Главная страница
Навигация по странице:

  • «Детские сказки де

  • «Пестрые сказки с красным слов­цом».

  • «Детская книжка для воскресных дней»

  • «Городок в табакерке»

  • «Столяр»

  • ВОЗНИКНОВЕНИЕ ТЕОРИИ И КРИТИКИ ДЕТСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ И ИХ ДАЛЬНЕЙШЕЕ РАЗВИТИЕ В XIX ВЕКЕ Виссарион Григорьевич Белинский

  • «О детских книгах. Подарок на Новый год. Две сказки Гофмана для больших и маленьких детей. — СПб., 1840; Детские сказки дедушки Иринея. Две части. — СПб., 1840».

  • Литература 1 содержание предисловие к 3му изданию


    Скачать 2.96 Mb.
    НазваниеЛитература 1 содержание предисловие к 3му изданию
    Анкор2DetLitVuz1.doc
    Дата27.05.2017
    Размер2.96 Mb.
    Формат файлаdoc
    Имя файла2DetLitVuz1.doc
    ТипРеферат
    #8172
    страница14 из 23
    1   ...   10   11   12   13   14   15   16   17   ...   23

    Владимир Федорович Одоевский

    В.Ф.Одоевский (1803—1869) был одним из властителей дум своего времени. Философ, писатель-сказочник, автор мистиче­ских повестей и рассказов, талантливый музыкант — таков еще не полный перечень его дарований и направлений деятельности. Особо подчеркнем, что Одоевский является основоположником сельской начальной школы в России.

    Творчество Одоевского как писателя принадлежит к русской романтической прозе 30-х годов XIX века. В этом смысле характер­ны его повести «Последний квартет Бетховена», «Себастиан Бах», «Импровизатор», «Елладий», «Княжна Зизи», «Княжна Мими» и др. Художественная манера его отмечена сложным взаимодей­ствием отвлеченной философской мысли с глубоким проникно­вением в жизненные характеры и явления. В детскую литературу Одоевский вошел как создатель великолепных «Сказок дедушки Иринея» (дедушка Ириней — «детский» псевдоним писателя), заслуживших широкую популярность у юных читателей.

    Вклад Одоевского в детскую литературу значителен. Его произве­дения для детей, составившие два сборника: «Детские сказки де-

    ! С 1

    душки Иринея» (1840) и «Детские песни дедушки Иринея» (1847) — высоко ценил Белинский. Критик писал, что такому воспитате­лю, какого имеют русские дети в лице дедушки Иринея, могут позавидовать дети всех наций: «Какой чудесный старик, какая юная, благодатная душа у него, какой теплотой и жизнью веет от его рассказов, и какое необыкновенное искусство у него — зама­нить воображение, раздражить любопытство, возбудить внимание иногда самым по-видимому простым рассказом».

    В.Ф.Одоевский принадлежал к княжескому роду Рюрикови­чей. Он окончил Московский университетский Благородный пан­сион, где учились многие русские писатели и декабристы. Один из известных декабристов — Александр Иванович Одоевский — был двоюродным братом Владимира Федоровича и человеком, близким ему по убеждениям.

    Уже в юные годы (в 1823 году) В.Ф.Одоевский организовал и возглавил «Общество любомудрия» — философский кружок, объе­динивший многих талантливых и благородных людей, озабочен­ных судьбой Отечества и поисками истины. В его литературно-музыкальной гостиной (уже в Петербурге, куда он переехал из Москвы в 1826 году) собирались лучшие представители русской интеллигенции: Пушкин, Вяземский, Гоголь, Лермонтов... Став директором Публичной библиотеки и заведуя Румянцевским му­зеем, Одоевский общается со многими учеными, а также с мно­жеством людей из самых разных социальных и культурных слоев русского общества того периода. Это были и придворные, и дип­ломаты, и чиновники разных рангов, а иногда обитатели столи­чного «дна». В то же время Одоевский сотрудничал в журнале «Оте­чественные записки». Его направленная на просвещение народа обширная деятельность носила практический характер и была столь плодотворной, что современники называли его князем-демо­кратом.

