книга. Литература по лингвистике и литературоведению

• Название: Литература по лингвистике и литературоведению
• Анкор: книга
• Дата: 16.12.2019
• Размер: 2.85 Mb.
• Имя файла: Baranov_A_N_Vvedenie_v_prikladnuyu_lingvistiku_2001.doc
• Тип: Литература; #100632
• страница: 37 из 39

Глава 6 Прикладная и теоретическая лингвистика: проблемы взаимовлияния

§ 1. Инструментарий прикладной лингвистики в лингвистической теории

История развития лингвистики может быть описана как смена научных парадигм, каждая из которых характеризуется, помимо всего прочего, специфическим набором эвристик — исходных представлений об объекте исследования и допустимых способах его изучения (моделирования). Разумеется, различные парадигмы могут сосуществовать во времени, в этом случае имеет смысл говорить о более или менее отчетливых тенденциях. Нынешний период развития языкознания характеризуется серьезным влиянием на лингвистическую теорию прикладной лингвистики. Многие теории современной лингвистики, существенно изменившие облик традиционного языкознания, возникли в связи с решением чисто прикладных задач. Это в полной мере относится и к порождающей грамматике Хомского, и к разрабатывавшейся в отечественном языкознании модели «Смысл •«■ Текст», и к ряду других направлений в области когнитивной лингвистики. В. А. Звегинцев в недавно опубликованной книге, обобщившей размышления этого ученого о языке и роли прикладной лингвистики в теории языкознания, писал: «{...) прикладная лингвистика является тем эмпирическим полигоном, где проходят испытания как частные гипотезы, так и глобальные теоретические построения. (...) результаты, получаемые в результате подобных испытаний, представляют ценность не только для прикладной лингвистики, но и для лингвистики в целом. Из этого следует, что прикладной лингвистике нельзя отказать в праве на голос при решении общетеоретических вопросов лингвистики» [Звегинцев 1996, с. 222].

Основные факторы влияния прикладной лингвистики можно сформулировать в виде четырех тенденций, проявившихся при создании новых лингвистических теорий:

• формализация метаязыка теоретической лингвистики;

• изменение принципов верификации научных результатов, проявившееся в ориентации на реальный, предполагаемый или гипотетический компьютерный эксперимент;

• модификация идеи объяснения в лингвистике;

• переход от классификации, простого описания к построению компьютерных и/или формальных моделей функционирования языка.

Рассмотрим эти эффекты влияния на примере использования категорий знаний в лексической семантике.

1.1. Традиционные проблемы лексической семантики с точки зрения когнитивного подхода*

Один из результатов влияния прикладной лингвистики (и особенно работ в области лингвистических аспектов создания систем искусственного интеллекта) — возникновение и широкое развитие когнитивной лингвистики. Отсюда распространение терминов «когнитивная лингвистика», «когнитивная семантика», «когнитивная грамматика» и т. п. Парадокс заключается в том, что когнитивная парадигма в лингвистике, вернув доверие лингвистов к понятийным категориям, направила лингвистическую теорию в сторону традиционной лингвистики. Правда возврат к традиции произошел на новом уровне: для концептуального моделирования многих особенностей функционирования значения слова и предложения стали использоваться категории теории знаний — аппарат фреймов и сценариев. Оказалось, что диффузность семантики слова, эффекты нейтрализации значений, полисемия, особенности взаимодействия некоторых предикатов с отрицанием получают естественное объяснение, если считать, что собственно лингвистическое значение является лишь верхушкой айсберга структур знаний. Обработка структур знаний — их изменение, встраивание друг в друга, порождение новых структур может рассматриваться как аналог интеллектуальных процессов (понимания, решения задач, мышления, познания).

Развитие когнитивной лингвистики в бывшем СССР относится к началу 80-х гг. Возникновение этого направления, с одной стороны, было связано с влиянием западных концепций (ср. работы Р. Шенка, Дж. Ла-коффа, Ч. Филлмора, У. Чейфа, Л. Талми), а с другой — определялось разрушением идеологии структурализма. Как и во всем мире, когнитивные методы в российской лингвистике использовались и используются не только в лингвистической семантике, но и в синтаксической типологии [Кибрик 1992] и в анализе дискурса (в том числе политического дискурса [Паршин 1996], см. также предшествующую главу).

Обращение к когнитивным категориям позволяет поставить в совершенно другой теоретический контекст традиционные проблемы семантики — например, (квази)синонимию и полисемию. В частности, можно выделить два принципиально разных вида квазисинонимии: близкие по значению слова, возводимые к одному фрейму (однофреймо-вая квазисинонимия) и семантически близкие слова из разных фреймов

* Разделы 1.1.-1.3. основываются на [Баранов, Добровольский 1997].

(межфреймовая квазисинонимия¹⁾. Так, слова разговор и беседа являются языковыми воплощениями одного фрейма ВЕРБАЛЬНОЙ КОММУНИКАЦИИ, который включает слоты участников, темы, временной протяженности, коммуникативных ходов участников, смены ролей участников и т.д. Различия связаны, в частности, с появлением дополнительного слота — ср. отражение этого в сочетаемости телефонный разговор при невозможности * телефонная беседа: семантика слова разговор допускает наличие во фрейме ВЕРБАЛЬНОЙ КОММУНИКАЦИИ слота «техническое средство передачи сообщения», а беседа — нет²⁾.

Примером межфреймовой квазисинонимии могут служить слова страна и государство. Слово государство — как в первом {функции государства), так и во втором значениях (европейские государства), является воплощением фрейма ВЛАСТЬ, а страна — фрейма ПРОСТРАНСТВО. Именно поэтому можно обнаружить довольно много контекстов, в которых их взаимозамена нежелательна или просто невозможна, ср. уехать в другую страну и ^?уехать в другое государство, правовое государство и *правовая страна, неведомые страны и ^?неведомые государства, охраняется государством и *охраняется страной, российское государство и *российская страна, предприятие задолжало государству и *предприятие задолжало стране, государство Израиль и *страна Израиль, зарубежные страны и ^?зарубежные государства. Например, в последнем случае прилагательное зарубежный явно актуализует идею пространства, чуждую семантике слова государство³⁾. Если прилагательное указывает просто на идею «иного», то сочетание вполне допустимо, ср. иностранные государства. В словосочетании молодые государства Азии и Африки прилагательное молодые указывает на недавнее возникновение властного образования, а сочетание ^?молодые страны Азии и Африки сомнительно, поскольку подразумевает появление новых пространств. Интересен также контраст между словосочетаниями богатая страна и богатое государство, а также великая страна и великое государство: прилагательное богатый связано в первую очередь с природными условиями, производством, финансами и т. п. Именно поэтому богатое государство менее употребительно и используется преимущественно применительно к состоянию государственной казны, бюджета и т. п. Прилагательное великий в сочетании великое государство ассоциируется с политической и военной мощью, а великая страна — с обширным пространством,

1) Ср. разбор Ч. Филлмором английских слов landи coast, а также выделение двух типов отрицания — внутрифреймового и межфреймового [Филлмор 1988].

