Литература 1 содержание предисловие к 3му изданию
 Скачать 2.96 Mb.
|
|
Петр Павлович Ершов Сказка «Конек-горбунок» П.П.Ершова (1815—1869) — произведение уникальное в русской детской литературе. Ярко сверкнувший талант в единственной книге девятнадцатилетнего сибиряка явился живым свидетельством огромных творческих сил народа. Эта сказка родилась в 1834 году, в пору, когда свое слово о народности сказали все видные литераторы и критики. Однако «Конек-горбунок» вызвал новую волну споров на эту тему. В.Г.Белинский отказал сказке даже в достоинствах «забавного фарса», журнал «Отечественные записки» ругал сказку за отсутствие народности в вымысле, за «рифмованные нелепости» и «площадные» выражения. Цензуре же показалось опасным сатирическое изображение русского царства. Однако Ершова и его сказку горячо поддержали те, кто понимал народность более широко. Первым «благословил» «Конька-горбунка» профессор П.А.Плетнев: он однажды прочитал сказку студентам вместо лекции и назвал имя ее автора. Крупнейшие поэты-сказочники приветствовали талантливого юношу: Жуковский заметил, что это не только побасенка для детей, а Пушкин отозвался высокой похвалой («Ваша сказка — настоящая сокровищница русского языка!.. Вы избрали правильный путь. Теперь этот род сочинений можно мне и оставить... А сказку вашу издать для народа. Миллион книжек!., с картинками и по самой дешевой цене...»). Сам Ершов признавался незадолго до кончины: «Вся моя заслуга тут, что мне удалось попасть в народную жилку. Зазвенела родная, и русское сердце отозвалось». Однако на пути «Конька-горбунка» к народу было и немало препятствий: сказка то запрещалась, то уродовалась цензурой или выходила в нелепых переделках, вплоть до «Конька-летунка», на котором Иван обозревает Страну Советов. Несмотря ни на что, «Конек-горбунок» нашел дорогу к народу и попал даже в собрание народных сказок. Сказители стали по-своему сказывать его, употребляя те же стихи и выражения. Можно сказать, что Иванушка и Конек-горбунок попали в число национальных героев-образов. В круге детского чтения сказка появилась сначала как подцензурная переделка, а потом уже в настоящем виде. До сих пор она остается одной из лучших сказок русского детства. Чуковский в книге «От двух до пяти» писал о ней: «Маленькие отвоевали ее у больших и навсегда завладели ею, как драгоценною добычей, и тут только большим удалось разглядеть, что для детей это в самом деле хорошая пища — вкусная, питательная, сытная, способствующая их духовному росту». Ершовские стихи дети слышат задолго до того, как начинают читать. «Конек-горбунок» воспринимается детьми сначала как сказываемая сказка, т.е. как произведение скорее устное, чем книжно-литературное. Позднее они осознают, что это именно литературная, авторская сказка. Стихи легко читаются и запоминаются благодаря основному стихотворному размеру — четырехстопному хорею, простым и звучным рифмам, парной рифмовке, обилию пословиц, поговорок, загадок. Любое описание само западает в память: глаголы в нем играют первую роль, выразительное движение скрепляет яркие детали в цельный, явственно видимый образ: Кони ржали и храпели, Очи яхонтом горели; В мелки кольца завитой, Хвост струился золотой, И алмазные копыта Крупным жемчугом обиты. Слова летят одно за одним, не вызывая задержки или перебивки дыхания. Синтаксически фразы строятся просто и естественно, поэтому даже архаизмы и простонародные выражения не затрудняют восприятие (например: «И возьми же ты в расчет / Некорыстный наш живот», т.