    Очень серьезно занимался Одоевский вопросами воспитания детей. Он стремился создать здесь свою теорию, основанную на «педагогической идее» с гуманистической тенденцией. Свои мыс­ли по этому поводу писатель изложил в большом труде «Наука до наук», который он создавал долгие годы. Вслед за Белинским пи­сатель призывал в результате воспитания ребенка получать нрав­ственного человека, а то, чему детей обучают, должно было иметь связь с реальной жизнью.

    Особую заботу Одоевского вызывали «непроснувшиеся» дети — маленькие люди, находящиеся во власти инстинктивного жела­ния ничего не делать, т.е. «ничего не мыслить». Обязательно сле­довало пробудить в растущем человеке мысли и чувства. Писатель полагал, что важную роль в этом играет сказка. В наброске «О детской психологии» обращался к воспитателям с рекоменда­цией: «Ваше дело найти то, что могло бы отвратить его ум от грез

    к какому бы то ни было предмету действительного мира; для это­го иногда надобно начать с собственных его грез, чтобы переве­сти нечувствительно его ум на другое». И здесь, продолжает далее Одоевский, необходимы фантастические сказки, против которых так восстают малоопытные педагоги. «Гофман в "Щелкунчике" превосходно схватил одну из сторон ребяческой грезы; если вы достигли до того, что ребенок прочел эту сказку сам с интере­сом, — вы уже сделали великий шаг. Он прочел; процесс чтения уже нечто независимое от грезы: он разбудил ребенка».

    И еще одно наблюдение Одоевского заслуживает внимания. В том же наброске он пишет: «К числу средств будить или направлять детский ум принадлежат и собственно детские книги. Редко вы встретите детей, кои бы заинтересовались книгой для взрослого. Такие дети встречаются лишь в семействах, где обстановка, раз­говоры, удовольствия, встречные предметы уже исполнили на­значение детских книг: привести в движение орудие мышле­ния». Однако не менее важным и нужным представлялась ему и необходимость формирования добрых чувств у взрослых людей. Он ставил себе задачу «понять заблудших, перечувствовать их чув­ства, передумать их мысли — и говорить их языком».

    В 1833 году увидели свет его «Пестрые сказки с красным слов­цом». В них рассказчик Ириней Модестович Гомозейка (таким псев­донимом Одоевский подписал это свое произведение) преподно­сил читателям в аллегорической форме то или иное нравоучение. Фигура Гомозейки сложна и многогранна. С одной стороны, он призывает к романтическому видению мира и постоянно рассуж­дает о человеческих добродетелях, о постижении первопричин мира, — словом, о высоких материях. И при этом упрекает совре­менников в недостатке воображения: «Не в этом ли беда наша? Не от того ли, что предки наши давали больше воли своему вооб­ражению, не от того ли и мысли их были шире наших и обхваты­вали больше пространства в пустыне бесконечности, открывая то, что нам вовек не открыть в нашем мышином горизонте».

    Однако, с другой стороны, в ходе повествования явственно ощущается ирония автора по отношению к своему герою — ска­зочнику Гомозейке. Особенно это заметно тогда, когда тот застав­ляет действующих лиц, например паука, излагать вовсе не свой­ственные им по характеру мысли. Паук возвышенно рассуждает о любви, верности, благородстве и тут же жадно поедает свою жену, а затем и детей. Нередко в этих сказках возникает ситуация ирони­ческого преодоления романтического конфликта.

    Особняком в «Пестрых сказках» стоит «Игоша», пожалуй, са­мое поэтическое и самое фантастическое произведение в книге. Связано это с фигурой героя-мальчика — от его имени ведется повествование. Он подружился с таинственным существом, с до­мовым, которым, по народному поверью, становится каждый

    1 si

    некрещеный младенец. Вероятно, такой замысел был связан с убеждением Одоевского, что мир детских фантастических пред­ставлений и народные поверья содержат в себе особую поэтиче­скую мудрость и подспудные знания, которыми человек еще не овладел сознательно.