2) О некоторых семантических различиях между рассматриваемыми словами см. [Апресян и др. 1995].

3) Хотя полного запрета на сочетание зарубежные государства нет, сочетаемость подтверждает замеченное семантическое различие. В корпусе современной российской публицистики (21 млн словоупотреблений) на 33 вхождения словосочетания зарубежные государства/зарубежное государство приходится 133 употребления словосочетания зарубежные страны/зарубежная страна.

ср. естественность выражения Канада — великая страна и сомнительность предложения ^?Канада — великое государство. Следует заметить, однако, что прилагательное великий имеет тенденцию сочетаться с квазисинонимическим существительным держава, которое требует особого обсуждения.

Замена государства на страну выглядела бы странной и в следующем контексте:

(1) Не так ли и в нашем футболе долгие годы люди, искренне желавшие ему добра и все-все, казалось бы, понимавшие, мирились с принципиальной нереформируемостью Системы, успокаивая самих себя тем, что они-то уж свою работу делают честно, а за других — не ответчики? Под другими подразумевались не только коллеги по футбольному цеху, но и государство «рабочих и крестьян», политический строй.

[Московский комсомолец]

Словосочетание страна рабочих и крестьян в принципе вполне допустимо, но оно значит нечто вроде 'пространство, на котором живет много рабочих и крестьян', что вступает в противоречие с данным контекстом, ср. элементы контекста нереформируемость Системы, политический строй, указывающие, скорее, на фрейм ВЛАСТИ.

Сходным образом невозможно метафорическое расширение типа *управлять механизмом страны при норме управлять государственным механизмом. Это связано с европейской культурной традицией. Поскольку фрейм ВЛАСТИ лежит в основе семантики слова государство, а ВЛАСТЬ в европейском понимании часто сопоставляется с идеей МЕХАНИЗМА [Mumford 1966], метафора государственный механизм оказывается вполне уместной. С другой стороны, ПРОСТРАНСТВО трудно интерпретировать как МЕХАНИЗМ — по крайней мере в рамках европейских представлений. Это можно объяснить двумя факторами: во-первых, тем, что ПРОСТРАНСТВО не артефакт, не создается людьми, оно «при-родно», а не социально и, во-вторых, тем, что оно явно недискретно. Отсюда недопустимость приведенного выше словосочетания *управлять механизмом страны.

Существует ряд контекстов, которые в принципе допускают замену государства на страну, но тем не менее такая замена не вполне естественна, ср. государства Средней Азии и несколько неудачное страны Средней Азии при абсолютной нормальности словосочетаний страны Ближнего Востока, страны Латинской Америки, страны Азии и Африки. Можно было бы отнести это за счет причуд узуса. Однако указанные различия могут быть объяснены описанным выше возведением слов страна и государство к различным когнитивным структурам. В случаях типа ^?страны Средней Азии ощущается необходимость подчеркивания идеи ВЛАСТИ. Дело в том, что обычным носителем русского языка республики Средней Азии никогда не воспринимались как отдельные государственные образования⁴⁾, именно поэтому требуется коммуникативное «высвечивание» идеи государственного статуса, ср. (2):

(2) Только при помощи Интерпола выявили и задержали две банды, работавшие в государствах Средней Азии.

{Московский комсомолец]

Можно предположить, что с течением времени, когда государственный статус Казахстана, Узбекистана и Таджикистана станет привычным, то и словосочетание страны Средней Азии будет восприниматься совершенно нормально.

Концептуальные различия между страной и государством проявляются также в том, что государство и страна персонифицируются по-разному. Персонификация государства основывается на его осмыслении как особого лица, ср. контроль государства за распределением ресурсов; государство решило отметить ударников орденом «Почета»; государство не подкараулишь в подворотне; государство живет по другому принципу. Возможности персонификации слова страна ограничены стандартным метонимическим переносом «пространство — люди, населяющие это пространство», ср. вставай, страна огромная; вся страна, затаив дыхание, следила за выборами президента; вся страна поднялась на борьбу и т. п. В этом случае страна осмысляется не как одно лицо, а как множество лиц, на что указывает частое наличие кванторного местоимения вся. Ср. явно неудачная персонификация в примерах ^?страна с вами не согласится; ?страна требует; ^?контроль страны над экспортно-импортными операциями.

Обращение к когнитивным структурам позволяет по-новому взглянуть и на другую классическую проблему семантики — полисемию. Традиционно считается, что если у слова есть несколько значений, то их различение обязательно для каждого из употреблений. Между тем каждый лексикограф-практик постоянно встречается с контекстами, для которых невозможно определить, какое из значений многозначного слова реализуется. Когнитивный подход позволяет не различать полисемию в тех случаях, когда это не необходимо. Так, традиционная семантика вынуждена постулировать наличие двух значений у слова государство и различать их в контекстах типа (3). Здесь трудно говорить о реализации одного из двух значений слова государство, которые можно представить, например, так: «1) основная политическая организация общества, осуществляющая его управление, охрану его экономической и социальной структуры; 2) страна, находящаяся под управлением политической организации, осуществляющей охрану ее экономической и социальной структуры» [Ожегов, Шведова 1992]. Проще — и более правильно с теоретической точки зрения — описывать эти примеры как контексты

4) Тот факт, что на территории многих из бывших советских республик этого региона существовали древние империи с многовековой традицией государственности, не имеет решающего значения, поскольку в данном случае речь идет о наивном сознании.

нейтрализации значений. Это требует привлечения метаязыка, основанного на категории знаний, который позволяет легко варьировать степень их конкретности.

(3) Принцесса Диана, очаровательная супруга наследника английского престола принца Чарльза, 15 июня прибывает в Москву... работать. Именно рабочим назван ее визит в столицу России, хотя принцесса — не вправе представлять интересы своего государства, не будет встречаться ни с президентом, ни с премьером правительства, не сделает никаких заявлений для прессы...

[Московский комсомолец]

Традиционная лексикография, ориентированная на компонентный анализ, всегда требует отнесения каждого контекста к одному из выделенных значений, что в случаях нейтрализации оказывается насилием над языком. Кроме того, с теоретической точки зрения идея нейтрализации значений поддерживается традициями фонологии и морфологии (ср. нейтрализацию фонологических и морфологических оппозиций).

1.2. Эвристики лингвистической семантики

Влияние идей прикладной лингвистики и связанных с нею научных дисциплин прослеживается в лингвистической семантике в эвристиках, определяющих как представление об объекте исследования, так и методы исследования. В близком смысле термин эвристика понимается, например, Ю. трейдером — см. [Шрейдер 1976]⁵'. Разумеется, большая часть приводимых здесь эвристик так или иначе обсуждалась в имеющейся литературе. Однако собранные вместе они представляют некоторый новый взгляд на сущность, цели и задачи лингвистического описания, инициированный работами в области прикладной и прежде всего — компьютерной лингвистики.