е. небогатую жизнь). Стремительно движется действие в сказке, останавливаясь только перед чем-нибудь прекрасным или чудесным, замедляясь на моментах троекратных повторов. Вся Русь проносится под копытами конька: столица и деревни, заповедные леса и распаханные поля, западный и восточный берега... Даже этого мало, чтобы объять величественное пространство русского царства, — и Иванушка подымается в небесное царство, но и над теремом Царь-девицы он видит православный русский крест. Чудо-юдо Рыба-кит повелевает морским народом, как какой-нибудь российский наместник-губернатор. На небе, на земле, под водой — всюду «русский дух». Только однажды показывается край родной земли: У далёких немских стран Есть, ребята, океан. По тому ли океану Ездят только басурманы. С православной же земли Не видали николи. Многочисленные герои, даже едва мелькнувшие, запоминаются сразу; их характер, речь отличаются единым национальным складом и вместе с тем индивидуальностью. На всем протяжении повествования звучит голос народа; действие нередко выносится на площадь, в шумную толпу. Все в сказке подчинено стихии народной жизни. Сказку эту можно назвать лирической эпопеей крестьянской России, настолько велик в ней охват действительности и глубока «мысль народная» (понятие Л.Н.Толстого). Еще одна черта «Конька-горбунка» — сочетание трех основных типов народной сказки: волшебной, сатирической и сказки о животных. К элементам волшебной сказки относится все чудесное и прекрасное. Сатирическая сказка проявляется в обрисовке Иванушки-дурака, братьев, царя, спальника, отчасти и Царь-девицы. Сказка о животных представлена широко известным лубочным сюжетом «Ерш Щетинникович» — в описании подводных владений. Ершов хорошо знал сибирский фольклор, отличавшийся от фольклора европейской части России большей раскрепощенностью, бойким смехом, социальной направленностью. И все же в сибирских народных сказках нет ни Конька-горбунка, ни Рыбы-кита, да и ершовская Царь-девица непохожа на сибирских героинь. Заслугой автора можно считать создание этих героев, вошедших в круг фольклорных персонажей. Условное эпическое пространство Руси в «Коньке-горбунке» существует в условном же времени: здесь смешаны черты разных веков — от XV до XIX. Обобщен поэтом и русский национальный характер, его сильные и слабые стороны. Все герои, за исключением заморской Царь-девицы, представляют единый национальный тип, все говорят на бойком, цветистом русском языке, думают и переживают совершенно по-русски. Контрасты национального характера в изображении Ершова отвечают представлениям народа о себе самом: лукавый ум и наивность, лень и трудолюбие, здравый смысл и глупость, восхищение перед красотой и чудом и — насмешка над чудесами. Наиболее сильно выражен этот характер в образе Ивана. Главное отличие Ивана от других — открытое исповедование тех «неправильных» принципов, которым скрытно следуют на Руси все. Все герои лукавят, лгут, ищут собственной выгоды, совершают глупости, но прикрываются при том маской приличия и разумности. Иван же не скрывает ни своей «дурацкой мочи», ни личного расчета. Пара главных героев составляет сердцевину всей системы образов. Иван и его игрушечка-конек имеют много сходства: младшие дети, антиподы «образцовых» старших, они тем не менее оказываются лучше, достойнее их. Удача сама идет к ним, и все им удается. Их речи и дела утверждают народный идеал справедливости и совестливости. Конек-горбунок — не слуга, а верный товарищ Ивана, способный не только помочь, выручить, но и сказать горькую правду. В обоих есть нечто наивное, непосредственное, что делает их похожими на детей. Заметим, что по росту Конек-горбунок едва выше кошки (два вершка), поэтому и Иван, сидящий на нем верхом, должен восприниматься читателем человеком очень небольшого роста. Путешествуют Конек-горбунок и Иван чаще всего поневоле, но свободный дух и веселый нрав позволяют им совершать невероятные подвиги. Благодаря раскрепощенному, «детскому» зрению Ивану удается видеть невиданное, добывать неведомое. Инфантильность Ивана, как и царя, проявляется в способности беспечно обольщаться выдумкой, в бескорыстной тяге к красоте. От мужицкого здравомыслия не остается и следа, когда Иван едет навстречу чудесному огню. Любовь к затейливой сказке присуща всем, хотя и сочетается с трезвым чувством реальности (эпизод чтения сказки о прекрасной Царь-девице). Главная героиня ершовской сказки совсем непохожа на русских фольклорных царевен, она вовсе не страдательное лицо. Ее происхождение — от «далеких немских стран», иными словами, ее образ другой художественной природы — из западных средневековых романов, сюжеты и герои которых прижились в народных лубочных книгах. Каждая из трех частей сказки-эпопеи предваряется эпиграфом. Многие эпизоды напоминают картинки со стихотворными комментариями (это и есть форма лубка). В целом «Конек-горбунок» написан в традициях русского райка. Окрыленный удачей, П.