полагать, что логические формы мышления носят универсальный, общечеловеческий характер и не зависят от особенностей национальных языков. Их, кстати, очень много. В наши дни человечество говорит на 5651 языке и диалекте. Нельзя согласиться в этой связи с гипотезой лингвистической относительности Сепира-Уорфа, согласно которой язык, его нормы и правила, по сути, предопределяют смысловое, категориальное видение мира. Какой, мол, язык, такое и мышление. У китайцев оно одно, у нас, русских, – другое, у немцев – третье и т. д. "Мы видим, – пишет Э. Сепир, – слышим и воспринимаем так или иначе те или другие явления главным образом благодаря тому, что языковые нормы нашего общества предполагают данную форму выражения". И еще: «Культуру можно определить как то, что данное общество делает и думает. Язык же есть то, как думают». Предшественником Эдуарда Сепира и Б. Ли. Уорфа в данном плане был Вильгельм Гумбольдт, который полагал, что в самой структуре языка воплощено определенное воззрение на мир, что существует неразрывная связь языка и «духа народа». Подобно тому, как числа нужны, чтобы считать, так слова нужны, чтобы мыслить. По Гумбольдту, «природа языка состоит в переплавке чувственной материи мира и слов в печать мыслей. Или, иначе: языки – не средство представления уже познанной реальности… они служат средством открытия доселе неизвестной реальности. Разница между ними не в звуках и знаках – это разница оптического свойства, взглядов на мир». Понятийная, научная, и языковая, лингвистическая, картины мира не могут быть совершенно разными, но они и не совпадают друг с другом. Если бы эти картины полностью совпадали, то, учитывая естественные различия национальных языков, общение народов, культур, цивилизаций было бы невозможно. Продолжая развивать сказанное, подчеркнем еще раз: языковые инвестиции в мышление никогда не были и не являются сегодня (пред)определяющими. Нельзя соглашаться с тем, что слова якобы «тиранически господствуют над познанием», что познавательные горизонты человека упираются, не смея их превзойти, в горизонты языковые. Возьмем в качестве примера лексическое сегментирование цветового спектра. В русском языке синий и голубой цвета обозначаются, как видно, двумя разными словами, в английском языке – одним словом blue, а вот во вьетнамском сразу «три в одном»: зеленый, синий и голубой цвета называются одним словом xanh. И что же – англичане и вьетнамцы не разбираются в сине-голубых оттенках? Нет, конечно. Опыты показывает, что носители разных языков прекрасно справляются с задачей восприятия и запоминания цветов. Разве что те, которые располагают соответствующими словесными наименованиями, делать это быстрее и проще. Одновременно нельзя отрицать и того, что язык действительно делает возможным мышление, главным образом такие его характеристики или свойства, как абстрактность и обобщенность. Без языка и его объективирующей силы у науки не было бы так называемых идеализированных объектов (материальная точка, идеальный газ, абсолютно черное тело и пр.), – незаменимых средств углубления в изучаемую реальность. Без языковой оболочки мы вряд ли бы справились и с некоторыми отрицательными «величинами», например с ничто как противоположностью нечто. Если бы не язык, перед ничто оставалось бы только развести руками. А так оно – как отрицательное местоимение, часть речи, определенный член предложения – уже нечто, и с ним можно работать. Еще больше эта реификация (овеществление) подчеркивается синтаксисом в некоторых языках. Так, английский аналог русского «У меня ничего нет» – “I have nothing” буквально переводится как «Я имею ничего». Без языка, далее, познание лишилось бы возможности рассматривать в качестве самостоятельно существующих предметов многочисленные свойства вещей, действия и состояния людей – такие, например, как белизна, краснота, ходьба, бег, находиться и т. д. Вместо гипотезы Сепира-Уорфа можно было бы предложить другую, более адекватную, на наш взгляд, гипотезу – апперцептивную. Точнее, это даже не гипотеза, а аналогия с апперцепцией в процессе чувственного познания. Там под апперцепцией понимается