1.2.1. Эвристика о примате когнитивного. Согласно этой эвристике, за значениями слов стоят тесно связанные с ними когнитивные структуры — сущности, которые можно описать на том или ином из специально разработанных языков представления знаний. Элементами этого языка являются фреймы, сценарии, планы, фон vs. фигура, модель мира, аффективные структуры, сюжетные свертки, оконные структуры текста, рамка внимания и др.

В более широком плане когнитивные структуры определяют функционирование любых компонентов языковой системы и отдельных ее феноменов — грамматических категорий, синтаксических трансформаций, стилей и регистров речи и т. д. В сфере лексической семантики

5)' В данном контексте можно было бы говорить о «постулатах», тем более что изложение теоретической концепции в виде постулатов вполне традиционно для лингвистики (см., например, [Ельмслев 1960; Реформатский 1970; Кибрик 1983; Ульдалль I960]). Однако термин «постулат» слишком обязывает, он связывается с законченной непротиворечивой теорией. Здесь же имеется в виду нечто существенно менее формальное: часто противоречивое знание об устройстве объекта исследования и методах его изучения.

описание значения слов через связанные с ними фреймы и сценарии оказывается в ряде случаев более экономным и вскрывает некоторые новые факты, которые не обнаруживаются при использовании традиционных и структурных методов. Ср., например, модификацию значения английского слова motherприменительно к женщине, вынашивающей ребенка, но не являющейся биологической матерью, и наоборот, давшей свою яйцеклетку, но не вынашивающей ребенка [Филлмор 1988; Lakoff 1987]. В традиционных и структуралистских терминах это, по-видимому, описывалось бы как появление нового значения слова. В когнитивной парадигме это объясняется с точки зрения модификации слотов одной когнитивной категории — фрейма МАТЬ, чем достигается единство описания слова и объяснительность интерпретации.

Примером действия эвристики о примате когнитивного может служить рассмотренная выше интерпретация явлений (квази)синонимии и полисемии.

В сфере идиоматики традиционная задача описания тропеических преобразований, формирующих актуальное значение идиомы, в когнитивной интерпретации предстает как результат когнитивной обработки определенных знаний о мире, в той или иной мере фиксированных в структуре идиомы [Баранов, Добровольский 1990; Baranov, Dobro-vol'skij 1996].

Так, актуальное значение русской идиомы без царя в голове 'легкомысленный, несерьезный человек' порождается (не в этимологическом смысле, а в смысле возможности осмысления связи внутренней формы и актуального значения) на основе фреймов ГОСУДАРСТВО и ЧЕЛОВЕК: изъятие слота «управляющая инстанция» из фрейма ГОСУДАРСТВО приводит к его дисфункции (ослабление контроля над деятельностью и пр.), что воспроизводится в обратном порядке во фрейме человек. Такой подход объясняет больше, чем традиционное представление о переносе значения (неясно, что можно считать «прямым значением» высказывания Он без царя в голове), кроме того, он оказывается более приемлемым с интуитивной точки зрения. Аналогично, значение идиомы белая ворона объясняется не как результат «переноса» значения с «вороны» на «человека», а как результат обработки соответствующих фреймов и их взаимодействия. В области источника и в области цели представлены по два вложенных друг в друга фрейма: фрейм-источник СТАЯ ВОРОН с входящим в него подфреймом ВОРОНА и фрейм-цель КОЛЛЕКТИВ с входящим в него подфреймом ЧЕЛОВЕК. Суть когнитивных преобразований заключается во введении во фрейм ВОРОНА нехарактерного цвета, что приводит к замене содержания «сходство» в слоте «общие свойства» на идею «различия». После проведения комплекса процедур на фрейме-источнике они повторяются в обратном порядке (с незначительными изменениями) на фрейме-цели. Это соответствует логике, которую условно можно назвать ПЕРЕВЕРТЫШ. Аналогичная логика представлена в идиомах стоять у руля, серая мышь, стреляный воробей.

Следствие 1. Об ущербности чисто лингвистического описания в сфере семантики. Изучение языковых форм заведомо неполно без обращения к когнитивным категориям, поскольку, как показывает опыт лингвистики и когнитивной науки, мыслительные категории практически неотделимы от языковых категорий.

Следствие 2. Об объяснительности в лингвистике (Объяснение типа КАК и объяснение типа ПОЧЕМУ). Суть этого следствия заключается в том, что реальные объяснения функционирования языка можно получить только при обращении к когнитивным структурам. В структурной парадигме идея объяснительности связана с экспликацией связи языковой единицы с другими аналогичными единицами или единицами, находящимися на более высоком или более низком уровнях иерархии. Иными словами, объяснение предполагало ответ на вопрос КАК УСТРОЕНО X? Для когнитивной парадигмы объяснение определяется экспликацией связей языкового выражения со структурами знаний и процедурами их обработки. Здесь уже появляется возможность ответить не только на вопрос КАК, но и на вопрос ПОЧЕМУ XУСТРОЕНО ТАКИМ ОБРАЗОМ, А НЕ ДРУГИМ? Выше уже разбирались примеры когнитивного подхода к описанию квазисинонимии между лексемами страна и государство. Рассмотрим пример использования внутренней формы языковых единиц для выявления связанных с ними когнитивных структур.

Внутренняя форма как семантическая проблема. Для большинства слов естественного языка внутренняя форма со времен Ф. Де Соссюра считается случайным фактором, древним фантомом, оживающим в лучшем случае в играх с языком — анекдотах, каламбурах, поэзии и т. п. Для тех слоев лексики, в которых внутренняя форма явно жива и выделяется на фоне актуального значения — например, фразеологизмов — признается, что внутренняя форма участвует в формировании ассоциативной части плана содержания слова и может влиять на экспрессию слова, стиль и пр. Внутренняя форма фразеологизмов влияет не только на сферу ассоциаций, но и на собственно значение. Так, идиомы на каждом шагу и на каждом углу в пространственном значении далеко не синонимичны, ср. (4), (5) (см. подробнее [Баранов, Добровольский 1998 6]).

(4) Лес на горе стал реже и сквозил теперь до самого поля, на каждом шагу/*на каждом углу торчали пни и пеньки, недалеко от дороги валялись уже почерневшие и потрескавшиеся, не впрок заготовленные жерди.

[В. Распутин. Последний срок]

(5) Вся моя биография есть цепь хорошо организованных случайностей. На каждом шагу\* на каждом углу я различаю указующий перст судьбы.

[С.Довлатов. Зона]

Невозможность использования на каждом углу в примерах (4), (5) указывает на то, что эта идиома не может употребляться по отношению к нежилым пространствам типа леса. Это связано с тем, что внутренняя форма рассматриваемой идиомы жива для носителя языка и, являясь частью плана содержания, влияет на употребление.

