иванов миронов университетские лекции. Лекции по метафизике москва 2004 г. Оглавление

• Название: Лекции по метафизике москва 2004 г. Оглавление
• Анкор: иванов миронов университетские лекции.doc
• Дата: 14.03.2017
• Размер: 4.28 Mb.
• Имя файла: иванов миронов университетские лекции.doc
• Тип: Лекции; #3757
• страница: 9 из 70

2. Философия и литература

Фактор двойственности философии и сочетания в ней, уже с самого момента становления, рационально-теоретических и ценностных компонентов проявлялся в античности в особой взаимосвязи между философией и литературой. Исследование данной проблемы также позволяет нам уяснить некоторые особенности самой философии.

Человек воспринимает мир в разнообразных формах, и субъективное переживание мира на уровне первобытного сознания становится предпосылкой возникновения целого пласта идеально-образного бытия, "которое отныне начинает противоречиво жить рядом с реальной, не замечаемой сознанием действительностью. Так из невольного, биологически свойственного человеку познания мира, возникает связанная система мироощущения, остающаяся жить в виде известных форм культуры”¹.

Выйдя из мифа, философия еще полна этими художественными восприятиями, и поэтому представляет собой скорее форму поэзии, нежели строгого научного трактата. Но образцы этой поэзии содержат в себе в явном виде развитые философские идеи. Как отмечала О.М. Фрейденберг, исследуя античность, мы как бы присутствуем при рождении самой культуры. Здесь все еще перемешано, и из этой смеси возникают новые формы духовного творчества, в том числе и понятийное мышление. «Но где эта культура берет свой материал? Она его берет из себя самой же. Все старое она перекаливает в новое; то, что было внешним, лежавшим вовне, она делает своим внутренним конструктивным материалом. Ни одна эпоха в мире не была так конструктивна, как античность»².

Миф и связанный с ним образ были очень эффективны на уровне восприятия и работы воображения, реализуясь в виде особого рода художественных произведений, поэм, афоризмов и т.д. На этом этапе и философские рассуждения облачались в поэтические одежды, что часто так привлекает нас сегодня в античности. Вся досократовская философия это прежде всего форма поэтического творчества. И иного быть не могло. Философия только становится. Ее базовые категориальные структуры, лежащие в основе порождения рациональных смыслов (понятий), еще не откристаллизовались³.

Поэтому она пробует реализоваться прежде всего как форма литературного творчества, что является определенным препятствием для развития абстрактного мышления. За образами и метафорами было трудно уловить четкий смысл и логику. Быть может, именно поэтическая форма рассуждений не дала Пармениду более обстоятельно разобраться в диалектике бытия и небытия, о чем мы еще поговорим далее.

Словом, неслучайно философия начинает поиск своей оригинальной формы самовыражения, адекватной собственному предмету . Сначала - это переход к прозе. Аристотель отмечает, сравнивая Гомера и Эмпедокла, что у них «нет ничего общего, кроме размера. Поэтому первого правильно называть «поэтом», а второго – натурфилософом [«физиологом] скорее, чем поэтом»¹. Лактанаций сокрушается о том, что Эмпедокла «не знаешь куда и отнести: к поэтам ли или к философам»². Философы даже сочиняют натурфилософские гимны, что присуще, по мнению античных авторов особенно Пармениду и Эмпедоклу. Эти поиски самовыражения, смесь поэзии и прозы еще наполнены афористичностью, что весьма затрудняет выявление логики рассуждений. Философы уже готовы всему давать определения, но не могут оторваться от поэтической пуповины. С другой стороны, логический аппарата еще настолько слаб, что с помощью поэтического языка и метафор гораздо легче добиться разъяснения и понимания.

Лишь Сократ и Платон придают философским размышлениям более универсальный, а, значит, менее зависимый от образов и от художественной формы выражения характер. Происходит конституирование рационалистической греческой философской традиции как таковой, основанной на понятийном мышлении и еще большей оторванности ее от своих изначальных литературных корней. Возникает самая первая разновидность того, что мы сейчас называем философской рефлексией. Эта сократовская рефлексия идет рука об руку со знаменитой сократовской иронией.