опосредованность восприятия новых предметов и явлений уже имеющимся знанием, прошлым опытом, всем содержанием внутренней жизни человека. Без такого опосредования чувственное познание оказалось бы совершенно неопределенным, калейдоскопически-хаотичным, его нельзя было бы предметно дифференцировать (идентифицировать). В языке (значения слов, грамматические категории и т. д.) фиксируется результаты познавательной деятельности человека, культурный опыт поколений. Все это, как контекст, усиливает, если не впервые формирует, предметно-различительные силы каждого конкретного познавательного акта. Предложенная альтернатива отнюдь не единственная. Возможны и другие варианты. Так, Г.А. Брутян выдвинул принцип лингвистической дополнительности. Вот как он его представляет: «В процессе познания в связи с активной ролью языка и в силу его специфических особенностей возникает языковая картина мира. Она в целом и в главном совпадает с логическим отражением в сознании людей. Но при этом сохраняются периферийные участки в языковой картине мира, к о то р ы е о с т а ю т с я з а п р е д е л а м и л о г и ч е с к о го о т р аж е н и я, и в качестве словесных образов вещей и лингвистических моделей отношения между ними варьируются от языка к языку в зависимости от специфических особенностей последних. Через вербальные образы и языковые модели происходит дополнительное видение мира; эти модели выступают как побочный источник познания, осмысления реальности и дополняют нашу общую картину знания, корректируют ее. Словесный образ сочетается с понятийным, л и н г в и с т и ч е с к о е м о д е л и р о в а н и е мира – с ло г и ч е с к и м е г о о т о б р а ж е н и е м, создавая предпосылки воспроизведения более полной и всесторонней картины окружающей действительности в сознании людей». 4. Языковые артикуляции культурыСвои замечательные качества язык демонстрирует не только во взаимоотношениях с мышлением. Тем или иным способом он соотносится со всей нашей жизнью. Его способность формировать и оформлять проявляется на всем пространстве культуры. Homo sapiens (человек разумный) – это всегда и homo lingua (человек говорящий). Очень точно и одновременно глубоко выразился на сей счет М. Хайдеггер: “Язык – дом бытия”. За подтверждением сказанного обратимся к конкретным примерам. Как, например, в языке манифестируются индивидуалистические и коллективистские устои жизни. Индивидуалистическая культура, как известно, возвышает персональное начало жизни, притом не только концептуально, но и графически. Отнюдь не случайным нам представляется то обстоятельство, что в английском языке личное местоимение «я» (I) пишется с заглавной буквы. Для сравнения: в русском языке заглавность пожинает, да и то не во всех контекстах, «вы» – личное местоимение второго лица множественного числа. Личное множественное лицо – это безусловно коллективизм, отражение, хоть и не прямое, некоего Мы-образа. Эгоцентризм индивидуалистической культуры ярко проявляется и в синтаксисе, т. е. в законах соединения слов и построения предложений. Так, в английском языке все предложения имеют четкую, чтобы не сказать жесткую, структуру: субъект, предикат, объект. На первом месте, естественно, субъект – здесь это не только грамматический, но и смысловой акцент. Как показывают специальные исследования, субъект отсутствует только в трети английских предложений, тогда как, например, в японском языке эта цифра составляет 75%. В коллективистском типе культуры «Мы» часто фигурирует там, где вполне могло бы стоять и «Я». По-русски (более) правильно Мы с другом, а не Я с другом, Мы с Ивановым, а не Я с Ивановым. Англичанин же подобной скромности (а может, родовой привязанности к Мы) лишен: MyfriendandI(буквально: Мой друг и я);SmithandI (буквально: Смит и я). Но у него одно очень важное преимущество: видимо, уважая и подчеркивая достоинство Другого, он свое I ставит на второе место. Еще примеры на контрастирующее сопоставление: Мы знакомы? – DoIknowyou? (буквально: Я знаю тебя/вас?) Увидимся – Seeyou(буквально: Увижу тебя/вас). Интересны в данном плане также результаты сравнительных исследований “языкового