В отличие от фразеологизмов, для подавляющего большинства дискурсивных слов⁶⁾ внутренняя форма стерта, мертва. Однако анализ показывает, что метафоры, лежащие в основе внутренней формы дискурсивных единиц, могут существенно влиять на значение — как в сторону его «поддержки», так и наоборот — дополняя и модифицируя значение, особенно в отношении сочетаемости, делая ее непредсказуемой. Связь внутренней формы со значением можно описать следующими тезисами:

1) внутренняя форма является частью плана содержания слова;

2) внутренняя форма дискурсивных слов участвует в формировании актуального значения или как минимум влияет на сочетаемость.

Когнитивные схемы, следствия и значения. Под когнитивными схемами имеются в виду структуры знаний, представляющие в обобщенном виде знания о действительности. Используемый здесь термин «когнитивные схемы» близок категории фрейма, однако отличается от фрейма тем, что когнитивная схема не столь тесно связана с конкретной проблемной областью (как известно, состав слотов фрейма зависит от конкретной проблемной ситуации). Когнитивные схемы на языковом уровне отражаются в метафорах (впрочем, не только в них).

Когнитивные схемы ПРОСТРАНСТВА и ДВИЖЕНИЯ. Учет этих когнитивных схем весьма существенен для описания функционирования предлогов кроме и помимо, а также словосочетаний помимо того, помимо всего прочего vs. кроме того, кроме всего прочего, выполняющих союзную и вводные функции.

Введем два понятия: когнитивное следствие и семантическое следствие. Под когнитивным следствием имеется в виду нестрогая импликация, которую можно вывести из когнитивной схемы, а под семантическим следствием — рефлексы следствия из когнитивной схемы в сочетаемости и/или значении языкового выражения. Обратимся сначала к схеме ПРОСТРАНСТВО.

В основе кроме лежит идея 'нахождения вне пределов чего-либо': в древнерусском фиксируется значение 'вне, снаружи' (ПРОСТРАНСТВО). Исходно это местный падеж ед. числа от крома (то же, что кромка) — 'перегородка' [Фасмер 1986]. Тем самым речь идет о некоторой ПЕРЕГОРОДКЕ, разделяющей пространство (возможно, замкнутое) на две области. Тем самым способ указания, фиксированный в кроме и кроме того, передает актуальное значение через концепт разделения пространства на различные области. Рассмотрим существенные когнитивные и семантические следствия для значения и сочетаемости кроме.

• Когнитивное следствие: конструирование 1. Устанавливая перегородку, мы разделяем пространство на две области, противопоставляя их друг другу.

6) О понятии дискурсивного слова см. [Баранов, Плунгян, Рахилина 1993; Дискурсивные слова 1998].

Семантическое следствие: конструкции с кроме используются для противопоставления элемента всему множеству. Ср. (6):

(6) Страшная по своему размаху и кровопролитности, эта война на время сдвинула на второй план все вопросы, кроме одного, самого главного, решающего: быть или не быть самостоятельной, независимой державе, быть или не быть русскому народу как жизнеспособному этническому субъекту, самобытному национальному, культурному, духовному организму?

[Корпус политических текстов]

• Когнитивное следствие: конструирование 2. Убирая перегородку, мы соединяем разделенное пространство, снимая имеющееся противопоставление.

Семантическое следствие: конструкции с кроме используются для формирования единого множества из двух подмножеств. Ср. (7):

(7) Приезд президента в Кремль получился очень торжественным, несмотря на отсутствие зрителей. По сути единственными свидетелями исторического мгновения, кроме официальных лиц, были тележурналисты.

[«Итоги»]

Внутренняя форма служебной единицы помимо того также связана с когнитивной схемой ПРОСТРАНСТВА, точнее, с ПЕРЕМЕЩЕНИЕМ в пространстве, с ПРОХОЖДЕНИЕМ (класс метафор ДВИЖЕНИЯ — от глагола миновать): это нечто вроде 'минуя что-либо, пройдя что-либо'. В какой мере внутренняя форма помимо того влияет на значение этого выражения? Иными словами, какие следствия из этих метафор имеют корреляты в значении помимо и помимо того?

• Когнитивное следствие: иконичность. Проходя что-то, мы встречаем это раньше, чем последующее.

Семантическое следствие: конструкции с помимо тяготеют к абсолютному началу предложения (клаузы). Ср. (8).

(8) Помимо этого, огромных затрат требует консервация военной инфраструктуры и техники. Vs. (8') *Огромных затрат требует, помимо этого, консервация военной инфраструктуры и техники.

• Когнитивное следствие: изменение поля зрения. Проходя что-то, мы оставляем это позади и перестаем это видеть. Семантическое следствие 1: конструкции с помимо маркируют что-то, выводящееся за пределы фокуса внимания. Ср. (9).

(9) Уже сейчас приходит конец, если не истории, то геополитике в ее примитивном понимании: захват чужой территории становится просто бессмысленным. Помимо этого, происходит кардинальное изменение отношения общества к войне: даже минимальные по меркам прошлых войн потери ныне выглядят в глазах общественности уже неприемлемыми.

[«Итоги»]

Семантическое следствие 2: конструкции с помимо отсылают к данному, уже известному. См. примеры выше.

• Когнитивное следствие: траектория. Перемещаясь, мы движемся из одного пункта в другой, что не приводит к исчезновению каждого пройденного пункта из траектории движения. Иными словами, точки (пункты) траектории движения суммируются, что и образует саму траекторию.

Семантическое следствие: поскольку пройденные точки всегда существуют, то помимо никогда не используется для описания ситуаций, в которых некоторый элемент противопоставляется всему множеству по некоторому параметру, что характерно для кроме. Ср. (10 а, б):

(10) а. Кроме этих десяти тысяч, у меня ничего не было. Vs. "Помимо этих десяти тысяч, у меня ничего не было. б. Обычно я ем щи. Щи из кислой капусты — моя обычная пища, я ем их кастрюлю за кастрюлей, изо дня в день, и, кроме^/?? помимо щей, почти ничего не ем.

[Э. Лимонов]

Когнитивное следствие изменение поля зрения, приводящее к выведению за пределы фокуса внимания некоторой сущности, объясняет возможность сочетаний типа помимо меня, помимо своей воли при невозможности таких сочетаний с кроме в том же значении:

(11) В общем, оппозиция у нас имеет многофункциональное значение. Но основная роль, которую вынуждена, пусть и помимо/* кроме своей воли, играть оппозиция, — это служить оправданием для данного режима.

[«Независимая газета»]

С другой стороны, использование кроме возможно в конструкции кроме как в значении 'только'. Семантика ограничения хорошо вписывается в когнитивную схему ПЕРЕГОРАЖИВАНИЯ, но противоречит метафоре ПРОХОЖДЕНИЯ, ср. (12), см. подробнее [Баранов 1998б].