В основе философской рефлексии лежит критический анализ высказываний оппонента и самокритичное отношение к самому себе. И, как это ни странно, первым объектом критики становятся искусство и литература. Поэтическое воображение и полет фантазии плохо согласуются с систематической работой абстрактной философской мысли. Рационально-понятийный подход неизбежно становится в философии главенствующим, затрагивая все области человеческой культуры, вплоть до морали. Сократ даже доводит эту традицию до некоторого абсурда, вообще отказавшись от письменной формы выражения своих идей. Только проза, только разговор сохраняет, по его мнению, жизненность самовыражения философии. «Дурная особенность письменности, поистине сходной с живописью: ее порождения стоят, как живые, а спроси их – они величаво и гордо молчат»¹.

Заметим попутно, что уже здесь, а в еще большей степени в творчестве софистов и киников, лежат истоки критического отношения к письму и к тексту, столь свойственного современному постмодернизму. Причем у тех же киников позиция куда как более радикальные, чем это пытаются представить постмодернисты.

В чем Сократ, действительно, держит абсолютный приоритет, так это в том, что именно с него начинает вырабатываться и наиболее, на наш взгляд, адекватная форма самовыражения философии, а именно, - диалог. Сократовский диалог, правда, по существу еще таковым не является. Это своеобразный монологичный диалог. Диалог в том смысле, что участвуют как минимум два человека, но философствует на самом деле лишь один Сократ (а чаще всего - Платон, говорящий устами своего учителя). Это форма провокационного диалога, когда оппонент Сократа выступает в качестве своеобразной “боксерской груши”, на которой философ оттачивает свою логику. Постепенно диалог становится главной формой описания философской дискуссии. Но если у Платона это еще синтез литературы и философии, поэзии и логики, то позже в классической традиции - это диалог идей как таковых, осуществляемый на высоком уровне абстракции. Поэтическое совсем отходит на задний план и диалог становится чисто философским жанром. Он превращается в царство философской диалектики, как творческого противо-речения, в котором шлифуются и взаимно корректируются позиции оппонетов¹.

Тем не менее, и это прекрасно, от «литературного наследства» философии полностью избавиться не удалось и строгая логика не подавила поэтическую прелесть. Мы знаем целую плеяду философских гениев, органически совмещавших философское умозрение с художественным даром. Это М. Фичино и Данте Алигьери, Ф. Бэкон и Д.Дидро, Ф. Ницше и В.С. Соловьев.

Показательно, что именно в рамках русской философии, всегда тяготевшей к греческой философии и особенно к ее сократической линии, число философствующих литераторов и склонных к занятиям литературой философов было особенно велико. Одни фигуры прозаиков Л.Н. Толстого и Ф.М. Достоевского, поэтов Г.Р. Державина и Ф.И. Тютчева, литературных критиков и публицистов В.Г. Белинского и А.И. Герцена чего стоят! Да и само позднее рождение всемирно значимой русской философии из духа ее всемирно значимой литературы во второй половине 19 века разве не перекликается с закономерностями становления греческой философии? И разве гений Пушкина не витает незримо над всей русской философией, наподобие гения Гомера, духовно окормляющего всю античность?

3. Между наукой и искусством.

Античная философия пройдя от путь от мифа к логосу, формируется как рациональная сфера духовной культуры. В этом виде она постепенно приобретает собственную форму самовыражения, неуклонно отходя от литературы. Это совпадает с моментом общего «рождения культуры. Все формы культуры только еще возникают»². Миф в эту историческую эпоху как бы “разрывается”, и возникают два полюса человеческого сознания, которые, с одной стороны, противоположны, а с другой – неразрывно связаны между собой. Один полюс реализуется в возникновении наук и сориентирован на рационально-теоретическое постижение мира. Другой, напротив, связан с ценностным постижением бытия, которые органичнее всего воплощаются в искусстве и в религии.

В этом смысле возникающая философия выступает уже изначально как некая интегрирующая форма сознания. Она одновременно и форма рационального сознания, то есть возникает как «мышление отвлеченными понятиями»¹. Но ее предметом, одновременно, являются и ценностно-эмоциональные аспекты постижения бытия, специфика которых накладывает на нее свой отпечаток.

В момент зарождения наиболее наглядно можно рассмотреть, каким образом философия начинает себя отличать, с одной стороны, от возникающих наук, а, с другой, от религии, еще одной внерациональной сферы культуры.

Обратимся к сначала к науке. Прежде всего следует иметь в виду, что наука выходит из философии и долгое время тесно связана с нею, что до сих пор имеет свои рудименты (например, в Англии, ученый защитивший диссертацию называется доктором философии). Более того, в структуре наук философия занимала свое особое место, выступая как своеобразная первофилософия или натурфилософия, о чем речь пойдет далее.

