ИСТОЧНИКОВЕДЕНИЕ_тихомиров. М. Н. Тихомиров источниковедение истории СССР с древнейших времен до конца XVIII в
 Скачать 1.52 Mb.
|
|
ГЛАВА VIII ИСТОЧНИКИ ПО ИСТОРИИ СЕВЕРО - ВОСТОЧНОЙ РУСИ XIII—XV вв. § 1. Летописные памятники К числу источников по истории северо - восточной Руси в XIII—XV вв. относятся как памятники литературного характера (летописи, хронографы, повести и т. д.), так и многочисленные акты и некоторые юридические памятники. Феодальная раздробленность северо - восточной Руси этого времени сказалась и на характере исторических источников. При их обзоре приходится говорить не столько о памятниках общерусских, сколько о памятниках, относящихся к пределам отдельных княжеств. Во всех больших центрах северо - восточной Руси XII—XV вв. возникали свои самостоятельные летописные своды. Сами летописи в эту эпоху имели по преимуществу характер местный, что является основной особенностью летописания XIII—XV вв. Очаги летописания были теснейшим образом связаны с крупными феодальными центрами. Таковыми являлись: Великий Новгород, Псков, Тверь, Нижний Новгород, Суздаль, Ростов, Рязань, а с XIV в. — Москва. Одним из важнейших центров летописания был Великий Новгород, где оно получает большое развитие уже с XII в. Древнейший список Новгородской летописи известен под названием Синодального списка, или Новгородской летописи по [106] Синодальному харатейному списку (слово «харатейный» — от греческого слова «харатья» — пергамент). Начало Синодального списка утеряно, и он начинается с продолжения рассказа о событиях 1015 г. Систематические записи в Синодальном списке доведены до 1333 г., после чего помещены еще три записи XIV в. Издатели Синодального списка указывают, что его первая часть (до 1199 г. включительно) написана почерком начала XIII в., вторая часть (за 1200—1234 гг.) — почерком первой половины ХШ в., и третья часть (за 1234 — 1330 гг.) — в первой половине XIV в. Однако А. И. Соболевский и А. А. Шахматов не соглашаются с этими определениями и считают, что весь Синодальный список написан почерками XIV в., когда древний оригинал был скопирован тремя писцами. Все остальные списки новгородских летописей, дошедшие до нас, возникли значительно позднее, и самые ранние относятся только к XV в. Однако состав Синодального списка имеет сходство с позднейшими памятниками. К ним относятся два списка XV в. (Археографический и Академический), которые имеют начало, потерянное в Синодальном списке, и продолжение, доведенное до половины XV в., а также ряд дополнительных известий. В науке под названием Новгородской I летописи известен печатный текст Синодального списка, дополненный и исправленный по Академическому, Археографическому и некоторым другим спискам XV—XVII вв. В отличие от Синодального списка позднейшие списки (Академический и Археографический) обычно именуются Новгородской I летописью младшего извода. Новгородская I летопись начинается словами: «Временник, еже есть нарицается летописание князей земля Руския, и како избра бог страну нашу на последнее время, и грады почаша бывати по местом, преже новгородчкая волость и потом киевская, и о поставлении Киева, како во имя назвася Кыев». После краткого обращения к читателям следует извещение о хронологических рамках труда: «мы же от начала Рускыя земля до сего лета и все по ряду известъно да скажем, от Михаила царя до Александра и Исакья». Тотчас после введения, с 854 г., начинается погодный текст летописи (с рассказа о Кие и его братьях), после чего следует летописный текст, сходный с Повестью временных лет, но более краткий и, по мнению Шахматова, восходящий к Начальному Киево - Печерскому своду 1095 г. Под 1016 г. в Академическом и Археографическом списках помещена краткая редакция Русской Правды, а за 1017—1041 гг. большинство лет оставлено пустыми. С 1042 г. новгородские известия начинают определенно преобладать над киевскими. Так, под 1042 г. говорится о походе новгородцев на Емь, под 1044 г. — о закладке крепости, под 1045 г. — о закладке храма Софии в Новгороде и т. д. С начала XII в. Новгородская I летопись дает почти исключительно новгородские известия и принимает, таким образом, характер местной летописи. Под 1204 г. в ней помещена большая повесть о взятии Царьграда крестоносцами. Особенно подробные известия Новгородская I летопись содержит за XIII—XV вв. История Новгородской I летописи, по Шахматову, представляется в следующем виде: оригинал, с которого был скопирован Синодальный список, составлен, вероятно, около 1330 г. Одним из его источников был летописный Софийский свод, составлявшийся в Новгороде, при дворе архиепископов. Но оригинал, с которого был сделан Синодальный [107] список, использовал этот свод через посредство другой летописи более частного характера. В Синодальном списке находим прямую ссылку на составителей летописи. Так, под 1188 г. указана смерть священника Германа Вояты, который служил при церкви Иакова на Добрыниной улице 45 лет («слу - жившю ему у святаго Иякова полпятадьсят лет»). На личность летописца указывает заметка 1230 г. в Академическом списке: «и дай бог молитва его святая всем крестьянам и мне, грешному Иоанну попови». Поп Иоанн являлся одним из переписчиков или составителей летописи. В более древнем Синодальном списке на месте попа Иоанна написано: «и мне грешному Тимофею пономарю». Может быть, Тимофей и Иоанн не были авторами летописи, но подобные записи во всяком случае указывают на переписчиков. Перу того же Тимофея - пономаря, по - видимому, принадлежит другой новгородский памятник, так называемый Лобковский пролог XIII в. (сборник различного рода сказаний и кратких житий святых). Пролог писал «Тимофей панамарь святого Якова» (той же церкви, при которой служил Герман Воята). Таким образом, выясняется, что Новгородская летопись велась при церкви Иакова. Сама же летопись церкви Иакова, по Шахматову, была одной из литературных обработок Софийского владычного свода. Оригинал Синодального списка послужил одним из источников, который лег в основание нового свода, представленного двумя списками XV в. (Археографическим, или Комиссионным, и