(12) Есть и другая позиция: кроме/* помимо как на себя, надеяться больше не на кого. «Все из-за Лебедя. Мы ему поверили».

[«Итоги»]

Объяснение типа ПОЧЕМУ. Использование концептуального аппарата когнитивной лингвистики позволяет перейти на новый уровень объяснения в семантических исследованиях. Ранее историческая лексикология могла показать, как развивалось и изменялось значение слова с течением времени, какие закономерности развития значения в принципе представлены в языковой системе. С другой стороны, синхронная лингвистика давала возможность объяснить типичные случаи полисемии слова (в частности, тропеические переносы значения), опираясь как на опыт исторической лексикологии, так и на продуктивные тенденции развития лексической системы на синхронном уровне. Однако вопросы о том, почему именно такие значения представлены в плане содержания слова, почему близкие по семантике слова имеют различный набор значений, почему в одних словах происходят стандартные преобразования значений, а в других нет — все это по вполне понятным причинам выводилось за сферу компетенции лексической семантики, да и теории языка в целом. Как кажется, когнитивный подход дает некоторые новые возможности в сфере объяснения. Мы можем показать, например, почему у предлога кроме в современном русском языке имеется два значения (первое — нечто вроде «за исключением» в примерах типа ...институт возглавил профессор Елисеев, которого, кроме акустики, больше ничто не интересовало и второе — что-то похожее на смысл «в добавление» в примерах ...единственными свидетелями исторического мгновения, кроме официальных лиц, были тележурналисты), а у предлога помимо только одно — «в добавление» (примеры типа ...приходит конец... геополитики в ее примитивном понимании... Помимо этого происходит кардинальное изменение отношения общества к войне). Когнитивная схема ПЕРЕГОРОДКА хранит знание о двух основных действиях, возможных с этой сущностью — постановка перегородки и ее снятие, а когнитивная схема ПЕРЕМЕЩЕНИЕ/ДВИЖЕНИЕ в явном виде разделение vs. соединение пространства не предполагает. Более того, идея ТРАЕКТОРИИ предусматривает сохранение пройденных точек, что соответствует значению «в добавление», представленному в плане содержания помимо.

Разумеется, методы когнитивной лингвистики не универсальны. Рассмотренный языковой материал показывает, что внутренняя форма и лежащая за ней когнитивная схема далеко не всегда порождают то актуальное значение, которое можно предсказать. Тем самым привлечение категории знаний в лексической семантике может рассматриваться в первую очередь как продуктивная эвристика, а не как единственный инструмент описания плана содержания языкового знака.

1.2.2. Эвристика о нерелевантности противопоставления лингвистического и экстралингвистического знания. Как традиционная, так и структурная лингвистика проводила четкие разграничения между внутренними и внешними аспектами функционирования языковой системы (ср. «внутреннюю» и «внешнюю» лингвистику по Соссюру). В сфере лексической семантики предпринимались попытки отграничить собственно лингвистические аспекты значения от «энциклопедических». Ср. в связи с этим характерное рассуждение из «Лексической семантики» Ю. Д. Апресяна: «Текст Он проплыл сто метров кролем за 45 секунд для всякого носителя русского языка значит: 'Плывя стилем "кроль", он покрыл расстояние в сто метров и затратил на это 45 секунд'. Для тех, кто знает не только русский язык, но и таблицу мировых достижений в плавании (элемент энциклопедической, а не языковой информации), то же самое предложение может оказаться гораздо содержательнее. Оно может быть воспринято как сенсационное сообщение о феноменальном мировом рекорде, как напоминание о безграничных физических возможностях человека и т. п. (...) Итак, речь идет лишь о моделировании знания языка, а не знания действительности» [Апресян 1995 а, с. 12—13].

Такое резкое ограничение сферы лексической семантики, по-видимому, полезно для решения целого ряда теоретических задач, однако существенно затрудняет использование результатов лингвистических исследований для полного описания и компьютерного моделирования процессов понимания и порождения текста. Кроме того, далеко не всегда удается провести четкое членение плана содержания на лингвистическую и экстралингвистическую составляющую. Например, к числу компонентов плана содержания (и, соответственно, высказываний с ними), имеющих двойственный характер, относится категория пресуппозиции. Так, в план содержания глагола прекращать (ср. Прекращена трансляция программ радио и телевидения на трети территории Тверской области [«Московский комсомолец»]) входит пресуппозиция о том, что нечто до момента речи имело место ('ранее трансляция программ осуществлялась'). Очевидно, что эта часть плана содержания релевантна с лингвистической точки зрения и должна быть представлена в толковании глагола. Столь же очевидно, однако, что это часть знаний о мире, фиксированная в соответствующих когнитивных структурах.

Другая проблема, возникающая в связи с различением собственно лингвистических и экстралингвистических компонентов в плане содержания языковых единиц, касается противопоставления конкретной и абстрактной лексики. Если значение абстрактных лексем может быть описано с чисто лингвистических позиций, то конкретная лексика, в которой преобладает денотативный компонент значения, требует обращения к энциклопедической информации. Попытки последовательно провести рассматриваемое противопоставление в лексикографии часто давали несколько странные результаты, ср. известный пример толкования слова золотник как 'одна из частей паровой машины' [Щерба 1974, с. 280]. Если относится к этому примеру серьезно, то приходится признать, что любая деталь паровой машины может оказаться золотником. Можно возразить, что читатель словаря обычно в состоянии догадаться, что у паровой машины много различных деталей, имеющих разные номинации, однако это не делает толкование Л. В. Щербы более удачным. Сравним толкование этого слова в словаре Ожегова и Шведовой: «Устройство для автоматического управления потоком пара, жидкости или газа в паровых машинах и турбинах, гидравлических и пневматических механизмах» [Ожегов, Шведова 1992]. Легко видеть, что толковый словарь, рассчитанный на реальное использование, вынужден привлекать энциклопедическую информацию. Известно, что некоторые толковые словари (особенно, если они ориентированы на учебные цели) включают в качестве одного из способов представления значения рисунки, то есть явным образом выходят за пределы чисто языковой информации.

Заметим, что традиционная лингвистика в целом ряде направлений также игнорировала различие между лингвистическим и экстралингвистическим (ср., например, идеи школы Worter und Sachen Шухардта и их дальнейшее развитие в работах Понтера и Вайсгербера). Попытка четкого разведения этих категорий была предпринята в парадигме структурализма, опиравшегося на исследовательские установки позитивизма и неопозитивизма. Когнитивная лингвистика, обращаясь к категории знания как базовой, снимает противопоставление лингвистического и экстралингвистического, позволяя исследователю использовать один и тот же метаязык для описания знаний различных типов (подробнее см. эвристику «О неоднородности плана содержания»). Ср. характерное высказывание А. Вежбицкой: «Сама природа естественного языка такова, что он не отличает экстралингвистической реальности от психологической и от социального мира носителей языка» ([Wierzbicka 1991, р. 16], цитируется по [Падучева 1996, с. 5]).