    Мальчик услышал рассказ отца, как на постоялом дворе из­возчики, обедая, отложили на столе кусок пирога и ложку — «для Игоши». И ребенок всей душой воспринимает это как реальность. С тех пор они уже не расстаются — Игоша и маленький рассказ­чик. Игоша побуждает его к проказам, которые непонятны взрос­лым, сердят их. А в конце сказки фантастическое существо исче­зает. Видимо, это знаменует собой взросление героя, его уход из мира сказок в реальную жизнь. Во всяком случае, печальные ин­тонации здесь весьма естественны для периода перехода от дет­ства к отрочеству и юности.

    Для следующей публикации сказки, в 1844 году, Одоевский дописал конец, пояснивший смысл его сочинения: «С тех пор Игоша мне более не являлся. Мало-помалу ученье, служба, жи­тейские происшествия отдалили от меня даже воспоминание о том полусонном состоянии моей младенческой души, где игра воображения так чудно сливалась с действительностью». И лишь иногда, в минуту «пробуждения души», когда она приобщается к познанию, странное существо «возобновляется в памяти и его появление кажется понятным и естественным».

    Сожаление Одоевского о потере взрослым человеком способ­ности видеть и чувствовать то, что видят и чувствуют дети, про­низывает весь другой его цикл подобных произведений — «Сказ­ки дедушки Иринея». Первое из этих повествований — «Городок в табакерке» — появилось в 1834 году, остальные были изданы от­дельной книжкой значительно позже, в 1844 году. Фигура рас­сказчика в них по сравнению с «Пестрыми сказками», которые автор адресовал взрослому читателю, изменена. Если Гомозейка ироничен и порой загадочен, то дедушка Ириней являет собой образец наставника — строгого, но доброго и понимающего ре­бенка.

    Обращение Одоевского к детской литературе тесно связано с его склонностью к просветительству, но у него был и прирожден­ный талант детского писателя. Уже в начале 30-х годов появляются в журнале «Детская библиотека» его рассказы и сказки. В 1833 году Одоевский предпринимает издание альманаха «Детская книжка для воскресных дней», где звучат его мысли о воспитании: он помеща­ет здесь не только художественные произведения, но и большой раздел образовательного характера, в который входят научно-по­пулярные статьи и описания различных опытов, поделок, игр.

    «Городок в табакерке» (1834) — первый совершенный образец художественно-познавательной сказки для детей. В ней научный

    материал (по существу, обучение механике, оптике и другим на­укам) был подан в столь занимательной и близкой к детской пси­хологии форме, что это вызвало восторженный отклик тогдаш­ней критики. Белинский говорил: сюжет «так ловко приноровлен к детской фантазии, рассказ так увлекателен, а язык так прави­лен... дети поймут жизнь машины как какого-то живого индиви­дуального лица».

    Все начинается с того, что мальчик Миша получает в подарок от отца музыкальный ящик. Мальчик поражен его красотой: на крышке ящика — башенки, домики, окна которых сияют, когда восходит солнце и раздается веселая музыка. Дети всегда радуются при восприятии прекрасного, оно рождает в них живой энтузи­азм, желание творить. Эстетическое переживание вызывает актив­ную работу воображения, побуждая к творчеству. Миша, заснув, творит во сне целый мир — и все из предметов, ему знакомых, но в сочетаниях чисто фантастических. Валик, колесики, молоточки, колокольчики, составляющие механизм музыкальной шкатулки, оказываются жителями маленького прекрасного городка. Роли дей­ствующих лиц и их поступки зависят от впечатления, которое они произвели на мальчика. Валик — толстый, в халате; он лежит на диване; это начальник-надзиратель, командующий дядьками-мо­лоточками. Те, получив команду, колотят бедных мальчиков-ко­локольчиков с золотой головкой и в стальных юбочках. Но и над валиком есть власть: это царевна-пружинка. Она, как змейка, то свернется, то развернется — «и беспрестанно надзирателя под бок толкает». Проснувшийся Миша уже понимает, как работает музы­кальный ящик, причем действительно воспринимает машину «как какое-то живое индивидуальное лицо».

    Обучение на конкретном опыте, связь обучения с реально­стью — один из педагогических принципов Одоевского, и он на­шел воплощение в этом произведении. Даже в фантастический мир оживших деталей автор ведет Мишу через сон — вполне ре­альное состояние ребенка. Этот же принцип он положил в основу и многих других сказок и рассказов, искусно сочетая реальные события с фантастикой1.