Академическим). Этот новый свод, представляющий в полном виде Новгородскую летопись, по Шахматову, был составлен «вскоре после 1448 года». Под названием II, III и IV Новгородских летописей известны другие летописные своды, возникшие в Новгороде. Новгородская II летопись, по - видимому, возникла в XVI в. Она начинается с 911 г., доведена до 1573 г. (с двумя приписками 1581 и 1587 гг.) и имеет интерес для истории XVI в., в особенности для периода опричнины. В подлиннике известия летописи расположены не в хронологическом порядке. Новгородская III летопись носит заглавие «Летописца новгородским въкратце церквам божиим». Она дает краткие выдержки из летописей, "рассказывая почти исключительно о церковных делах и о новгородских архиепископах. Время составления «Летописца въкратце церквам божиим» относится к XVI или XVII в. Новгородская IV летопись является громадным сводом, основанным на целом ряде источников. В отличие от первых трех IV летопись представляет собой общерусский свод, рассказывая не только о новгородских, но и общерусских событиях (см. ниже). В основе перечисленных летописей, кроме IV, лежат местные записи о событиях, связанных с новгородской жизнью. Записи о выборе посадников и тысяцких сменяются заметками о заключении мирных договоров и распрях Новгорода с князьями. Новгородский летописец говорит о пожарах, о голоде, о ценах в Новгороде, постройке отдельных церквей, каменных башен и стен. Многие летописцы, несомненно, были очевидцами, а иногда и участниками событий. Это доказывается прекрасным знанием обстановки и деталей тех или иных происшествий. На – [108] пример, описывая войны, летописцы обычно перечисляют убитых, называя их по именам и даже указывая на их занятия. Под 1262 г. летописец говорит о знаменитой Раковорской битве: «И оттоле [новгородцы] поступиша к Раковору, и яко быша на реце Кеголе и ту усретоша полк немецьскый, и бе видети яко лес: бе бо съвкуплъся вся земля немецьская... Нов - городци же сташа в лице железному полку противу великой свиньи; и тако поидоша противу собе; и яко съступишася, бысть страшно побоище, яко не видали ни отци ни деди». Местный характер придает новгородским летописным сводам особый колорит. На основе их мы можем восстановить жизнь древнего Новгорода. Не случайно именно история Новгорода описана особенно подробно в наших исторических трудах. Но этот же местный характер Новгородской летописи имеет свои недостатки. Новгородский летописец только иногда поднимается над уровнем местного "Новгородского патриотизма. Поэтому он не всегда правильно оценивает события, происходившие В других концах Русской земли. Из общеполитических событий XIII—XV вв. новгородские летописи наиболее ярко отразили борьбу русского народа с немецким и шведским наступлением. Новгородские летописи по своей достоверности стоят несравненно выше ливонских хроник с их тенденциозностью и позднейшими домыслами. Кроме того, новгородские летописи лучше других отражают классовую борьбу на Руси в XIII—XV вв. Летописцы неоднократно высказывают свои симпатии к «молодшим» людям, составлявшим основную массу городского населения, угнетаемого феодальной верхушкой. Под 1136 г. в Новгородской летописи говорится о восстании в Новгороде против князя Всеволода Мстиславича; под 1209 г. — о расправе новгородцев со сторонниками посадника Дмитра Мирошкинича и т. д. Рассказав о том, что Александр Невский требовал от новгородцев подчинения татарам, летописец записывает следующие знаменательные слова: «и рекоша меншии у святаго Николы на вечи: братье, ци како речеть князь: выдайте мои вороги, и целоваша святую богородицю меншии, како стати всем, любо живот, любо смерть за правду новгородьскую, за свою отчину; и бысть в вятших с[о]вет зол, како победита меншии, а князя ввести на своей воли». В других случаях в летописном рассказе выступает перед нами несомненный сторонник боярства. В рассказе о восстании Степанки в 1418 г. летописец замечает, что «сдеяся тако в Новегороде научением дияволим». Новгородские летописи очень содержательны, но в то же время несколько суховаты. В них, как, впрочем, и в других летописях XIII—XV вв., заметна сильная церковная струя, обличающая в летописцах лиц, принадлежавших к духовенству. Но в то время как в других местах Руси летописные своды составлялись, главным образом, в монастырях, в Новгороде они возникали и в среде белого духовенства. Близость белого [109] духовенства в Новгороде к мирянам объясняет нам, почему в новгородских летописях встречается так много подробностей мирского характера. Подробные рассказы о сражениях, обличающие в авторах заметок хорошее знание военного дела, могут быть объяснены тем, что в древней Руси нередко на войну ходили не только пономари и дьячки, но и попы. Для экономической истории Новгорода интересны заметки о торговле новгородских купцов с «немцами» и Суздальской землей, а также известия о ценах на хлеб и другие продукты, чаще всего в связи с голодом. Впрочем, новгородские летописи вращаются, главным образом, в сфере городских интересов, поэтому в них очень мало сведений о новгородской деревне. Зато довольно полно рассказывается о походах новгородцев в Югру и Двинскую землю. По своему характеру к новгородским близки псковские летописи. Они носят еще более яркий местный отпечаток. Псковское летописание началось значительно позднее, чем в Новгороде, и подробные псковские записи охватывают лишь XIV—XV вв. Сам летописец говорит, что древнейшая история Псковской земли ему неведома: «О Плескове [Пскове] граде от бытописания не обретается воспомянути». В Полном собрании русских летописей изданы так называемые I и II Псковские летописи. Первая летопись (в печатном издании), начинаясь с 850 г., доведена до 1649 г., вторая — с 854 до 1486 г. включительно. Собственно, псковские известия начинаются с XIII, а в более полном виде даже только с начала XIV в. Псковские летописцы прекрасно осведомлены в делах родного города. Например, в Псковской II летописи под 1438 г. читаем рассказ о пожаре в Пскове: «А месяца июля в 3 день, в пяток, от молние загореся два костра [башни] на Крому, кутней