Следствие. О неуниверсальности понимания. Введение в сферу лингвистической семантики категории экстралингвистических знаний приводит к изменению взгляда на одну из базовых проблем теоретической лингвистики. Для традиционного и структурного языкознания было естественно интерпретировать понимание как универсальную категорию, независимую от участников ситуации общения и определяемую исключительно значениями языковых форм⁷'. В ряде исследований было показано, однако, что понимание зависит от «фактора интереса» и от устройства модели мира участников процесса коммуникации. Человек, прочитывая текст, выбирает из него только то, что соответствует его коммуникативному намерению в данный момент или «интересу» [Schank 1982]. С другой стороны, попытки компьютерного моделирования процесса понимания показали, что понимание текста зависит также от наличия тех или иных знаний в модели мира адресата: чем «богаче» модель мира в данной проблемной области, тем глубже проникновение в смысл текста. Аналогичные мнения высказывались в рамках философской герменевтики [Ricceur 1981]. Тем самым оказывается, что понимание определяется рядом стратегий, относящихся к области функционирования языка в дискурсе.

1.2.3. Эвристика об экономии усилий. Принцип экономии⁸' применительно к функционированию языковой системы определяет взаимодействие между языковыми и когнитивными структурами. Привлечение принципа экономии позволяет выявить причины существования таких областей лексической системы, как фразеология. С когнитивной точки зрения фиксация словосочетаний-фразеологизмов в словаре оказывается более экономной, чем порождение этих словосочетаний по уникальным

7) Ср. соответствующий тезис филологической герменевтики в [Ast 1808].

8) Принцип экономии обсуждался в известных работах Г. К. Ципфа и А. Мартине [Zipf 1949; Мартине 1960], см. также постулат об экономии в [Ульдалль 1960]. В российской лингвистике фактор экономии рассматривался в исследованиях И. А. Бодуэна де Куртенэ и Е. Д. Поливанова.

(нерегулярным) правилам [Баранов, Добровольский 1996]. Тенденция к экономии усилий существенным образом влияет на функционирование фонетической, фонологической, морфологической и синтаксической систем естественного языка: на процессы ассимиляции, на состав и соотношение гласных и согласных фонем, на освоение новых морфологических форм по продуктивным моделям, на область словообразования, на сложность синтаксической структуры предложения (ср. гипотезу Ин-гве) и т.д. С другой стороны, эта тенденция, свойственная когнитивной системе человека, проявляется в феноменах функционирования языка, обсуждаемых ниже в эвристиках разделов 1.2.4 и 1.2.5.

Тенденция к экономии сплошь и рядом порождает «ритуализацию» мышления человека и его языкового поведения. Усилия экономятся лишь там, где проблемная область четко структурирована, а поведение регламентировано. Фреймы и прототипы фактически представляют собой один из способов экономии усилий, поскольку являются «идеализированными когнитивными моделями» [Lakoff 1987] и сводят практически любую уникальную ситуацию к стандарту, в котором воплощен предшествующий опыт человека.

1.2.4. Эвристика о вариативности воплощения когнитивных структур. Сущность этого постулата заключается в том, что когнитивные структуры не обязательно привязаны к определенному языковому знаку: одна и та же когнитивная структура может выражаться с помощью различных значений одного и того же слова (полисемия) или значений разных слов (синонимия). С другой стороны, когнитивная структура может объединять несколько слов (источник формирования фразеологических единиц) или выражаться грамматическими значениями (значениями грамматических категорий) [Langacker 1987, 1991]. Из этого, в частности, следует, что разные значения одного слова могут оказаться результатом модификаций единой когнитивной структуры. Так, различные значения слов государство и страна сводимы, соответственно, к когнитивным структурам ВЛАСТИ и ПРОСТРАНСТВА (см. выше). Тем самым существование у слова различных значений в когнитивной семантике не отвергается, эти значения представляются на когнитивном уровне как «поверхностные» реализации одной концептуальной структуры⁹'.

Обсуждаемая проблема сопряжена с известной дискуссией о соотношении формы и значения языкового знака. В некоторых школах всерьез отстаивается тезис о единстве формы и содержания: каждой языковой форме соответствует одно значение, каждому значению — одна форма. 10) В несколько ином виде идея о нерасчлененности значения для каждой языковой формы представлена в известной теории «общего значения»

⁹⁾ Ср. в этой связи идеи Дж. Пустеёвского о регулярности полисемии [Pustejovsky 1991]. 10) Ср. постулаты А. Е. Кибрика о «единственности значения» и о «различительное™ формы» [Кибрик 1983, с. 36-37].

[Якобсон 1985], а также в школе «формальной семантики» А. Кюльоли [Culioli 1990].

Однако было бы странным отрицать наличие в естественном языке полисемии и омонимии, с одной стороны, и синонимии — с другой.

Такому пониманию связи между формой и значением языковых выражений противопоставлен известный постулат об отсутствии взаимно-однозначного соответствия между планом выражения и значением: каждая языковая форма стремится к тому, чтобы выражать несколько значений, а каждое значение — к тому, чтобы быть выраженным несколькими формами (ср. известный постулат об «асимметрическом дуализме лингвистического знака» С. Карцевского, восходящий к идее Соссюра о произвольности языкового знака [Karcevsky 1929]).

Часто считается, что одной из эвристик когнитивного подхода является идея единства формы и содержания: каждой форме соответствует свое содержание и наоборот. Однако если такая эвристика в некоторых случаях и представляется разумной (ср. идею «общего значения»), то она не связана с когнитивным подходом как таковым.

1.2.5. Эвристика о неоднородности плана содержания языкового выражения. Одним из тезисов современной лингвистической семантики является идея о неоднородности плана содержания. Часто выделяют ассертив-ную часть значения, пресуппозитивный компонент, следствия различных типов, установки, иллокутивную составляющую и т. п. [Баранов, Кобозева 1987; Падучева 1981]. Эти компоненты обладают, как правило, разной степенью эксплицитности в плане содержания языкового выражения. Когнитивный подход объясняет эту особенность устройства плана содержания лексической единицы тем, что когнитивные структуры, стоящие за языковыми структурами, принципиально нелинейны и при их языковом воплощении требуют специальных «упаковок» [Чейф 1982]. Переход от нелинейной структуры к ее линейному представлению всегда сопровождается тем, что эксплицитно выражается лишь некоторая часть когнитивной структуры, а другие ее части могут присутствовать в имплицитном виде. На этой особенности устройства плана содержания языка основаны эффекты речевого воздействия, используемые в рекламе, политической аргументации и других сферах функционирования языка (см. выше §2 главы 5).