сознания” русских и англичан. В ядре языкового сознания русских на первом месте стоит слово “человек”, на десятом – “друг” и только на 36 – “я”. У англичан картина совершенно иная: на первом месте стоит “me” (я), на втором – “man” (человек), ну а “friend” (друг) явно оттеснен, у него только 73 место. Различия между коллективизмом и индивидуализмом убедительно заявляют о себе и во фразеологии, в частности в пословицах и поговорках – этих «компактных трактатах по ценностям культуры» (Л. Самовар и Р. Портер). Разумеется, в любой культуре есть разные пословицы и поговорки, отражающие нелинейность исторической судьбы народа, особенности государственного и общественного строя страны, внешние влияния, природную среду и т. д. И тем не менее можно говорить о разной степени репрезентативности тех или других из них. Для русской культуры, коллективистской в своей основе, наиболее характерна, видимо, следующая народная мудрость: Не имей сто рублей, а имей сто друзей; С миру по нитке – бедному рубашка; На миру и смерть красна; Стоя вместе у колодца и ведро с ведром столкнется. Прямую (индивидуалистическую) противоположность названным составляют многие английские пословицы и поговорки. Вот только некоторые из них:AnEnglishman’shouseishiscastle( Дом англичанина – его крепость);Ahedgebetweenkeepsfriendshipgreen (Забор между соседями поддерживает дружбу);Goodfencesmakegoodneighbours (Хорошие заборы способствуют добрососедким отношениям);Loveyourneighbour, yetpullnotdownyourfence(Люби своего соседа, но не сноси свой забор);Hetravelsthefastestwhotravelsalone(Тот едет быстрее, кто едет один);Friendsarelikefiddle-stringsandtheymustnotbescrewedtootightly(Друзья как струны скрипки, и их нельзя натягивать слишком крепко);Comeseldom, comewelcome(Чем реже ты приходишь, тем больше тебе рады)11. Вообще отношение к слову в различных культурах разное. Особенно трогательным оно было всегда в культуре русской. Иногда эта трогательность уплотнялась до утопическо-идеологической структуры. Так было, например, в Советском Союзе 60-х годов ХХ века. П. Вайль и А. Генис так описывают советскую «страну слов»: «Мифотворчество как идеологическое самообслуживание общества. Этим общечеловеческим талантом советский человек наделен в особой степени. Первой причиной тому – специфический характер русской культуры, всегда отождествляющей себя с искусством. Культура социальная и материальная выводились за скобки, внутри которых привольно и ущербно развивалась культура духовная. Отсутствие парламента и унитаза никогда не унижало человека, знакомого с Достоевским и Бердяевым. Среди искусства во все времена господствовала литература. Литературоцентристская русская культура дала миру не только мастеров слова – от Пушкина до Бродского, не только учителей жизни – от Толстого до Солженицина, не только шедевры словесности – от «Героя нашего времени» до «Москвы – Петушков», но и уникального потребителя всего этого грандиозного потока слов…. Этот [советский] человек выражает себя в слове искренне и убежденно верит в слово, любит слово, ненавидит слово, для него нет ничего дороже дружеского разговора и ничего святее печатного текста. Можно исповедовать разные веры, можно восхищаться Маяковским или Фетом, изучать Киреевского или Чаадаева, зачитываться Распутиным или Битовым, но антиподы сходятся на одном и том же – белом поле страницы, осененной божественным законом слова. Когда мы рассуждаем о великом противостоянии Обломова и Штольца, которые будто бы олицетворяют Восток и Запад в российской судьбе, мы часто забываем, что все-таки главное не то, что один ничего не делает, а другой делает много, главное – что оба они об этом говорят. Говорят долго и иступленно – и только в этих жарких молитвах разным богам существуют для нас Обломов и Штольц. Это российские близнецы не антагонисты, а разные инструменты одного оркестра, в котором кларнет не хуже и не лучше альта и оба предназначены для услаждения слуха, а не для забивания гвоздей…. Напрямую из культа слова вытекают те следствия, которые делают советского человека исключительным событием ХХ века. Прежде всего это установка на