да на персех [т. е. в углу и посередине стены], от Великой реки, а в церкви у святой Троицы попа ожже, в час егда обедню пел, и бысть страх на всех, и потекоша множества людей на Кром, и едва угасиша». В другом случае (под 1472 г.) в той же летописи говорится, что хлеб в Пскове стоил дешево — «по 7 зобнин, ржи на полтину, а говядь [мясо] 3 яловича на полтину». Под 1485 г. рассказывается о волнениях среди смердов, когда «чернии люди молодии» выступили против бояр. Особенно большое значение имеют псковские летописи для истории борьбы русского народа с немецкими рыцарями. Псков был крепким оплотом на западной границе Русской земли и вел непрерывную борьбу с немецким орденом. Известия об этой борьбе разбросаны по всей Псковской летописи. Летописец из года в год сообщает о переговорах Пскова с немцами, о войне с ними, о различного рода стычках на границе и т. д. При этом надо отметить еще одну особенность псковских летописей — их относительную объективность. Псковские летописи не скрывают русских поражений, хотя и радуются победам. [110] Значительная летописная деятельность развивалась и в Твери. Тверское великое княжество долгое время было соперником Москвы. В XIV в. тверские князья нередко получали ярлыки от хана на великое княжение. В XV в. Тверь отказалась от претензий на великое княжение всей Руси, но тверские князья продолжали называть себя великими. Тверские летописи, по - видимому, начали составляться сравнительно рано и восходят уже к XIII в. К сожалению, в полном виде эти своды до нашего времени не дошли. Среди летописных сводов, пользовавшихся тверскими записями, необходимо прежде всего отметить так называемую Тверскую летопись. Она была составлена в Ростовской области в 1534 г. на основании тверских и других источников. Составитель говорит о себе следующим образом: «не бо бех Кианинь родом, ни Нова - града, ни Владимира, но от веси [из села] Ростовских областей». Источники, которыми пользовался составитель Тверской летописи, различны; в числе их был какой - то свод тверского происхождения. К более раннему времени относится «Рогожский летописец», написанный в начале XV в. Тверские известия начинаются в нем с конца XIII в. Позже тверские летописи были переделаны и вошли в состав других сводов, главным образом, московского происхождения. Но в самых летописных сводах встречаются указания на существование особых тверских записей. Так, в конце Тверской летописи имеется статья, начинающаяся словами: «предисловие летописца княжения благоверных великих князей тверских». Тверские летописи носят примерно тот же характер, что и псковские и новгородские. Они говорят, главным образом, о местных событиях. Это дало возможность впоследствии использовать их при составлении общерусских сводов, но в то же время помешало сохранению тверских летописей в чистом виде. По - видимому, летописи составлялись и в других частях тогдашней Руси. В пергаментной Синодальной Кормчей конца XIII в., заключающей в себе древнейший список Русской Правды, имеется краткий «Летописец» патриарха Никифора, продолженный ростовскими известиями до 1273 г. (современный описанным в нем событиям). Летописи составлялись в Ростове и в XIV—XV вв. С наибольшей полнотой ростовские известия отразились в Ермолинской летописи XV в. Есть основание предполагать, что существовали рязанские летописи, не дошедшие до нашего времени. Рязанские события XIII—XV вв. слабо отразились в наших летописных сводах по довольно понятным причинам. Из всех областей северной Руси Рязанская земля подвергалась наибольшим опустошениям от татар, и количество рязанских рукописей насчитывается лишь единицами. В то время как новгородские, псковские и тверские своды отличаются по преимуществу местным характером, в Москве уже в XIV—XV вв. появляются общерусские своды, которые ставят своей задачей представить историю всей Руси. Это объясняется прежде всего положением, которое Москва занимала уже с начала XIV в. среди других русских княжеств как резиденция великих князей и митрополитов. [111] Первыми из московских записей, дошедших до нас, являются известия 1326 г. о построении Успенского собора. С этого времени количество записей московского происхождения в летописях начинает сильно расти, становясь особенно значительным со второй половины XIV в. А. А. Шахматов, изучавший общерусские своды XIV—XV вв., считает, что большинство этих сводов возникло при дворе московских митрополитов. Имеются прямые указания на то, что многие из летописных записей сделаны были при митрополичьем дворе. Наряду с Москвой в Московском княжестве существовали и другие летописные центры, связанные, главным образом, с большими монастырями: Троице - Сергиевым, Кирилло - Белозерским, Рождественским во Владимире (бывшим одно время центром митрополичьей кафедры до ее перевода в Москву). Древнейший Московский свод известен под названием Троицкой пергаментной летописи (сгоревшей в 1812 г.). Троицкая летопись представляла собой общерусский свод, доведенный до начала XV в. и, по - видимому, составленный в московских пределах. Содержание этой летописи за XII—XIV вв. восстанавливается по так называемой Симеоновской летописи, которая дошла до нас в списке XVI в. Московские записи составлялись, несомненно, различными авторами. Но уже с XIV в. эти записи начинают входить в состав летописных сводов, имеющих общерусское значение, что связано с переносом митрополии в Москву и образованием Московского великого княжества. По мнению Шахматова, первый общерусский летописный свод, включивший материалы местных летописей, появился в начале XIV в. при митрополите Петре. Общерусский свод объединил под одним годом записи разнородных источников, известия московские, псковские, новгородские, тверские, ростовские, смоленские и т. д. Древний общерусский свод начала XIV в. не сохранился, но о более позднем летописном своде, составленном около 1423 г. (по определению Шахматова), можно судить по двум дошедшим до нас летописям — Софийской I и Новгородской IV. Эти две летописи до начала XV в. имеют текст, в общем тождественный, и в основании их, несомненно, лежал один