Людмила Тимонина История жизни генерала Сержанова Тольятти 2011
 Скачать 0.79 Mb.
|
|
У Сержанова за плечами уже был первый курс индустриального института. И хотя в военное время там то учились – то не учились, но считалось, что учились. Экзамены, тем не менее, когда заканчивался курс, сдай – никаких оправданий. Багаж этих знаний за время войны не растерялся и очень даже пригодился Александру в учебе на новом месте. Защитив в 1947-ом году на «отлично» дипломный проект, Александр Сержанов получил специальность инженера-лейтенанта по строительству военно-морских баз. Над дипломом трудился четыре месяца. По распределению и, как отличник учебы, по личному согласию должен был получить назначение на должность инженера Чукотского сектора обороны. В послевоенные годы у страны не было достаточных средств на строительство новых баз для военных кораблей по всему побережью, поэтому была принята концепция, что нужно создать не сплошной кордон, а кустовой, и таким образом оберегать наши границы. Вот тут базу разместить, силы держать, но при необходимости быть готовым выдвинуться в нужном направлении. Это север – надо было пройти серьезную медкомиссию. Сержанов не прошел по здоровью – на правом легком обнаружили два пятна. Когда писал дипломный проект, заболел воспалением легких, но посчитав, что это грипп, болезнь перенес на ногах. Молодой организм справился, а вот пятна подвели – для севера не годен. Сожалел, ведь уже и литературу подобрал. И вот тогда его отправили на юг – в резерв Главкома Черноморского флота. Приехал из отпуска – кадровики Управления кадров Черноморского флота посмотрели, которые, как правило, до конца документы не читают, – о, готовый военный инженер, давайте его в саперный батальон! Ему так и сказали – вы назначены в 355-ый морской саперный батальон. Сокурсники Александра получили должности прорабов, а трое – так даже и начальников участков, а Сержанов с его красным дипломом всего-то получил назначение командовать саперным взводом! – Прибываю в часть, – вспоминает Александр Ильич, – а начальником там небольшого роста полковник. Его называли, «Четыре П» – полковник Павел Петрович Попов. Должность слишком низкая, а звание слишком высокое – в опале. Побеседовали. Тот мне – не горячись. Я вот, например, окончил академию имени Куйбышева, а видишь – занимаюсь с такими вот как ты молодыми выпускниками. Пройдет год, ну а там и посмотрим. Что было мне делать – приученный еще домашним воспитанием к дисциплине, покорился судьбе – на то и есть воля начальника… И вот год прошел, съездил в отпуск, узнал, что на Севере его однокашники в штольнях сидят и ковыряют скалу – вход в хранилище. Тоже служба не сладкая. Подумал и пришел к выводу, что так и надо было – судьба… И что меня еще подкупило – батальон занимался боевым разминированием Севастополя и его окрестностей. Искали мины – собирали все, какие можно, а какие нельзя – обозначали. Взрывали утром или вечером. Это был один из самых сложных периодов жизни, когда каждый летний день на боевом разминировании окрестностей Севастополя был связан с риском для жизни многих людей. Зимними же днями мои подчиненные – матросы береговой обороны – постигали азы теории непростого саперного дела по поиску и обезвреживанию всех видов боеприпасов. Одновременно приходилось заниматься также и строительством жилищно-бытовых объектов. Вошел в эту среду, со мной считались. Были там командирами рот капитаны без образования, но фронтовики – у них война за спиной. Из 30 офицеров только два человека имели высшее образование. При этом у меня единственного из всех были и высшее образование, и война, пусть маленькая, но война. Прошел год с небольшим, и меня перевели в инженерное управление Черноморского флота. В конце 1952 года инженер-капитан Сержанов получил назначение на преподавательскую работу в Ленинградский инженерно-строительный институт на военно-морской факультет. Так уж получилось в жизни, что с начала того 1953 года и до самой отставки пришлось Александру Ильичу Сержанову занимался педагогической и научной работой, пройти все ступени от преподавателя и научного сотрудника до начальника Тольяттинского высшего военного строительного командного училища. Стоит подчеркнуть, что находясь на службе в военных научно-исследовательских институтах, Сержанов принимал непосредственное участие в разработке и создании новых образцов вооружения, в том числе для ядерного щита Родины, и средств (оборудования) инженерного обеспечения базировании атомных подводных лодок. Вклад генерал-майора Сержанова в науку отмечен