П.Ершов вынашивал грандиозный замысел поэмы «Иван-царевич» — «сказки сказок» в десяти томах по сто песен в каждой, надеясь собрать все сказочное богатство России. Но тяготы повседневной жизни, заботы о многочисленном его семействе, оторванность от круга творческих единомышленников не дали продолжить поэту свое восхождение на русский Парнас. Алексей Васильевич Кольцов А. В. Кольцов (1809— 1842) — один из первых поэтов, пришедших в «профессиональную» литературу из народной среды. Критик Н.А.Добролюбов написал о нем книжку для детей, а в одной из рецензий рекомендовал его произведения как лучшее детское чтение. Критика особенно привлекала в Кольцове широкая стихия русской песенной поэзии. Пожалуй, больше ни у кого из поэтов не видел он столь тесного слияния «авторской» и народной поэзии, а народная поэзия всегда была связана прежде всего с песней. Недаром В.Г.Белинский говорил, что даже «Пушкин не мог бы написать ни одной песни вроде Кольцова, потому что Кольцов один безраздельно владел тайною этой песни». Он явился в то время существования русской литературы, когда она, по словам Белинского, «кипела» новыми талантами. Однако критик решительно отрицал связь поэзии Кольцова с произведениями поэтов-самоучек, у которых народность носила чисто декоративные черты, хотя творческий путь поэта и давал основания для таких заключений. Действительно, сын воронежского мещанина, торговавшего скотом, не имел законченного образования — был взят отцом в десятилетнем возрасте из уездного училища, чтобы помогать в его делах. Долгие годы затем пришлось потратить Кольцову, уже вполне осознавшему свое поэтическое призвание, на это столь далекое от литературы занятие. Однако он упорно занимался самообразованием, много читал. И уже первые его поэтические опыты были одобрены таким литературным авторитетом, как Н.В.Станкевич. А когда он побывал по делам отца в Петербурге, то сумел встре титься с Пушкиным, Жуковским, Одоевским, Вяземским и был ими хорошо принят и обласкан. В 1831 году Кольцов познакомился с Белинским, подружился с ним, и это во многом определило его дальнейшую судьбу. Критик стал первым читателем и редактором его произведений, ему принадлежит первая обобщающая статья — «О жизни и сочинениях Кольцова», вышедшая после смерти поэта в 1846 году. Широкой публике Кольцов стал известен в 1835 году, когда в Москве вышла книжка его стихотворений. Она имела успех, и с 1836 года поэт уже постоянно печатался в журналах и альманахах. Продолжая народную традицию, он опоэтизировал земледельческий труд, его «Песня пахаря» включалась во все детские сборники. Глубокое проникновение в дух народа, в психологию крестьянина позволило Кольцову, по словам Белинского, раскрыть в своей поэзии «все хорошее и прекрасное, что, как зародыш, как возможность, живет в натуре русского селянина». Лирический герой этих стихотворений предстает перед читателем как полноценная индивидуальность и в этическом, и в эстетическом плане. Поэт еще до Некрасова сумел выразить народную точку зрения на труд земледельца — не только как на средство жизни, но и как на неисчерпаемый источник духовности, радости: Весело я лажу Борону и соху, Телегу готовлю, Зёрна насыпаю... Поэзия труда наполняет стихотворения-песни «Урожай», «Косарь» и др. Даже те из них, где рисуется «тяжкая доля» крестьянская. Тоской проникнуты строки из «Деревенской беды»: С той поры