общий источник. Шахматов называет его общерусским оводом 1423 г., составленным в Москве при митрополичьем дворе. Позже овод 1423 г. был переработан. Одна обработка дала Новгородскую IV летопись, другая, — по - видимому, московского характера — легла в основание Софийской I летописи. Обе эти летописи являются важнейшими источниками для истории XIV—XV вв. Новый летописный общерусский свод возник около 1479 г. История открытия этого свода весьма интересна. Сличая содержание Воскресенской летописи с большим летописным - сводом, известным под названием Ростовской летописи, Шахматов пришел к мысли, что в основе Воскресенской и Ростовской летописей лежит один летописный свод. Позже Шахматов нашел [112] в Эрмитажной библиотеке рукопись конца XVIII в., дававшую текст восстанавливаемого свода. Выводы Шахматова были еще раз подтверждены открытием нового" списка летописи, сделанным автором этой книги. Найденная рукопись представляет собой общерусский овод 1479 г. в списке первой половины XVI в. (Собрание Государственного исторического музея, Уваровская № 1366). Свод 1479 г. использовал самые различные источники, в частности более ранний общерусский овод 1423 г., положив его в свою основу и добавив к нему известия XV в. Составитель нового свода ставил своей главной задачей написать полную историю Руси в связи с претензиями Ивана III на общерусское господство. Свод 1479 г. лег в основу позднейших летописей XVI в. и в наиболее чистом виде дошел в составе Воскресенской летописи. В только что вышедшем труде М. Д. Приселкова по истории русского летописания XI—XV вв. сделана попытка систематизировать собранные наблюдения о развитии летописного дела в северо - восточной Руси XIII—XV вв. Приселков рассматривает историю летописания как непрерывную смену великокняжеских и митрополичьих сводов. По его мнению, первый общерусский митрополичий свод относится к 1408 г. и был представлен сгоревшей Троицкой летописью. Далее следовали своды, составленные при митрополичьем дворе в 1418 («Фотиев полихрон») и в 1448 гг. Наряду с ними существовали великокняжеские своды, из которых первый возник в XIV в. («Летописец великий русский»), а последний — в 1479 г. К сожалению, существование целого ряда летописцев не доказано Приселковым, и его замечания пока остаются очень интересными, но недостаточно подтвержденными гипотезами. При общей оценке летописных известий XIII—XV вв. как исторических источников надо иметь в виду происхождение отдельных летописных сводов. Летописание, как и в более раннее время, в основном находилось в руках Духовенства. Поэтому в летописях подробно изложены церковные события: поставление и смерть епископов и игуменов, построение и роспись церквей и т. д. Но даже при изложении церковных событий летописцы не остаются в стороне от общих политических оценок. В повести о Митяе (Михаиле), кандидате на митрополичий престол, дается образ гордого духовного иерарха, любимого великим князем, но ненавидимого духовенством и народом: «и епископи вси, и архимандриты, и игумены, и священницы, и иноцы, и вси бояре и людие не; хотяху Митяя видети в митрополитех, но один князь велики хотящи». Автором повести о Митяе был сторонник митрополита Киприана, соперника Митяя в претензиях на митрополичий престол; это обстоятельство объясняет нам резкие выпады повести против московского духовенства и великого князя. В других летописных записях перед нами выступают уже светские люди, хорошо знакомые с дипломатическими и военными делами своей эпохи. [113] Под 1408 г. сообщается о приходе к великому князю Василию Дмитриевичу на службу из Брянска литовского князя Свидригайла Ольгердовича в сопровождении князей из Путивля, Перемышля, Минска и других городов, — «и бояре черниговстии и брянстии и стародубстии и ярославские». Великий князь принял Свидригайла «и дал ему град Володимерь со всеми волостьми, и с пошлинами, из селы, и с хлебы земляными и стоячими». Перед нами настоящая выписка из жалованной грамоты Свидригайлу с перечислением его прав в данных ему волостях. Нет ничего удивительного, что основные известия летописи отражают жизнь феодальной верхушки; феодальные распри, брачные союзы в княжеских семьях и т. д. Летописи XIII — XV в1в., как и более ранние, рисуют, главным образом, политическую и церковную жизнь и только эпизодически дают материал по экономике и социальной истории северо-восточной Руси. Но это не лишает их значения ценнейшего источника. При изучении летописей ХШ—XV вв. следует иметь в виду, что они представляют собой летописные своды, т. е. памятники компилятивного характера, составленные на основании многочисленных и разнообразных источников. Так, в одной и той же летописи сообщаются два разных известия о построении Кремля в Москве. Под 1366 г. летописец замечает, что великий князь Дмитрий Иванович замыслил «ставить град Москву камен, да еже умыслиша, то и сотвориша: тое же убо зимы повезоша камень ко граду». Под следующим годом читаем уже иное известие: «Того же лета князь велики Дмитрий Иванович заложи град Москву камен, и начаша делати безпрестани, а всех князей русских привожаше под свою волю, а которыа не повиновахуся воле его, а на тех нача посегати». Первое известие, благоприятное по отношению к московскому великому князю, взято из Московской летописи, а второе — из Тверской, враждебной притязаниям Дмитрия Ивановича. Летописи включили в свой состав многочисленные повести — о Мамае, о разорении Москвы Тохтамышем в 1382 г., о нашествии Едигея в 1408 г., о Флорентийском соборе 1439 г. и т. д. В большинстве случаев эти повести известны только по летописям и отдельно не сохранились. Северо - восточная Русь XIV—XV вв. знала и довольно обширную церковную литературу, также имеющую значительный интерес для историка. Особенно ценными являются жития митрополитов Петра и Алексея, а также игуменов Сергия Радонежского и Кирилла Белозерского. Жития сообщают много бытовых подробностей, важных для характеристики экономической жизни XIII—XV вв. В житии епископа Стефана Пермского, написанном монахом Троице - Сергиева монастыря Епифанием Премудрым, описывается