пятью изобретениями и более чем десятью научными трудами. Есть у ветерана особая тетрадь, где пишет о пережитом – и не только о прошлом, а еще о том, что видит вокруг себя сегодня, о чем думает. Пишет, как приходят мысли – не в хронологическом порядке – с осознанием того, что по этим записям внуки или правнуки узнают о своих корнях и, заглянув в прошлое, смогут понять, каким должно быть будущее не только их самих, но и потомков. Может быть, тогда им станет понятнее, что без прошлого нет будущего. Пройдет время, и, может быть, кому-нибудь из них тоже доведется побывать на белорусской земле в том месте, где был хутор Сержанта, от которого и пошла их военная фамилия. Должно же все-таки, в конце концов, измениться у людей отношение к прошлому, к истории, и на приметном камне у поворота к месту, где прадед Александра Ильича основал хутор Сержанта, появится памятный камень с памятной надписью об истории рода Сержановых. О чем расскажут документы …Генерал открывает солидный фолиант и сразу предупреждает: – Это не дневник и не мемуары. Здесь о пережитом все изложено по направлениям – служба, отдых, родители, семья. Какие-то случаи – приятные и не очень. Все они здесь, – постукивает генерал по голове. И пусть не в хронологическом порядке, а в голове сидят. Это опыт жизни. И у каждого он свой собственный и особенный. Единственный экземпляр… Только вот кому читать? Сын умер. Из внуков и внучек – у сына дочь Вероника, да у дочери еще двое детей – а они сейчас не очень-то интересуются нашей жизнью, историей... Есть еще и одна правнучка – внучка дочери Елены. Она уже взрослая – сейчас ей 23 года – учится на третьем курсе института, а самой-то дочери пошел уже седьмой десяток. Она инвалид первой группы и живет, как теперь говорят, в Санкт-Петербурге. При ее диагнозе, можно сказать, еще повезло – долго живет. … Я уже раньше в разговоре упоминал, что семь лет – с 1959 по 1966 годы – работал на Новой Земле в науке. Начав с младшего научного сотрудника, трудился затем старшим научным сотрудником и, наконец, заместителем начальника отдела базирования. Суть работы заключалась в разработке средств по инженерному обеспечению базирования атомных подводных лодок в районах Крайнего Севера. Изобретений и отчетов по ним накопилось у меня 10 томов... Генерал достает пачку документов – авторские свидетельства. На одном значится: «Комитет по делам изобретений при Совете Министров СССР… Авторское свидетельство выдано Сержанову: «Способ передачи грузов с корабля на корабль, или с корабля на берег, или с берега на корабль посредством плавучих контейнеров»… И это только одна из многих научных работ. Но из науки ушел – прокатили с диссертацией. Обиделся. Так получилось, что пришел новый начальник отдела. Я сижу на Новой Земле – у меня экспериментальная база и группа научных сотрудников. Ставим эксперименты, корпим над отчетами, а начальник в Ленинграде эти материалы обрабатывает и защищает диссертацию. Узнал об этом тогда, когда представил на защиту свой труд, довольно солидный по объему. Мне говорят: – Пардон, хотя бы название другое дали – по этой же теме ваш начальник только что защитился... Возмутился – как наименование, а содержание? Ну и начальник пытается меня успокоить – подожди, и ты года через два-три защитишься… Вот так – защитился без моего и других подчиненных ему научных сотрудников согласия, материалами которых воспользовался. Хотя и формальность действовала – получать письменное согласие сотрудников, чьи материалы использованы в работе. Это же элементарное требование научной этики. К сожалению, в армии того времени этическими нормами часто пренебрегали, и шло это сверху. На основе собранных мной материалов защитились еще двое, в том числе и один из моих однокашников. А я остался не у дел – как было не обидеться? К сожалению, как иной раз и в гражданской среде, в армии наряду с хорошими попадаются и такие вот люди… По сути, каждый военный начальник может легко подобное сделать – защитить диссертацию, используя служебное положение. С одной стороны, конечно, в должностных инструкциях записано, что есть право у начальника выставлять любую работу. И в данном конкретном случае это право было использовано в полной мере. Но, с другой стороны, там совершенно же четко указано, что поступать так можно только с согласия имеющих отношение к делу подчиненных… И эту вторую сторону – этическую норму – непосредственный начальник Сержанова сознательно упустил, обставив такое свое поведение перед подчиненным пустыми, как оказалось, заверениями и обещаниями. С Новой