я с горем-нуждою По чужим углам скитаюся, За дневной кусок работаю, Кровным потом умываюся... Однако, как бы ни были исполнены грусти кольцовские строки в подобных стихах, драматизм их неизменно смягчается особой художественной формой с присущей ей распевностью, своеобразием мелодраматического рисунка, интонационной смелостью. Единение с природой, от даров которой зависит вся жизнь крестьянина, выработало в народном сознании отношение к ней как к сподвижнику в труде. Работа людей приноравливается к жизни природы, включается в нее и становится ее частью. Выйдет в поле травка — Вырастет и колос, Станет спеть, рядиться В золотые ткани... Вслед за «Песней пахаря» все чаще включались в детские поэтические сборники и другие стихотворения Кольцова: «Косарь», «Урожай», «Крестьянская пирушка», «Что ты спишь, мужичок», «Лес». Родная природа, одухотворенная содружеством с человеком, живо, ярко представала в его стихах. Трудно и сегодня переоценить их значение в духовном становлении ребенка. Картины природы, нарисованные поэтом, могут создать у ребенка не только радостное настроение, но и настроение грусти, тихой печали: Что, дремучий лес, Призадумался, Грустью тёмною Затуманился?.. Или показать могучую силу природы в образе разбушевавшегося богатыря-леса: Встрепенувшися, Разбушуешься: Только свист кругом, Голоса и гул... Свою глубокую скорбь, вызванную смертью Пушкина, перед которым он буквально преклонялся, Кольцов выразил через полное трагизма описание леса {«Лес»), одичавшего, лишь в непогоду жалующегося «на безвременье». И все-таки поэтические картины полны музыки и красок, делают родную природу ближе, понятнее чуткой душе маленького читателя. Нужно сказать, что именно в пейзажной лирике с наибольшей силой проявилось художественное своеобразие творчества поэта. Вот в стихотворении «Урожай» темная туча надвигается, закрывая небо, наконец, «и ударила, и пролилася слезою крупною». Строфа целиком состоит из глаголов, а ритм и подбор звуков иллюстрируют движение грозной тучи, раскатов грома и пролившегося ливня. Поэзия Кольцова обогатила русскую лирику, для которой XIX век стал временем расцвета, мотивами истинно народного звучания. Отзвуки их мы находим у Н.А.Некрасова, И.З.Сурикова, И.С.Никитина, а много позже — у С.А.Есенина, А.Т.Твардовского. ПРОЗА В ДЕТСКОМ ЧТЕНИИ Антоний Погорельский С именем Антония Погорельского часто сочетается эпитет «первый». Он — автор первой в русской литературе фантастической повести, одного из первых «семейных» романов, первой повести сказки для детей « Черная курица, или Подземные жители». Сказка увидела свет в 1828 году и принесла автору долгую славу выдающегося детского писателя, хотя и была его единственным творением для маленьких читателей. Между тем литературная деятельность писателя (настоящее его имя — Алексей Алексеевич Перовский, 1787—1836) продолжалась всего пять лет: в 1825 году вышла его повесть «Лафертовская маковница», а в 1830 году — роман «Монастырка». Романом зачитывались современницы автора, особенно юные. А первым произведением восхищался Пушкин, ему очень понравился такой персонаж, как кот Мурлыкин. «Душа моя, что за прелесть бабушкин кот! — писал Пушкин брату 27 марта 1825 года. — Я перечел повесть два раза и одним духом, теперь просто брежу... Мурлыкиным. Выступаю плавно, зажмуривая глаза, повертывая голову и выгибая спину». Между тем Мурлыкин у Погорельского — вовсе не вальяжный черный кот, а титулярный советник Аристарх Фалалеич Мурлыкин, принимающий кошачий облик. В таком виде он участвует в волхованиях лафертовской маковницы, которая давно свела короткое знакомство с нечистым... Уже в этом произведении Погорельского явно видны те черты писательского почерка, которые позже столь ярко проявились в «Черной курице», ставшей классическим детским чтением. Живые, рельефные характеры «Лафертовской маковницы», проза жизни, в которой автор открывал значительные поэтические ценности, — все вызывало интерес