деятельность первого епископа в Перми, встречающего упорное сопротивление зырян (коми) против христианизации и шедших вместе с ней московских порядков. Своеобразны новгородские жития второй половины XV в., над которыми работал выходец из Сербии — Пахомий Логофет. Это — настоящие биографии, написанные на основании некоторых письменных источников и устных рассказов. [114] § 2. Актовые материалы Ценнейшими источниками по истории северо-восточной Руси XIV—XV вв. являются многочисленные акты и юридические памятники. Количество сохранившихся актов увеличивается по мере приближения к нашему времени. В то время как от XIII в. их осталось немного, XVI, а в особенности XVII вв. представлены громадным количеством актового материала. Большинство грамот XIII в. является остатками архивов древней Руси. Подобные архивы существовали, например, в Новгороде, вероятно, при вечевой башне, а в Пскове — при соборе Троицы. Выражение «спрятать в ларь» означало — отдать документ на хранение в архив при Троицком соборе. По - видимому, в Новгородском архиве хранились договоры Новгорода с великими князьями. Они попали в казну великих московских князей, — конечно, не случайно, а были взяты Иваном III при падении новгородской вольности. Договоры Новгорода с великими князьями являлись документами большой исторической и практической важности. Они начинаются обычно перечислением лиц, от которых составлялись грамоты, — владыки (новгородского архиепископа), посадника, тысяцкого и всего Великого Новгорода. Далее, в договорах следуют статьи, устанавливающие права и обязанности князя в Новгородской земле. Обычно договоры скреплялись печатями владык, посадников и тысяцких. Так, к договору 1270 г. привешены 2 печати, а к договору 1317 г. с тверским великим князем Михаилом Ярославичем — 11 вислых печатей из свинца. На одной из них написано: «Новгородская печать и посаднича», на другой — «Печать Ондреянова посадника Новгород[ского]» и т. д. Возможность изучать договоры на протяжении более чем 200 лет очень ценна для историка. На основании договоров можно проследить историю взаимоотношений Новгорода с великими князьями, а тем самым становятся яснее и многие вопросы в истории северочвосточной Руси. Великий Новгород заключал договоры с великими князьями московскими, тверскими и литовскими. Новгородцы очень тщательно заботились о соблюдении условий, на которых князья целшали крест. В грамотах постоянно повторяются такие требования (договор 1265 г.): «Что волостий всех новгородьских того ти, княже, не держати своими мужи, нъ дьржати мужи новгородьскыми, а дар имати тобе от тех волостий, и бес посадника тобе волостий не разда - вати: а кому раздаял волости брат твой Александр, или Дмитрий с новгородци, тобе тех волостей без вины не лишати» и т. д. В XV в. договоры становятся все обширнее. Договор Новгорода с Казимиром в 1470—1471 гг. тщательно определяет права князя. Таков и последний договор Новгорода 1471 г. с московским великим князем. [115] Древнейший договор Новгорода с князьями относится к 1265 г. По экономической истории Новгорода и его торговых связей с Западной Европой имеется большой материал в мирных и торговых договорах Новгорода и Пскова с «немецкими городами*. Древнейший договор Новгорода, с немцами относится к концу XII в. (ок. 1195 г.) и является уже подтверждением более старого мира («подтвердихом мира старого»). Договор устанавливает «правду», т. е. судебные установления, при разрешении тяжеб между новгородцами и немцами. Значительно полнее договоры XIII—XV вв., сохранившиеся частью на русском, частью на латинском и немецком языках. В договоре 1270 г. говорится о пути из Готланда в Новгород летом и зимой. В мирном до - 1 говоре ливонских городов с Новгородом и Псковом 1448— 1449 гг. указываются не только права иноземных купцов на русской территории, но и права русских купцов на территории Ливонии — «и у новгородских купцов, прибывших водою, не должно досматривать воск, можно досматривать немного, когда купец будет продавать воск». Внешняя торговля Новгорода и Пскова с Западом наиболее полно отражена в этих документах. Кроме того, известны договоры с немцами Полоцка и Смоленска. Наибольший интерес имеет договор смоленского князя Мстислава Давыдовича (1229), известный в 7 списках на русском языке, из которых 5 сохранились в Рижском архиве. Списки договора 1229 г. по их содержанию делятся на две редакции, каждая из которых восходит к более древнему оригиналу, не дошедшему до нас. По предположению акад. Куника, списки договора, по - видимому, были переведены на русский язык с немецкого. Некоторые выражения, употребленные в договоре, становятся понятными только как перевод с немецкого. В русских подлинниках мы встречаем выражения: «божий дворянин» (буквальный перевод немецкого «Gottesridder», как называли рыцарей Ордена меченосцев в Ливонии). Балтийское море названо «устоко - море», т. е. «восточное море». Для русских Балтийское море было западным, но для немцев, действительно, восточным морем (Ostsee). Впрочем, сами немецкие подлинники, с которых был сделан перевод, по - видимому, в свою очередь были переведены с латинского, являвшегося международным языком в средние века в Западной Европе. Доказательством перевода с латинского служат слова: «Что ся деете по веремьнемь, то отъиде по верьмьнемь», находящие себе аналогию в латинской формуле, которой начинались договоры: «Quum ea quae fiunt in ternpore, labuntur in tempore». Договор 1229 г. с немцами несколько раз возобновлялся и позже. Он очень богат содержанием л дает понятие о древнерусском праве XIII в., господствовавшем в Смоленской земле, как основанном на особой «правде», весьма сходной по содержанию с Русской Правдой. Источниками по истории северо-восточной Руси XIV—XV вв. являются также договорные и духовные грамоты московских великих и удельных князей. Духовные грамоты великих князей тщательно сохранялись в архиве московских государей. Первая по времени из них принадлежит Ивану Даниловичу Калите, самая поздняя написана Иваном Грозным. Содержание духовных великих князей позволяет про – [116] следить процесс