Землей связано и еще одно воспоминание – о встрече с космонавтом Германом Титовым. Хватил лишних рентгенов на Новой Земле – мне тут же путевку горящую – в Крым. Быстро из Ленинграда на такси в Пулково, на самолет, и вот уже приземляюсь в Симферополе. Санаторий войск ПВО (бывший). Июнь... В Ленинграде только начинается тепло, а в Крыму все ходят уже загорелыми. Над частью пляжа сделана обрешетка – это для вновь прибывших, чтобы не было прямого облучения южным солнцем. Походил-походил там, да и встретил двух знакомых полковников – братьев Грязновых из Москвы, из инженерного управления. Им как раз не хватало одного преферансиста. Садимся, играем – вдруг вижу напротив физиономию очень уж знакомую – Титов Герман. Он отдыхал с женой. Она у него авиатор – служила в ПВО. Даже сфотографироваться с ними удалось на память. Видел и Юрия Гагарина, но он был как-то обособлен, даже на обед ходил в боковую дверь – не как все остальные. Видеть-то видел, а вот сфотографироваться с ним на память за все 17 дней так, увы, ни разу и не выпало… С атомом – на ты! – С атомной энергетикой, – продолжил рассказывать о себе генерал, – встретился в 1959 году, уже после того, как с осени 1957 года стал работать в науке – в НИИ № 12 ВМФ. Свою роль сыграла полученная специальность инженера по строительству военно-морских баз. В стране началось строительство подводных атомоходов, а они требуют замены ядерного топлива. Для этого требуется док или причалы, то есть, военно-морская база. Все эти вопросы наука тогда и решала. Несколько серьезных организаций были заняты разработкой проектов согласно установленных различными НИИ временных норм. Без них для подводных лодок ни на Севере, ни на Камчатке ни одной базы нельзя было построить. В то время я как раз возглавлял группу специалистов по обеспечению перезарядки ядерного топлива на наших первых атомных подводных лодках. И мне, конечно, с группой научных специалистов приходилось с этой целью периодически выезжать на один из судостроительных заводов. Кроме хронометража процесса перезарядки топлива атомного реактора подлодки нам было поручена также и выработка рекомендаций по совершенствованию используемого для этих целей оборудования. Перезарядка атомного реактора в общем плане представляет собой ремонтные работы, но только радиационно-опасные. Каждый из принимающих участие в процессе перезарядки работников находился под тщательным контролем сотрудников дозиметрической службы. Регламентировалось также и время работы – не более четырех часов. И вот в 1962 году мне, тогда уже в звании инженера-подполковника, поручили встретить высокое начальство. Цель ознакомительная – увидеть, как на практике происходит перезарядка топлива на атомных реакторах подводных лодок. С одной стороны, вроде бы, и нет ничего сложного – ну, подумаешь, заменить сборки тепловыделяющих элементов – ТВЭЛов, каждый весом всего-то в какие-то 27 килограммов. ТВЭЛ – это такая труба или штанга – кто как хотел, так и называл – из радиоактивного материала. Надо эту штангу из реактора вытащить, поместить в защитный контейнер и отвезти в пункт хранения. Затем вместо отработанной сборки ТВЭЛов вставить свежую. Сложность заключалась в том, что отработанный ТВЭЛ представляет из себя мощный источник радиационного излучения – гамма, бета и альфа. Рабочие, чтобы снизить уровень облучения, должны были выполнять перезарядку в спецодежде и респираторах. Особенно опасным было, конечно, жесткое гамма-излучение. Для защиты использовалась такая специальная свинцовая рубашка – очень тяжелая. Эта свинцовая чушка с ТВЭЛом весила уже не 27 килограммов, а три тонны – только краном и можно поднять. Операция и трудоемкая, и чрезвычайно опасная. Замена всех 180 ТВЭЛов – полная перезарядка – занимала также и немало времени. Приезд комиссии – дело нешуточное. Мне было поручено подготовить персонал – каждый должен был знать свой маневр. И чтобы высокие чины увидели то, что нужно – ни больше, ни меньше. Атомный котел и то, как в натуре происходит его перезарядка – ведь этого никто из них никогда прежде не видел. Мы – люди военные, и гражданский персонал завода нам напрямую не подчинялся. Тем не менее, поговорил и с рабочими – братцы, не подведите, и чтобы спецодежда у каждого была новенькой – на склад пойдите и поменяйте. Всех предупредили – комиссия прибудет не позднее 11 часов. Ждем – никого нет. Уже и обедать, вроде, надо. Велят – уж подождите до часу. Нет их – и в 13-00. Все уходят обедать. И вот когда долгожданная комиссия наконец-то появляется, спрашиваю у заводского начальства: – Где люди, кто будет выполнять работу? – Так они уже все сделали… По технологии и по инструкции каждый из рабочих за смену должен заменить 4, максимум – 6 штанг (ТВЭЛов). Работа сложная, трудоемкая, да еще и очень опасная – радиация. Оказалось, что пока я нервничал в ожидании комиссии, разговаривая то с одним, то с другим представителем завода, рабочие, не мешкая, в темпе перенесли с причала все штанги. Причем, чтобы меньше ходить, брали сразу по две – по одной на каждое плечо. И кран им был не нужен для перезарядки – это долго. Все вручную – раз, два, и готово. Технику безопасности нарушали часто, и какую дозу рабочие получали – никто не знает. Дозиметры они с собой наверняка не брали, иначе бы их на следующий день из-за переоблучения не допустили к работе. Что и говорить, они всегда так работали. Проходит проходную на площадку – ему наливают граммов сто или даже сто пятьдесят спирта. Единственное в то время средство для эффективной защиты от радиации. По крайней мере, другого тогда не было – 150 граммов спирта выпил, и не только море по колено, но и радиация не страшна... Сержанов усмехается – в жизни бывало всякое. И как всегда, виноватым чаще всего оказался стрелочник – ответственный за прием комиссии, то есть я. Так что нельзя утверждать, будто военная служба была такой уж сладкой. Или был еще один памятный случай незапланированного облучения – на корабле в море. Караул сменился – все на постах, как и положено. Висит тучка. Дождь хлещет уже часа два. Корабль приближается к бухте, и как раз смена. А дозиметрист-матрос, когда все ушли, накидку на голову, книгу вынул и читает. Да так увлекся, что даже не увидел подхода смены. Оказалось, на корабль два часа лил радиоактивный дождь. Командир корабля капитан-лейтенант, как и положено, обращается ко мне, как к старшему по званию, тогда я уже был подполковником: «Отдам его под суд!» Жалко мне стало парня, вот и заступился за него: – Ну, подумай, что он преступного сделал? Ударил кого-то или еще что-то? Нет – книжку читал. Подумай – он же еще совсем пацан! А тот все на своем стоит: – Надо наказать! Жестко настаивать я не стал, старался убедить: – Ну, наказывай, только все-таки поаккуратней, например, за нарушение дисциплины на посту – сам придумай что-нибудь попроще. Командир упирается: – А что будет, если нас засекут? Даже смешно стало – ну кто в море мог бы нас засечь? Спросил – когда нас дождь накрыл, часа два назад – не так ли? Посоветовал: – Дай команду химикам, пусть они просчитают, сколько рентген мы хлебнули. Подсчитали – получилось где-то по 20 рентген. На службе у меня бывало, и куда больше – за сто. А тут, всего-то чуток – 20. Ну и правильно тогда ему посоветовал не поднимать шум: не только матроса, но и самого капитана «ударили» бы – о-е-ей! Памятным был и взрыв «Кузькиной матери». Так остряки-ученые назвали 50-мегатонную термоядерную бомбу. Никита Хрущев в своих выступлениях за словом в карман не лез, вот и пообещал американцам показать Кузькину мать – отсюда и название супербомбы. Ее взорвали над ядерным полигоном на Новой Земле 30 октября 1961 года. Как и всегда о предстоящем испытательном взрыве предупредили соседей – Швецию и Норвегию. Те уже привыкли к такому порядку, только они не могли тогда и предположить, какой силы будет новый взрыв. Поэтому и особых мер не предприняли. Так их корабли выбросило на берег такой огромной волной, какие возникают при землетрясениях, – цунами. Была у меня и еще встреча с необузданным нравом атома – в Чернобыле. Случилось это уже много позже, после ухода с военной службы в отставку с должности начальника военного училища в Тольятти. Вспомнив о Чернобыльской катастрофе, не могу обойти молчанием этот непродолжительный этап своей жизни. А о военном училище – как и почему оно возникло – расскажу в конце истории моего рода – от прадеда сержанта, до того момента, как его правнук получил генеральские погоны. Чернобыль В ноябре 1984 года я был уволен в запас по возрасту и личной просьбе с правом получения квартиры в Киеве. Все-таки, как-никак, а в детстве меня записали украинцем. Летом 1985 года я обменял киевскую квартиру на коттедж в район-ном центре Яготин, что в ста километрах от Киева по направлению к Полтаве. Реактор взорвался 26 апреля, а объявили об этом по радио только 2-го мая. День был чудесным, ярко светило солнце. Выйдя в сад, чтобы сделать физзарядку, обратил внимание, что ни соседей, ни людей на улице – нигде никого не было видно. Не придав этому особого значения – нет и нет, так что с того? Минут через десять появился сосед: – Александр Ильич, що вы тут голый ходытэ? В Чернобыле реактор взорвался, а вы в трусах. По радио объявили – укрыться в подвалы, а окна и двери занавесить влажными простынями. Не надо нарушать распоряжение Правительства Украины. – Я, Иван, если включаю радио, то громко, а мои еще спят, так что ж это я буду семью спозаранок беспокоить? Кто-кто, а я хорошо знаю, что такое ядерное облучение. Говорю ему: – Иван, ну и нехай на Чернобыльской станции авария. Меня радиацией не испугаешь – уж кто-кто, а я-то знаю, что такое облучение – хоть в пять подвалов залезай, все равно достанется. Вот если перекрытие будет метра два грунта, тогда не достанет. А если меньше – все равно достанет. Мария, моя соседка, надо же, услышала наш разговор и комментирует: «Генерал в трусах ходэ, а мы тут простыни вишаем»… Послушав радио, прикинул – от Яготина до Чернобыльской АЭС чуть меньше 300 км, кроме того, никакой влажной простыней от радиации укрыться нельзя. Так всем соседям и объяснил. – Да как же так? – всполошились они, сказали же – всем занавесить окна. И смех, и грех. Да, взрыв произошел. Чего тут паниковать? Деваться-то все равно некуда. Вот так я встречал чернобыльскую аварию. До этого дня все скрывали – демонстрацию первого мая провели, а ветер дул с северо-востока – с Чернобыля был ветер. На какой черт надо было эту демонстрацию проводить? Но детей самых высокопоставленных чиновников на ней уже не было. Их увезли подальше от Киева, объяснив людям – увезли детей тихо, чтобы не было паники. «Знающие» потом спрашивали – а что нам делать, если завтра сверху свалится бомба в 10 или 20 мегатонн. Куда деваться? Простынями накрываться? Не удержался от смеха, добавил: – И ползти на кладбище... Подшучиваю – радиация меня не берет. Я же до этого облучился, будь здоров! Так что, у меня был иммунитет? Кстати сказать, Иван Кулинич, директор «Сельхозтехники», получил инвалидность второй группы по Чернобылю. Мы с ним сблизились, когда я квартиру обменял на этот коттедж. Его сын, как оказалось, учился в Тольяттинском военном училище, а позже преуспел в службе. Конечно, неосведомленность и незнание народа были очень велики. Соседка, прослышав разговор, спрашивала меня – так что же делать? Я говорю: – Ничего не надо делать, – пытался я объяснить ей ситуацию, – если ветер от нас, а вот, если вдруг он задует в нашу сторону – тогда нам не повезло. Так что, надо молить бога, чтобы от нас и дальше дул. Вдруг приезжает на машине ее зять забрать дочку. – Куда? – Мы в Ростов поедем. Там родственники. Соседка Мария, помню, долго еще не унималась: – О, цэ ж гадюка така, гэнерал ходэ в трусах, а воны як ти клопы попрятовалысь... Тем временем Правительство Украины приняло решение о выделении на ликвидацию последствий этой аварии с каждого из предприятий различных ресурсов. На Яготинский сахарный завод, где я работал на полставки начальником штаба гражданской обороны и «Сельхозтехнику», где работал мой сосед Иван Кулинич, пришла разнарядка два-три раза в месяц выделять по четыре самосвала. Яготинский райком партии возложил контроль за исполнением этого решения на руководство сахарного завода. И так вот вышло, что по должности мне приходилось несколько раз выезжать с колонной самосвалов на сборный пункт, который находился в десяти километрах от АЭС. Конечно, мне, как человеку имевшему отношение к атомной теме, было интересно, что происходит на станции. Так что из такого любопытства я несколько раз подходил к разрушенному взрывом блоку, наблюдая за процессом консервации – «укутыванием» его в бетон. Когда мы через два года, даже не знаю, в какой уж раз поехали с Иваном Кулиничем, то наблюдали такую картину: едешь – сначала кустарник растет обычный, вдруг – это уж ближе к атомной станции – глядишь, он все выше и выше, а листья на дубах выросли прямо-таки огромными. Проезжаем дальше – опять пошли нормальные, а совсем близко от АЭС растения становятся уже совсем прямо-таки жухлыми. Вот и получается, что при каком-то уровне радиации что-то живое остается! И даже удивлялись, в каких-то местах растет даже лучше. Своими глазами видел, когда останавливались – лопухи выше меня ростом, а какие у них листья – это просто обалдеть. Получается, что при какой-то дозе радиации идет стимуляция роста. А если больше, то все угнетается – жухнет. К станции подъезжаешь – там все голое. Лес стал рыжим, и его весь захоронили... Эксперимент проводили на Чернобыльской АЭС в рабочем состоянии – это же настоящий идиотизм. Это преступление. В Москве было принято такое решение. Кем и, главное, зачем?... |