и внимание к повести со стороны критики и читающей публики. Кот и колдунья выступают в обличье реальных персонажей, почти совсем лишены ореола таинственности, напротив — наделены юмористическими чертами. Для русской литературы того времени романтическая фантастика «Лафертовской маковницы» являла собой новый способ художественного мышления. У Погорельского он тесно связан с обращением к подлинным человечным началам, с утверждением гуманного идеала бескорыстного и самоотверженного чувства. Думается, такой взгляд на мир и человеческие отношения в нем исходит из биографии, жизненного опыта писателя... Перовский был побочным сыном графа Разумовского — влиятельного вельможи екатерининской эпохи. Он получил великолепное домашнее образование и воспитание, затем окончил курс Московского университета доктором философии и словесных наук. После войны 1812 года, в которой он участвовал добровольцем, несколько лет жил в Германии, где познакомился с Гофманом и другими немецкими писателями-романтиками. Последние годы жизни Перовский провел в своем маленьком малороссийском имении Погорельцы (отсюда его псевдоним), посвятив себя литературной деятельности и воспитанию племян- ника Алеши — впоследствии известного писателя А.К.Толстого. Ему и была рассказана история Черной курицы, легшая в основу повести-сказки. Очевидно, именно потому, что сначала это был живой рассказ маленькому слушателю, столь легка словесная ткань повести, так мягки в ней интонации, ясны мысли и подробны описания. Видно, автор стремился передать мальчику впечатления собственного детства, свои воспоминания о петербургском пансионе, откуда он бежал, повредив при этом ногу, отчего всю жизнь прихрамывал. В «Черной курице...» просматриваются и следы немецкой романтической литературы, в частности преданий о гномах. Но главным в повести остается внимание к формированию характера ребенка, к психологическим особенностям детского возраста, постепенное приобщение ребенка к восприятию фактов и рассуждений на отвлеченные темы. Здесь Погорельский проявил себя как писатель реалистического направления. Герой повести мальчик Алеша — психологически убедительный, живой образ ребенка. Переживания маленького человека, живущего в пансионе, тоскующего по родителям, его фантазии, взаимоотношения с учителями, любовь к животным — все это отражено в повести, воссоздано с талантом истинно детского писателя, мастерство которого проявилось и в органическом слиянии фантастического и реального. Описание жизни Алеши в пансионе ничуть не грешит против законов реального мира. Дни учения проходили для него «скоро и приятно». Но вот когда наступала суббота и все его товарищи спешили домой, к родным, тогда мальчик, оставаясь в опустевших комнатах, начинал горько чувствовать свое одиночество. И единственным его утешением были книги, которые учитель-немец позволял ему брать из своей библиотеки. А в то время в немецкой литературе царила мода на рыцарские романы и волшебные, полные мистики повести. Подобных произведений Алеша проглотил немало, поэтому и таинственный мир, в который он попал, построен по образцам таких повествований. Ведь любой увлекающийся чтением и наделенный богатым воображением ребенок, оставаясь надолго в своем одиночестве, начинает мечтать, представлять себя персонажем различных почерпнутых из книг историй, фантазировать. И у Алеши «юное воображение бродило по рыцарским замкам, по страшным развалинам или по темным дремучим лесам». Даже гуляя солнечным днем во дворе, он все ожидал встречи с волшебницей, которая сквозь дырочку в ограде передаст ему игрушку или письмецо от родных. И директор училища, которого он ни разу еще не видел, представлялся ему «знаменитым рыцарем» в сияющих латах и шлеме с пышным султаном из перьев. Каково же было удивление мальчика, когда он при встрече с директором увидел не «шлем перна- 1 лс\ тый, но просто маленькую лысую головку, набело напудренную». Единственным ее украшением