развитии Московского великого княжества и превращение его в русское национальное государство. Духовная Калиты имеет в виду еще почти равный раздел владений между всеми сыновьями без особого выделения старшего сына, которому дается лишь большее количество волостей и сел. Заметно меняется содержание духовных в XV в. Великий князь Василий Дмитриевич выделяет уже большое количество владений в пользу своего старшего сына Василия Васильевича Темного. Удел старшего сына резко увеличивается в духовных Темного и Ивана III, который дает старшему сыну Василию Ивановичу больше владений, чем всем его братьям вместе. Особенно любопытна духовная Ивана IV. Грозный прямо говорит, что старший его сын, царевич Иван Иванович, будет правителем страны, рекомендуя младшему брату Федору во всем его слушаться: «а где тебя Иван сын пошлет на службу, или людей твоих велит тебе на службу послати и ты б на его службу ходил и людей своих посылал». Древнейшая из духовных грамот составлена Иваном Калитой в 1328 г. Дальше следуют духовные Симеона Гордого, Ивана Ивановича, Дмитрия Донского, Василия Дмитриевича, Василия Темного, Ивана III и Ивана IV. Духовные некоторых великих князей сохранились в двух, иногда даже в трех редакциях, потому что составлялись в разное время. Великие князья составляли их в тяжелые моменты, когда отправлялись в Орду или предполагали начать какие - нибудь военные действия. В духовных перечисляется обычно все имущество, как движимое, так и недвижимое, принадлежавшее великим князьям, и указывается, что должен получить тот или иной сын или родственник великого князя по смерти последнего. Казна великого князя распределялась между его сыновьями. К ней принадлежали наиболее ценные вещи, золотые и серебряные предметы, братины, кресты, иконы и т. д. «Чим мене благословил отець мой князь великий которым золотом, суды, или доспех, и что яз примыслил, то золото и шапку золотую, и чепь и сабли золотыг и порты саженые, и суды [сосуды] золотые и серебряные суды» (духовная Дмитрия Донского). Духовные удельных князей в общем имеют то же содержание, что и великих князей, но изобилуют еще большим количеством бытовых подробностей. Дополнением к духовным являются договоры, между великими и удельными князьями. Великий князь в них обычно именуется «братом старейшим», удельные же князья называются «молод - шими братьями» и обращаются к великому князю с титулом «господин»; «быти ны за один до живота, а брата своего старейшего имети ны и чтити во отцево место» (договор Симеона Ивановича с братьями в 1341 г.). В договорах определяются права, которыми пользуются великие и удельные князья, отношения их к Орде, Великому Новгороду, к литовским князьям, а иногда и к боярам, впавшим в крамолу. [117] Сохранились также некоторые договоры, заключенные московскими великими князьями с великими князьями рязанскими и тверскими. В них указывается граница земель того или другого княжества и определяются его отношения к другим княжествам, к Золотой Орде и к Литве. Договоры заключались и между удельными князьями. Особенно много их сохранилось от эпохи феодальной борьбы Василия Темного с Шемякой в середине XV з. Своеобразен договор, заключенный между митрополитом и великим князем, — «уставная грамота митрополита Киприяна». Грамота показывает, что митрополит в XIV—XV вв. пользовался правом настоящего феодального владетеля, имея свой полк и свои земли. К XIV—XV вв. относятся другие многочисленные акты, сохранившиеся как в подлинниках, так и в - сборниках грамот. В древней Руси существовали фамильные архивы, принадлежавшие некоторым дворянским семьям. Некоторые из фамильных грамот были представлены в XVII в. в Разряд с целью доказать старинность дворянства того или иного рода. В конце XVII в. составлялась так называемая «Бархатная книга», куда вносилось родословие знатных фамилий Московского государства. Для внесения в книгу было предъявлено значительное количество документов. При этом мнолие из поданных для записи актов XIV—XV вв. оказались подложными, так как дворянские семьи нередко хотели изобразить свой род более древним, чем это было в> действительности. Значительно лучше древнейшие акты XIV—XV вв. сохранились в монастырских архивах. Каждый монастырь в древней Руси старался захватить побольше земли. Но уже в XIV—XV вв. право на владение земельными имуществами устанавливалось на основании письменных документов, которые составлялись писцами с указанием на «послухов», т. е. на свидетелей, присутствовавших при составлении документов и заключении сделки. Монастыри тщательно сохраняли эти документы, доказывавшие их права на земли. Грамоты хранились в монастырях в подлиннике, а во избежание их утери и для большего удобства с них составлялись списки, которые вносились в особые «копийные книги» (название XVIII в.). Почти каждый монастырь имел такие книги, иногда в нескольких списках. В Троице - Сергиевом монастыре, который имел самые большие владения во всем Московском государстве, копийные книги составлялись уже с XV в., а от XVI в. дошло до нас уже несколько таких книг. Аналогичные копийные книги сохранились и в других монастырях, например, в Макарьево - Калязинском, где записанные в книгах документы начинаются с конца XV в. В книгах Симонова монастыря под Москвой записаны уже копии грамот XIV в. Наконец, существует сборник митрополичьих грамот, дошедший в трех списках XVI—XVII вв., в котором записаны древнейшие акты, в том числе уставная грамота митрополита Киприяна крестьянам Рождественского монастыря во Владимире. Грамоты, внесенные в сборники, требуют проверки, потому что многие из списков в сборниках испорчены, подверглись подлогу и искажению. Так, [118] в настоящее время установлено, что некоторые древнейшие грамоты Троицкого монастыря подложны, и монастырь составил их со специальной целью получить в свои руки привилегии, ему не принадлежавшие. В грамотах, внесенных в копийные книги, иногда встречаются отдельные интерполяции (т. е. вставки в текст), сделанные с той же целью. Нередко монастырь не брезгал внести в древнейшую грамоту поправки и дополнения в отношении тех сел