коллективизм и превосходство духовного над материальным. По сути дела, все явления 60-х связаны с событиями – успехом или неудачей – в сфере слова. Пока Программа КПСС трактовалась как литературное произведение, она служила инструментом социальных преобразований, но с уходом поэтической атмосферы подъема проступила ее нелепая буквальность»12. Много ли изменилось с достопамятных шестидесятых? Немало. Нет больше Советского Союза, мы теперь живем в другой – демократической России. Заметно выросло число людей, твердо сориентированных в своей жизни на действенно-гуманистические ценности: компетентность, профессионализм, интеллектуальную ответственность и т. д. Но вера в магическую силу слова все еще крепко сидит в нашем сознании. В то время как развитые страны Запада и Востока продолжают, в полном соответствии с прогнозом М. Вебера, «расколдовывать мир», мы по инерции пытаемся его заколдовать, заговорить, опутать словами. На что-то серьезное нас по-прежнему можно поднять только «большими» словами. А большие слова – это мечты, которыми мы себя постоянно раздражаем. *** Завершая тему, хотелось бы сказать следующее. В общественную канву нашей жизни вплетено много разных нитей. Мышление и язык, пожалуй, самые яркие из них. И если относительно мышления наука нас, кажется, убедила, что жизнь значимо зависит от того, что мы о ней думаем, то относительно языка этого пока нет. Наверно, пройдет немало времени, прежде чем мы поймем, что наша жизнь зависит также и от того, что мы о ней, вернее – в ней говорим. Вопросы для самоконтроля В чем конкретно проявляется знаковость языка? Чем отличаются естественные языки от искусственных? Что отличает речь от языка? Есть ли язык у животных? Членораздельность человеческой речи – что это такое? Как связаны между собой язык и мышление, слово и понятие? Способен ли язык не только оформлять, но и формировать мысль? В чем суть гипотезы лингвистической относительности? Как выглядит взаимосвязь языковой и когнитивной (научно-познавательной) картин мира? Раскройте на конкретном примере языковые кристаллизации (национальной, родной) культуры. Основные определения Язык – исторически сложившаяся система знаков, объективирующая мысли, чувства и волеизъявления людей, служащая важнейшим средством общения и взаимного понимания людей. Знак – чувственно воспринимаемый предмет, выступающий заместителем и условным представителем других предметов (явлений, действий, событий, свойств, отношений и т. д.). Значение слова – зафиксированный в сознании образ, через который слово соотносится с обозначаемым им предметом. Смысл – значение, которое слово получает в конкретной речевой ситуации. Речь – всеобщая способность говорить, звучащий язык. Членораздельность – членение речи на абстрактные звуковые единицы – фонемы, позволяющие, посредством сочетаний, выразить любое означаемое. Гипотеза лингвистической относительности: структура языка определяет структуру мышления и способ познания мира. Лингвистическая апперцепция – зависимость конкретных познавательных актов от зафиксированных в языке прошлого опыта и общего содержания духовной жизни человека. Гипотеза лингвистической дополнительности: языковая картина мира дополняет и в чем-то уточняет общую научную картину мира. Литература Обязательная Ажеж К. Человек говорящий: Вклад лингвистики в гуманитарные науки. М., 2003. Зинченко В.П. Мышление и язык: Учеб. пособие. Дубна, 2001. Салмина Л.М. Коммуникация. Язык. Мышление. Казань, 2001. Петров Л.В. «Мировой язык» в культуре XXI века // Современные проблемы межкультурных коммуникаций. СПб., 2003. Карасик В.И. Языковой круг: Личность, концепты, дискурс / Н.-и. лаб. «Аксиол. лингвистика». М., 2004. Дополнительная Гумбольдт В. фон. Избр. труды по языкознанию. М., 1984. Соссюр Ф. де. Труды по языкознанию. М., 1977. Хайдеггер М. Путь к языку // Хайдеггер М. Время и бытие. М., 1993. Айрапетян В. Герменевтические подступы к русскому слову. М., 1992. Сеше А. Очерк логической структуры предложения. М., 2003. Язык, сознание, коммуникация: Сб. ст. М., 2000. Фесенко Т.А. Языковое сознание в интраэтнической среде: Учебное пособие. Тамбов, 1999. |