Принятие управленческих решений. Литература 47 Методологический подход
 Скачать 1.23 Mb.
|
|
Не учитываются роль понятийных средств в переходе к иному типу содержаний, к «абстракция» различного уровня, качественно меняющих сами процессы мышления, придающих им собственно логическую форму суждений и умозаключений (см. Анисимов 1991, 1999, 2001, 2002; Щедровицкий 1995, 1997). При необходимости выбора из фиксированных альтернатив и введении критериев выбора в качестве критерия может выступить любая акцентировка, любой ориентир, созданный самостоятельно или предложенный извне. Конечно, само обращение к критерию стимулирует преодоление прямой эмпиричности, ситуативности, стихийности применительно к содержанию, вводимому как критериальное содержание. Этому способствует сама организационная позиция создателя критерия. Тем более, что часто критерии привносятся из науки, из теоретической области науки. Однако во всех случаях особый статус критерия, его инструментальность, специфика оперирования критерием не соотносятся и не подчинены логико-мыслительной и рефлексивной форме оперирования критерием в мышлении. Можно более подробно обсуждать большинство мыслительных процедур в ходе принятия управленческих решений, даже в рамках стратегических разработок (см., например: Ансофф 1989; Халачми 1998 и др. – Куин Б., Дутон И., Брайсон Дж., Пирс И., Гайнер И., Робенсон Р., Вестлеи Ф., Мароне И., Хальден А., Чандлер А. и др.), и, как правило, мы не заметим сколько-нибудь заметной зависимости мыслительных процессов, их предлагаемых комплексов от специфики применяемых понятийных средств, логических форм применения понятий. Тем более, что чаще всего используются понятия не в рамках теории мышления, а обращённые к содержательности того, о чём ведётся речь у лица принимающего решения. Неслучайно, что, даже учитывая важные и необходимые содержания, например, в принятии экономических или политических решений, управленцы, как ЛПР и их обслуживающие консультанты-аналитики, не замечают понятийного статуса всех основных понятий, этих инструментов мышления и работают с ними так же, как с «обычными» представлениями (см. модели политических и экономических дискуссий: Анисимов 1998). В данном случае воспроизводится тот же тип проблем, который существовал у К. Маркса в его полемике с эмпирическими концептологами в экономической мысли. Будучи использующим логические идеи Гегеля, он построил экономическую онтологию, предполагающую теоретический способ мышления (см. Анисимов 2002). Его различения обладали высоким уровнем абстрактности и системного псевдогенетического выведения. Только на этом пути К. Маркс и смог учесть более сущностное содержание в своей онтологии экономического мира. Но такого рода мышление было и, чаще всего, остаётся отсутствующим у экономистов-концептологов. В результате глубина мысли К. Маркса прочитывается эмпирически, не замечается, а если эмпирическое видение противостоит видению теоретика, то оно устраняется. Подобное тем более характерно для ЛПР. Концепция Принятие решений является процессом рефлексивного типа и является частью рефлексии. Поэтому сначала необходимо зафиксировать функциональную характеристику рефлексии (см.: Анисимов 1991, 1994, 1997, 1998, 1999; Щедровицкий 1995). Рефлексия реализует функцию разработки изменённой нормы действия в условиях фиксированного затруднения в действии (см. сх. 1):  Схема 1 Рефлексия здесь предполагает «выход» из действия и «вхождение» в рефлексию как аналитическое отношение к действию. Аналитическое отношение включает пока лишь перенормирование, и результат такого процесса совпадает с тем, что называется «решением». Сама рефлексия совпадает с «процессом принятия решения». Побуждающей причиной выступает необходимость преодоления затруднения, а предпричиной – само затруднение. В том случае, если затруднение возникает не при реализации требований фиксированной нормы, а при осуществлении поведения, процессуально-функциональная структура рефлексии не изменится. Но тогда результатом рефлексии выступит «первичная норма», а рефлексия реализует функцию оформления (нормативного) поведения и превращения единиц поведения в действия. Для того, чтобы реализовать требования введённой нормы, следует «выйти» из рефлексии и «войти» в действие. Выход из рефлексии, осуществление действия уже не входят в процесс принятия решения. Следует подчеркнуть, что результат нормирования или перенормирования имеет две стороны, одна из которых выражает содержание мысли, а другая – отношение к содержанию, устремлённость к реализации содержания мысли в практическом действии. Поэтому процесс принятия решения состоит не только в мыслительном конструировании, но и во взятии на себя или предписывании для другого обязательства, содержание которого и построено в ходе мышления (см. сх. 2):  Схема 2 Любое принятое решение суть содержание, предназначенное для воплощения. Принимающий решение, является не только носителем содержания, им или кем-либо разработанного, но и носителем энергии, устремлённости к реализации. Сама эта энергия «переносится» либо на его реализационные усилия, либо на реализационные усилия другого человека, других людей. В случае, если не затруднение в действии или поведении вынуждает осуществлять рефлексию, а само воздействие внешних обстоятельств ставит перед необходимостью строить действие или поведение, то рефлексия принимает косвенный характер. Познавательная функция рефлексии