Другой источник неоднородности плана содержания языковых выражений — неоднородность самого человеческого опыта. Опыт взаимодействия человека с окружающим миром обладает для него различной значимостью. Как показывают многочисленные исследования в области семантики, опыт пространственного перемещения используется для категоризации многих других типов семантических отношений — временных, причинных, количественных, отношений иерархии и пр. Например, упорядоченность по количеству часто интерпретируется в терминах когнитивной схемы ВЕРХ—НИЗ (ср. высокие цены vs. низкие цены), обсуждаемое и предполагаемое, важное и неважное осмысляется в терминах когнитивной схемы ПЕРЕДНЯЯ СТОРОНА—ЗАДНЯЯ СТОРОНА (ср. Эти проблемы выдвигаются сейчас на передний план), понятийные категории могут осмысляться как КОНТЕЙНЕРЫ и т. д. В этом смысле пространственные отношения обладают высокой степенью значимости в когнитивной системе человека. В [Лакофф 1996] это свойство человеческого опыта называется «Гипотезой о пространственном воплощении формы». Неоднородность опыта прослеживается также в выборе способа номинации смысла, причем способ номинации, в свою очередь, часто влияет на семантику языкового выражения.

Следствие 1. О влиянии способа номинации на значение. Внутренняя форма единицы словаря, характеризующая способ номинации, оказывает влияние на собственно значение. Это связано с тем, что в структуре знаний, стоящих за языковым выражением, в определенной степени отражается и способ номинации. Так, в значении оборота по крайней мере сохраняется концепт 'края', а в значении по меньшей мере — идея 'большего—меньшего' [Баранов 1996]. Все синхронно мотивированные идиомы обнаруживают ограничения на сочетаемость, явно связанные с их внутренней формой [Баранов, Добровольский 1998 б; Добровольский 1996]. Иными словами, способ номинации может рассматриваться как особый слой в плане содержания лексической единицы. См. также выше пример анализа лексем кроме и помимо.

Следствие 2. О вариативности способов представления когнитивных структур в тексте. Неоднородность плана содержания языкового выражения распространяется и на текст в целом, план содержания которого может быть разделен на текстовую и метатекстовую составляющую, пропозициональную и пресуппозициональную составляющую, систему временных, причинных и др. отношений. Очевидно, что для разных типов текстов большую значимость имеют разные компоненты. Например, для политического текста наибольшее значение имеет система каузальных (причинных) отношений, которую выявляют некоторые операциональные методики, используемые в политологии (ср. понятие когнитивного картирования — см. §4 главы 5). В качестве другого примера неоднозначности плана содержания текста можно указать на роль категории подтекста в русской литературе советского периода. Обычный текст, как правило, лишен маркеров, указывающих на отнесение тех или иных компонентов текста к соответствующим слоям плана содержания. Между тем, для некоторых типов текста подобная структуризация уже разработана (ср., например, тексты энциклопедий, справочников и т.п.). В наиболее явном виде эти идеи реализованы в концепции гипертекста, которая может быть сведена к трем базовым положениям: (1) наличие различных способов навигации по тексту, зависящих не от автора, а от читателя; (2) объединение в одном гипертексте фрагментов различной природы: одновременное включение в гипертекст собственно текстовых элементов, фрагментов визуального изображения, звучащей речи и пр.; (3) относительная смысловая автономность единиц хранения (см. раздел 1.4 главы 2).

1.2.6. Эвристика о множественности семантического описания. Наличие в плане содержания сущностно разных компонентов требует использования при семантическом описании разных метаязыков. Отсюда следует, что вряд ли существует метаязык, способный исчерпывающим образом представить план содержания языкового выражения. Если даже такой метаязык и возможен, то сложность его устройства существенно затруднила бы его практическое использование. Ср. в связи с этим различные способы представления значения толкуемых лексических единиц в словарях. Например, в [Баранов, Плунгян, Рахилина 1993] значения дискурсивных слов описывается не только в собственно толковании, но и в метафоре, представляющей в словаре как слово в целом, так и его отдельные значения. Так, словарная статья выражения в общем вводится метафорой 'искусство отбросить лишнее', а первое значение этого выражения, представленное, например, во фразах типа Пульс был, разумеется, чуть выше обычного, но, в общем, ровный [Ю. Трифонов] — метафорой 'среднее арифметическое' [Баранов, Плунгян, Рахилина 1993]. Идею использования метафор для пояснения значения слова не отвергают и авторы «Нового объяснительного словаря синонимов русского языка» [Апресян 1995б, с. 78].

Необходимость использрвания различных метаязыков ясно видна при попытках распространения семантических языков, ориентированных на предикатную лексику, на область слов с конкретным значением¹¹⁾.

Преимущества подхода к описанию значения, использующего различные способы представления плана содержания, могут быть проиллюстрированы на примере словарного описания идиомы раскрыть/разинуть/раззявить варежку по схеме, принятой для «Словаря современной русской идиоматики» [Баранов А. Н., Добровольский 1995]. У этой идиомы можно выделить два значения, которые объясняются с помощью собственно толкований, отсылки к образной составляющей и квазисинонимам, а также с помощью экземплификации: 1) [толкование:] начать говорить нечто, игнорируя принципы кооперативного общения и мнение окружающих; [квазисинонимы:] раскричаться, разораться; [экземплифи-кация]: Плечевой споткнулся на полуслове, посмотрел на Николая тоже сверху вниз, поскольку был выше на целую голову, и, подумав, сказал: — Брешет собака. А я говорю. Л ты свою варежку закрой да и не раскрывай, пока я тебе не дам разрешения. Понял? Не то я тебе на язык наступлю. [В. Войнович. Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина]; 2) [толкование:] потерять контроль над ситуацией, отвлекшись на некоторый внешний раздражитель — занимательную историю, захватывающее зрелище и т.п., [отсылка к образной составляющей:] что часто сопровождается специфической мимикой — открытый рот, остановившийся взгляд и пр.; [экземплификация]: — Вот так-то, котик, — по-русски сказал мне этот отважный Мальчик, стирая со своего страшного оружия кровь и клочья Собачьей шерсти бумажной салфеткой от гамбургера. — Не ты их, так они тебя... Здесь только разинь варежку/ Вмиг схарчат и не подавятся... [В. Кунин. Кыся в Америке].

¹¹⁾ Ср. [Wierzbicka 1985] и критику этой работы в [Geeraerts 1993; Schmid 1993].