был маленький пучок на затылке, а вместо блестящих лат — простой серый фрак... Немудрено, что реальная черная курочка, к которой Алеша так привязан, что за ее спасение отдал бабушкин подарок — золотую монету, во сне мальчика превращается в волшебное существо — министра подземного царства. Такое слияние волшебного и реального планов вполне соответствует эмоциональному состоянию ребенка, когда он погружен в мечты и не очень отличает вымысел от действительности. Повесть предназначена читателю, для которого мечтать, фантазировать — то же, что дышать. Погорельскому одному из первых в русской литературе удалось подчинить педагогическую задачу художественному вымыслу. К нему вполне можно применить определение Н. И. Новикова — воспитание ребенка «приятным для него способом». На примере Алеши он убедительно показывал, что хорошо, а что плохо. Плохо лениться, заноситься перед товарищами, быть легкомысленным и болтливым (ведь из-за этого в подземном царстве и произошло несчастье). И хорошие черты тоже четко определены в поступках Алеши. Автор показывает и самоценность детского возраста, богатство душевного мира ребенка, его самостоятельность в определении добра и зла, направленность творческих способностей. Впервые после «Рыцаря нашего времени» Н.М.Карамзина героем произведения стал ребенок. Образ Алеши открывает целую галерею образов детей — в автобиографических повестях С. Т. Аксакова, Л. Н. Толстого, Н. М. Гарина-Михайловского, в XX веке — А.Н.Толстого, М.Горького и многих других писателей. Со времени опубликования «Черной курицы...» одной из ведущих идей русской литературы стала главная мысль Погорельского: ребенок легко переходит из мира мечты и наивных фантазий в мир сложных чувств и ответственности за свои дела и поступки. Закрепилась в детской литературе после этой повести и возможность существования двух планов повествования: детского и взрослого. У Погорельского это проявляется в манере рассказа, очень близкого к живому разговору воспитателя с ребенком. Речь повествователя рассудительна, сочувственна, с оттенками мягкого юмора и сентиментальности, уместной в воспоминаниях взрослого о своем детстве. Мир взрослого раскрывается в его рассуждениях с философским и психологическим подтекстом, в исторических отступлениях (например, в рассказе о том, каким раньше был Санкт-Петербург) и, наконец, в стремлении донести до слушателя-читателя аромат ушедшей эпохи: «Алешу позвали наверх, надели на него рубашку с круглым воротником и батистовыми манжетами с мелкими складками, белые шаровары и широкий шелковый голубой кушак, — описывает Погорельский детскую одежду XVIII века. — Длинные русые волосы, висевшие у него почти до пояса, переложили наперед по обе стороны груди, — так наряжали тогда детей, — потом научили, каким образом он должен шаркнуть ногой, когда войдет в контору директор, и что должен отвечать, если будут сделаны ему какие-нибудь вопросы». Еще одна важная заслуга Погорельского: своей повестью «Черная курица, или Подземные жители» он фактически положил начало формированию языка отечественной детской прозы. Его произведение написано тем же языком, какой постоянно звучал в культурных семьях того времени, — без трудных для детей книжных и устаревших слов. «Вдруг вышли они в залу, освещенную тремя большими хрустальными люстрами. Зала была без окошек, и по обеим сторонам висели на стенах рыцари в блестящих латах, с большими перьями на шлемах, с копьями и щитами в руках. Чернушка шла вперед на цыпочках и Алеше велела следовать за собой тихонько, тихонько...» В последней фразе явно чувствуется подражание рассказу ребенка, и таких фраз в повести немало: писатель сознательно обращается к детской интонации. Художественные достоинства и педагогическая направленность повести Погорельского сделали ее выдающимся произведением литературы XIX века. Она открывает собой историю русской художественной детской прозы, историю автобиографической прозы о детстве. |