    Сказка «Червячок» (1838) обращает внимание ребенка на чу­десное разнообразие мира природы и на непрерывность жизнен­ного цикла; в доступной детям истории о жизни и смерти малень­кого червячка писатель затрагивает глубокую философскую тему. Вполне реальный герой — французский архитектор Рубо в рас­

    сказе «Столяр» (1838) — достигает вершин мастерства; так автор стремится вызвать в юном читателе «благородную жажду позна­ния, непреодолимое желание учиться». А в рассказе «Бедный Гнед­ко» (1838) уже другая воспитательная задача — пробудить в серд­це ребенка любовь к животным; заключая гуманную мысль в рам­ки рассказа о судьбе изнуренной лошади, когда-то бывшей весе­лым жеребенком, писатель впрямую обращается к детям: «Кто мучит лошадь, собаку, тот в состоянии мучить и человека».

    Несмотря на сильно проявляющиеся в «Сказках дедушки Ири­нея» дидактические тенденции и элементы естественно-научного просветительства, они исполнены подлинной поэтичности. Это особый пленительный и увлекательный для ребенка мир, однако, по замечанию Белинского, «узнав его, с ним не расстанутся и взрослые». По мнению исследователей (В.Грекова, Е.Званцева), установить истоки этих сказок Одоевского весьма нелегко. В них происходит объединение и дополнение традиционных сказочных сюжетов, вводятся новые мотивы и исключаются привычные в такого рода произведениях. Причем писатель переводит любое событие народной сказки из социального плана в чисто нравст­венный.

    Творчество В. Ф. Одоевского до сих пор высоко ценят и взрос­лые, и дети. Творчество это разнообразно, глубоко по философ­ской и нравственной направленности.
    ВОЗНИКНОВЕНИЕ ТЕОРИИ И КРИТИКИ ДЕТСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

    И ИХ ДАЛЬНЕЙШЕЕ РАЗВИТИЕ В XIX ВЕКЕ

    Виссарион Григорьевич Белинский (1811 — 1848) — первый ве­ликий русский критик, родоначальник того направления в отече­ственной литературной критике, которое связано было впослед­ствии с именами Чернышевского, Добролюбова, Писарева и по­лучило название революционно-демократического. Свой литера­турный дар Белинский целиком посвятил созданию эстетической программы реалистического направления и стал в 40-х годах XIX века его идейным вдохновителем. Его неукротимому темпе­раменту необходима была публичная трибуна, а журнальный, пуб­лицистический характер отечественной критики, возникший в России в немалой степени благодаря организаторским способно­стям самого Белинского, как нельзя лучше способствовал выра­жению его взглядов.

    Взгляды же его сформировались на основе лучших традиций отечественной литературной критики и достижений прогрессив­ной западноевропейской мысли. Может быть, кое-что в его раз­мышлениях о литературе и признается сегодня устаревшим, но

    все исследователи творчества великого критика отдают ему паль­му первенства в разработке последовательной эстетической си­стемы воззрений на искусство, историко-литературной концеп­ции, во введении в литературоведение и критику основных теоре­тических понятий и терминов.

    Исходный пункт эстетики Белинского — определение сущно­сти и специфики искусства — лег в основу первой же его статьи «Литературные мечтания», появившейся в 1834 году. Почти одно­временно с ней были напечатаны и его первые небольшие рецен­зии на детские книги. С тех пор наряду с проблемами «взрослой» литературы он постоянно занимался вопросами детского чтения. Около шестидесяти работ посвятил критик детям, создав основа­тельную критико-педагогическую теорию детской литературы.

    В отзывах на выходившие в свет издания, предназначенные детям, Белинский проявлял свойственные ему беспощадность и требовательность. Как и в критике «взрослой» литературы, в этих работах ярко горит огонь сжигавшего его гигантского трудового напряжения. Нелегкими были и работа, и жизнь «неистового Вис­сариона», как называли его друзья. Сын далеко не богатого флот­ского лекаря, он вынужден был сложно и тяжко пробивать себе дорогу в жизни, долго хлопотать о признании за ним дворянства, заслуженного отцом. И даже добившись признания, он продол­жал бедствовать, имел лишь один источник существования — литературный заработок.