1.2.7. Эвристика о значимости нестандартных употреблений. Значительная часть лексических единиц используется в дискурсе с явным нарушением тех или иных норм, что приводит к эффектам языковой игры, стилистическим несоответствиям, отклонениям от стандартных правил ведения коммуникации и т. п. В обычном случае лингвистическое описание игнорирует эти примеры, считая их маргинальными. В той или иной степени учитывался лишь «отрицательный языковой материал» — случаи ошибочных употреблений слов и выражений. Поскольку в текстах примеры нестандартных употреблений весьма многочисленны,¹²) было бы странно игнорировать их при семантическом описании соответствующих лексических единиц. Использование когнитивных методов позволяет интерпретировать нестандартные употребления не как ошибки, а как специфические операции над знаниями, приводящие, например, к перераспределению информации между имплицитными и эксплицитными слоями плана содержания (ср., эффект материализации метафоры), к намеренному осложнению процесса протекания коммуникации, к фиксированию внимания на форме языкового выражения (ср. принцип остранения формы по Шкловскому) и т. п.

Учет в семантическом описании нестандартных употреблений противоречит традиционному словарному принципу ориентации на норму. Идея нормативности лексикографического описания, восходящая к толковым словарям советского периода, представляется вполне оправданной в отношении справочных изданий, ориентированных на работников средств массовой информации, а также по отношению к учебным словарям, предназначенным для учащихся. Однако для дескриптивных словарей, претендующих на полноту и научность, требование нормативности неприемлемо, поскольку отсекает огромный пласт языковых фактов, подлежащих описанию и научному осмыслению. Идея нормы в научном описании языка приводит и к серьезным издержкам. С позиций нормирования следовало бы исключить из сферы описания большое количество языкового материала, представленного в художественных текстах Достоевского, явно предпочитавшего разговорный язык литературной норме своего времени.

Остается также открытым вопрос о том, как совместить идею нормирования с требованием полноты семантического описания, выдвигаемым практически любой семантической теорией. Об абсурдности ориентации на норму в научных исследованиях писал в 60-х гг. В. А. Звегинцев: «Нормативность требует во всем "правильности" — на эту пресловутую "правильность" ориентируются исследования в области лексики, грамматики, фонетики, стилистики и пр. Конечно же, правильность и нормативность нужны, но только на своем месте. А место им —

¹²⁾ Например, в базе данных по современной русской идиоматике, разрабатываемой в Институте русского языка РАН и включающей к настоящему времени около сорока тысяч примеров, почти 15 % приходится на нестандартные употребления.

на службе культуры речи в учебном процессе. Они не должны заслонять всего неоглядного поля лингвистических исследований, которым понятие "правильности" в той же мере чуждо, как и морскому закату или горному воздуху. Нормативный подход к языку настолько въелся, что "правильное" очень часто начинает отождествляться с закономерным — именно на этом отождествлении (или, точнее, на этой путанице) покоятся частые утверждения, что то или иное уклонение от правила, непроизвольно возникающее в живой речи, противоречит "духу и законам" языка» [Звегинцев 1968, с. 153].

Описание нестандартных употреблений языковых выражений может способствовать выявлению тех компонентов плана содержания высказывания, которые обычно исключались из рассмотрения. Так, учет контекстов материализации метафоры, лежащей в основе идиомы, позволяет сделать вывод о том, что внутренняя форма, отражающая способ номинации, относится к плану содержания, а не является игрой случая, как это следует из концепции Соссюра. Ср. (13) и (14).

(13) Ответ: во мне Эзоп не воскресал, / В кармане фиги нет — не суетитесь. — /А что имел в виду — то написал, — / Вот — вывернул карманы — убедитесь!

[В. Высоцкий]

(14) — Хлопобуды — серьезные люди? — Они очень серьезные люди. — Я уже чувствую, — вздохнул Данилов. — С чего бы вдруг? Ты им не вредил? — Пока нет. — Не вздумай вставать у них на дороге. Сметут! — Не пугайся. Я хожу по другой дороге.

[В. Орлов. Альтист Данилов]

Наличие контекстов типа (13) может рассматриваться как аргумент в пользу включения в семантическую экспликацию идиомы держать фигу в кармане компонентов смысла 'скрывать', 'нечто неприятное¹³⁾, а для идиомы вставать на пути/дороге у кого-л. пример (14) указывает на целесообразность введения в семантическую экспликацию элемента внутренней формы 'физическое препятствие'.

1.3. Заключение

Когнитивная парадигма предложила иные — по сравнению со структурализмом — методы верификации результатов научного исследования. Если в структурной лингвистике верификация результатов определялась следованием определенным процедурам анализа (ср. процедуры «открытия» фонемного и морфемного состава языка) и требовала повторяемости при выполнении тех же процедур, то в когнитивной лингвистике —

13) Разумеется, для данной идиомы смысл 'сокрытие' может быть выведен не только из внутренней формы, однако это не отменяет факта отражения этого смысла и в образной составляющей.

междисциплинарной по своей сути — верификация была перенесена в сферу психологии и нейрофизиологии, а также в область компьютерного моделирования: если компьютерная модель при выбранных теоретических установках функционировала нормально, то результат признавался правдоподобным. Разумеется, этот принцип не проводился последовательно, поскольку построение компьютерных моделей тех или иных феноменов языковой системы оказалось весьма сложной задачей. Это привело к существенно большей субъективности результатов когнитивного исследования, однако нет запрета на использование неопозитивистских методов верификации результатов, полученных в когнитивной парадигме. Здесь вполне допустимо привлекать, например, методы выявления ограничений на сочетаемость языковых выражений с помощью подстановки близких по значению единиц в аналогичные контексты (ср. выше анализ слов страна и государство).

Несмотря на все успехи когнитивных методов в языкознании и мировую известность его пропонентов — таких, как Ч. Филлмор, Дж. Ла-кофф, Л. Талми, Р. Лангакер, Т. Гивон, Ж. Фоконье, М. Тернер, Д. Герартс, Р. Дирвен, — в России это направление все еще остается довольно экзотичным. Хотелось бы надеяться, что сформулированные здесь эвристики помогут более ясно понять особенности когнитивного подхода к описанию семантики языка, с одной стороны, и характер влияния исследований в области прикладной лингвистики на лингвистическую теорию — с другой.

Основная литература

1. Баранов А. Н. Категории искусственного интеллекта в лингвистической семантике. Фреймы и сценарии. М., 1987.

2. Баранов А. Н. Добровольский Д. О. Постулаты когнитивной семантики // Известия АН. Сер. литературы и языка. 1997. Т. 56. № 1. С. 11-21.

3. Дейк ван Т. А. Язык. Познание. Коммуникация. М, 1989.

4. Кибрик А. Е. Очерки по общим и прикладным вопросам языкознания. М., 1992.

Дополнительная литература

1. Баранов А. //., Добровольский Д. О. Структуры знаний и их языковая онто-логизация в значении идиомы // Ученые записки Тартуского гос. ун-та. Вып. 903. Тарту, 1990.

2. Баранов А. И., Паршин П. Б. К построению словаря терминов когнитивной науки // Когнитивные исследования за рубежом. М., 1990.

3. MinskyM. L. Frame-system theory // Thinking. Cambridge, 1977.