или тех прав, которыми монастырь по этим грамотам не пользовался. В летописях имеются указания на участие монастырских властей в таких подделках. Воскресенская летопись сообщает, что архимандрит Чудова монастыря был бит кнутом за то, что подделал грамоту умершего князя Андрея Вологодского (в конце XV в.). Большинство владельческих грамот оказалось тоже в монастырских архивах, где их хранили в специальных ларях, по возможности тщательно. Следует отметить, что в XVI—XVIII вв. грамоты хранились более бережно, чем в XIX в., когда монастыри в них уже не нуждались, а невежественные настоятели нередко просто выбрасывали эти ценные исторические памятники или в лучшем случае продавали их «любителям». В наибольшем количестве сохранились различного рода з е - мельные документы XIV—XV вв., имеющие важное значение как исторический источник. В них рисуются феодальные порядки крупных земельных вотчин северо - восточной Руси. Так называемые «тарханные» грамоты, освобождавшие земли от княжеских повинностей и предоставлявшие кммунитетные права землевладельцам, важны для социальной истории XIV— XV в©. Они иногда дают ценные сведения я для политической истории. Таковы грамоты с подписью «Иван Дмитриевич», относящиеся к началу XV в. Иван Дмитриевич Всеволожский был московским наместником в малолетство Василия Темного и пользовался обширными полномочиями. Грамоты XIV—XV вв. дают обильный материал по экономической истории северо-восточной Руси. В уставной грамоте митрополита Киприана (1391) перечисляются повинности крестьян: «большим людем из монастырьских сел церковь наряжати, монастырь и двор тынити, хоромы ставить, игумнов жеребей весь рольи орать вагоном, и сеяти и пожати и свезти, сено косити десятинами и в двор ввезти, ез бити и вешней и зимней, сады оплетать, на невод ходити, пруды прудить, на бобры им в осенине пойти, а истоки им забивати». В жалованной грамоте нижегородского великого князя Бориса Константиновича Спасскому монастырю (1393) указываются монастырские угодья: «и все озера от речки от Курмышки вниз Сурою, неточные и глухие, и роздерти, и заводи, и пески, и с падучими реками, и бобровые гоны, и стрежен по реку Волгу». Особенно ценны духовные грамоты, в которых перечисляется имущество завещателя, а также «правые грамоты», т. е. судебные решения. Например, в правой грамоте 1456—1468 гг., данной рязанским великим князем Василием Ивановичем, встречаем указания на еще более ранние времена. Некий Остафий говорил великому князю: «те, господине, озера деда моего и отца моего и мои прежняя, а тем, господине, твоим великого кнлзя бортником Соте с това – [119] рищи в тех моих озерах в Бокине да в Боровом жеребья им нету, ни рыбы у меня на жеребей из тех озер не имывали». Грамоты дают для истории XIV—XV вв. сведения и о положении крестьянства, отягощенного в это время большим количеством феодальных повинностей. § 3. Юридические памятники В XIV—XV вв. возникли новые законодательные памятники. Важнейшим из них является «Псковская судная грамот а», найденная Мурзакевичем в сборнике XVI в. и занимающая в этом сборнике 14 листов. Грамота начинается указанием на то, что она «выписана из великого князя Александровы грамоты, и из княж Константиновы грамоты, и изо всех приписков Псковских пошлин, по благословению отец своих попов всех пяти соборов, и авященноиноков, и дияконов и священников и всего священства всем Псковом на вече ь лето 6905» (1397). Далее идут статьи о княжеском суде, суде владычного наместника (т. е. наместника новгородского архиепископа, ведавшего церковными судами в Пскове) и о суде посадника. «А князь и посадник на вечи суду не су - дют; судити им у князя на сенех, взирая в правду по крестному целованию». Дальнейшие статьи говорят о суде «о земли, ополней [полевой] и о воде», а также о «лешей» [лесной] земле, и о «зблюденьи», т. е. о закладе имущества. Статьи о закладе разработаны полно и подробно. Большое внимание уделено в грамоте зависимым людям - изорникам (крестьянам), огородникам и кочетникам (рыболовам). Устанавливается один срок для «отрока» (крестьянского отказа) и расчетов с хозяином («государем»); «а запрется изорник или огородник, или кочетник отрока государева, ино ему правда дать, а государь не доискался четверти, или огородной части или съ ысады [с рыболовного участка] рыбной части». Большое место в Псковской судной грамоте отведено вопросам судопроизводства. В частности для решения судебных споров устанавливается «поле» (судебный поединок). Псковская судная грамота является первостепенным историческим источником, рисующим порядки северо-восточной Руси XIV в. Для изучения социальной истории Псковской земли — это памятник исключительного значения. В некоторых статьях грамота близка к более раннему юридическому памятнику — Русской Правде. Время составления Псковской судной грамоты определяется с трудом. По - видимому, она дошла до нас в позднейшей переработке. В грамоте указывается на 6905 г. (1397), как на время ее составления, и говорится, что она выписана из грамот великих князей Александра и Константина. Из псковских князей известен князь Константин Дмитриевич, сын Дмитрия Донского, княживший в Пскове с 1407 по 1414 г. Следовательно, в 1397 г. нельзя было сделать выписку из грамоты, составленной при князе Константине. Точно так же внушает сомнение и указание Псковской судной грамоты на то, что она составлена по благословению пяти соборов в Пскове. Соборы в Пскове, т. е. объединения духовенства вокруг определенной церкви, возникали постепенно. Пятый собор был организован в 1462 г. Таким обра – [120] зом, надо считать, что запись о возникновении грамоты в 1397 г. является ошибочной. Можно найти два объяснения причин этой ошибки. Во - первых, писец мог сделать описку. Число 6 905 писалось славянскими цифрами как SЦĔ, между тем в подлиннике могло стоять первоначально SЦÕÉ, или 6975, т. е. 1467 год. Во-вторых, старая запись о составлении грамоты на вече в 1397 г. могла быть впоследствии подправлена; поэтому было добавлено о князе Константине и о пяти соборах, что могло быть сделано уже после 1414 и 1462 гг. Спорны