    На литературное поприще Белинский вступил в то трудное время, которое А.И.Герцен назвал «тридцатилетним гонением на школы и университеты». Началось оно после восстания декаб­ристов и продолжалось вплоть до конца царствования Николая I (1825—1855). При нем было создано печально знаменитое «Третье отделение собственной Его Императорского Величества канцеля­рии» — официальный орган политического надзора за обществом. Отделение это управляло отдельным корпусом жандармов, кото­рые и приводили в исполнение распоряжения начальника Тре­тьего отделения. В большинстве учебных заведений были введены телесные наказания. В этих условиях основным требованием Бе­линского стало требование уважения к ребенку. Он настаивал и на развитии индивидуальных способностей ребенка, советовал не забывать о возрастных особенностях детей, заботиться о воспита­нии нравственных и эстетических представлений, о связи воспи­тания и образования с практической жизнью.

    Художественная литература, считал Белинский, — важнейшее средство всестороннего воспитания личности. «Книга есть жизнь нашего времени, — писал он. — В ней все нуждаются — и старые, и молодые... дети также».

    В соответствии со своими взглядами Белинский и оценивал все, что издавалось для детей. Текущий день литературы волновал

    1 S7

    его больше всего, был пищей для постоянных размышлений. При этом критик горячо поддерживал то, что, на его взгляд, было хоть сколько-нибудь удачным.

    Но в потоке детских изданий удач он видел немного. Пожа­луй, больше всего его огорчало изобилие плохо переведенных, на скорую руку переделанных книг иностранных авторов, и без того второсортных. Книги эти были для Белинского воплощени­ем низкопробной беллетристики, более опасной для детей, чем корь или оспа. Слащаво-сентиментальными, шаблонными по сю­жетам, заключающими в себе «копеечную мораль» и «нагой дидактизм» называл Белинский переводные сочинения вроде «Цветов нравственности», «Разговоров Эмилии о нравственных предметах», «Благовоспитанного дитяти, или Как должно себя вести». Не менее убийственную характеристику получали и иные отечественные поделки. По поводу книг одного бездарного авто­ра Белинский высказался так: если бы ребенку за какую-то ша­лость предложили на выбор два наказания — чтение произведе­ний этого автора или розги, — то ребенок, пожалуй, выбрал бы розги.

    Критикуя подобные произведения, Белинский подходил к те­оретическим размышлениям о специфике детской литературы, об особенностях ее содержания и формы и о том, каким должен быть детский писатель. Наиболее важные определения и выводы кри­тик дал в статье «О детских книгах. Подарок на Новый год. Две сказки Гофмана для больших и маленьких детей. — СПб., 1840; Детские сказки дедушки Иринея. Две части. — СПб., 1840».

    Детская литература, считает Белинский, отнюдь не простое занятие, как думают многие. Детским писателем нужно «родить­ся, а не сделаться», здесь мало даже таланта — нужен «своего рода гений». К этому он позже добавил еще целый ряд непременных условий успешной деятельности на ниве литературы для малень­ких читателей. Необходимы «ум возвышенный, образованный»; живое воображение, живая поэтическая фантазия. И — обязатель­но! — «любовь к детям», хорошее знание «потребностей, особен­ностей и оттенков детского возраста».

    Великий критик подчеркивал, что влияние книги, прочитан­ной в детстве, чрезвычайно сильно. Особенно если в книге есть и понимание психологии маленького читателя, и высокие художе­ственные достоинства. Ребенок живет не рассудком, а чувствами, тягой к игре, потребностью в ярких красках. И предназначение детской книги — не только образовывать и воспитывать, но и зажигать светлые чувства, дарить радость, эстетическое наслаж­дение.

    Суждения Белинского поражают емкостью и богатством мы­сли при весьма лаконичной форме ее выражения. Касаются ли они литературы русской или западной, достоинств или недостат-
    1   ...   10   11   12   13   14   15   16   17   ...   23


    написать администратору сайта