В основе наук о природе, если трактовать их в самом общем виде, лежит особым образом направленное созерцание и рационально интерпретированные чувственные ощущения. Особенность античности заключается в том, что чувственные ощущения, которые не были связаны с непосредственной практической пользой ценились выше как продукты мыслительной внутренней деятельности. Именно они могли стать предметом эстетического наслаждения.

Такое понимание «эстетического» на сводится лишь к восприятию и производству продуктов искусства как одной из разновидности эстетической деятельности и творчество не сводимо к художественному творчеству, как этот часто трактуют сегодня. Эстетическое восприятие мира – это прежде всего его чувствительное созерцание, позволяющее почувствовать во всем красоту, будь то продукты творчества художников и поэтов или законы науки, отражающие гармонию бытия. Такое созерцание принципиально не прагматично, оно улавливает уже имеющуюся гармонию. Это своеобразное незаинтересованное созерцание.

Именно поэтому фундаментальный труд Лосева называется, что для многих непонятно, не история философии, а именно, «История античной эстетики». Тот, кто попытается там найти только эстетические аспекты в современном смысле, ошибется. Речь в лосевской книге идет об истории античной философии и культуры в целом, а точнее о красоте в широком смысле, которую мы улавливаем в созерцании различных аспектов жизни мирового целого, будь то жизнь природы, творение искусства или область межчеловеческих отношений.

Одно из важнейших проявлений красоты, по мысли Платона, – это законы Космоса, поэтому познание законов есть действо эстетическое. В эстетическом созерцании и наслаждении объединяются такие, внешне кажущиеся нам сегодня противоположными области творчества, как искусство и наука. Поэтому для человека античной культуры нет ничего особенного в выражениях типа «теория прекрасна» или “умная красота”, которые звучат непривычно и даже шокирующе для современного человека. Напомним, что и слово “теория” в первичном этимологическом значении и согласно его общему устойчивому использованию в греческой культуре, обозначало именно “созерцание”, где невозможно отделить рациональный элемент от эстетического, а непосредственно схватываемое смысловое содержание от промысленного в понятиях.

Понятие искусства также имело у древних греков несколько иное значение, чем у нас, и было связано с искусством использования знаний, а не просто знание о произведениях искусства. Искусство (от гр. Technё) – это ремесло, умение. Последнее значение мы также используем до сих пор, когда говорим об искусстве врача, как высшей оценки его профессионализма, которым действительно можно наслаждаться, а не только утилитарно использовать. В этом же смысле мы говорим об искусстве политика, искусстве инженера и т.д., чем мы также в определенном смысле можем наслаждаться. Искусство - это некоторый навык, доведенный до совершенства, выполняемый артистично и часто даже без осмысления¹.

Таким образом, наука и искусство были едины, и искусство выступало некоторой высшей формой применения имеющихся научных знаний, где эффективность, истина и красота шли еще рука об руку. Отсюда и диалектика, как искусство спора, и геометрия, как искусство измерения земли. Поэтому «подлинное искусство для Платона – это сама жизнь, но жизнь методически устроенная и научно организованная»².

Одновременно в античности закладывается и начало различия между искусством и наукой. Искусство порождает, это акт делания, то есть производство того, чего еще нет. Это сотворение вещи. Поэтому сотворенное может быть и случайным. А научная истина не может быть случайной, ибо представляет собой знание необходимого.

Отсюда вытекает важная особенность науки. Необходимое безусловно, оно может быть предметом анализа или открытия, но оно не подвластно нашим действиям. Наука - сфера умозрительной теории и теоретического созерцания, а не практики. Опять же вывод, который во многом не совпадает с современными представлениями.

Мы, конечно, соглашаемся, что наука это прежде всего теория, но для нас практическое применения результатов теории является важнейшей особенностью науки. Грек видит науку иначе. Ему свойственна более высокая оценка именно созерцательной теоретической деятельности ученого. Она имеет зримые отличия, например, от знаний ремесленника или от изобретателя технических устройств. Первый имеет дело с вечным и истинным, вторые с бренным и преходящим. “Дух теоретического созерцания есть наидостойнейшее дело свободного человека” - вот девиз древнего грека. Показательно дошедшая до нас надпись на могиле Архимеда, по преданию начертанная им самим. Она гласила приблизительно следующее: “Здесь лежит тот, кто сумел доказать, что объем шара, вписанного в конус, занимает 3/4 его объема”. И это достаточно скромное математическое открытие - предмет гордости величайшего техника-изобретателя всех времен и народов!