мнения о том, к какому времени относится первоначальный текст грамоты. В самом деле, в начале грамоты указаны имена Александра и Константина. Имя князя Константина, как мы видели, не внушает сомнения; чго же касается князя Александра, то нам известны два великих князя с именем Александр, которые сидели в Пскове: Александр Невский, живший в XIII в., герой Ледового побоища, и Александр Михайлович Тверской, бежавший от татар из Твери в Псков и сидевший здесь в течение 10 лет (1327—1337). Калачов указывает, что Псковская судная грамота называет Александра великим князем, а такой титул может якобы относиться только к Александру Невскому, потому что Александр Михайлович Тверской не был признан великим князем. Но мнение Калачова грешит позднейшими представлениями о титуле великого князя. Летопись же называет одинаково как Александра Невского, так и Александра Михайловича Тверского великими князьями. В начале XV в. произошел спор между митрополитом Фотием и псковичами. В 1416 г. митрополит Фотий отменил у псковичей их уставную грамоту — «последнюю целовальную, сына моего князя Константина Дмитриевича», мотивируя тем, что «от тое грамоты, от новые от княжи Константиновы Дмитриевича христианом ставится пакостно и душевредно всей вашей державе». Косвенным указанием на то, что Псковская грамота была составлена не при Александре Невском, а при Александре Тверском, является известие о том, что в 1475 г. Иван III вернул псковские грамоты обратно, так как это были «грамоты не самых князей великих». Московские князья считали своим родоначальником Александра Невского и называли его великим князем; тверских же князей, в том числе Александра Тверского, они великими не признавали. Псковская судная грамота, по - видимому, несколько раз пересоставлялась. В настоящее время она представляет памятник, неоднородный по составу. Можно указать возможные причины, по крайней мере, составления грамоты в ее начальном виде в 1397 г. — новгородцы вели тогда войну с великим князем Василием Дмитриевичем. В том же году Псков «взята мир вечный с Новым городом». Этот «мир вечный» мог явиться поводом к составлению грамоты. Другая судная грамота возникла в Новгороде. Она тоже дошла до нас не в подлиннике, а в одном из списков XVI в. и притом, по - видимому, не в полном виде. Грамота была составлена не ранее 12 августа 1471 г. и «е позднее 1477 г., но на основании более раннего памятника. В Новгородской судной грамоте мы встречаем прямое указание на участие великого князя: «А что грамота докончальная в Новегороде промеж себя о суде, ино у той грамоты быть имени и печати великих князей». Грамота отражает, главным образом, судопроизводство Новгорода. [121] К более раннему времени относится Двинская уставная грамота, составленная, по - видимому, около 1397г. Непосредственным поводом к ее составлению послужила война между великим князем Василием Дмитриевичем и Великим Новгородом, во время которой великий князь временно захватил в свои руки Двинскую землю, издавна принадлежавшую Новгороду, но управлявшуюся двинскими боярами. В короткий период, когда Двинская земля принадлежала великим князьям, была составлена Уставная грамота, начинающаяся словами: «Се яз князь велики Василей Дмитриевич «сея Руси, пожаловал есмь бояр своих Двинских, также сотского, и всех своих черных людей Двинские земли. Коли когда пожалую своих бояр, пошлю наместником к ним в Двинскую землю, или кого пожалую наместничеством из двинских бояр, и мои наместницы ходят по сей моей грамогге великого князя». Двинская грамота носит явные следы заимствований из Русской Правды. На Двинской грамоте отразилось особое положение бояр, которые были почти независимыми феодальными владетелями, в Двинской земле. Мы встречаем в ней статью о праве господина убить своего холопа: «А кто осподарь огрешится, ударит своего холопа или робу, и случится смерть, в том намест - иици не судят, ни вины не емлют». Как и другие судные грамоты, Двинская грамота является основным источником для понимания социальной розни и классовой борьбы в феодальной Руси XIV—XV вв. ЛИТЕРАТУРА К ГЛАВЕ VIII Новгородская летопись по Синодальному харатейному списку, Спб. 1888. — Полное собрание русских летописей, т. III—IV.—Новгородские летописи, изд.. Археографической комиссии, Спб. 1872 (Новгородские II и III летописи). — А. А. Шахматов, Обозрение русских летописных сводов XIV—XVI вв., М. 1938 (главы VII, XI, XIII). — Полное собрание русских летописей, т. IV и V (Псковские летописи); т. XV (Тверская летопись и Рогожский летописец); т. XXII (Ермолинская летопись). — Собрание государственных грамот и договоров, т. I—II. Русско - ливонские акты (помещены списки договора 1229 г.). — П. В. Голубовский, История Смоленской земли до начала XV столетия, стр. 87—170. — L. К. Goetz, DeutSch - Rus - sische Handelsvertrage des Mittelalters, Hamburg 1916. — Андреевский, О договоре Новгорода с немецкими городами и Готландом, Спб. 1855. — М. Дьяконов, Очерки общественного и государственного строя древней Руси. Период первый. Источники права (глава «Договоры русских с немцами»). — С. В. Бахрушин, Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей. — М. К. Любавский, Образование основной территории великорусской народности. — Акты Археографической экспедиции, т. I—IV. — Акты исторические, т. I—IV. Дополнения к Актам историческим, т. I. — Акты юридические, Спб. 1837.—Акты до юридического быта относящиеся, т. I—III, Спб. 1857—1884. — Федотов - Чеховский, Акты гражданской расправы, т. I—II. — Памятники социально - экономической истории Московского государства XIV—XVИ вв., т. I, М. 1929. — А. Юшков, Акты, представленные в Разрядный приказ. — С. Шумаков, Обзор грамот Коллегии экономии, вып. 1—4, М. 1899—1917 (напечатано также в Чтениях в Обществе истории и древностей российских). — М. Владимирский - Буданов, Хрестоматия по истории русского права, вып. 1. — Псковская судная грамота, изд. Археографической комиссии, Спб. 1914. — Псковская судная грамота; новый перевод и комментарий Л. В. Черепнина и А. И. Яковлева («Исторические записки», 1940, № 6, изд. Академии наук СССР). |