сводится к дорефлексивному познанию происходящего, а отношение к результатам познания замещает критическую функцию в рефлексии. Однако именно отношение к образу происходящего, включая введение образа себя в происходящем и вхождение в представляемое бытие в ситуации, переакцентирует внешнее познание и внутреннее отношение в рефлексивно значимый процесс выработки нормы последующего поведения и нормы действия, т. е. в процесс принятия решения. В кооперативных структурах деятельностного и социокультурного типа выделяются позиции управленца и исполнителя, лидера и ведомого. Поэтому порождается и необходимость реагировать не на поведение, затруднение в нём, не на ситуацию, а на содержание текста предписания. Следовательно, выделяются процессы понимания и принятия предписания, нормы. Понятое содержание вызывает мотивационный процесс выработки отношения, прихода к отверганию или принятию содержания как «предписания для себя». В том случае, если предписание, данное извне, принимается, берётся обязательство его реализовывать в поведении, действии, процесс мотивации, а в высших формах – процесс самоопределения, превращается в процесс принятия решения. Особым вариантом подобного превращения выступает мотивация, самоопределение не в пользу предписания. В таком случае мобилизуется энергия на сопротивление попыткам вовлечь исполнителя, ведомого в реализацию нормы. Модификацией крайних типов предстаёт «псевдопринятие» нормы, когда реальное содержание нормы модифицируется под приемлемые «критерии», сознаваемые или несознаваемые, а трактуется результат и процесс как принятие нормы. Учитывая вторичные возможности и модификации хода принятия решения, возвратимся в основное русло различений. В рефлексии протекают процессы в рамках реализации не только нормативной, но и познавательной и критической функций. Сама реализация нормативной функции усложняется через введение типов норм. Некоторые нормы, например, цель, план, проект, технология и др. реализуются непосредственно, и они соответствуют процессу принятия решения. Иные же нормы, например, подход, принцип, метод, методика, непосредственно не реализуются и выступают как средства прихода к «конкретной норме», хотя и обладают требующим потенциалом. Особую роль играют такие нормы, как «стратегия», «тактика» и др. Они, таким образом, включены в рефлексивное сопровождение действий, что из них выделяется, с учётом конкретных условий, конкретно нормативное содержание. Кроме того, они предполагают иерархические кооперативные структуры деятельности, в том числе и иерархию управления, в которых содержание «конкретности» зависит от уровня управленца в иерархии. Чем более высок уровень кооперации, тем более абстрактное выражение пути исполнительской структура и всей иерархии предстаёт как конкретное нормативное содержание (см. Анисимов 1999). Стратегический управленец не реализует конкретных для исполнителя и нижестоящих управленцев норм, но, вводя все действия нижестоящих звеньев иерархии в стратегическую рамку, он следит за сводимостью реальных действий к этой рамке, а при несоответствии вносит коррекции в действия с направленностью на приведение в соответствие и этим, опосредованно, превращает абстрактную для всех, кроме него, норму в норму, для него, конкретного типа. И тогда он приобретает право на то, чтобы считать, что он применяет решение, хотя и стратегического типа, что он реализует содержание стратегии как принятой им нормы, что он реализует принятое решение. При заимствовании, например, из истории или фиксированного ряда стратегий одной из них, он осуществляет процесс понимания и принятия нормы, стратегии в функции принятия решения – стратегического. Но для этого стратегу необходимо уже наличное побуждение к его действиям, например, политический, военно-политический, политико-экономический и т.п. «заказ». Более сложным типом процесса принятия решения выступает внесение в этот процесс зависимости содержания решения от реконструкции ситуации, включая реконструкцию хода предшествующего действия. Само по себе реконструирование, познание не относится к процессу принятия решения. Но в рамках снятия затруднения, при формулировании содержания решения, предопределённого недостаточным знанием происходящего или происходившего. Как правило, возможность фиксации этого затруднения определяется неуверенностью в реализации созидаемой нормы и высокой значимостью самой успешности. Этим мы подчёркиваем сохранность функциональной основы процесса принятия решения и вынужденный характер учёта процесса и результата рефлексивного познания и познания в целом. Опасение «нереализуемости» решения опирается, в свою очередь, на процесс прогнозирования, на построение образа будущей динамики событий, поведения, действия. Этим разделяется полагающая, конструирующая сторона мышления в рефлексии и отражающая, реконструирующая сторона мышления в рефлексии. При этом реконструктивное мышление применяется в обращённости на будущее. Мыслящий в рефлексии должен выявлять течение событий «самих по себе», вне вмешательства мыслителя. Сам мыслящий в рефлексии задаёт себе вопросы типа: «что может произойти дальше, после этого события, этапа действия и т.