Из этой общей созерцательно-интеллектуальной установки вытекает и другая черта греческой научной мысли. Основу наук нельзя найти в самих частных науках. Необходима первая наука, наука наук, а именно - философия.

И здесь становящаяся философия делает первый шаг навстречу этой стихийной потребности в ней со стороны становящейся науки. Она отличает себя от прагматического искусства философствовать, чем занимались софисты, исходящие из принципа полного обладания Софией, то есть мудростью, за которую и деньги брать совсем не зазорно. Критика Платоном и Сократом искусства как ремесла была распространена и на данный вид философии, положив начало ее активному становлению как бескорыстного стремления к мудрости, а не как способу зарабатывания на жизнь. Философия приобретает характер особой формы культуры, основанной на внеутилитарности, свободе, доказательности и универсальности мышления.

Наука нуждается в чистом, независимом от эмпирического и практического опыта обосновании, которое достижимо лишь посредством рациональной рефлексии, имеющей характер всеобщности и необходимости. Сами частные научные истины вполне могут быть результатом случайных практических догадок, а вот необходимое и строгое доказательство может дать только философия. В основе наук лежат гипотезы и аксиомы, из которых дедуктивно выводится их остальное содержание, но кто кроме философии способен выявить и осмыслить это беспредпосылочное знание, часто, кстати, непрозрачное и для самих наук? Платон обозначает эти основания, достигнутые с помощью философского умозрения и диалектического рассуждения без всякой опоры на нечто чувственное, как идеи¹. Стало быть, единственной «наукой», которая может заниматься исследованием идей в чистом виде, выступает философия.

И здесь можно указать на один парадокс философии, который связан с тем, что она стремится выступить в роли науки наук. Здесь кроется опасность посчитать себя абсолютной наукой, уже владеющей абсолютной истиной. Однако такая уверенность ведет к “параличу” знания, а философия начинает противоречить своему исконному предназначению - лишь стремиться к мудрости, которая предполагает незавершенность философского поиска. Кроме того, если бы философия гипотетично оказалась завершена, и подобный, говоря современным языком, сциентистский результат был получен, то вне философской рефлексии остался бы колоссальный пласт культуры, который находится вне научного и даже вне рационального постижения бытия. По счастью, античная философия сумела достойно избежать собственной догматизации в качестве науки наук. И для этого в ее арсенале оказались дополнительные ресурсы.

4. Философия и религия

Философия - и об этом мы уже говорили выше - не является формой чисто рационально-теоретического сознания. Это лишь одна из ее одежд. Истинный мудрец понимает, что внерациональные компоненты постижения бытия не менее важны и значимы как для всей культуры в целом, так и для отдельного человека. Если наука в большей степени опирается на рационально-теоретический подход к миру, то абсолютно противоположный полюс отношения к миру воплощается в религии. И любая форма философии никогда не может обойти молчанием этот важнейший феномен духовной культуры человечества, хотя бы и беря его в качестве объекта критики.

В античной Греции, взлет которой произошел много раньше, чем возникло христианство, философию (тот же Пифагор) обозначали как «божественную науку» (Аристотель). Но у греков Бог рассматривался как философский Бог, то есть в качестве первоначала и предпосылки бытия, в роли мироустрояющего Разума (Логоса или Нуса¹.

Соответственно, познать Бога окончательно было нельзя, как нельзя было окончательно познать первоначала и принципы. Они все определяют в мире, но сами не постигаемы. Конкретные античные боги были вторичны по отношению к этим первым принципам устройства мира. Даже Демиург в платоновском “Тимее” творит мир, сообразуясь с идеальными, онтологически сущими до и независимо от него, образцами. Позиция - принципиально неприемлемая для последующего христианского теоцентрического сознания.

Таким образом, изначально, теология как наука о первопринципах, безусловно относилась к сфере философского размышления и не могла не носить спекулятивного (рефлексивного) характера, отрабатывая при этом соответствующие логические ходы и методы мышления, которые позже так пригодятся христианской философии¹.

Одновременно, философ всегда выступает как критик, который во всем сомневается, в том числе и в устоявшихся культурных стереотипах. Не случайно за такую критику философы часто подвергались осуждению. Сократ, как известно, был осужден за «растление юношей» и «безбожие», которое он проповедовал. За безбожие были осуждены и Анаксагор, и Протагор, и Аристотель. При этом все они в личном плане были людьми верующими и приносили жертвы богам, но в первую очередь они были все же философами, а значит бескорыстно искали истину вопреки общественным предрассудкам и даже вопреки самим богам, если они отказывались признавать ее принудительный и всеобщий характер. Античный Бог в период высокой греческой классики мог изображаться как угодно: быть прекрасным и величественным Зевсом, равно как и довольно уродливым Паном, но он не мог быть богом абсурда и алогизма.

В этом и заключается сущность не только античной, но вообще мировой философии, философского подхода к миру. Религия рассматривалась и рассматривается в ней (за исключением некоторых маргинально злобных атеистических творений типа “Карманного богословия” Гольбаха) как очень важный компонент культуры, но лишь как один из других, не менее важных компонентов.

Даже теологи, по существу, занимают двойственную позицию. С одной стороны, они должны верить и заниматься обоснованием своей догматически строго определенной веры, но, с другой стороны, они - мыслители, которые, в том числе и веру должны делать объектом рационального и доказательного философского исследования. Хотя бы для того, чтобы быть честными перед самими собой. И какие бы при этом ни делались оговорки, сама попытка обосновывать истинность бытия Бога кощунственна с последовательно религиозных позиций. Но она отражает дерзновенное желание человека познать тайны бытия, а не принимать ничего на веру, а уж ежели во что-то веришь, то постараться испытать веру на оселке рациональных аргументов.

Философа никогда не может удовлетворить эмоциональное восклицание Тертуллиана: «Верую, потому что абсурдно». Кстати, отец церкви явно лукавит: в его собственном апологетическом богословском творчестве полно весьма жестких и порой метких аргументов против оппонетов-язычников. В принципе, сама фраза Тертуллиана опровергает себя же, ибо является своеобразным доказательство “от абсурда”, просто сформулированным в эпатажной форме.

Отсюда понятна и позиция церкви как религиозного социального института. Независимый в суждениях теолог (а уж тем более свободный религиозный философ¹) для нее даже опаснее атеиста, ибо может подрывать ее изнутри, привнося творческое сомнение в веру и разрушая тем самым догматические церковные устои. Кстати, истинно верующему, которых не так уж и много, философские аргументы не страшны. Он верит в силу собственной веры. Более того, искренность такой веры состоит именно в ее «безоглядности». Не сначала чудо, а потом вера, как это требовал один из распятых: «Яви нам чудо. Спасись». Напротив, сначала вера, утверждал Христос, и для верующего может произойти любое чудо, даже воскрешение.

Ниже мы еще специально коснемся природы религиозного познавательного опыта. Здесь же отметим, что истинная вера, в отличие от механической обрядности и церковной “нормой веры”, всегда основана на “имманентной вере сердца”, запредельной для внешнего рационального понимания. Для последнего она всегда останется непонятным и трансцендентным объектом. О такой вере сердца, в сущности, всегда говорили и говорят все выдающиеся святые, праведники и подвижники всех мировых религий. К такой вере надо относится деликатно и воздерживаться от поспешных суждений (а тем более осуждений!), ибо непонятное тебе сегодня, может открыться и стать очевидным завтра в силу твоего нового внутреннего опыта.

Но у философии есть свой весомый контраргумент против любых насильственных и внешних попыток «навязать» религиозное верование: «Все, что не доказано – абсурдно для разума. Докажи мне истину твоей веры, уж если ты претендуешь на владение ей, обоснуй ее». Философ по определению обязан требовать рациональные аргументы, особенно, кстати, религиозный философ, для которого вера сердца и теоретический разум попросту не могут расходиться друг с другом. Если же ты верующий человек, а рационально-философски обосновать свою веру не можешь - тогда не проповедуй и не навязывай ее остальным, а смиренно молчи, ибо о личной вере не спорят - ее уважают в себе и в других за исключением случаев, когда кто-то кощунствует или оскорбляют предмет твоего или чужого верования.

Одновременно, необходимо еще раз отметить, что философия не может обойти или игнорировать Бога, хотя бы в силу того, что в мире большинство людей являются верующими. Философ должен думать и рассуждать о Боге, так как это «пример всякого сущностного философствования: оно не дает присущей знанию достоверности, но открывает собственному бытию самости свободное пространство его решения»¹.

Резюмируем наш анализ становления античной философии, которая столь важна для понимания специфики философии как таковой, ибо все перечисленные тенденции далее развиваются в ее истории, вплоть до сегодняшнего дня.

Во-первых, древние греки закладывают традицию, когда предметом философских размышлений выступает всеобщее и бесконечное в бытии как таковом, а не его отдельные части и особенные свойства, как в науках. Соответственно, развиваются разные варианты поисков первоначала бытия, и в первую очередь идет становление онтологической проблематики, что мы будем исследовать в соответствующей части курса.