п.?». В то же время при реализации конструирующей направленности мышления он задаёт себе вопросы типа: «Что должно дальше произойти, как следует направить действие после этого этапа?». Тем самым, мыслительное самовыражение, конструирование будущего дополняется реконструктивным осмысливанием сконструированного, смещением фокуса с одной модальности мышления (долженствование) на другую модальность (отражение). После перевода мышления на модальность отражения, но с обращенностью на будущее и появляется тот процесс, который называется прогнозированием и возникают, при определённых условиях, затруднения в прогнозировании. Источником фиксации затруднения выступает, при всех иных условиях, прежде всего нарушение каузальной, причинно-следственной непрерывности. Чувствительность к каузальной непрерывности выступает основой познавательно ориентированного мышления и без её наличия не может получиться эффект построения образа «объекта» и типов его бытия, а также воссоздание факторов, внешних и внутренних, его проявлений. Любое действие, которое предопределяется нормой, всегда предполагает изменение, перемещение и т.п. объекта, в том числе и себя как особого «объекта». Иначе говоря, прогнозирование меняет сначала прежний процесс конструирования норм, а затем вовлекает собственно реконструкцию, познание ситуации и осуществлённого действия вплоть до возникновения затруднения (см. сх. 3):  Схема 3 Другим источником усложнения процесса принятия решения выступает соотнесение реконструктивного образа с прогнозом возможных затруднений. Самая очевидная сторона этого соотнесения состоит в локализации содержания образа реконструированного процесса на том же звене, в котором уже было затруднение или напряжение, что особенно очевидно для рефлексивной реконструкции действия, затруднение которого и создало повод к рефлексии. Если непосредственно осуществлять прогноз, то имевшее место затруднение и причина затруднения могут проявляться и как основание будущих затруднений. Однако такая перспектива легко учитываема лишь тогда, когда конструируемое в норме действие не противостоит прошлому действию и даже вытекает из него. Если же новое действие имеет иную процессуальную направленность, то значимость прежнего затруднения снижается или исчезает. Иначе говоря, при сохранении содержания прежней нормы и наличии уже проявившихся причин затруднений дополнительный акцент на раскрытие причины создаёт новые предпосылки коррекции содержания принимаемых решений (см. сх. 4):  Схема 4 Следует подчеркнуть, что коррекции в данном случае касаются фрагментов содержания прежней нормы при сохранении основного конструкта содержания. Поэтому рефлексия носит характер корректировочной и сопровождающей. Процесс принятия решения запускается здесь фиксацией затруднения и установкой на его преодоление в рамках той же нормы. В том случае, когда прогноз возможных затруднений обесценивает прежнюю норму, то начинается порождение новой нормы. Процесс принятия решения «расщепляется» на решение о нереализации прежней нормы как завершение прежнего цикла принятия решения и на решение в линии порождения новой нормы (см. сх. 5):  Схема 5 Вместе с реконструктивной и критической функцией в рефлексии при обращённости на построение нормы весь рефлексивный процесс совпадает с процессом принятия решения, если выработка нормы имеет своего субъективного носителя, самоопределённого к необходимости снятия затруднения или к иному типу внешнего повода развёртывания рефлексивного процесса. В отличие от нормирования, даже усиленного полнотой рефлексии, в котором создаётся потенциальная необходимость реализации нормы, в процессе принятия решения фиксируется актуальная необходимость реализации (см. сх. 6):  Схема 6. Полнота развёртывания рефлексивного процесса в рамках трёх исходных функций является принадлежащей первичному уровню развитости рефлексии и, соответственно, уровню развитости механизма принятия решений. В его пределах не учитывается вся культурная, логико-семиотическая инфраструктура обеспечения рефлексивного и вообще мыслительного процесса. Поскольку влияние «культурного блока» связано с механизмом языка, то следует подчеркнуть, что язык и его актуальное бытие в мыслекоммуникации может быть неспецифическим, не выделяющим культурно-мыслительную основу, заключённую в языке, и специфическим. Первый вариант характерен для первичного уровня развитости мышления и рефлексии. Для разделения уровней организации мыслительного и рефлексивного процессов, а затем и процессов принятия решений, необходимо обратиться к анализу самого механизма мыслекоммуникации. В простом случае основными являются позиции «автора» и «понимающего». Они обслуживают изложение мысли и её трансляцию через процесс понимания во множество удерживающих первичную мысль. Возможные модификации мысли, предопределённые преодолением затруднений в понимании, сохраняют установку на самовыражение автора и неизменяемость его мысли. В более сложном случае вводится позиция «критика», предназначенная для коррекции мысли автора. В позиции критика открывается возможность как совершенствования мысли автора, так и её оттеснения иной мыслью, что подготавливает два типа проблематизации (см. сх..7):  Схема 7 При реализации указанных мыслекоммуникативных функций в указанных позициях возможности языка используются на первичном уровне, для которого характерна опора на «смыслы», а не на «значения». В этом типе оперирования языковыми средствами носитель языка не фокусирует внимание на парадигматику языка, исходный набор знаковых и семантических единиц (см. о парадигматике и синтагматике языка в современном языкознании, а также: Анисимов 1994, 2001; Щедровицкий 1995). |