Во-вторых, философия опирается на рациональные объяснения явлений и сущности вещей. Она не констатирует, а именно объясняет, то есть строит понятийную систему обоснования, вырабатывая свой особый категориальный язык, свои особые методы, и избавляясь тем самым равно и от элементов поэзии, и от беллетристики. В этом плане любая философия, даже в ее самых иррационалистических вариантах, по существу, рациональна. Однако родовая связь философии с искусством и литературой окончательно не рвется никогда, а проявляется с исключительной полнотой и силой в отдельные эпохи и у отдельных народов. Причины этого - в неустранимом наличие ценностно-эмоционального и экзистенциального измерений философского знания.

В-третьих, цель философии – достижение истины, но при условии ясного понимания невозможности ее абсолютного и исчерпывающего постижения. Поэтому философия есть никогда незавершающееся стремление к абсолютному. Нацеленность на рациональный поиск абсолютных первооснов бытия, на постижение мира и человека в их целостности также отличает ее от науки, изначально занятой поисками частных и относительных истин. «Ощутить в опыте целое как целое, используя только разум (логос) и рациональный метод, стало великим открытием греческой философии. Оно структурно определило развитие западной культуры»¹.

Таким образом, философия Древней Греции является классическим образцом формирования философии как двойственной формы сознания, гармонично сочетающей в себе рационально-теоретические и ценностно-эмоциональные компоненты постижения мира человеком.

Античная традиция легла в основу той модели, с которой мы сегодня в основном связываем с пониманием философии и что стало определяющим для западноевропейской традиции. И, наконец, античная философия, как и вся древнегреческая культура представляют для нас особый интерес, так как из них выросла современная цивилизация со всеми своими проблемами, бедами и надеждами.

В завершении данной лекции укажем на некоторые общие внешние факторы, которые привели к возникновению философии и на Западе, и на Востоке. Они достаточно обстоятельно проанализированы в историко-философской литературе, поэтому мы будем предельно кратки.

Философия, как попытка обрести рациональное и цельное мировоззрение, зарождается приблизительно в одно и то же время (7-6 века до н.э.) в трех различных регионах Земли - в Китае, Индии и Греции. Она приходит на смену мифу как первичной синкретической форме мировоззрения в принципиально новых исторических условиях, когда:

- происходит революция в производительных силах общества, связанная с открытием железоплавильных технологий и, соответственно, резким повышением эффективности всех видов деятельности от сельского хозяйства и охоты до ведения военных операций;

- в обществе появляется элитарный слой людей, свободных от материального производства и посвящающих себя исключительно управленческой и духовной деятельности. Это политики, государственные советники, судьи. ученые, медики, философы, военная и торговая элита, которые добиваются в обществе высокого социального статуса не за счет наследственных привилегий (как это было свойственно родовой аристократии и жреческой корпорации), а за счет своих личных дарований и жизненной энергии;

- в этот период резко расширяются торговые связи между различными странами и регионами Земли и, соответственно, духовные контакты между народами. Мир замкнутых племенных мифологических комплексов и лишенных рационального обоснования магических культов перестает удовлетворять мировоззренческие запросы пытливого человека, открывшего для себя другие народы и совершенно другие системы верований, зачастую гораздо более продуманные;

- развитие государственных образований, как с монархическим, так и с демократическим политическим устройством, предъявляет новые требования как к личным качествам государственного человека (необходимость ясно излагать и публично аргументировать свою позицию), так и к характеру законотворческой деятельности, ибо развитие письменного права требует непротиворечивости, последовательности и систематичности в мышлении, а также рациональной организации письменных источников права;

- эволюция научного знания (астрономии, агротехники, математики, медицины, географии) приходит в противоречие с мифологическим комплексом идей, где недостаток позитивных сведений с лихвой компенсируется фантазиями и суевериями, а приверженность “вере отцов” активно препятствует инновациям.

В этих условиях и возникает философия как особая сфера духовной культуры, призванная дать целостное и предельное (в отличие от частных научных знаний) и рационально обоснованное (в отличие от мифа) мировоззрение. Не слепая вера в богов и священные тексты, а разумная философская вера, обретаемая через напряженные размышления о вечных проблемах человеческого существования - вот цель и смысл философии, которым она остается верна с тех далеких времен вплоть по сию пору.

К исследованию феномена кристаллизации собственно метафизической проблематики в философии, и опять-таки на примере Древней Греции мы теперь и переходим.